Сейчас он (в девятый уже раз) смотрел "Людей в черном". Смотрел не от нечего делать, а потому, что под фильм лучше думалось, а подумать было о чем.
На экране гигантский жук пожирал обожаемого Томми Ли Джонса, и пока прочие герои проводили незначительные отвлекающие маневры, отважный Томми Ли отчаянно боролся с отвратительной инопланетной дрянью изнутри.
Вчера у Сенатора был праздник – пятилетие его "коронации". Собрались лучшие (по его мнению) люди столицы. Мэр, конечно, не присутствовал, но в актерах, известных спортсменах, фотомоделях и прочем бомонде недостатка не было. Ну и разумеется, пришла солнцевская, балашихинская и прочая братва. Не говоря уже о своей, домодедовской.
С вертолетов разбрасывали цветы и ассигнации, из фонтана во дворе вместо воды била струя коньяка, и весь вечер играл специально привезенный из Англии джаз. Сенатор слышал, что отечественный джаз даже как будто лучше, но тут дело было не в качестве, а в марке. Сенатор хотел именно такого торжества, пьянки в загородных саунах ему осточертели, ибо при всем внешнем лоске от них за версту разило дешевым бардаком. И праздник удался на славу, хотя, надо признать, что дела группировки в последнее время шли не так уж хорошо.
После отмены государственной монополии на торговлю и производство спиртного в России Сенатор неплохо себя чувствовал в качестве бутлегера, и около сорока процентов подпольной водки, распродаваемой в Москве и области, вырабатывалось на его заводиках. Спирт из Турции, Канады, Штатов и Украины шел через российско-грузинскую границу, грузины за транзит спирта получали свои десять центов за литр, и все были довольны. Но пропускные пункты Верхний Ларс и Нижний Зарамаг прикрыла Федеральная пограничная служба.
На сходке Сенатор и другие авторитеты приговорили к смерти руководство Кавказского особого погранокруга, но пока спирт все еще сливается в терминалы в Поти, Хашури и Гори. А Сенатор теряет деньги, и с каждым днем его положение все ухудшается, ибо другие источники дохода не столь щедры.
И вот вчера во время юбилея ему сообщили еще одну плохую новость – РУОП арестовал Кроткова и четверых его ребят. Что это – простое совпадение или кто-то, желающий подмять его под себя, планомерно давит его бизнес и сдает властям его людей? Кротков, конечно, не был незаменимым, но и разбрасываться людьми Сенатор не привык. По этому поводу он и вызвал Ракитскую, которая, кроме чрезвычайно эффектной внешности, обладала и другими полезными достоинствами.
Силу Сенатора определяли в первую очередь "быки" и "торпеды", обеспечивавшие его права без суда и арбитража, умевшие вламываться в квартиры и офисы, ходить на стволы, ставить к стенке, короче, умевшие "разбираться по-своему". А именно это умение и заставляет других с тобой считаться, вовремя платить и блюсти щепетильность в сделках. Но он никогда не пренебрегал услугами чиновников и дипломированных юристов, которые тоже могут решать проблемы по-своему. И иногда такой подход может оказаться более эффективным, нежели привычные методы.
У Сенатора уже была возможность убедиться в этом, когда год назад РУОП повязал его бригаду прямо во Внуковском аэропорту. "Гоп-стопники" чистили "бобров", то есть богатых пассажиров, прилетающих в Москву. Та же Ракитская сумела вытащить ребят прямо из зала суда. Как она это делала, Сенатора не интересовало. Он платил деньги и получал конкретный результат. А платил он хорошо, щедро платил. Имелся у Сенатора и свой карманный депутат в Мосдуме, но в данном случае Ракитская по профилю подходила больше.
Задумчиво глядя на бегущие по экрану бесконечные титры, Сенатор цедил водку со льдом.
Ракитская закурила и грациозно прошлась по залу. Ей уже миновало сорок, но выглядела она лет на десять моложе. Бежевые твидовые брюки а-ля Марлен Дитрих, двубортный синий пиджак и тонкая шифоновая блуза на полтона светлее пиджака создавали иллюзию строгого делового костюма и при этом подчеркивали ее шарм и утонченный вкус, черные волосы, собранные на затылке в причудливую ракушку, оставляли открытой лебединую шею. Но Сенатор смотрел сквозь нее абсолютно равнодушно. Нет, он был еще не в том возрасте, когда женщины, да и то не всякие, могут доставлять только эстетическое наслаждение, но так уж сложилось, что их отношения носили чисто деловой характер.
– Я уже знаю, твои парни попали в переделку.
