"Допился старший советник юстиции", – с некоторой жалостью к себе, но в общем-то равнодушно подумал Турецкий. Стук в окно. Это на третьем-то этаже?! Он машинально глянул в окно и чуть не свалился с кресла. За окном стоял (да-да, именно стоял!) заместитель Генерального прокурора России Константин Дмитриевича Меркулов.
Турецкий явственно почувствовал, как на голове зашевелились волосы. Меркулов стоит… в воздухе?… на высоте третьего этажа?… Вознесся?…
Меркулов продолжал настойчиво стучаться в окно, причем делал это как живой. Одновременно трещал телефон и запертая дверь. Турецкий наконец пришел в себя, подскочил к окну и принялся рвать рамы на себя. Меркулов помог с той стороны, и как только окно приоткрылось, с видимым облегчением перелез через подоконник.
Турецкий зашел Меркулову за спину и стал внимательно его разглядывать.
– А… куда ты крылья складываешь?
Тот махнул рукой в сторону окна. Турецкий выглянул на улицу и увидел прямо под своим окном строительную люльку.
– У нас же фасад перекрашивают, неужели ты не заметил, – объяснил происхождение люльки Меркулов, одновременно открывая дверь кабинета (в которую уже ломились встревоженные сослуживцы) и снимая телефонную трубку.
Сослуживцы оказались потрясены явлением Меркулова не меньше, чем минуту назад хозяин кабинета.
– А… кто это… кто звонил? – только и смог спросить Турецкий у Меркулова, кивая на телефон.
– Я.
– То есть… как?!
– Я тебе звонил, – терпеливо, как ребенку или душевнобольному, стал объяснять Меркулов. – Раз восемнадцать. Но ты не отвечал. В это время красили стену как раз на моем уровне. Тогда я, не кладя трубки, в темпе вальса спустился прямо к тебе.
Действительно, все оказалось предельно просто.
– Чего это начальству приспичило альпинизмом заниматься? – проворчал Турецкий.
– Где Грязнов, ты не знаешь? – коротко поинтересовался Меркулов.
Турецкий внутренне поежился, снова плюхнулся в кресло и на всякий случай все же буркнул:
– Мальбрук в поход собрался… Не знаю где. Не докладывался. Вот стану министром внутренних дел, может, снизойдет. Так ты за этим залетел?
– Отчасти. Возможно, он тебе скоро понадобится. Я так предполагаю.
– Ну конечно. При необходимости ты спустился бы так, даже, если б я не находился прямо под тобой.
– У меня нет на это времени, – терпеливо произнес Меркулов. – Думаю, тебе надо привести себя в порядок. Начальство вызывает.
– За каким чертом я понадобился генеральному, – привычно начал грубить Турецкий, даже не пошевелившись в кресле. – И потом, разве я не в отпуске?
– Генеральный тут ни при чем, – сказал Меркулов, машинально упорядочивая бумаги на столе Турецкого. – То есть, конечно, все мы под ним ходим.
– Никуда я не поеду, – Турецкий бездарно имитировал капризный тон. У нас ни один лифт не работает. А в люльке своей сам катайся. Вверх-вниз.
– Должен тебя огорчить: ехать придется не в лифте. Хотя в каком-то смысле как раз наверх.
– М-м-м?
– Для личной беседы нас вызывает Президент.
– Президент чего? – Турецкий подряд метнул несколько стрелок. Меркулов невольно засмотрелся. Кучность была очень даже ничего.
– Президент всего, – вздохнул Меркулов. – Через пятнадцать… – он глянул на часы, – нет, уже через одиннадцать минут придет машина из Кремля. И одень китель, в кои-то веки.
