Однако неделя пронеслась так быстро, что Марина спохватилась только в среду, в канун назначенной даты.
Дел было, как всегда, очень много. Встречи с клиентами, работа над следующим номером, чтение гранок и рекламных предложений. Все, что обычно возлагалось на целый отдел, в "Русском эросе" выполняла одна Марина. Потому что она это делала лучше и быстрее целого отдела.
Марина чуть не забыла забрать машину из автосервиса и записаться к парикмахеру.
В четверг утром, когда подошло время визита в парикмахерскую, Марина, сидя у себя в кабинете, пила первую чашку кофе и пролистывала свежие газеты, И вдруг как будто часовой механизм сработал у нее внутри и взорвалась маленькая радостная бомбочка: "Пора делать прическу!"
Марина поставила чашку, решительно отодвинула газеты и с каким-то детским восторгом, чуть ли не вприпрыжку отправилась в салон на Мясницкую.
Ей всегда нравились запахи парикмахерских. Ароматы каких-то неведомых лечебных шампуней и масок в бутылочках без этикеток, резкие запахи красок для волос и жидкости для снятия лака с ногтей.
Так же пахли и мягкие, осторожные руки мастера, которого Марина старалась посещать не реже раза в месяц. Обычно он просто приводил в порядок отросшие за месяц волосы, и занимала эта процедура не более двадцати минут.
Сегодня Марина провела в кресле часа два. Ее голову массировали, волосы завивали и укладывали, пока прическа не стала произведением искусства.
- Надеюсь увидеть сегодня работу моих рук во время вечерней телетрансляции, - подмигнул Марине пожилой парикмахер, когда она расплатилась в кассе и вернулась за своим кейсом.
В кейсе, между прочим, лежала незаконченная работа, которую завтра нужно было сдать в верстку.
Но сегодня Марина работать уже не будет. Она все равно не сможет сосредоточиться и вдобавок будет выглядеть усталой. Дорогая редакция могла бы и разгрузить ее на сегодня, если даже парикмахер знает и сочувствует Марине. Как-никак, ее участие в конкурсе - прекрасная реклама журналу.
Вернувшись из парикмахерской, Марина уже не могла ни сидеть, ни лежать. Ее била дрожь нетерпения. "Как ждет любовник молодой…" - вспомнила она строчку из классика.
Хотя до выхода оставалось четыре часа, она начала собираться. Приняла теплый душ. Надела новое шелковое белье, осторожно натянула тонкие колготки, скользнула ступнями в замшевые туфли и прошлась по комнате.
Туфли, несмотря на каблук, были очень мягкие и удобные. В них можно легко преодолеть крутые ступеньки, если вдруг - мало ли что - ее пригласят на сцену.
Затем Марина села перед зеркалом. Она явно выглядела свежее и моложе, чем в те времена, когда училась в институте, недосыпала из-за ранних лекций и поздних застолий, ела что придется. Все-таки она молодец, приятно посмотреть. Макияж сегодня можно сделать поярче.
Осталось надеть новое платье. Когда Марина, изловчившись, застегнула все пуговки (девушка из магазина была в чем-то права), она встала перед зеркалом в полный рост и замерла.
Платье облегало и подчеркивало достоинства ее стройной молодой фигуры. Каштановые волосы пушистым облаком обрамляли чистый лоб и высокие скулы. Затененные карие глаза источали мягкий глубокий свет. Яркие, четко очерченные губы улыбались.
Эта красавица из зеркала была едва знакома Марине. Ощущение новизны сделало настроение праздничным. С праздником в сердце Марина вышла из дома, села в свой "жигуленок" и направилась в сторону центра.
Церемония должна была проходить в концертном зале "Россия", который у Марины всегда почему-то ассоциировался с именем "Филипп Киркоров" и с конкурсами на звание "Мисс Москва". Она никогда раньше не была здесь.
