- Полагаю, в первую очередь, - сказал он, - следует известить Вэла и Генри. Хотя остается загадкой, чем может тут помочь любой из нас. Как вы говорите, Тим, нам не следует пока что признавать ситуацию непоправимой, но я не могу представить, чтобы в будущем какой-нибудь владелец элитной племенной кобылы решился послать ее к Сэнд-Кастлу. А вы, Тим? Вы можете?
Я покачал головой.
- Нет.
- Вы правы, - заключил Гордон. - Никто не пошлет.
Генри и Вэл пришли от новостей в непритворное смятение и за обедом пересказали все остальным директорам. Тот, который с самого начала был против, разразился подлинным гневом и устроил мне яростную выволочку над тарелкой с жареным палтусом.
- Такого никто не мог предвидеть, - защищал меня Генри.
- Кто угодно мог предвидеть, - язвительно уколол несогласный директор, - что такой легкомысленный проект ударит по нашей репутации. Тим в одночасье получил слишком много власти, и только Иго суждение виной происшедшему, только его. Если б ему хватило здравомыслия указать на опасность, мы бы выслушали его и отвергли заявку. Только из-за его бестолковости и незрелости банк оказался под угрозой убытков, и я требую занести мою точку зрения в протокол следующего заседания правления.
За столом взвинченно перешептывались, но Генри с непоколебимой добросердечностью произнес:
- Мы все опозорены, если это позор, и нечестно называть Тима бестолковым, если он не предвидел того, что не пришло в голову ни одному из экспертов, составлявших страховой полис.
Несогласный, однако, без устали твердил свое "Я вам говорил!" за сыром и кофе, и я, опустив глаза, терпел его тычки, потому что не мог доставить ему удовольствие увидеть, как я выхожу раньше него.
- Что вы собираетесь предпринять? - спросил меня Генри, когда наконец все молча поднялись и разошлись по своим местам. - Каковы ваши предложения?
Подразумевалось, что он оставляет меня на том уровне, которого я достиг, и не отнимает у меня право на решения. Я был ему благодарен.
- Завтра я вернусь туда, - сказал я, - и разберусь в финансовой ситуации. Подобью цифры. Скорее всего будет полный кошмар.
Генри удрученно кивнул.
- Такой чудесный конь. Но никому, Тим, что бы там ни говорили, не пришло бы в голову, что у него такой изъян.
Я вздохнул.
- Оливер просил меня остаться на завтрашнюю ночь и на воскресную.
Мне не слишком хочется, но им нужна поддержка.
- Им?
- С ним Джинни, его дочь. Ей всего семнадцать. Оба страшно переживают. Это их подкосило.
Генри похлопал меня по руке и проводил до лифта.
- Сделайте, что сможете, - напоследок сказал он. - В понедельник доложите нам о состоянии дел.
В субботу утром, перед тем, как я вышел из дому, позвонила Джудит.
- Гордон рассказал мне о Сэнд-Кастле. Тим, это ужасно. Бедные, бедные люди.
- Паршивое дело, - сказал я.
- Тим, передай Джинни, что я очень сожалею. Сожалею... дурацкое слово, толкнешь кого-нибудь в магазине и тоже говоришь "сожалею". Милая девочка... она писала мне пару раз из школы, просто советовалась по-женски, я ее просила.
- Она тебе писала?
- Да. Такая прелестная девочка. Такая умная. Но это... это чересчур.
Гордон сказал, что им грозит опасность потерять все.
- Я собираюсь сегодня к ним, посмотрю, в каком он состоянии.
- Гордон мне сказал. Пожалуйста, передай им, что я их люблю.
- Передам. - Я чуть помолчал. - Я тебя тоже люблю.
- Тим...
- Я просто хотел сказать тебе. Ничего не изменилось.
- Мы не виделись с вами несколько недель. То есть... я не виделась.
- Гордон вошел в комнату? - догадался я.
- Именно так.
Я улыбнулся дрожащими губами.
- Понимаешь, я о тебе все время слышу. Он о тебе постоянно упоминает, а я переспрашиваю... от этого кажется, что ты поблизости.