САМ
23 февраля, полдень
"Зато я не лысый, это раз, – мысленно перечисляя собственные достоинства, Президент мысленно же загибал пальцы. – Зрение у меня – как в двадцать лет, это два. В-третьих, выпить могу не меньше, чем…"
Он застегнул синий пиджак и машинально, словно надеясь что-то найти, засунул руки в карманы. Но это было исключено. В карманах его пиджаков никогда не могло оказаться всякой ерунды, которую свойственно там забывать простым смертным. Использованных трамвайных билетов, пустого спичечного коробка, чего еще… Да, чего же еще? Что они там носят в своих карманах, эти люди? Оторванные пуговицы? Носовые платки? Пачки презервативов? Он просто не знал этого. Когда-то давно его жизнь была раз и навсегда лишена заботы о мелочах. И теперь он словно находился в открытом космосе, и чему положено быть или не быть в его карманах, внутренностях и мозгах, отмерено раз и навсегда Центром управления полетом. ЦУПом. Но… не он ли сам последние лет шесть был этим самым ЦУПом?
Рядом терпеливо ждала горничная, держа в руках что-то блестящее, продолговатое, смахивающее на расплющенного ужа.
– Чуть не забыл! Давайте сюда. – И со вздохом застегнув верхнюю пуговицу белоснежной рубашки, он обреченно повязал галстук.
Столько событий смешалось в одном дне, что мудрено уже было вспомнить, с чего, собственно, этот день начинался…
Президент, глядя в зеркало, тщательно расчесал белоснежно-седые волосы. На пробор. И немного назад. Итак?
Ну как же! Утром у него родилась внучка! Событие No 1. Президент послал в больницу огромную мягкую игрушку – пантеру, приглянувшуюся ему во время посещения презентации подземного торгового комплекса. Правда, ребенок еще маловат для таких игрушек, ну да ничего. Отличная пантера.
Затем ему доложили, что накануне вечером скоропостижно скончался Уткин. Скандал No 1.
А теперь вот нужно было ехать целоваться с Парламентарием. Антисобытие No 1. Парламентарий, со всех точек зрения (то есть двух вице-премьеров и трех личных помощников), был отменная сволочь. Президент с отвращением вспомнил, что над верхней губой Парламентария проживала большая бородавка.
Но как ни крути, целоваться с ним было надо. Во-первых, сегодня у него юбилей. Во-вторых, по этому поводу уже решено наградить гада высшим государственным орденом. В-третьих, по этому же поводу Президент впервые за последние полгода собирался посетить парламент, продемонстрировать лояльность, терпимость, гибкость, понимание политического момента и прочие идиотские, черт бы их побрал, качества современного политика.
Парламентарий совсем недавно еще был лидером левого большинства, но различными официальными и "свадебными" постами удалось его сместить в центр. И теперь, в День защитника Отечества, Президент очень надеялся, что не мытьем, так катаньем, а не им, так орденом "За заслуги перед Отечеством" сумеет отвадить Парламентария от выступлений на грядущих митингах непримиримой оппозиции.
Хотя лучше было бы наградить орденом лифтера. С некоторых пор в загородной резиденции в Барвихе у Президента имелся личный лифтер, несмотря на то, что на даче было не так уж много этажей по обе стороны поверхности земли. Еще пару лет назад никакого лифтера не было и в помине. Но однажды предпредпредпоследний министр финансов придумал внеочередную хитроумную деноминацию и срочно приехал с докладом по этому поводу, но застрял на минус втором уровне, просидел там, бедняга, несколько часов, пропустил за это время резкий скачок курса доллара, за что и был немедленно снят (то есть спустя все те же два часа) со своего поста. А начальник личной охраны Президента принял волевое решение о введении штатной единицы лифтера.
В каком-то смысле это являлось государственной тайной, но из всех своих непосредственных сотрудников, министров, референтов, молодых реформаторов и старых консерваторов Президент больше всего доверял… лифтеру. Несмотря на то, что почти никогда не слышал звука его голоса. Лифтер настолько робел, что на редкие вопросы Президента о жизни, здоровье и вообще отвечал неопределенными знаками.
Вот и сейчас он округлил глаза и неловко закивал. "Неужели я так действую на людей", – подумал удрученный Президент и невольно снова глянул в зеркало.
Ну и что такого? Президент как Президент. Безукоризненный пробор… О, черт побери! Он схватился за горло. Галстук!