Сначала Марина долго искала, где бы припарковать машину, пока наконец не втиснула ее с большим трудом между двумя мерседесами. Потом не могла понять, какой именно подъезд ей нужен. Везде толпились люди, и Марина попадала то в ресторан, то в гостиницу. Везде ей приветливо улыбались и провожали восхищенными взглядами. Наконец она выбрала подъезд, у которого был наибольший ажиотаж.
Сжимая белое картонное приглашение в руке, Марина пробралась к распахнутым дверям и протиснулась в фойе.
Народу было море. Мужчины в смокингах сопровождали дам в вечерних платьях, подавали им руки на ступеньках. Некоторые пары собирались небольшими группами и, держа в руках бокалы с шампанским, тихо беседовали. Только Марина была здесь совершенно одна. Без кавалера, ни с кем не знакома. Зато она заметила, как много чужих кавалеров исподтишка любовались ею.
Некоторых Марина сразу же вспомнила, потому что много раз видела их лица по телевизору и на обложках журналов. Узнала скандального лидера одной из политических партий, культового рок-певца, кинорежиссера, получившего недавно "Оскара". Узнала нескольких ведущих телешоу, киноактеров и писателей. Пожилого, но никак не унимающегося поэта-авангардиста.
Сплетни об интимной жизни многих пришедших сюда собирал и ее журнал. Но эти заоблачные люди даже не считали нужным реагировать.
Все выглядело ужасно светским. Дамы улыбались, курили тонкие сигареты в длинных мундштуках. Как в кино.
К Марине подошел учтивый официант с подносом, в бокалах искрилось шампанское. Марина сделала маленький глоточек, и тут же сзади к ней подкрался другой официант, с тарталетками и пирожными. Есть Марина не могла от волнения, которое, впрочем, немного утихло после бокала шампанского. Марина даже взяла второй бокал.
Она развлекала сама себя, узнавала знакомые чуть ли не с детства лица. Неожиданно взгляд ее остановился на одном из гостей. Ей показалось, будто она знакома с ним лично, только не удавалось вспомнить, где они могли встречаться.
Он стоял метрах в двадцати от Марины, между колоннами и лестницей, и искал кого-то глазами. Стройная спортивная фигура, светлые, немного вьющиеся волосы до плеч, внимательный ясный взгляд.
Вдруг он повернулся к Марине, словно почувствовал исходящие от нее токи, и глаза их встретились.
Что-то полузабытое из жарких снов нахлынуло на Марину. Теплый весенний ветер, шум молодой листвы, тягучий сладкий вкус пива на губах.
И тут ее как будто током ударило. Перехватило дыхание. Замерло сердце. Рука судорожно сжала бокал с шампанским. Тонкое стекло треснуло, и светлая жидкость потекла по рукам, пролилась на новое платье, на пол.
Марина на миг отвлеклась и опустила глаза, но этого мига оказалось достаточно. Когда она снова подняла голову, ее нежный утешитель с бульвара исчез.
Возле Марины суетились официанты, один промокал салфеткой подол ее платья, другой собирал осколки с пола. А Марина только вертела головой, разыскивая взглядом человека, образ которого так долго мучил ее.
- Ну где же вы, Марина? Я давно вас ищу.
К Марине, распахнув руки, шел Морозов Александр Сергеевич, ректор института, в котором она когда-то училась, собственной персоной.
- Уже начинается. Ваше место рядом с моим, в третьем ряду. Пойдемте.
Конечно, ректора Института искусства не могли не пригласить сюда.
Александр Сергеевич всегда удивлял Марину.
Когда-то он был популярным театральным режиссером. За билетами на его спектакли очереди занимали с четырех часов утра. Это были разоблачительные спектакли из жизни политической элиты, прошлой и настоящей.
Зрители, всегда относившиеся к политической элите подозрительно, с удовольствием убеждались на спектаклях Морозова, что они в своих подозрениях правы. Политика и чистые руки несовместимы.
Когда пик "перестроечных" разоблачений миновал, спал интерес и к театру Морозова. Он ушел преподавать в Институт искусства и вскоре стал ректором.