- Да, - сказала она совершенно нейтральным голосом. - Я в точности понимаю, что вы хотите сказать. Я чувствую в точности то же самое.
- Джудит... - Я резко вздохнул и постарался, чтоб мой голос звучал спокойно, под стать ей. - Передай Гордону, что я позвоню ему домой, с его разрешения, если там что-нибудь случится и потребуется его консультация до понедельника.
- Я передам. Подождите у телефона. - Я услышал, как она повторяет просьбу, и отдаленный голос Гордона рокочет в ответ, и наконец она сказала:
- Да, он говорит, пожалуйста, сегодня вечером мы будем дома, и завтра большей частью тоже.
- Может быть, когда телефон зазвонит, ты возьмешь трубку.
- Может быть.
Короткое молчание, и я сказал:
- Пожалуй, я пойду.
- Так до свидания, Тим, - откликнулась она. - Дайте нам знать. Мы оба будем думать о вас весь день, я уж знаю.
- Я позвоню, - сказал я. - Можешь не сомневаться.
День прошел в целом скверно, как я и ожидал, а в некоторых отношениях и еще хуже. Оливер и Джинни двигались как бледные автоматы, издавали несвязные восклицания и забывали, куда клали вещи. Обед, в версии Джинни, состоял из переваренных яиц и пакетов картофельных чипсов.
- Мы не говорили о том, что произошло, ни Найджелу, ни работникам, - сообщил Оливер. - К счастью, в расписании Сэнд-Кастла временное затишье.
Он был очень занят, потому что почти все его кобылы ожеребились в середине марта, друг за другом, кроме четырех и той, что все еще не разродилась. Он дернул щекой. - А что до других жеребцов, то все их кобылы, разумеется, тоже здесь, и мы принимаем их жеребят и наблюдаем за их случением. То есть... мы должны продолжать. Мы должны.
К четырем часам они вдвоем отправились по дворам для вечернего обхода конюшен, старательно распрямив плечи, чтобы предстать перед обслуживающим персоналом в обычном виде, а я приступил к подсчету цифр, выписанных из документов Оливера.
Когда я закончил, итог оказался устрашающим, он означал, что Оливер может до конца жизни остаться банкротом, не восстановленным в правах. Я сложил бумаги в свой портфель и попытался придумать что-нибудь более конструктивное; тут телефон Оливера зазвонил.
- Оливер? - Голос показался мне смутно знакомым.
- Он вышел, - ответил я. - Нужно что-нибудь передать?
- Попросите его перезвонить Урсуле Янг. Я продиктую вам номер.
- Урсула! - удивленно воскликнул я. - Это Тим Эктрин.
- Правда? - Для нее это тоже было неожиданностью. - Что вы там делаете?
- Просто провожу уик-энд. Могу я помочь?
Она слегка поколебалась, но затем сказала:
- Да, видимо, вы можете. Боюсь, правда, что для Оливера это плохие новости. Большое огорчение, можно сказать. - Она помолчала. - У меня есть подруга, которая держит небольшой конный завод, всего один жеребец, но довольно неплохой, и она пришла в восторг, когда узнала, что одна из кобыл, записанных на него в этом году, носит жеребенка от Сэнд-Кастла. Она была так возбуждена, понимаете, жеребенок такого калибра должен был появиться на свет в ее хозяйстве.
- Да, - сказал я.
- Ну вот, она позвонила мне сегодня утром и расплакалась. - Урсула и сама всхлипнула: она могла казаться грубой, но чужие слезы всегда ее расстраивали. - Она сказала, что кобыла ожеребилась сегодня ночью, когда хозяйка не могла присутствовать. Она сказала, что вчера вечером кобыла не подавала признаков, роды, должно быть, прошли легко и быстро, кобыла в порядке, но...
- Но что? - поторопил я, едва дыша. - Она сказала, что жеребенок - кобылка - уже стоял на ножках и сосал, когда она сегодня утром пришла к деннику кобылы, и сначала она была вне себя от радости, но потом... потом...
- Продолжайте, - убито сказал я. - Потом она увидела. Говорит, это было ужасно.
- Урсула...
- У жеребенка был только один глаз.
"Боже! - подумал я. - Боже милостивый!"
