– Я вообще-то не рассчитывал застать вас дома. Думал, вы, как обычно, где-нибудь тусуетесь. В той же "Метелице", что ли. И позвонил наудачу. Честно говоря, набегался сегодня, притомился и хотел попросту, извините за выражение, потрепаться с вами. Без всяких целей. Мне приятно вас видеть, Танечка, вот я и… рискнул. Зря, да?
– Ну почему так уж сразу и зря? – Похоже, она окончательно проснулась, если на данный момент у нее не было других, более важных дел. А что это за дела, даже и спрашивать не надо. Отчего у женщины может быть неожиданно охрипший голос? Со сна, верно, а еще? От перебора эмоций, от перенапряжения, от нахлынувшей страсти… Да мало еще от чего! – Я, вообще говоря, гостей не ждала. И не готовилась. А твой звонок такой неожиданный, что я, право, не знаю… Да, кстати, мы, кажется, на "ты", не забыл?
– Ну как я могу забыть?! Однако твой голос, Танечка… как бы это половчей выразиться, ввел меня в смущение. Я подумал – ты не одна. Оттого и сердишься.
– Ничего я не сержусь, – уже совсем нормальным голосом ответила она. – Ну ладно, что с тобой поделаешь? Раз уж разбудил, приезжай. Попробую сделать вечеринку приятной. – И громко зевнула.
– А мне ехать нет необходимости, Танечка, – засмеялся Гордеев. – Я у тебя под окнами стою. И даже наблюдаю профиль твоей головки на оконной шторе.
– Не ври! – засмеялась и она. – Я с тобой из коридора разговариваю. Тень он увидел, ишь ты! Жулик ты мелкий, господин адвокат! Ну поднимайся, я открываю.
– Тань, одно слово. А что, если не я к тебе, а ты – ко мне, а? У меня есть причина, честное слово. И хорошая.
– Эва! Надо обмозговать… Да и не одета я.
– А вот это как раз совсем лишнее – одежда там какая-то! Она сразу располагает к серьезным беседам, салонным "позвольте вас" или "звыняйте, дамочка". Тебе это надо?
– Ха-ха! – серьезно сказала она. – Вопрос с вами ясен. Жди, я сейчас выйду. У тебя хоть выпить чего есть?
– Исключительно для тебя. Я – человек простой, крестьянский сын, водочку уважаю. Под луковицу с солью и черный хлебушек. Так что не беспокойся. Да ведь и купим что-нибудь по дороге, ага?
– Ох, хитер мужик! Ну до чего ж хитер! И опасен! Бегу.
Через минуту она уже втискивалась в старый "жигуленок" Гордеева. Уселась, огляделась и засмеялась:
– Целый век не ездила в таком экипаже!
– Ну да, – сделал вид, что обиделся, Юрий Петрович, – вы ж все больше на "мерседесах" да "линкольнах". Я и говорю, куда тут нам с мужицким-то рылом?
– Ничего, и такое подойдет! – и потянулась к нему с поцелуем.
Процесс встречи затягивался. Татьяна все никак не желала отрываться от губ Гордеева и была совсем не против его рук, которые с достаточно жаркой требовательностью исследовали ее напрягшееся сочное тело.
– Ух ты, – прошептала она наконец, – боюсь, милый, тебе придется сегодня выжать из своего "старичка" последние его силы.
– Ты о ком? – хмыкнул он.
– Я-то про "жигуленок", а вот про кого ты, хулиган? Так что давай-ка не шибко рассуждай, а гони что есть мочи! Не то пожалеешь.
– Мы не подведем, – пообещал Гордеев.
– Запомню. И еще будет одна просьба.
– Выполню любую. И немедленно. Даже в машине.
– У-у! Какой ты славный! Выключи свою мобилу, если у тебя таковая с собой.
– Всегда с собой, а в чем дело? Не хочешь, чтобы нас прервали в самый ответственный момент? Танюшка, а ведь у нас с тобой не было ничего такого, что могло бы вот так взять и кинуть в объятия друг другу.
– Это как посмотреть… Я все ждала, когда ты позвонишь. А ты наверняка в это время думал об Алене. Разве не так?
