Турецкий, выходя, взглянул в окно на белую улицу, и вдруг ему безумно захотелось за город, в лес, походить по снежной целине, стряхивая с еловых веток комья снега. Вспомнилось: когда они только поженились с Ириной, любили в эту пору ездить в Подмосковье кататься на лыжах. И дел было много, но находилось и время. Возможно, по молодости не так глубоко вникал в дела, да и жил проще и веселее.
Начальник следственного управления делал вид или был в самом деле погружен в чтение газеты. Поднял на Турецкого взгляд, в котором явственно сквозил упрек.
– Что же вы, Александр Борисович, так нехорошо поступаете? Сколько вам, интересно, заплатила газета "Московский комсомолец" за шокирующие материалы на заместителя министра финансов Савельева?
– У вас есть доказательства, что именно я продал компромат на вашего приятеля?
– Доказательств, к сожалению, нет, но я знаю, что видеокассеты находятся в вашем сейфе. И никакой он мне не приятель. Прошу это обстоятельство иметь в виду.
– А вы не допускаете такую мысль, что материалы были проданы кем-то другим, а мы вообще имеем только одну из копий?
Казанский протянул газету Турецкому:
– Возьмите, можете ознакомиться.
– Здесь? У вас?
– Да, конечно, сразу и обсудим.
Турецкий присел к столу и стал читать статью, называвшуюся "Банные интересы чиновника". В ней действительно описывалось и комментировалось то, что было снято на видеокассете: обильный ужин с девочками, танцующими на подиуме, а далее – посещение сауны с юными жрицами любви.
– Откуда это могло возникнуть? – гневно спросил Казанский. – Я же просил вас не предавать эти факты огласке!
– Пока я не могу вам сказать, каким образом информация просочилась в печать, надо поговорить с Пыхтиным, владельцем видеозаписей, может, он прояснит ситуацию.
– Хорошо, разбирайтесь, ищите. Вы должны доказать, что вы здесь ни при чем! Далее, у меня к вам еще один вопрос: почему вы задержали сына генерала милиции Васильева?
– Откуда у вас эти сведения?
– Разве это имеет значение?
– Да, имеет. Прошу заметить, вас все время кто-то очень активно подставляет. Кирилл Васильев у себя дома. Он важный свидетель по делу об убийстве бухгалтера Крохина. Это во-первых, а во-вторых, он принимал участие в хищении материальных ценностей на сумму шестьсот тысяч долларов, пресеченное вчера оперативной группой. А арестовывать его я и не собирался, хотя сам он действительно высказал желание оказаться в следственном изоляторе. Опасаясь мести своих же сослуживцев. Поэтому я избрал мерой пресечения подписку о невыезде.
– Но почему я ничего об этом не знаю? – возмущенно спросил Казанский.
– Вопрос не по адресу. Задание было получено непосредственно от Константина Дмитриевича Меркулова и требовало немедленного решения. Мы справились своевременно, хищение предотвратили. Теперь ищем организатора хищения. Соучастники преступления тоже известны.
Казанский молчал, на лице его была написана досада, ему постоянно казалось, что его обходят. Эта подозрительность грозила перерасти, если уже не переросла, в патологию, так, по крайней мере, понимал Турецкий. Создавалось впечатление, что Казанскому приходилось постоянно сдерживать самого себя.
– Я вас прошу поменьше дергать э-э... семью генерала Васильева. Просто, понимаете, рок какой-то...
– А вы знаете, почему Кирилла держали в фирме, которой руководил Долгалев, убийца и мошенник? Нет? Так я вам скажу. Генерал Васильев был советником этой фирмы по таможенным вопросам. Он же был советником и в банке "Ресурс", за что и получил за символическую цену весьма комфортабельную и дорогую квартиру.
– Не вижу ничего в этом плохого. Он – отставник, а наше законодательство не запрещает... – начал Казанский, но Александр перебил его:
– А я вижу! Васильев-старший был не просто советником, он представлял своеобразную "крышу" для преступной деятельности мошенников – банкиров и бизнесменов. Вот. Когда я подготовлю это дело для направления его в суд, тогда давайте встретимся и обговорим детали. Не знаю, что будет с папашей, но насчет Кирилла Васильева могу сказать следующее: полагаю, что ему придется держать ответ в суде не только в качестве свидетеля.