- Она сказала, что на другой стороне ничего не было. Даже углубления. - Урсула опять всхлипнула. - Вы передадите Оливеру? Я считаю, ему лучше знать. Он расстроится, конечно. Мне так жаль!
- Я передам.
- Такое случается, я знаю, - сказала она. - Но так погано на душе, когда это случается с твоими друзьями.
- Вы правы.
- Что ж, до свиданья, Тим. Надеюсь, скоро увидимся на скачках.
Я положил трубку и задумался, как же им сказать об этом. Джинни я так и не сказал, только Оливеру, который сел и спрятал лицо в ладонях, живая статуя отчаяния.
- Это безнадежно, - выговорил он.
- Еще нет. - Я старался его подбодрить, но сам не верил в то, что говорил. - Еще остаются анализы Сэнд-Кастла.
Оливер тяжело осел на стуле.
- Их уже сделали, они ничем не помогут. Должно быть, неправильные гены очень уж малы. Никто их не увидел, несмотря на мощный микроскоп.
- Что вы такое говорите. Они могут разглядеть ДНК, а не только лошадиные хромосомы!
Он с трудом поднял голову.
- Даже если и так... гадать придется долго. - Он глубоко вздохнул.
- Я думаю запросить Центр Исследований лошадей в Ньюмаркете, пусть они заберут его и выяснят, можно ли что-нибудь найти. Позвоню им в понедельник.
- Есть идея, - осторожно сказал я. - В общем, это звучит глупо, но не могло ли быть такого, что он просто что-то не то съел? В прошлом году, то есть.
Оливер покачал головой.
- Я думал об этом. Я, черт возьми, обо всем думал, уж поверьте. Всем жеребцам дают один и тот же корм, и ни один жеребенок от остальных не получил повреждений, по крайней мере, мы об этом не слышали. Найджел сам кормит жеребцов, фураж хранится в том же дворе, и мы всегда внимательно следим за тем, что им дается, поскольку они должны поддерживать форму.
- А морковь? - спросят я. - Я даю морковь всем лошадям в поместье.
Здесь все так делают. Морковь - хорошая пища. Я покупаю ее центнерами и храню в первом большом дворе, где основное кормохранилище. Каждый день набираю полные карманы. Да вы видели. Ротабой, Летописец и Длиннохвостый тоже ее едят. Морковь ничем не может повредить.
- А краска, что-нибудь такое? Что-нибудь новое в стойле, что вы устроили ради безопасности? Что-нибудь, что он мог сжевать?
Оливер все качал и качал головой.
- Я прикидывал и так, и эдак. Стойла все абсолютно одинаковые. В деннике Сэнд-Кастла нет ничего, чего не было бы в других. Они ничем не отличаются. - Он беспокойно вздрогнул. - Я ходил туда и проверял, не мог ли жеребец лизнуть что-нибудь, если вытянет шею во всю длину над нижней дверцей. Там ничего нет, вообще нет.
- Ведра для воды?
- Нет. Ведра не всегда используются одни и те же. То есть, когда Ленни их наполняет, он не обязательно несет их именно в те стойла, откуда забрал. На ведрах не написаны имена жеребцов, если вы это имели в виду.
Я ничего не имел в виду, просто искал иголку в стоге сена.
- Сено... - сказал я. - Как насчет аллергии? Может, у него аллергия к чему-то? Может аллергия дать такой эффект?
- Никогда ни о чем подобном не слышал. В понедельник спрошу у людей из Центра.
Оливер поднялся, чтобы плеснуть нам чего-нибудь выпить.
- Хорошо, что вы здесь, - заметил он. - Вроде как бездонную яму прикрыли сетью. - Он со слабой полуулыбкой подал мне стакан, и у меня создалось определенное впечатление, что он еще не окончательно сломался.
Потом я позвонил в дом Майклзов, и на первый же звонок снял трубку Гордон, точно сидел у телефона. Ничего хорошего, доложил я, только вот Джинни передает Джудит, что любит ее. Гордон сказал, что Джудит в саду, рвет петрушку на ужин и он ей передаст.
- Позвоните завтра, - сказал он, - если мы можем помочь.