– Да при чем здесь она? Просто она ну как бы одна из тех людей, кто поручил мне дело Рогожина. Не больше. Но мобильник-то при чем?
– Я скажу. Ее папашка – серьезный человек. Неважно, кто он такой. Так вот он говорил как-то Алене, что по включенному мобильнику может достать любого человека. А при острой нужде даже прослушать, о чем тот треплется у себя дома. Не по телефону, а просто так. С приятелем, с бабой, понимаешь?
– Во до чего техника дошла! – восхитился Гордеев. – Нет слов!
Он тут же достал трубку и отключил ее.
– Другое дело, – успокоенно произнесла Татьяна. – Теперь я хоть отчасти могу быть спокойна…
– Достают?
Она внимательно посмотрела на него, но не ответила, а положила его ладонь, сжимавшую ее коленку, на рычаг переключения скоростей.
– Вот так будет лучше. Поехали, милый. Успеем еще наговориться. Ты ведь этого хотел?
– Танечка! – воскликнул Гордеев. – Я, кажется, не просто влюблен в тебя, но еще и глубоко уважаю. Ты – умница, моя дорогая.
– Хотелось бы верить… – Она вздохнула. – В кои-то веки один человек понял.
По пути на Башиловку Юрий Петрович заскочил в магазин у Белорусского вокзала и накупил по мелочи всякой вкусноты, а также взял пару бутылок "Шампани" – для Татьяны. То же, о чем он говорил раньше, то есть водяру с луковицей, черняшку и соль, он дома имел.
Таня прошлась по квартире, оглядела все, попросила – уж заодно – выдернуть и домашний телефон из розетки и сказала, что здесь ей, во всяком случае, нравится. Настоящее холостяцкое стойло. Даже свежим сеном припахивает. Но это – так, в шутку. Однако и с намеком. Мол, не хвастай раньше времени. Короче, было заметно, что она приехала не на час или два, а серьезно, до утра. А если повезет, то и до полудня. Когда встают из постели все уважающие себя дамы…
И поэтому она не торопилась. Накрыли стол возле тахты, на которой обычно спал Гордеев, зажгли парочку оказавшихся на кухонной полке свечей, обычных, белых стеариновых, купленных в хозяйственном магазине, словом, создали некое подобие уюта, после чего приступили к трапезе.
Татьяна клевала помаленьку – того, другого, пригубливала шампанское, а Юрий ел в охотку, был действительно голоден. И она с улыбкой наблюдала за ним. Потом он унес на кухню, в раковину, лишнее, притащил из другой комнаты диванные подушки, чтоб под бока засовывать, полулежа беседовать. Татьяна пошла в ванную и скоро вернулась, облаченная в купальный, длинный для нее халат Юрия, спросила, правильно ли она сделала. Он в восторге развел руками. Она уселась с ногами на тахте, привалилась к Гордееву боком, подвигалась, устраиваясь, как кошка. Он обнял ее и подал ей бокал с шампанским.
В темных глазах ее, устремленных на Юрия, блеснули огоньки свечей. Она усмехнулась и, глядя на свечку, сказала:
– Ну, слушай…
– Сейчас сигарету возьму, – сказал Юрий, встал, подошел к своему кейсу, достал нераспечатанную пачку сигарет, зажигалку, а заодно нажал на кнопку записи. Магнитофон неслышно заработал.
…Жили– были три девчонки. Одна, как известно, на Арбате, в Калошином переулке, другая -в Хлебном переулке, рядом с бывшей улицей революционера Воровского, а третья – в известном генеральском доме на углу улицы Горького и Садовой-Триумфальной. А учились девочки в одной школе, известной тогда на всю Москву углубленным преподаванием иностранных языков, главным образом французского. Эта престижная школа находилась в самом центре Арбата, в Спасопесковском переулке, рядом с красивейшей церковкой Спаса-на-Песках, в которой в годы их учения, то есть в семидесятых, размещалась одна из студий "Мультфильма", снимавшая кукольные мультяшки.
Как обычно притягиваются всякие противоположности, так и девочки тянулись друг к дружке, будучи внешне да, в общем, и характерами совершенно разными. Томная и изящная красавица Ирина, пухленькая и вся такая сдобная Татьяна и широкоскулая, капризная обаяшка Алена, с вечной своей косой, создавали своеобразное трио. И объединяла их разве что повышенная эмоциональность. Кстати говоря, сыгравшая с ними впоследствии далеко не лучшую шутку. Вот уж и хорошо за тридцать бывшим девочкам, вроде и обеспечены неплохо по нынешним временам, а все ни семьи, ни особой привязанности… Зато житейского опыта – хоть отбавляй!
Пока были живы Танины родители, собирались у нее. Подрастая, перекочевали к Ирке, а больше к ее матери – актрисе театра имени Пушкина, женщине незамужней и обожающей разнообразные веселые компании. А когда учеба стала подходить к концу, все трое уже постоянно собирались на Садовой-Триумфальной, в огромной генеральской квартире Алениного отчима Федора Даниловича. Он был очень заботлив, а покровительство симпатичного взрослого мужчины, да к тому же обладающего большой властью и, естественно, возможностями, всегда привлекает неопытное девичье сердечко.
Федор Данилович был непрост! Он, если чего обещал, выполнял обязательно. Сказал, что примут их всех троих в институт Мориса Тореза – и ведь приняли. "Учите иностранные языки, девчонки, – часто повторял он, – в этом ваше будущее. Вам за их знание будут огромные деньги платить…" Как в воду глядел. Еще будучи студентками, девушки имели довольно приличные деньги, подрабатывая переводчицами, как правило, с иностранцами. Федор Данилович устраивал. Помогал. Даже премии время от времени выплачивал. За что? Да за то, что девочки ничего не пропускали мимо ушей. Такая жизнь.
Девушки быстро взрослели, наливались соком, вызывая восхищенные взгляды окружающих. Федор Данилович постоянно проявлял о них отеческую заботу, теперь уже далеко не бескорыстную. И первой жертвой его обаяния стала, естественно, Ирина, превратившаяся, говоря сегодняшним языком, в яркую топ-модель.
Но Ирка – особый случай. Еще в выпускном классе она увлеклась знаменитой, но запретной по тем временам "Кама-сутрой" – древнеиндийской философией любви. Где взяла сей тайный путеводитель по эротике? Да все тот же Федор Данилович поспособствовал, дал почитать. И уже на первых курсах института Ирина прослыла в очень узких кругах большой специалисткой в этой области чувственной любви. Ей уже исполнилось двадцать лет, генералу с обворожительной сединой на висках и телом атлета было сорок семь. И вопрос, что лучше: сорокалетняя супруга или двадцатилетняя любовница, легко решился в пользу последней. Обе подружки знали об этой связи и не видели в ней ничего предосудительного. Ну разве что иногда между собой звали Ирку не по имени, а по ее интересу – Камой.
Следующей на тот же путь ступила бывшая "пышечка" а теперь тревожащая душу расцветающими своими прелестями Танечка. Она не обладала изысканной красотой и сексуальными познаниями подруги, зато была естественна и неутомима в ласках, что особенно ценится мужчинами, приближающимися к полувековому возрасту. Так и на нее пролился щедрый дождь благодарности начинавшего стареть генерала.
Последней из дружной троицы прижала его к своей волнующей груди Алена, приемная дочь, и, как уже известно, не испытала разочарования, а скорее наоборот: папуля-то оказался действительно отменным самцом.
Но если бы жизнь ограничивалась исключительно приключениями подобного рода, пожалуй, и говорить не о чем – ничто не ново под луной. Однако не таков оказался генерал, чтоб ограничиться телесным наслаждением. Как-то все получилось исподволь, незаметно, даже, может быть, слишком буднично. Но однажды, задумавшись над тем, что происходит с ними, они вдруг обнаружили, что уже давно не живут самостоятельной жизнью, но постоянно вынуждены выполнять желания и поручения Федора Даниловича. И то, что раньше делалось ими ради собственного удовольствия, теперь превращалось в принудительную обязанность.
Завлечь и раскрутить нужного человека. Устроить ему такое, что и в самом ярком эротическом сне не привидится. Но главное – все под видеозапись. Это что – шантаж? Нет, простое предупреждение. Хочешь продолжения – изволь соответствовать. Тебе ведь должна нравиться порнуха, в которой ты исполняешь ведущую роль? Пока любуешься один. Но можно продемонстрировать и более широкому кругу весьма заинтересованных зрителей. Или – услуга за услугу…
Каково это – сознавать, что вся ты, до мельчайших мелочей и подробностей, с каким-то садистским сладострастием запечатлена на пленке? И можешь быть "продемонстрирована" во всей своей раскованной наготе, если вдруг надоест или скажешь: устала… Ты уже теперь не должна уставать. Как и не сумеешь никогда забыть о том, что всю тебя постоянно пожирают воспаленными глазами какие-то ублюдки, воображающие, будто они "защищают Родину"!… Вот оно – проклятие юности, обеспеченное добрым и щедрым папулей.
Ну, Каме теперь-то в общем… на все с высокого забора. Она где-то подсела на "колеса". Нет, до тяжелой наркоты, слава Богу, дело еще не дошло, но девка постепенно тонет. И выплывать не желает. С "колесами" ей, видите ли, кайф полнее. Татьяне просто все давно уже осточертело, но – кругом повязана и выхода не видно, разве что самый простой, на который не всякий решится. Алена? Эта все больше и заметнее озлобляется, что ли. Мечется. Но она всегда была самой решительной из троих, девка-авантюристка. Иной раз кажется, что ей и человека убить – как сплюнуть через левое плечо.
Пока все шло вроде нормально, ну случались эксцессы, не крупные. Можно сказать, терпимые. А вот смерть Вадима – и не надо говорить, что здесь самоубийство, – подействовала плохо. Таня ведь знала, что Алена крепко держала его на крючке. Который, кстати, сама Татьяна и закинула Вадиму по указанию папули. Значит, что же? Высосали из мужика то, что требовалось, и продали? А теперь Алена принялась за Женьку Осетрова, тоже какой-то интерес у генерала к нему имеется. И чем все закончится – нетрудно догадаться…
Вот оттого и болит душа, да так, что порой просто жить неохота.
Закончила Татьяна свою печальную повесть, и Юрий подумал, что никакой лжи здесь нет. Как нет и желания в чем-то оправдаться, переложить неприятный груз со своих плеч на кого-то другого. Просто такая вот горькая исповедь. Но почему для нее выбран именно он? Или больше некому?
Она словно почувствовала смысл не заданного им вопроса.
– Думаешь – почему? – И Юрий даже вздрогнул: он же уверен был, что не задал этого вопроса вслух! – Скажу, Юрочка, наивный ты человек, хоть вроде и должен разбираться в людях. Я тебе все это рассказала ради одной твоей фразы. Ой, Господи, – вздохнула она, – да из-за нее одной я бы все отдала…
– Ты о чем?
– Вот видишь, уже и забыл… А ведь сказал, что уважаешь меня. Соврал, значит?
– Ну как тебе не стыдно! – возмутился Гордеев, но в глубине души понял, что она конечно же права: для красного словца сказано. Любовь, уважение! Да какие, к черту, чувства?! Красивая баба, сама лезет в койку, ничего пока не требует взамен – чего тебе еще требуется, молодой и красивый? Нет, видишь ли, тебе надо все дело так обставить, чтоб искренностью своей голову ей заморочить. А на самом-то деле тебе понадобилось именно то, о чем она рассказала, но с такой скрытой болью, что будь ты поумнее да посердечнее… Эх, да о чем рассуждать…
Терпеть не мог Юрий Петрович даже тайно испытывать чувство собственной вины. Но ведь ее и не было, подумалось вдруг. Есть некая игра, в которой участвуют положительные и отрицательные персонажи. Есть условия игры, которые предстояло еще разгадать. Но разгадка, как оказалось, очень близка. И не все отрицательные персонажи выглядели таковыми, потому что в жизни не бывает двух чистых красок – черной и белой, но каждая из них есть результат смешения всех цветов солнечного спектра. Вот и думай, кто из них какой на самом деле. Думай, адвокат…
Он встал, прошелся по комнате, а когда Таня вышла в ванную, выключил магнитофон и убрал свой кейс подальше.