– Ну, пока суд да дело... – снизился до саркастической усмешки Казанский. – А с компроматом на Савельева вы разберитесь. И доложите.
Турецкий вышел из кабинета с чувством брезгливости. Общение с прямым начальством он всегда переносил трудно, поэтому избегал лишних встреч.
В коридоре столкнулся с Олегом Величко, несшимся прямо на него.
– Куда летишь, орел? – спросил Турецкий, остывая от "беседы".
– Александр Борисович! В аэропорту задержали Козлова! Поехали?
– Ух ты! – обрадованно воскликнул Турецкий. – Жди в машине! Сейчас бегу!
39
Козлов находился в дежурной комнате ЛОВД Шереметьево-2. Опустив голову, поскольку руки его были скованы за спиной наручниками, он сидел на обшарпанной скамейке, отделенный от помещения барьером.
– Здравствуйте, гражданин Козлов! Рад вас видеть, – поздоровался Турецкий.
– Здравствуйте! – пожал тот плечами. – Не имею чести вас знать.
– Ничего, познакомимся.
Козлов был прекрасно одет: в модной шляпе, отлично сшитом пальто с длинным белым шарфом на шее. Джентльмен, да и только! Турецкий невольно подумал, что наши проходимцы умеют ловко рядиться в такие одежды, что выглядят действительно не хуже английских лордов.
– Моя ошибка исправлена! – радостно сказал Олег Величко.
– Тебя только это, наверно, мучило? – усмехнулся Турецкий. – Забирай его и веди в машину. Я сейчас буду.
Олег с оперативниками вышли, Турецкий спросил дежурного, каким образом они сумели задержать Козлова.
– Очень просто, – сказал дежурный. – У нас был фотоснимок. Сержант Антонов его и опознал. Сняли уже с посадки, в Англию едва не улетел.
– Спасибо вам, братцы, чисто сработали! – Турецкий с чувством пожал руку милиционеру.
У здания аэропорта стоял оперативный "рафик", в котором ждали Турецкого. Как только он сел в машину, она тронулась и помчалась в город.
– Вы не имеете права меня задерживать, – вдруг заявил Козлов.
– Естественно. Это вы имеете право воровать, мошенничать, убивать. А вот задерживать вас не смеет никто. Но иногда наступает время, когда приходится отвечать за содеянное. Для вас оно, кстати, сейчас наступило, – ответил Турецкий.
– И в чем же вы меня обвиняете?
– Как говорится, следствие покажет. Я буду лишь задавать вопросы, а вы искать ответы, обращаясь к собственной совести. Хотя допускаю, что совести у вас уже, возможно, и нет, остались только некоторые инстинкты.
Старенький "рафик" трясло на промерзлой, с наледью, дороге, он отчаянно тарахтел, гудел и заглушал слова. Козлов попытался возразить, но Турецкий махнул ему рукой, сказав, что у них еще будет достаточно времени для задушевных бесед.
В кабинете Турецкого стало вдруг тесновато, когда сюда вошли несколько оперативников, Олег Величко и Козлов.
– Александр Борисович, я вам еще нужен? – спросил Олег.
– Будешь участвовать в проведении допроса подозреваемого Козлова.
Оперативники, усадив Козлова на стул, вышли. Турецкий сел за стол, закурил, предложил сигарету задержанному, тот категорически отказался, сказав, что бросил курить.
– Разумное решение, – одобрил Турецкий. – Вы там, на Западе, теперь активно пропагандируете здоровый образ жизни, а к нам, грешным, вывозите свои сигареты. Не так ли?
– Вы правы, – ответил Козлов, – по некоторым западным меркам Россия еще не вышла из туземного состояния.
– Нам это очень приятно слышать. Так куда же вы, Владимир Афанасьевич, собрались уезжать со своей туземной родины?
– В Англию.
– И что вы там потеряли?