Наш здешний ужин, приготовленный и оставленный в холодильнике приходящей домохозяйкой Оливера, заполнил пустоту, оставшуюся от обеда, и Джинни после него прямиком отправилась спать, сказав, что в два поднимется и пойдет с Найджелом во двор жеребят.
- Она дежурит ночами, - сказал Оливер. - Они с Найджелом - хорошая команда. Он говорит, но Джинни здорово ему помогает, особенно когда три или четыре кобылы жеребятся одновременно. Я и сам частенько выхожу, но столько всего приходится решать за день, столько бумажной работы, что устаю зверски. Поем и валюсь спать без задних ног.
Мы тоже пошли спать довольно рано, и я проснулся в просторной гостевой комнате с высоким потолком, когда еще стояла глухая тьма. Это было одно из тех мгновенных пробуждении, когда нечего и надеяться быстро заснуть опять, и я вылез из постели и подошел к окну, которое выходило на конюшенный двор.
Я видел только крыши, и сторожевые огни, и маленький участок первого двора. Видимой суеты не было, часы мои показывали половину пятого.
Я прикинул, как отнесется Джинни к тому, что я присоединюсь к ней во дворе жеребят; затем оделся и вышел.
Они все были там: Найджел, Оливер и Джинни, все в одном стойле с распахнутой дверью, где на боку, на соломе, лежала кобыла. При моем приближении все повернули головы, но особенно не удивились и не стали приветствовать.
- Это Плюс Фактор, - сказал Оливер. - Жеребенок будет от Сэнд-Кастла.
Голос его был спокойным; так же держалась и Джинни, и я догадался, что они еще ничего не сказали Найджелу об уродствах. На их лицах еще была надежда, точно им верилось, что вот этот наконец будет такой как надо.
- Она на подходе, - тихо сказал Найджел. - Приготовьтесь.
Кобыла издала хрюкающий звук, и ее вздувшиеся бока напряглись. Мы стояли молча, наблюдали и не вмешивались. Показалось копытце, обтянутое поблескивающей полупрозрачной пленкой, за ним очертания длинной, узкой головы, потом очень быстро последовал весь жеребенок, шлепнулся на солому, окутанный испарениями, пленка разорвалась, свежий воздух проник в легкие, и новая жизнь началась вместе с первой трепетной судорогой вздоха.
"Изумительно!" - подумал я.
- Он в порядке? - нагибаясь, спросил Оливер, уже не в силах сдержать откровенную тревогу.
- Само собой. - Найджел пригляделся. - Чудесный жеребеночек. Только передняя ножка согнута...
Он встал на колени рядом с жеребенком, который уже неловко силился приподнять голову, и нежно подставил руки, чтобы помочь высвободить согнутую ножку из пленки и распрямить ее. Он коснулся ее... и замер. Мы увидели все.
Нога не была согнута. Она кончалась культей у колена. Дальше не было кости, не было щетки, не было копыта.
Джинни рядом со мной всхлипнула, захлебнулась и резко выскочила в открытую дверь, во тьму. Сделала неуверенный шаг, второй - и бросилась бежать, бежать в никуда, бежать от настоящего, от будущего, от непредставимого. От беспомощного маленького создания, лежащего на соломе.
Я бежал за ней, прислушиваясь к ее шагам, шуршащим по гравию, потом перестал их слышать и понял, что она свернула на траву. Я побежал медленнее, следуя за ней по дорожке к выгульному дворику, не видя ее, но зная, что она где-то на тропе между загонами. Глаза мои медленно привыкали к темноте, и наконец я увидел ее неподалеку: она стояла на коленях у одного из столбов и глухо рыдала в полном, недетском отчаянии.
- Джинни, - шепнул я.
Она вскочила и бросилась ко мне, точно к спасителю, с силой вцепилась в меня, ее тело содрогалось от плача, лицом она зарылась в мое плечо, и я крепко ее обнял. Мы стояли так, пока не прошел приступ, пока, вытащив платок из кармана джинсов, она не смогла заговорить.
- Одно дело знать теоретически, - выдавила она голосом, полным слез; ее тело все еще судорожно вздрагивало. - Я читала те письма. Я знала. Но видеть... это другое дело.
- Да, - сказал я.