Сенатор вышел из оцепенения:
– Кроткова надо вытащить. И побыстрее.
Ракитская усмехнулась:
– Постараюсь. Хотя ты мог бы мне и позвонить, а не заставлять тащиться сюда в такую рань.
Сенатор не обратил внимания на ее реплику.
– Узнай, кто его сдал. Это все.
– Да, сэр. – Ракитская, отвесив легкий поклон, покинула комнату, размышляя, действительно ли Сенатор, потеряв своего первого заместителя по рэкету, уже овладел собой, или он просто опять вошел в образ Томми Ли откуда-нибудь из "Беглеца" или "Клиента".
ТУРЕЦКИЙ
18 февраля, день
Зарплата старшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре РФ вместе со всеми эфемерными премиальными, надбавками и индексациями упиралась в невысокий потолок, который, пользуясь выражением Грязнова, "в переводе на нормальный зеленый хруст" не превышал пятьсот долларов США. Но и тогда Ирина, жена Турецкого, презрительно называла индексацию конденсацией: дескать, слишком много было пара, а превратилось это все, как обычно, в воду.
В свое время от бывших "клиентов", а ныне весьма процветающих бизнесменов и уважаемых меценатов и культуртрегеров Турецкий получил парочку приличных предложений преподавательской деятельности в частных учебных заведениях и всерьез заколебался. Но всезнающий Меркулов отсоветовал, тонко намекнув о спонтанной возможности анонимки, которую не задумываясь накатают доброжелатели – "…Мыслимое ли дело – совмещение работы на столь ответственном посту и откровенно коммерческой деятельности?!.". И потом уже никому ничего не докажешь. Тьфу ты. Турецкий тогда с досадой махнул на это дело рукой и продолжал существовать в прежнем рабочем режиме, изредка разбавляемом внеплановыми лекциями в ведомственных учебных академиях, частными консультациями и конфиденциальными советами. И как выяснилось, не прогадал.
Полгода назад, летом девяносто седьмого, в Генеральную прокуратуру пришло официальное приглашение прочесть эксклюзивный (без права повтора!) курс совмещенных лекций на юридическом и психологическом факультетах персонально на имя старшего советника юстиции Турецкого А. Б.
И вот уже три последних месяца раз в неделю он ездил на Ленинские горы. Составление программы далось гораздо труднее, чем он предполагал, и Ирка, профессиональный педагог (хотя и музыкальный), не уставала оттачивать свое остроумие по этому поводу. После первого же месяца занятий Турецкий понял совершенно удивительную для себя вещь. Эти лекции были для него лично ничуть не менее важны, нежели для будущих юристов и психологов. Тем более что с нынешним-то положением вещей еще бабушка надвое сказала, станут ли они однажды работать по специальности. Впрочем, время от времени на лекциях появлялся начинающий пинкертон Дениска Грязнов, вечный племянник вечного врио начальника МУРа.
Хаос текущей работы, беспрерывный поток новых "висячих" нераскрываемых дел, неожиданное прекращение уже почти расследованных старых абсолютно не давали передохнуть, но в то же время и не создавали систематического процесса расследования. А дискретность наслаивавшихся друг на друга проблем была настолько абсурдна, что временами Турецкий начинал чувствовать себя персонажем Кафки. Пресловутая преподавательская деятельность давала возможность поддерживать, а временами и поднимать планку профессионального концептуального мышления.
Тот же Слава Грязнов, постоянно жалующийся, что основная головная боль – какую бумагу куда и в какой момент отправлять, не без зависти язвил, что "Саня преподает турецкий язык". Турецкий действительно пытался говорить своим личным языком, стараясь почти не оперировать профессионально-конъюнкту# рными примерами. Расследовать повседневную, а не криминальную жизнь оказалось ничуть не менее интересно.
Турецкий чихнул несколько раз подряд и что-то посчитал в уме. Он расположился поудобнее и обвел взглядом БНЗ – большой наклонный зал, заполненный почти на треть, – недурственный показатель посещаемости.
– Даже при самом беглом знакомстве с работой следователя бросается в глаза, что это деятельность прежде всего познавательная. Во многом она сходна с работой ученого. То есть следователь – всегда исследователь. К ведущим свойствам следственных способностей относятся познавательные (эвристические) качества – творческое мышление, которое предполагает творческое воображение, развитую интуицию, аналитическое мышление, острую наблюдательность, продуктивную память, самостоятельность, гибкость и критичность ума. Таким образом, творческое мышление – ядро следственных способностей…
Давайте сегодня подумаем об идеальных следователях и банальных преступлениях. То есть отчасти о ситуации, к которой надо стремиться. Как вы, возможно, догадались, я говорю о детективной литературе, иногда совершенно не имеющей отношения к реальным вещам, а иногда все-таки причудливо преломляющей действительную жизнь.