– Многое, – Козлов самодовольно улыбнулся. – Вам, конечно, будет трудно в это поверить, но я являюсь, видите ли, английским лордом.
На лице Турецкого возникло удивление:
– А каким же образом туземцы становятся английскими лордами? Надеюсь, вы этот титул не украли? По привычке, знаете ли.
– Нет, зачем же, я его купил. За хорошие деньги все можно купить.
– Что, разве это теперь так доступно?
– Да. Недавно, к примеру, проходил аукцион, на котором были выставлены атрибуты и титул лорда Уимблдона. Они принадлежали его светлости Спенсеру, брату принцессы. Я и выложил за этот титул сто восемьдесят восемь тысяч фунтов.
– Любопытно, – с удовлетворением заметил Турецкий. – К этому бы титулу да еще безупречную репутацию честного человека – цены бы вам не было!
– Короче, в чем вы меня обвиняете? Намеки мне непонятны! Я хочу знать, по какому праву вы меня здесь держите?
– Я же сказал: несколько вопросов, на которые нам необходимо получить ответы.
– И кто же эти – мы?
– Генеральная прокуратура.
– Ах, вон кто? Ну что ж, слушаю ваши вопросы.
– Итак, приступим. Скажите, пожалуйста, какие объекты недвижимости, принадлежавшие банку "Ресурс", находятся за рубежом, и в частности в Англии?
– Лично я таких объектов не знаю.
– Тогда позвольте узнать, где вы жили с госпожой Бережковой, когда находились в Великобритании?
– В моем собственном доме.
– А дом вы приобрели на деньги, заработанные в банке "Ресурс"? Так надо полагать?
– Я должен для вас заполнить декларацию своих доходов?
– Я вас прошу назвать имущество упоминаемого банка не из любопытства. Гибнут люди, горят здания, пропали вклады тысяч граждан, а вы, новоявленный английский лорд, делаете вид, что ничего не знаете и не понимаете.
– Никакого отношения лично я к перечисленным проблемам не имею, – категорически заявил Козлов.
– Владимир Афанасьевич, вы готовили последнюю тюремную продуктовую передачу для Бережковой?
– Я готовил ей передачи, но не знаю, была ли моя последней.
– А первитин у Мирека вы брали?
Козлов запнулся, опустил голову, словно раздумывая, что ответить, после некоторого замешательства сказал:
– Брал для себя, иногда люблю расслабиться.
– Давно употребляете наркотики?
– Нет. Начал совсем недавно.
– А вы знаете, Владимир Афанасьевич, что тот, кто начинает, в конце концов оказывается с психическим расстройством в клинике? Конечно, я не имею в виду первитин, изготовленный кустарным способом Шайбаковым. Что касается этой отравы, то у нее и действие соответствующее.
– При чем здесь Шайбаков? И вообще я ничего не понимаю.
– Добрый десяток девушек, которым Шайбаков подсыпал в питье первитин, сейчас лежат в клинике. Они находятся на грани потери рассудка. А дело в том, что Шайбаков добавлял в свое снадобье транквилизатор противоположного действия для усиления сексуального возбуждения. Как вам это нравится?
Козлов пожал плечами, нахмурился, но ничего не ответил.
– А ведь это вы подтолкнули Мирослава на производство первитина. Он мне подробно рассказал, как это было.
– Я только привез несколько журналов, в одном из которых случайно оказалась статья о первитине. И думаю, что в этом невозможно усмотреть состав преступления.
– А в том, что вы отравили Бережкову лошадиной дозой первитина, тоже никто не виноват? Вы хотели доставить приятные ощущения любимой даме? Но немного перестарались. Да?
– Я никому ничего не подсыпал. Это вам придется долго и безуспешно доказывать.
– А кто же подсыпал?
– Возможно, ее сестра. Она была влюблена в меня, не раз склоняла к сожительству. Говорила открытым текстом, что ревнует к Алле. Почему бы ей и не отравить сестрицу из ревности?
– Мы этот вопрос с Сурковой уже обсуждали. Да, она сама употребляла первитин, но в очень малых дозах. Алла не одобряла этого ее увлечения, ругала за тягу к наркотикам.