Галстук-то располагался на положенном месте. Но вот какой галстук?! Это был подарок первой леди США. И он выглядел соответствующим образом -был звездно-полосат. Президент невольно ухмыльнулся, представив себе, как в одночасье взвыли бы средства массовой, понимаешь, информации, как только он появился бы рядом с Парламентарием в этом звездно-полосатом галстуке. Ну как же, такое западничество! Такое, понимаешь, жидомасонство! А какое оно вообще, это жидомасонство, хоть бы объяснил кто-нибудь, спрашивать самому ведь как-то неловко…
По дороге в Белый дом, которой он совсем не чувствовал, на заднем сиденье комфортабельного лимузина пришлось решать срочные рабочие вопросы. Внезапная смерть Ивана Уткина, председателя Верховного суда, была событием из ряда вон. Пока что было известно лишь, что она наступила в результате сердечного приступа, спазма коронарных сосудов, как успел доложить ерзавший рядом, на заднем сиденье лимузина, помощник по госбезопасности. И после паузы, заглянув в папку, он прошептал:
– Всё так. Был и приступ, был и спазм…
– А почему… ты – шепотом? – удивился Президент, тоже невольно сбавив децибелы.
– Я вчера… пивка холодного, – признался помощник. – Но смерть произошла в результате э-э-э… отравления каким-то загадочным э-э-э… токсином. Токсином. Короче говоря, с нервно-паралитическим воздействием.
Насупившийся Президент наконец разлепил губы:
– Так что-оа, убили его или нет?!
– Или убийство, – просипел помощник, – или самоубийство. Но через полтора-два часа будут известны подробные результаты судмедэкспертизы…
Президент прикрыл веки. Он как-то вдруг устал. "Отличную пантеру внучке послал".
– …Высшую награду государства – орден "За заслуги перед Отечеством", – не слишком быстро, но единым духом выговорил Президент, обращаясь не столько к Парламентарию, сколько к телекамерам. – Второй степени! – с нажимом добавил Президент. И вдавил ему в руку коробочку, в которой что-то звякнуло.
– Это действительно высшая, – тут же завел свою волынку Парламентарий. Бородавка запрыгала над верхней губой. Он, кажется, принимал происходящий фарс за чистую монету. – Это обязывает… это ответственность… это…
"Я бы тебе, уроду, – мельком подумал Президент, – с удовольствием воткнул этот орден в задницу. Всех степеней сразу. Или по очереди. На твой личный выбор".
И тут Парламентарий совсем уж понес какую-то "патриотическую" чушь.
"Надо было все-таки лифтера награждать", – подумал раздосадованный Президент и больше уже ни на чем сосредоточиться так и не смог до того самого момента, пока в его кабинет не пригласили двоих мужчин, одному из которых, несмотря на изрядные мешки под глазами и землистый цвет лица, все же можно было дать лет сорок, а второму с чуть более мягкими чертами лицами – лет на пятнадцать больше. Впрочем, этого Президент не без усилия все же припомнил – бессменный заместитель генерального прокурора на протяжении последних пяти-шести лет; а сколько самих генеральных за это время сменилось – мысли Президента невольно приняли такое направление, – это же страшно сосчитать, скольких Дума сожрала, которые сами облажались; вот и нынешний, понимаешь, прокурор, вместо того чтобы работать… э-э-э, да что тут говорить! – Президент с горечью резко махнул рукой, увлекшись этим внутренним диалогом и совершенно упустив из виду своих посетителей. А посетители между тем на этот его жест странновато переглянулись. Президент спохватился и повернулся к помощнику по госбезопасности, ожидая подсказки, по какому, собственно, делу незваные гости пожаловали? Помощник слегка оторопел:
– Так ведь… сегодняшний печальный инцидент, так сказать. Вот Константин Дмитриевич Меркулов, в представлениях не нуждается, и э-э-э, Александр Борисович, лучший наш следственный кадр из Генеральной прокуратуры, которому, собственно, вы и решили поручить…
– Что-оа? Ага, этот следователь, – спохватился Президент. – Как его… Египетский? Иранский?