Пятьдесят – шестьдесят лет назад знаменитый автор "черных детективов" Реймонд Чандлер утверждал, что школа современного (ему и тогда) детектива вернула убийство (как максимальную форму преступления детективного романа) тому разряду людей, которые совершают его по определенным причинам, а не просто для того, чтобы снабдить сюжет трупом, и совершают теми орудиями, что у них под рукой, не прибегая к дуэльным пистолетам ручной работы, кураре и тропическим рыбкам. То есть подчеркнутый реализм этих историй отчасти списывался из окружающей действительности… – Турецкий обратил внимание, что по рядам к нему плывет записка. В этом, конечно, не скрывалось ничего удивительного, хотя все же обычно уже давно привыкшая к нему аудитория задавала свои вопросы вслух. – Но я как раз думаю, что мы вполне вправе называть так называемые жесткие романы чувствительными. Их постоянные темы вам прекрасно известны – одиночество в большом городе и мучительные терзания человека с душой, который имеет дело с самой мерзкой частью продажного общества. В результате… – Турецкий развернул наконец записку и изумленно впился в нее: "В результате чувствительный следователь, вроде г-на Турецкого, вынужден предстать даже худшим циником, чем он есть, чтобы защитить себя от неизбежного разочарования в своей главной мечте. Постоянный язвительный цинизм якобы защита от собственной неподкупности".
Турецкому стало нехорошо. Это была следующая фраза сегодняшней лекции, кроме вставки "вроде г-на Турецкого", слово в слово записанная в его собственном конспекте лекции… Это же… невозможно?! Или у него амнезия и он забыл, что сам себе написал записку и пустил ее через зал?! Бред, не может быть… Значит… Значит… что? Ирка прочитала конспект и пришла на лекцию поиздеваться? Турецкий торопливо снял очки и принялся пристально разглядывать зал… Нет, жены тут как будто не было… Да и не ее это почерк… Значит, нужно брать за аксиому худшее. И Дениса, как назло, здесь сегодня нет, возится парень со своим джипом после злосчастной охоты.
Чтобы выиграть время, Турецкий прочитал все-таки эту фразу, хорошо представляя, как смеется над ним респондент, приславший записку.
– В чем скрывается первое коренное отличие литературного детектива от жизненных криминальных ситуаций? Литературный следователь не просто преуспевает в своем расследовании, он к тому же единственный персонаж, способный преуспеть! Заметьте, что еще в противопоставлении Шерлока Холмса и инспектора Лестрейда была задана концепция, которую разрабатывают и поныне: в этой паре подразумевается весьма контрастное противопоставление блестящего интеллекта и индивидуализма – с одной стороны, и вялости ума и регламентации – с другой.
– И какое же это имеет отношение к нам? – спросили из зала.
– Резонный вопрос. Поскольку мы ведем речь о государственных системах расследования, то приходится признать, что и без того нечастый блестящий интеллект (если уж он вообще имеет место) поневоле сочетается в одном и том же лице с вялостью ума и регламентацией. Вот вам характерный пример последнего. Федеральное бюро расследований разослало по всей стране четыре фотографии опасного преступника в фас, профиль слева-справа и сзади. Как вы думаете, сколько времени после этого понадобилось американским полицейским? Первая ответная телеграмма пришла уже через несколько часов. Бравый провинциальный шериф откликнулся таким образом: "Я получил фотографии и арестовал всех четырех человек".
Студенты откровенно заржали.
– Итак, предпримем следующий шаг и оторвемся от литературных ситуаций не без помощи их создателей. В начале двадцатого века Артур Конан Дойл избавился от своего порядком надоевшего детища – отправил Холмса на пенсию, разводить пчел. А сам, вооруженный опытом своего персонажа, принялся за расследование загадочных преступлений. Само собой, интерес общества к этому событию оказался весьма пристальным. Но успехи Конан Дойла на криминалистическом поприще оказались гораздо более скромными, чем на литературном. В деле об убийстве на птицеферме в Кроуборо он не продвинулся дальше заключения, что преступник – левша и ботинки его подбиты гвоздями; в то же время полиция почти сразу установила и задержала преступника. В чем тут дело?