– Вот видите – ругала. Вполне могла быть и месть. Обида там или оскорбленное самолюбие. А я ничего не знаю, я не травил Бережкову. Это однозначно.
– Хорошо. Внесем в протокол ваши слова. Почему Бережкова вернулась в Москву из Англии, ведь она знала, что здесь ею интересуются правоохранительные органы?
– У нее были свои дела и привязанности. И потом в Англии, знаете ли, произошло некоторое охлаждение наших чувств. Хотя мы по-прежнему оставались друзьями. Я уговаривал ее не ехать, но мои аргументы были тщетными. Все мы, русские, больны Россией. Я и сам-то приехал сюда, чтобы в первый же вечер ощутить, что ничто меня здесь уже не ждет – ни семья, ни друзья, ни подруги.
– Расскажите мне, как вы провели тот вечер, когда умер банкир Акчурин? Что тогда произошло? Как это случилось?
Козлов не спешил отвечать, словно пытался разгадать ход мыслей Турецкого.
– Я уже плохо помню, когда это было! – нехотя сказал он.
– Не так уж и давно. Я понимаю: вам просто не хочется вспоминать! Или чувствуете опасность для себя?
– Не надо вешать на меня всех собак! – повысил голос задержанный. – Ну, приехали мы в загородный дом Акчурина. Втроем, был еще с нами Никита Воронин. Поужинали, посмотрели видак и легли спать. Утром Акчурин оказался мертвым.
– Отчего же он умер?
– Врачи говорили, что-то случилось с сердцем.
– А кто этот Воронин? – притворился простаком Турецкий.
– Мой приятель, из клуба "Парадиз".
– Ах, вот оно что! А а не мог вспомнить, где слышал эту фамилию. А в то время чем он занимался?
– Был моим шофером и телохранителем.
– Понятно. Хотите, я скажу вам, отчего умер Акчурин?
– Какое теперь это имеет значение? У каждого своя судьба. Каждый получает то, что заслужил.
– Значит, вы считаете, что Акчурин заслужил, чтобы вы отравили его кокаином?
Козлов растерянно посмотрел на Турецкого, глаза его беспомощно забегали, но из чувства самосохранения в нем вдруг произошла перемена, наигранная мягкость сменилась агрессией:
– Хватит! – заорал он. – Мне надоело ваше вранье! У вас нет никаких доказательств! Я требую адвоката! Больше не скажу вам ни одного слова!
– Бросьте истерику, Козлов! – спокойно оборвал Турецкий.
– Вы шьете мне два убийства, а я должен молчать? Извольте представить доказательства! И вообще, вы еще не знаете, с кем имеете дело!
– Я понимаю вас, Владимир Афанасьевич, вы изнервничались, устали, вам нужно отдохнуть. Сейчас вас проводят в следственный изолятор. Мы с вами встретимся в ближайшие дни, а вы подумайте, каким образом будете оправдываться.
Козлов, казалось, успокоился, напустил на себя важный вид, словно одержал победу в неравной схватке. Турецкий же в свою очередь наметил себе задачу: немедленно встретиться по крайней мере с двумя свидетелями, людьми, близкими с семьей покойного банкира, – с Мариной Сурковой и Никитой Ворониным, неожиданно всплывшим только сейчас. В деле Акчурина он еще не фигурировал.
Козлову дали прочитать протокол. Он внимательно изучил его в поисках подвоха, но ничего не обнаружил и решительно поставил подписи там, где ему указали.
– Может, стоило еще на него надавить? – сказал Олег, когда Козлова вывели. – Он заметно занервничал.
– У меня, Олег, слабая фактура. Придется усиленно поработать в ближайшие дни на более предметном уровне. Но с кокаином он сорвался.
– Какой оборотень! Английский лорд! Не схвати мы его в аэропорту, так и улетел бы в новую жизнь со старыми грехами, – заметил Величко.
– Ну, если быть до конца честными, то не мы с тобой схватили. А потом, как раз грехи-то его и удержали, – улыбнулся Турецкий. – Факт! Но, видишь, показания дал, протокол подписал. Не матерился, вел себя почти прилично. Все, Олег, ты свободен. Занимайся намеченными делами, а на мне еще одна препротивная, скандальная, кляузная забота.