За это время он потолстел, поседел, но ничуть не состарился. В свои пятьдесят четыре выглядел максимум на сорок пять лет. В непринужденной обстановке институтского кафе любил порассказать о своих сексуальных победах. Или поспорить с кем-нибудь из студентов - кто больше отожмется от пола. Причем довольно часто ректор побеждал своих студентов.
За последний год он сменил "Волгу" на "мерседес" престижной модели. Одеваться стал в кричащие и дорогие костюмы от Версаче, хотя всем был известен смехотворный размер его зарплаты.
В институте Александр Сергеевич появлялся все реже, а когда появлялся - запирался у себя в кабинете с Игорем Всеволодовичем, то есть с Гошей.
Марина никогда не понимала этой "неравной" дружбы. Очень чопорный и осторожный, пресыщенный ректор - с одной стороны. И ничего не значащий в институте преподаватель, взвинченный и неразборчивый в связях, бедный как церковная мышь Гоша - с другой.
Однако Гоша не раз повторял, что Морозов Александр Сергеевич обязан ему, Гоше, чуть ли не всеми своими успехами. Что без Гоши ректор - пустое место. Что ректор должен ему "по гроб жизни".
Марине казалось все это смешным полупьяным бредом. Но загадка в свиданиях за запертой дверью все равно была.
Схватив свою бывшую студентку за руку, Александр Сергеевич потащил ее в зал.
Свет в зале уже погас, и гости встречали долго не смолкающими аплодисментами ведущего.
Марине с ее навязчивым провожатым пришлось пробираться на свои места, переступая через чьи-то изящные туфли на шпильках и начищенные до блеска мужские ботинки. Морозов непрерывно извинялся, а Марина почти безучастно следовала за ним.
Они сели, когда председатель жюри конкурса, популярный тележурналист в ярко-красном фраке, заканчивал вступительную речь.
Возможно, подумала Марина, это особый тележурналистский шик - красный фрак.
- Я поздравляю всех присутствующих с тем, что в России закончен подготовительный этап фестиваля "Всемирное золотое перо", финал которого пройдет в этом году в Венеции. Его итоги будут сейчас оглашены. Они позволяют нам надеяться - наши российские "золотые перья" вполне могут претендовать на роль "первых перьев" мира.
Но Марина ничего не слышала, поздравления ее не коснулись. Она сидела как будто оглушенная и вспоминала ускользающие подробности той короткой встречи на Гоголевском бульваре. В сердце ее все это время что-то тлело, а теперь вспыхнуло мощным пламенем и охватило ее всю.
Лицо Марины пылало, взгляд блуждал. Нарядные люди по очереди выходили на сцену, но Марина к этому не имела никакого отношения.
Вдруг она почувствовала, как кто-то толкнул ее локтем в бок.
- Марина Белецкая, журнал "Русский эрос", - донеслось до нее.
Она словно вынырнула из глубокого обморока и на ватных ногах пошла на сцену. Марина еще ничего не поняла, по лицу ее блуждала растерянная улыбка, а к ней уже бежали девушки в невероятно тесных маечках с эмблемой фестиваля и протягивали огромные букеты цветов. Из дальнего угла сцены торжественно шел почему-то Игорь с непривычным галстуком-бабочкой на шее. Он протянул Марине какой-то предмет, сверкающий в свете прожекторов и слепящий глаза. А ведущий вручил конверт с чеком - к призу прилагалась внушительная денежная премия. Внизу грохотали аплодисменты.
"Все это снится мне?" - подумала Марина и приняла "Золотое перо", первую премию в номинации "Лучшая работа в журнале (газете)".
"Килограммов шесть, не меньше, - удивилась она. - Хоть бы не уронить". И осторожно пошла на место.
Предмет, который она бережно поставила себе на колени, представлял собой позолоченное, причудливо изогнутое гусиное перо в изящной чернильнице на мощной подставке в виде книги. Казалось, перо вот-вот заколеблется, если на него подуть, а страницы книги затрепещут.
"Надеюсь, он меня видел. Видел, какой я могу быть, когда не реву по пустякам. Чего могу достичь, когда не даю себя в обиду", - проносились в ее голове радостные мысли. Про Венецию она и думать боялась. Как бы не лопнуть от переполнявшего торжества.
Марина заставила себя сосредоточиться и стала следить за происходящим на сцене.
Очень быстро она поняла, что едущие вместе с ней в Венецию "лучший киносценарий", "лучший текст песни", "лучшая беллетристика", "лучший рекламный текст" - настоящие звезды, за которыми гоняются фоторепортеры. И она среди них - мало кому известная вчерашняя студентка.
Все победители, кроме нее, - мужчины, вскользь заметила Марина. Она будет чувствовать себя среди них очень странно. Но со странными чувствами она разберется потом. Сегодня перед сном, например.
Торжественная церемония закончилась. Всех пригласили спуститься в ресторан на праздничный фуршет.
В ресторане уже не шампанское, а водка лилась рекой. К водке предлагали красную и черную икру, осетрину на вертеле, грибы в горшочках. В общем, фуршет в русском вкусе, с размахом.
На лестнице и в ресторане Марина беспокойно озиралась по сторонам, надеясь хотя бы еще раз увидеть взволновавшее ее знакомое лицо.
К Марине подходили разные люди, преимущественно мужчины, представлялись, протягивали визитные карточки. Директор одного из телевизионных каналов сразу же предложил Марине выпить за ее новое ток-шоу на его канале. Мистер "киносценарий" выразил надежду на приятное совместное путешествие в Венецию.
Марина прекрасно видела, как они реагируют на нее, призывно улыбаются, многообещающе жмут руки. А ей хотелось видеть рядом с собой совсем другого человека.
Морозов, придерживая статуэтку "Золотое перо", активно раскланивался на все стороны, демонстрируя окружающим свои несуществующие права на Марину.
А Марина даже не улыбалась, ей было все равно. Ей нестерпимо хотелось увидеть своего безымянного иностранца. От напряжения она так сжала кисти рук, что даже пальцы побелели.
Вынырнул из толпы Игорь с раскрасневшимся от водки лицом, с расстегнутым воротником рубашки, без галстука. Так он больше был похож на привычного Гошу. Он покосился на Морозова, на приз, бросил Марине "Смотри не потеряй" и снова затерялся среди гостей.
"Должно быть, мне почудилось, это не он, с чего бы ему здесь быть", - расстроилась Марина.
Чтобы отвлечься, Марина стала наблюдать за Гошиными передвижениями. Он запросто подходил чуть ли не к каждому третьему в ресторане, небрежно бросал пару слов и исчезал. И все были ему рады, тянули руки, подолгу смотрели ему вслед, как будто Гоша был здесь самым важным.
"Все-таки удивительный он человек, - решила Марина. - Молодой, несерьезный, занимающий должность, от которой ничего не зависит. А его знает и любит пол-Москвы". Она всегда отдавала должное Гошиному обаянию, но ничего подобного все же не ожидала.
Гости начали расходиться. Кое-кто с посторонней помощью. Под воздействием водки вечеринка утратила светский лоск. В холле уже раздавался нестройный хор пьяных голосов: "Расцветали яблони и груши…"
"Зря я так цепенела в этом изысканном обществе, - вздохнула Марина. - Как выпьют, поют те же песни, что и простые смертные".
Она увидела, что Морозов тоже здорово напился. Кланяться было уже некому, а он все раскачивался, как дерево на сильном ветру, и бормотал что-то нечленораздельное.
Марина улучила момент, высвободила из его ослабевших рук свой приз, подобрала лежавшие на полу цветы и пошла к выходу. Швейцар открыл перед ней дверь, и еще в дверях, сквозь целлофан мешавших смотреть под ноги букетов, Марина разглядела справа от своей машины Гошин силуэт.
Она молча открыла дверцу, с облегчением бросила на заднее сиденье приз и цветы. Села за руль, вставила ключ и только после этого открыла правую дверцу и спросила:
- Тебя, как обычно, к "Павелецкой"?