– Может, Пакистанский? – находчиво прошептал помощник, болезненно морщась: каждое слово больному горлу давалось с трудом. – Старший советник юстиции Пакистанский. – Он что-то вписал в бланк с российским гербом, потом прокашлялся и попытался официальным голосом зачитать экспромтом составленную бумагу.
– Для расследования… – он потрогал себя за горло, понял, что до конца этот текст не дотянет, и просто передал бумагу Меркулову. Меркулов, не глядя, положил его в папку.
Президент встал из-за стола и, не без труда обогнув его, приблизился к вскочившим ему навстречу гостям. Он пожал руку Меркулову и доверительно поманил пальцем его приятеля.
– Старший советник юстиции, – задумчиво произнес Президент, – это значит в переводе на военный язык, будет… будет?
– Полковник, – подсказал Турецкий, сам не зная зачем, и… чихнул два раза подряд.
– Что ж это вы все какие-то болезные. Давай, полковник, возьми их за яйца, совсем обнаглели, понимаешь, убивают среди бела дня нашу четвертую власть!
– Третью, – стеснительно просипел сзади помощник.
– Что-оа?
– Третью власть. Четвертая власть – это пресса, третья – судебная.
Президент отмахнулся от этой подсказки и закончил свою стройную мысль:
– Поймаешь этих гадов – получишь генеральский чин – См. роман Ф. Незнанского "Убийство на Неглинной". И вот еще что! Я не собираюсь давать вам на это дело какую-нибудь вшивую неделю или две! Хватит с меня нераскрытых убийств Меня, Листьева, Холодова! Вы не получите не только неделю, но и месяца! Я уже давно понял: чем дольше идет следствие, тем меньше открывается правды! И вы раскроете мне Уткина немедленно!
…– Ну что ж, теперь у тебя появился серьезный стимул, – глубокомысленно изрек Меркулов.
– Ты о чем, о генеральских погонах? Я тебя умоляю, не в первый раз ведь. Ну что они мне, как собачке, эту кость издали показывают?! – Вальяжно располагаясь на заднем сиденье черной "Волги" Администрации Президента, Турецкий забрал у Кости его драгоценную папку и стал изучать ее содержимое.
"Особым распоряжением Президента Российской Федерации и по рекомендации Совета Безопасности для расследования обстоятельств убийства Председателя Верховного суда Ивана Сергеевича Уткина
создается следственно-оперативная группа "Пантера" с чрезвычайными полномочиями и в составе:
старшего следователя по особо важным делам при Генеральной прокуратуре России старшего советника юстиции Пакистанского А. Б…"
Турецкий не поверил своим глазам, но так оно и было. Весь текст был выпукло, даже фигурно, отпечатан на красивой гербовой бумаге, и только "его" фамилия вписана от руки! Он повернулся от некоторого сотрясения воздуха рядом и увидел, что Меркулов молча хохочет. Ну и черт с вами…
"…Начальника Московского уголовного розыска полковника милиции Грязнова В. И.
И начальника отдела управления Федеральной службы безопасности по расследованию дел экономического характера майора Школьникова С. П.
Контроль над действиями группы "Пантера" возлагается на и. о. Генерального прокурора государственного советника юстиции 1-го класса Меркулова К. Д."
Турецкий еще раз выпучил глаза и замотал головой. Нет, это все же было чересчур для одного раза.
"…Все правоохранительные органы, подразделения госбезопасности и Министерства внутренних дел обязаны содействовать в проведении следственно-оперативных мероприятий, проводимых группой "Пантера".
23 февраля 199… года.
Президент Российской Федерации…
Секретарь Совета Безопасности…"
– Дело по обвинению Лозинского мы закрываем, фактов явно недостаточно. Соответственно автоматически дело об убийстве его тещи передавай назад, в городскую прокуратуру, поскольку оно переходит в ранг обыкновенной бытовухи.
– Очень сильно в этом сомневаюсь! Костя, – возмутился Турецкий, – это уже второй раз за последнюю неделю, когда ты у меня забираешь работу, которую сам же и поручил!