В морозные свежие дни Турецкий чувствовал себя бодро, хотелось слепить снежок, запустить в прохожего, чтобы тот азартно ответил тем же. Началась бы озорная перестрелка, и в пылу сражения сладостно было бы ощутить себя по-прежнему молодым. Хотелось стряхнуть снег с ветки на проходящую мимо девушку, пугнуть ее, чтобы потом вместе рассмеяться: кто же боится снежной россыпи? Однако ничего этого себе не позволял старший следователь по особо важным делам, глядя из окна на спешащих по своим делам людей. Сейчас дни самые короткие. При свете уличных фонарей приходишь на работу и возвращаешься домой тоже в темноте. Уже в четыре часа дня на город опускается мрак, а хотелось света и солнца, мечталось о весне и о чем-то желанном, чему еще не было названия, что только вызревало в душе, словно недостижимая надежда на счастье.
Турецкий, поймав себя на этом ощущении, удивился, стал искать объяснения и вдруг понял, что просто устал. Он решил: как только покончит с банком "Ресурс", сразу же уйдет в отпуск. И не столь важно, какой месяц тогда будет на дворе – февраль тоже может быть прекрасным.
Турецкий лишь вздохнул, дав себе такое обещание, и стал набирать номер телефона заместителя министра финансов. Учтиво осведомился о здоровье. Спросил, что он думает о газетной статье.
– Я сегодня плохо себя чувствую, – сообщил Савельев. – Просмотрел и подписал несколько важных документов и поеду домой болеть. Приезжайте ко мне, там и поговорим.
Степан Макарович продиктовал адрес, Турецкий пообещал приехать.
Помня уверения Пыхтина, что все кассеты тот передал, Александр на всякий случай решил перепроверить себя, позвонил Пыхтину на дачу, где у охраны был телефон. Услышав от очередного дежурного, что с Пыхтиным все в порядке, Турецкий попросил подозвать его самого.
– Привет. Как отдыхаете?
– Спасибо, Александр Борисович, у нас проблем пока нет. Отпуск мне оформили.
– Информация о Савельеве сегодня выплыла в печать. Скажите честно, вы никому из журналистов не показывали видеоматериалов?
– Никому! Честное слово!
– И никаким иным путем она не могла от вас уплыть?
– Исключено.
– Подумайте, прошу вас, – настаивал Турецкий.
– Нет, я вам повторяю, что собирался брать мзду только с чиновников, зная, что у всех у них рыльце в пушку.
– Ладно, если вдруг что-то вспомните, позвоните, – сказал Турецкий на прощание.
Если действительно от Пыхтина информация не уходила, значит, источником ее мог стать сам Савельев. Или его окружение. Хотя не исключено, что в той же сауне нашелся еще кто-то мудрый, кто решил подзаработать таким же образом, как и Пыхтин.
Турецкий вызвал служебную машину и отправился к Савельеву, продумывая возможные ходы утечки информации. Но так ничего путного и не придумал. За окном мелькали автомобили, люди, окна, вывески, рекламы. Все жило своей непостижимой жизнью, независимо друг от друга. Но что-то и связывало эту картину воедино, заставляло все эти массы людей думать об одном и том же, волноваться, переживать. Это была информация. Она вертела судьбами, создавала мнения, дарила славу и известность, оскорбляла и унижала, рождала и убивала.
Савельев в богатом домашнем халате встретил Турецкого, проводил в свой кабинет. Лицо у него было багровым.
– Давление прихватило, Степан Макарович? – участливо спросил Турецкий.
– Оно. Беда, знаете ли, одна не ходит. Теперь вы понимаете, что меня отправят в отставку? Не знаю, кто эту подлость сделал. Но так нельзя, понимаете? Я всю жизнь работаю, с шестнадцати лет! И вдруг такое!
– Степан Макарович, отвести вашу беду я, конечно, не могу, но попытаться установить виновника утечки информации попытаюсь.
– Простите мое старческое брюзжание, присаживайтесь, пожалуйста.