- Почему как обычно?
Марина затаила дыхание. Какой там Гоша! Это был он, его голос, его легкий акцент! Значит, ей не почудилось.
Она так испугалась и обрадовалась, что не могла вымолвить ни слова. Молча вышла из машины и взглянула на него. Какой сегодня удачный день!
- Теперь я узнал, что вас зовут Марина. Жду вас здесь давным-давно. Даже замерз.
- А вас? Садитесь в машину, здесь теплее.
- Александр. Александр Райт, - сказал человек, переставший быть для Марины таинственным незнакомцем, анонимным героем снов.
Александр сел в машину, хлопнул дверцей, и они поехали куда глаза глядят.
Глава 3
Тому, что испытала Марина, не было названия. Прежде с ней такого не было.
Она растерянно улыбалась и тут же злилась, кусая губы. Мозг разрывали сотни противоречивых мыслей. Лицо горело, а руки были ледяными. Она чувствовала себя как после тяжелой прививки. Тропическая лихорадка, оспа, дифтерия - столько разных названий было готово у Марины для чувства, которое многие другие назвали бы любовью.
Она точно знает, что любит своих родителей, но родители теперь так далеко. Умерших любить всегда легче, чем живых. Родители погибли в авиакатастрофе, возвращаясь с юга, из отпуска.
Марине едва исполнилось семнадцать лет, когда это произошло. Она готовилась к вступительным экзаменам. И сдала все на "отлично", не приходя в себя, одурманенная бессонными ночами, слезами, успокоительными таблетками.
А после жизнь не давала ей повода для сильных эмоций. Словно те таблетки успокоили ее навсегда.
На следующий день Марина проснулась удивительно рано. Так рано, как встают только дети, которых переполняет восторг перед жизнью.
Идти никуда не нужно было. Сдав номер в типографию, в пятницу редакция журнала отдыхала. Да и вообще, вернется ли Марина туда, когда столько разнообразных и щедрых работодателей готовы заплатить ее неустойку за расторгнутый контракт.
Марина сладко потянулась, перевернула подушку холодной стороной вверх и, не закрывая глаз, продолжила подведение итогов.
Во-первых - Венеция! Долгожданная поездка в Италию, которая сама приплыла в руки. Во-вторых - телевизионное ток-шоу. И в-третьих - очень привлекательный новый друг-американец.
Утро, как всегда, оказалось мудреней вечера. Марину уже не трясло как в лихорадке при воспоминании об Александре. Это она вчера так перенервничала. И шампанское, и туфли на непривычных каблуках. Александр, конечно, милый, остроумный и благородный, как выражались в старину. Но нужно решать, что важнее - он или Венеция.
Марина и сама не знала, почему она поставила себя перед таким жестким выбором. Наверное, по всегдашней привычке расставлять вещи по порядку. Первый раз в жизни она почувствовала, что за этой привычкой стоит ложь, и, чтобы избавиться от внутреннего дискомфорта, открыла глаза.
Ее окружали розы, гвоздики, герберы, лилии. Никогда еще в ее доме не было столько цветов. И в самом деле - похоже на утро после свадьбы. Только без жениха.
Александр вчера помог Марине аккуратно распределить цветы по вазам, сдержанно пожелал ей спокойной ночи и уехал. До этого они долго кружили по ночной Москве, вспоминали их прошлую встречу. Александр все время путал "ты" и "вы", Марина смеялась, и они решили перейти на твердое "ты".
- Ты был прав насчет моего друга.
- Вы помирились?
- Да нет, вообще перестали обращать друг на друга внимание. Мне теперь жалко тех моих слез.
- То есть мне следует пожалеть о моем пиве? - пошутил Александр.
С ним было очень весело.
Сегодня вечером они договорились встретиться и вместе поужинать. Предложение поступило со стороны Александра, и Марина сделала вид, что милостиво принимает это предложение. На самом же деле она обрадовалась. Но с ума от радости не сошла.