- И это значит... - Она несколько раз вздохнула, пытаясь взять себя в руки. - Это значит, что мы потеряем наш завод. Так ведь? Потеряем все?
- Я еще не знаю. Слишком рано что-то утверждать.
- Бедный папа. - Слезы медленно текли по ее щекам, но это был безобидный дождь после урагана. - Не знаю, как он сможет это перенести.
- Не впадай в отчаяние. Если есть способ спасти вас, мы его найдем.
- Вы имеете в виду... банк?
- Я всех имею в виду.
Она вытерла глаза, высморкалась и наконец, сделав шаг назад, высвободилась из моих рук, достаточно сильная, чтоб покинуть убежище. Мы не спеша вернулись во двор жеребят и не нашли там никого, кроме лошадей. Я отпер закрытую верхнюю дверцу стойла Плюс Фактора и заглянул внутрь; увидел, что кобыла безропотно стоит там, а жеребенка нет, и задумался, чувствует ли она грызущую тоску потери.
- Папа и Найджел забрали его, так? - спросила Джинни.
- Да.
Она кивнула, довольно легко это приняв. Смерть для нее была частью жизни, как для всякого ребенка, который рос рядом с животными. Я закрыл дверь стойла Плюс Фактора, и мы с Джинни пошли обратно в дом, а небо на востоке светлело, и занимался новый день, воскресенье.
Работа в поместье продолжалась. Оливер звонил различным владельцам кобыл, присланных для случения с другими тремя жеребцами, сообщал, что жеребята родились живыми и здоровыми, кроме одного, который умер в утробе, весьма сожалею. Голос его звучал твердо, ровно, властно; многоопытный капитан вернулся на мостик, и видно было, как в его истерзанную душу час за часом возвращается твердость. Я восхищался им; я собирался всеми силами биться за то, чтобы дать уйму время, чтобы достичь компромисса и предотвратить окончательный крах.
Джинни, приняв душ и позавтракав, облачилась в юбку и свитер и отправилась с утренним визитом к Уотчерлеям. Вернулась она, улыбаясь; такова упругость юности.
- Обе их кобылы чувствуют себя лучше, - доложила она, - и Мэгги говорит, ходят слухи, будто у Кальдера Джексона дела пошли хуже, его двор наполовину пуст. Радости Мэгги нет предела, по ее словам.
У меня мелькнула мысль, что и для Уотчерлеев крах Оливера будет означать возвращение к ржавчине и сорнякам, но вслух я заметил:
- Должно быть, мало сейчас больных лошадей.
- Мэгги говорит, мало больных лошадей с богатыми хозяевами.
После обеда Джинни заснула на диване и выглядела такой по-детски безмятежной, а когда проснулась, на нее накатила ночная боль.
- Ой, вы знаете... - По ее лицу поползли слезы. - Мне снилось, что ничего не было. И что этот жеребенок - только сон, всего лишь сон...
- Ты и твой отец, - сказал я, - вы оба храбрые люди.
Она шмыгнула и утерла нос тыльной стороной ладони.
- Вы хотите сказать, - задумалась она, - что бы ни случилось, мы не потерпим поражение?
- Угу.
Она всмотрелась в меня и чуть погодя кивнула.
- Если даже и так, мы начнем сначала. Мы будем работать. Он уже поступал так раньше, вы знаете.
- У вас обоих есть этот дар.
- Хорошо, что вы приехали. - Она смахнула подсыхающие слезы со щек.
- Бог знает, что бы тут было без вас.
Я пошел с ней по дворам с вечерним обходом; уборка и кормление шли своим чередом. Джинни, как обычно, сходила на склад, набила карманы морковью и то и дело совала ее кобылам, весело переговариваясь с парнями, прилежно выполнявшими поденную работу. Никто из них, видя и слыша ее, не мог и представить, что на нее рушатся небеса.
- Вечер добрый, Крис, как сегодня ее копыто?
- Здравствуй, Денни. Ты его что, утром завел?
- Привет, Пит. У нее такой вид, будто она со дня на день ожеребится.
- Добрый вечер, Шон. Как у нее дела?
- Эй, Сэмми, она сегодня хорошо ест?