– Относись к этому философски, – посоветовал Меркулов.
– Кстати, а почему наша группа называется "Пантера"? – спросил Турецкий, когда они уже въезжали через Столешников переулок на свою родную Большую Дмитровку.
– Откуда я знаю?! Надо было у Президента спрашивать.
– Ч-черт, – проскрипел Турецкий. – Даже если и дадут генерала, так ведь не мне, а Пакистанскому.
23 февраля, вечер
Меркулов отказался от заманчивого предложения.
– Я бы с удовольствием сходил с тобой в баню, Саша, но это такая долгая история, что мы просто рискуем свариться. Долгая и поучительная. Правда, ты уже несколько не в том возрасте, когда сказки формируют мировоззрение и избавляют от ошибок, но послушать все равно стоит. – Константин Дмитриевич в своем кабинете рассказывал о давнем знакомом Иване Сергеевиче Уткине.
– Много лет назад, в городе Тихорецке, в далеком и благодатном Краснодарском крае, появился молодой судья. И не со стороны станицы Архангельской, а из белокаменной столицы, и не вошел, а приехал на обычном поезде, и не было на нем лаковых штиблет, но был он полон планов и надежд, ждала его блестящая карьера, – неожиданно нараспев затянул Меркулов. – И Тихорецкий районный суд был, так сказать, второй в этой карьере ступенькой. Первую он уже переступил, когда с отличием окончил юрфак МГУ.
Красавец был мужчина, высокий, косая сажень в плечах, шевелюра черная как смоль, глаза горят, весь так и рвется в бой. Дела-то раньше, сам знаешь, какие слушались, все больше бытовуха, поножовщина, хулиганство, изнасилования, изредка расхитители попадались, только расхищать в этом городе особенно нечего было, разве что колесные пары из депо кто домой укатит, чтобы потом на них дрова пилить. Вот и пропадал наш Иван Сергеевич целыми сутками в наполненном сквозняками довоенном еще зале суда, в окружении кубанских казачек – народных заседательниц.
Так бы и захирел совсем, но появись на горизонте путеводная звезда в образе исключительно одаренной во всех отношениях юной адвокатессы Ларисы Масленниковой. Красотой ее природа не обделила, не знойная, конечно, женщина, но вполне себе мечта поэта. И главное, являла она собой разительнейший контраст с типичными совковыми тетками в сером, когда ни рожи ни кожи, только производственные достижения. А Лариса, кроме всего прочего, была еще и умна. Просто Цицерон в юбке, Плевако перекрестного допроса. Когда она в суде говорила, так даже суровые мужики украдкой слезы со щек смахивали, а уж впечатлительные барышни просто рыдали от умиления и жалости к несчастным обвиняемым, которые совершенно случайно оступились на тернистом жизненном пути, но уже до дна испили горькую чашу раскаяния.
Начинала она с гражданских дел, но скоро ей это приелось, в уголовных делах нашлось гораздо больше простора для ее ораторского таланта. Так она и встретилась с Уткиным. То есть знали они, конечно, друг друга и раньше, жрецов юстиции в Тихорецке по пальцам можно было пересчитать, но только в зале суда Иван Сергеевич смог оценить ее по-настоящему и, основательно покопавшись в душе, обнаружил там семя любовной страсти…
– Костя, ты же не в Думе, откуда столько велеречивости?! Давай, может, покороче… – не выдержал, наконец, Турецкий, но Меркулов уже по самую макушку погрузился в воспоминания молодости и извлечь его оттуда в ближайшие часа два не представлялось возможным.
Он продолжал, мечтательно глядя поверх очков куда-то внутрь себя:
– Скоро сказка сказывается… Но человеком наш Уткин был чрезвычайно гордым и потому не бросил свое сердце к ногам Ларисы, опасаясь, что будет оно раздавлено изящным Ларисиным каблучком. Затаил он эту страсть в себе и ходил вокруг Масленниковой, как волк вокруг добычи, наблюдая, не пробудилось ли в ней ответное чувство. И представь себе, пробудилось.