Юрий испытывал сейчас к Татьяне странные чувства. И хорошую, добрую жалость, и некоторое недоверие, и желание прижать к себе покрепче, приласкать-приголубить, пытаясь вдохнуть в нее частичку радости, и… как ни странно, острое любопытство клиента к загадочной еще шлюхе. Впрочем, какая загадка? Вот сейчас она вернется, и у нее под халатом уже не окажется никакой одежды, знала – куда и зачем едет. А эти все эмоциональные нюансы, они иногда придают сексу определенную психологическую остроту.
Гордеев угадал. Но в одном ошибся. Татьяна оказалась гораздо восхитительнее, чем ему представлялось…
И все его сомнения враз улетучились…
И наступившее в конце концов утро застало их в таком изощренно разобранном виде, перед которым прокисли бы самые упоительные фантазии художника-эротомана…
Утром они почувствовали себя так, будто только что родились. Вероятно, не всегда страсть изнуряет, случается, что и хорошо подзаряжает организм, придает ему новые силы. Все, наверное, от того, как смотреть на эту самую страсть, с какой точки зрения.
Татьяна смеялась, стоя под душем, и что-то напевала – веселое, незамысловатое, вроде "мы едем, едем, едем в далекие края…"
Гордеев, слушая пение, перемежаемое плеском воды, улыбался и варил в турке кофе. И возвращался памятью к вчерашнему рассказу Татьяны. Оставалось немало невыясненных вопросов. Но он сейчас чувствовал себя вполне уверенно и не постеснялся бы задать их. А чтобы все было, как говорится, тип-топ, принес из комнаты денисов магнитофон, устроил на верхней полке посудного шкафчика и включил.
Нет, вопросы не будут в тягость, да он и не собирался иметь Татьяну в виду в качестве свидетеля. Ему требовалось понять самому. И в этой не совсем еще ясной картине оставались как минимум две неразгаданные фигуры: Осетров и Машков. Само собой, и полковник Караваев, не совсем, мягко выражаясь, тактично отказавший Гордееву в аудиенции. Но эта фигура – в последнюю очередь. А вот о Жене и Олеге она вчера так ничего или почти ничего не рассказала.
Свежая и пряно пахнущая Татьяна сидела на кухне, прихлебывала "душистый кофий" и с невозмутимым выражением на лице рассказывала такое, от чего Гордееву впору было прийти в полное изумление.
Начать с того, что Алена, оказывается, работает в банке, представляющем основу финансового могущества – кого бы ты думал, Юрий Петрович? – да самого Аркадия Семеновича Деревицкого! При том, что папуля возглавляет систему безопасности кровного врага господина Деревицкого – господина Аронова.
– Но как же ей это удалось?!
– Эта особая история, Юрочка, – небрежно отмахнулась Таня, – деталей не знаю, но денег это, кажется, стоило баснословных. Сам ведь знаешь, где нельзя с помощью больших денег, там можно с помощью очень больших. Закон нашей действительности… Но тайна сия велика есть…
А что касается мужчин, то они появлялись в женской компании в такой последовательности: Алена познакомилась с Машковым, тот немного погужевался, но в основном на Арбате, в Таниной квартире, его Кама очень скоро приручила. К себе она его таскать не могла: там мама-пенсионерка, значит, все происходило, можно сказать, на глазах подруг. Затем по просьбе все той же Алены Олег как-то затащил в "Метелицу" Вадима Рогожина. Этот мужик приглянулся Татьяне – скромный, спокойный, семейный, что особенно устраивало. Кого устраивало? Так и двух мнений нет – конечно, Алену. Она верховодит. От нее и гонорар поступает… Ну а Вадим незадолго до своей гибели привел Женю Осетрова. Тот с ходу запал на Алену, но та его как бы "выдерживает", ждет, когда он созреет окончательно. И небезуспешно. А что ей от него конкретно требуется – это ее проблемы. Их среди подруг обсуждать не принято.