В литературной ситуации с любым "великим" сыщиком от читателя ждут, что он пренебрежет очевидной истиной, – ведь любой другой умный человек, основываясь на тех же собранных данных, абсолютно закономерно извлечет из них совершенно другой, но ничуть не менее логически обоснованный набор фактов! Который может свидетельствовать о чем угодно, начиная с того, что убийцей является автор, и заканчивая тезисом, что преступления не происходило вовсе.
– Так какое все-таки это имеет отношение к жизни? – снова поинтересовался зал.
– Прямо противоположное. В реальной жизни следователь, не являясь, естественно, суперменом, становится не фатальным, неотвратимым вершителем судеб преступного мира, а скорее своеобразным свидетелем расследования, подобно тому, как существуют свидетели преступления. В современном расследовании задействовано такое количество разнообразных движущих сил как "за", так и "против", что отдельно взятый следователь обычно даже не в состоянии с ними ознакомиться. И как правило, оказывается перед дилеммой: либо заняться бухучетом этих сил, либо, простите мне это выражение, просто забить на них и решать свою локальную задачу в рамках расследования конкретного дела.
– Кажется, нас учат более решительно вмешиваться в противоправные действия…
– Верно, – с тяжелым сердцем согласился Турецкий и два раза чихнул, тут же что-то подсчитывая в уме. – Но вас учат не управлять криминальными процессами – я пока что ничего не слышал о колледжах мафии, – а умению последовательно отслеживать их…
Турецкий заметил, что к нему снова плывет записка, и внутренне сжался. Достал из портфеля пластиковую бутылку "Боржоми" и хорошенько отхлебнул. Спокойней, Турецкий, записки не взрываются.
– На чем я остановился? Ага, дилемма сыщика… А перед тем? Да, у следователя на руках есть некий набор фактов. И здесь он упирается в очень серьезный момент – необходимости определенных догматов, оперируя которыми можно будет сдвинуться с нулевой отметки и начать поиск преступника. Итак, что же такое преступление? И что такое преступность? "Преступность – это разновидность поведения человека; борьба с ней – попытка изменить умы и души людей". Тридцать один год назад американская президентская комиссия по обеспечению соблюдения законов – заметьте, в самом ее названии кроется небольшая тавтология, что характерно для криминалистической лексики, – подарила цивилизации вот это одно из самых коротких и емких определений преступности.
В этот момент Турецкий развернул свежую записку: "Борьба с преступностью – проблема, скорее, статистическая". Ага! Это уже было кое-что новенькое.
– Борьба с преступностью – попытка изменить умы и души людей, – медленно повторил Турецкий, вставая и разминая затекшие ноги. – Разные умы. Разные души. Разных людей. И естественно, везде это делается по-разному. Например, в Японии в полицию обращаются по самым разным житейским поводам. Спрашивают дорогу, обращаются за разъяснением закона, просто изливают душу! Издержавшиеся граждане могут попросить денег в долг, чтобы добраться до дома. Для этой цели в будках есть специальный ящик с мелочью, которая выдается без лишних формальностей. Процент возврата при этом очень высок – около восьмидесяти процентов! Так вот я спрашиваю вас, кто-нибудь обращается с подобными вопросами и просьбами к нашим стражам закона?
В зале раздался откровенный смех.
– Вот именно, – грустно резюмировал Турецкий. – В Стране восходящего солнца дети, играющие на улице, часто приносят в полицию свои маленькие находки. Для их поощрения (!) заведены там карточки, в которые вписываются данные ребенка и наименование найденной вещи. Как вы думаете, зачем это делается?
– Чтобы вернуть владельцу, – немедленно последовал из зала естественный ответ.
– Само собой. Но карточки непосредственно предназначены для родителей, на них заранее отпечатан текст, который просит похвалить ребенка. Обладание такой карточкой для любого пацана – весьма престижно. Ну и конечно, время от времени какой-нибудь несмышленыш притаскивает в полицию вещь из собственного дома – чтобы официальным образом быть отмеченным. Возможно ли это адаптировать у нас? – снова риторически вопросил Турецкий, чтобы дать себе время прочесть доставленную записку.
В ней была следующая четкая каллиграфия: "Ув. г-н Турецкий! Все дело в том, что восточный человек больше ориентирован на общество – быть как все, а западный – на личный успех. Поэтому в наказание восточного мальчика скорее выставят за порог или удалят на какое-то время из семьи, а западного – напротив, не пустят гулять, заставят сидеть дома. А вот каков наш человек, восточный или западный, и соответственно каким должен быть к нему подход – не знает никто. Как вы полагаете?" Турецкий нервно смял записку (это снова был его следующий тезис и опять слово в слово, за исключением персонального обращения) и продолжил: