глава 28
Той же ночью Хуттунен с почтальоном перенесли самогонный аппарат в прибрежные заросли реки Пуукко. Пииттисярви не терпелось приступить к варке, так как брага уже хорошо забродила, а во рту у него безнадежно пересохло. Ночь была тихая и прозрачная, и дым мог их выдать. Лишь утром, когда поднялся легкий ветерок, они развели из сухих веток костер, поставили бадью на огонь и залили туда терпкую брагу. В пустую цистерну от браги Хуттунен зачерпнул ледяной воды из ручья и вылил в ведро. Закипевшая брага пошла по змеевику, сконденсировалась, и самогон закапал в тару.
Пииттисярви на правах шеф-повара снял пробу прозрачного напитка, счастливо сморщился и предложил Хуттунену. Но тот отказался, сказав, что последнее время пьет только безалкогольные напитки.
- С ума сошел, от самогона отказываешься? - удивился выпивоха, но быстро смекнул, что трезвый помощник ему только на руку, и перестал уговаривать мельника составить компанию.
- Тем лучше, мне больше достанется.
Хуттонен пошел ловить рыбу. Перед тем как уйти, он принес варщику еще полное ведро холодной воды.
Поймав двух тайменей, Хуттунен вернулся к заводу и нашел Пииттисярви уже очень пьяным. Почтальон предложил ему, как самому трезвому, взять на себя приготовление самогона, тогда у Пииттисярви останется время напиться как следует.
Но вначале Хуттунен зажарил рыбу, разведя костер рядом с самогонным баком. У почтальона оказались с собой соль, хлеб и кусок соленого сала. Они ели красную рыбу руками, посыпая шипящую горячую мякоть солью и закусывая хлебом.
Хуттунен признался, что давно нормально не ел, с тех пор как разнесли его лагерь в Реутуаапа. Пииттисярви последний раз плотно поел два дня назад, когда ходил на почту за письмами и газетами. Обычно он летом не успевал нормально перекусить, потому что метался между письмами и самогонным заводом.
- Только зимой можно поесть по-человечески, когда писем нет. Зимой я себе почти каждый день готовлю, хоть и один живу.
Пииттисярви предложил Хуттунену перспективное сотрудничество: пока один раздает письма, другой следит за работой самогонного завода. Три раза в неделю почтальон должен был разносить письма в деревне на станции и два раза - в соседней деревне. Свободные дни не хотелось тратить на варку самогона, потому что надо было и самому успеть напиться. За такую услугу Пииттисярви обещал Хуттунену позаботиться обо всех его почтовых делах.
Хуттунен удивился - какие у него тут, в глуши, могут возникнуть почтовые дела?
- Давай выпишем тебе "Вести Похьолы"! Повесим почтовый ящик недалеко от станции, я буду носить тебе письма и газеты, как всем нормальным людям. Ты и сам можешь кому-нибудь писать, я письма отнесу, куда скажешь. Да хоть этой нашей новенькой председательше! Говорят, она к тебе неравнодушна.
Хуттунен задумался: да, Розе надо написать, он прав. А газет мельник не читал с тех пор, как его в психушку упекли.
Значит, по рукам. Но на сколько месяцев выписывать "Вести Похьолы"? Решили, что на весь год выйдет слишком накладно, да и положение у него сейчас довольно нестабильно. Хуттунен заплатил почтальону за квартал, и тот пообещал принести свежий номер, когда в следующий раз пойдет на почту.
Хуттунен нацарапал короткое письмо Розе Яблонен на счете из банка, который нашел в бумажнике. Карандаша не было, пришлось писать обугленной палочкой.
Он разложил перед почтальоном карту Эрвинена, чтобы выбрать место для постоянного лагеря и самогонного завода. Зоной дислокации стал лес вверх по течению Пуукко, за ней снова начинались болота. Хуттунен нашел это место утром, когда ходил рыбачить, и оно ему показалось более надежным, чем Пууккокумпу, где они уже варили самогонку.
Хуттунен выбрал место, куда Пииттисярви повесит почтовый ящик. Три раза в неделю он будет ходить проверять почту. По выходным и иногда на неделе Пииттисярви будет наведываться за самогоном.
- Почту за выходные я тебе прямо сюда приносить буду, самому ходить не придется.
Хуттунен попросил почтальона добыть ему немного соли, сахара, кофе и копченого сала. И, конечно, папирос. Дал денег.
После обеда Пииттисярви должен был идти в деревню разносить письма. Он умылся из ручья, прополоскал горло, чтобы прогнать самогонный дурман. Перед уходом дал мельнику инструкции, что делать, если брага слишком нагреется или если самогон перестанет литься.
- Если брага выкипит, считай, все погибло. У меня такое было летом 1939-го. Тогда осенью жена померла, вот я и думал, чем себя занять. Ну вот, и выкипела вся брага. Я уж эту бутыль мыл, скоблил несколько дней, пока в порядок привел. Ребята, которые тот самогон выпили, отравились, а один чуть не помер. Потом помер, когда Зимняя война-то началась, осенью. Не от моего самогона.
Назначив Хуттунена ответственным за производство, Пииттисярви направился в сторону почты. Он быстро пересек широкое болото, весело напевая, миновал лес. На почте первым делом выписал "Вести Похьолы" на три месяца, записал на свое имя на всякий случай.
Раздав вечернюю почту, Пииттисярви зашел домой, взял пилу, молоток, гвозди, несколько досок и кусок толя. Распихав все это по почтовым сумкам, проехал на велосипеде мимо станции и скрылся в лесу. Там он бросил велосипед и пешком пошел к месту, где они договорились соорудить мельнику почтовый ящик. Выбрав подходящего размера сосну, он стал приколачивать коробку.
Из почтальона получился бы хороший плотник. Пииттисярви вначале соорудил из реек каркас, затем прибил к нему ящик и потом все это - пригвоздил к сосне. Затем отрезал кусок толя для крышки - теперь дождь не зальет.
Если "Вести Похьолы" намокнут - беда небольшая, но с ценными отправлениями небрежность непростительна.
Отрезав от своего ремня две тонкие полоски, почтальон приделал к крышке ящика петли. Ремня хватило бы и на дюжину петель. Пииттисярви взгрустнул, вспомнив, что купил ремень в Кеми, когда ездил свататься. Тогда он был упитанный, а после смерти жены приходилось каждый год делать новые дырки.
В хорошей форме меня Хильда держала, пока жива была, вспомнил он жену, и комок подкатил к горлу исхудавшего старика.
Ящик был готов, оставалось покрасить. Пииттисярви задумался: в желтый, по форме? Летом незаметно, а вот зимой яркий желтый цвет может привлечь внимание. Пииттисярви решил не красить, хотя лично он ненавидел класть почту в серые и неухоженные ящики.
Однажды он принес почту Сипонену, не удержался и раскритиковал его убогий ящик:
- Покрасил бы ты, богатый барин, свой ящик. А то, как в скворечник, газету опускаешь! Мне-то все равно, куда "Крестьянку" твоей жене бросать.
Но на самом ящике почтальон все-таки выдолбил рожок - символ финской почты и имя владельца: "Гунни Хуттунен". Затем бросил внутрь номер "Вестей Похьолы", пробуя свое творение. Ну вот, пусть теперь Гунни почту читает, думал он.
глава 29
Изгнаннику пришлось строить новый лагерь. Он перенес свое имущество и самогонный завод на песчаный пологий берег Пуукко. Место это он назвал Жилой Склон. Первым делом соорудил навес и только потом установил самогонный аппарат. Вырыл в болотистой почве земляную печь, чуть подальше - яму, куда сложил вещи, рюкзак, рыболовные снасти и ружье. Только после этого приступил к варке самогона.
После первой перегонки получилось около десяти литров вонючего пойла. Если его еще раз очистить, останется литров семь. Конечно, если бы Пииттисярви сам готовил самогон, он бы спокойно выпил первач, еще горячим. Но так как за работу взялся трезвый и ответственный человек, спирт прошел вторую перегонку. Получилось целых шесть литров прозрачного, словно осенний лед, и крепкого, как спирт Эрвинена, алкоголя. Хуттунен попробовал, жидкость обжигала рот, он с отвращением сплюнул.
- Лучше не пить, а то снова голову потеряю.
Хуттунен убрал бадью, вымыл аппарат, спрятал приборы в яме. Затем вскинул ружье, взял снасти и отправился на поиски еды. Он шел на запад, туда, где прошлой зимой охотился на уток с полицейским Портимо. Приятные воспоминания - дичи даже без собак настреляли много. Портимо тогда оставил своего серого пса дома, медвежатник для охоты на дичь все равно не годился. Да, если бы это лето было таким, как прошлое, он бы тут один не слонялся, охотился бы вместе с Портимо. А сейчас на полицейского столько хлопот навалилось!
Лучший месяц лета упускает, пока за мной гоняется. Тяжело ему, бедняге, наверное, на друга охотиться, жалел Портимо Гунни.
С местом Хуттунен не ошибся - подстрелил несколько птиц, а по дороге домой наловил в реке несколько килограммов рыбы и набрал коробок черники.
Прекрасная жизнь, только одиноко. В лес ходить не надо - птицы тут же висят на деревьях, берестяные короба с соленой рыбой лежат в холоде на дне реки. Чтобы чем-то себя занять, Хуттунен отправился за почтой. Выписал ли Пииттисярви ему газету?
Хуттунен легко нашел почтовый ящик там, где и договорились, в лесу за станцией. Покружил вокруг, проверяя, нет ли засады. Но лес был такой тихий и пустой, что отшельник решился подойти ближе. На ящике стояло его имя.
Теплая радость разлилась по телу изгнанника: теперь у него была привязка к миру - серый грубо сколоченный скворечник на краю деревни. Пииттисярви сдержал слово.
Но пришла ли почта? Он боялся заглянуть внутрь. Если ящик окажется пуст, разочарование разобьет ему сердце.
Открыв ящик, отшельник удивился: две газеты и толстое письмо, на конверте женской рукой выписано его имя. Хуттунен узнал почерк - от председателя огородного кружка Розы Яблонен!
Отбежав от ящика на несколько сот метров, он укрылся в густом ельнике и распечатал письмо. Это было нежное любовное послание. Хуттунен читал и краснел от счастья. Голова кружилась, строчки расплывались, на глаза набегали слезы, руки дрожали, сердце стучало. Захотелось выть от радости и восторга.
К письму прилагалась маленькая брошюра с надписью: "Заочное отделение Института народного образования. Экономический факультет".
Роза Яблонен приложила брошюру к письму с просьбой к дорогому получателю "не выбрасывать брошюру, а ознакомиться с ней и взяться за учебу, потому что сейчас у Гуннара как раз есть время. Никогда нельзя сдаваться, надо, несмотря на все трудности, постоянно развиваться. Лишь так настоящий финн может достичь счастья и успеха, что принесет также пользу его родине".
Хуттунен побежал к лагерю, преодолев за полтора часа больше десяти километров, залег под навесом, снова и снова перечитывал письмо от председательши, пока не выучил его наизусть. Только потом стал листать газету.
В новостях говорилось о войне в Корее. Где-то далеко в Азии шла сложная война, которая за лето превратилась в позиционную. Хуттунен помнил, как зимой американцы, корейцы и китайцы попеременно побеждали. Сейчас фронт остановился на 38-й параллели, и Советский Союз вел переговоры о перемирии. В газете была фотография военного джипа, набитого офицерами, на заднем плане - артиллерия и высокие горы. Под фотографией было написано, что войска ООН постоянно патрулируют дороги во избежание засад. Но на крыле автомобиля почему-то развевался американский флаг. Хуттунен надеялся, что стороны договорятся. Если заключат мир, цена на дерево в Финляндии упадет, тогда богатые фермеры, такие как Сипонен и Гнусинен, не смогут больше наживаться на крови невинных корейцев.
Начали появляться новости об Олимпиаде. Похоже, она будет проходить следующим летом в Хельсинки. В свое время Хуттунен прыгал с осиновым шестом на 3,90 метра и даже думал участвовать в Олимпийских играх. Но потом началась Зимняя война и Олимпиаду пришлось отложить. Война закончилась, но Хуттунен не сможет участвовать - как только он высунется из леса, его повяжут.
В газете писали, что впервые в Олимпиаде примут участие советские спортсмены. Подумаешь. Ну да, у них, наверное, хорошие метатели молота, судя по тому, как далеко они метали ручные гранаты в битве за Свирь.
В марафоне, может, они и возьмут медали, но в велогонках финские солдаты их точно сделают. Если, конечно, будут велогонки.
Прочитав газеты, Хуттунен взялся за брошюру, в которой всячески расхваливалась польза заочного образования. "Энергичный способный предприниматель/ница может быстрее и с наименьшими затратами добиться хорошего положения, чем работники других сфер".
Хуттунен задумался: конечно, легче заниматься предпринимательством, чем корячиться на старой мельнице, а если заморозки, то вообще зерна не будет. На одном гонторезном станке придется жить. На пилораму денег все равно нет. А тут еще, говорят, появились электрические мельницы, на которых можно молоть зерно, не покупая лицензию на водопользование. В этом смысле смена профессии - дело хорошее. С другой стороны, где ему, в его положении изгоя вести дела, когда он даже на собственной мельнице показаться боится?
С третьей стороны, чтение - полезное времяпрепровождение, тут не поспоришь. В брошюре написано, что экзамены сдают в письменном виде: "У нас может учиться любой, окончивший школу, независимо от места жительства, возраста и наличия свободного времени. Он может жить где угодно, главное - чтобы туда регулярно приходила почта, и учиться тогда, когда хочет и время позволяет".
Казалось, этот курс был придуман специально для Хуттунена, он именно сейчас планировал свое будущее. Какая разница, где учиться - в лесу или на мельнице? Пииттисярви носит ему почту в лес, а учителям из института сообщать об этом не обязательно.
Хуттунен поужинал половиной тетерева с клюквой и завалился под еловый навес, положив ружье рядом. Перед сном он еще раз перечитал письмо председательши.
Может, жизнь моя и устроится, раз эта председательша мне такие страстные письма пишет, размышлял мельник полный надежд, засыпая от запаха еловой смолы.
глава 30
В воскресенье к отшельнику пришли гости - почтальон Пииттисярви и председатель огородного кружка Роза Яблонен. Щуплый почтальон с тяжелым рюкзаком и в окружении густого облака комаров шел впереди, за ним спешила белокурая пухленькая председательша. Они изрядно устали от долгой дороги, председательша чуть не падала. Но при виде Хуттунена вся ее усталость улетучилась. Она кинулась ему на шею, мельник взвыл от счастья.
Пииттисярви терпеливо ждал, пока закончатся объятия и вытье, затем кашлянул и осведомился:
- Ну что, Гунни, сварил?
Хуттунен указал ему на схрон, достал из прохладной жижи бадью, открыл крышку и дал почтальону понюхать. Старичок сунул голову внутрь, послышался довольный рев. Благодарный Пииттисярви сообщил, что он тоже принес мельнику кое-что жизненно важное.
- Иди, смотри.
Они вернулись в лагерь, Роза Яблонен уже варила кофе. Пииттисярви вытряхнул на травяной пол содержимое рюкзака. Там было все необходимое: огромное количество соли и сахара, пакет кофе, пакет муки, крупа, кило сала, два кило масла… Со дна рюкзака почтальон достал кочан капусты, пучки моркови, репы, стручки гороха, свеклу, сельдерей, брюссельскую капусту, несколько кило молодого картофеля.
Хуттунен с нежностью взглянул на председательшу, та скромно и счастливо улыбалась.
- Не забудь, Гуннар, сварить овощи… Лучше вначале порежь их кусочками. Все с твоего огорода, кроме капусты и сельдерея.
- Как мне вас благодарить, - пробормотал мельник. Он посмотрел на маленького почтальона и то, что он принес, - от самой деревни ведь тащил.
- Пришлось тебе, Пииттисярви, попотеть!
Тот по-мужски заскромничал:
- Подумаешь, рюкзак с капустой… А помнишь, как я с этой чертовой бадьей бежал с восточного берега в Пууккокумпу? Вот там пришлось попотеть. Не было бы мое, бросил бы в лесу, пусть пристав обнюхается, веришь, нет?
В кармане рюкзака лежали писчая бумага, конверты, карандаши, ластик, точилка, линейка, тетради, книги и несколько сборников с заданиями из института. Хуттунен сердечно поблагодарил гостей за подарки.
А вот и почта - "Вести Похьолы" и счет из Кеми за ремень передачи, который мельник заказал весной. Дорогой ремень, подумал Хуттунен и бросил счет в костер.
- Вы, это, не обижайтесь, я пойду, - пробурчал Пииттисярви.
Он расчувствовался и поспешил удалиться с бутылью самогона. Но кофе закипел, и почтальону не удалось так быстро улизнуть. Роза Яблонен засыпала в кофейник "Блондинку Йоханну". Пииттисярви залпом выпил свою чашку, не став ждать, пока остынет. Выдыхая пар, он вылез из-под навеса, сказав, что пойдет погуляет и вернется через пару часов.
- Занимайтесь своими делами, я не подсматриваю.
Был прекрасный воскресный день. Прохладный августовский ветерок согнал комаров вниз к болоту. Солнышко припекало, ручей сонно журчал, воздух был полон болотных ароматов. Председательша и Хуттунен болтали без умолку, планировали его будущее, вздыхали, целовались. Отшельник был готов пойти и дальше, но председательша его остановила. Она, наверное, боялась, что получится ребенок, от рождения сумасшедший, думал он. Роза обмолвилась, что хотела бы выйти за него замуж, но позже, когда все успокоится. Делать детишек она пока не решалась.
Роза Яблонен хотела родить ему ребеночка, но только когда он выздоровеет. Она все силы приложит, чтобы он выздоровел. Потом можно и детишек заводить сколько угодно. Но если он не вылечится, о детишках придется забыть.
- Мы можем усыновить одного или двоих. Возьмем здоровеньких в роддоме в Кеми, их бесплатно отдают, когда родители-бедняки сами прокормить не могут.
Хуттунен старался понять. Да, тяжело, наверное, с рождения дураком быть…
Он начал думать, кому продать мельницу. Написал письмо Хапполе - вдруг тот найдет покупателя? Уже август, он должен был выйти из больницы, отлежав свои положенные десять лет.
Хуттунен диктовал письмо председательше, она записывала. Мельник давал Хапполе полную свободу вести дела. Наклеил марку.
На ужин Роза Яблонен сварила овощной суп. Хлеб, сало, салат из овощей, тертые корнеплоды и толченые ягоды в берестяных коробах. Мужчины похвалили суп, Роза Яблонен покраснела и откинула локоны со лба. Хуттунен смотрел на нее не отрываясь. От любви сводило конечности, захотелось походить вокруг костра.
После еды гости должны были вернуться в деревню - путь неблизкий, а Пииттисярви уже тепленький. Хуттунен пошел их провожать, хорошо, что без сумок. Председательша утомилась - она не привыкла к долгим прогулкам. Пииттисярви тоже запыхался, но по другой причине. Хуттунен шел между ними и подбадривал как мог.
Пииттисярви без остановки болтал и смеялся, председательша нежно опиралась на руку Хуттунена. Так они дошли до дороги, где молодые нежно распрощались. Кто знает, когда им суждено снова увидеться? Они дали слово писать друг другу письма, а Пииттисярви пообещал денег за доставку не брать.
- Так принесу, чего зря марки лепить. Без марок обойдемся, не переживай, приятель… Сквозь пальцы буду смотреть. Телеграф не обанкротится, Гунни, если ты через раз будешь марки клеить.
Проводив гостей, Хуттунен переправился на другой берег реки Кеми, дошел до сопки Реутуваара и там устроился на ночлег.
Ближе к полуночи он завыл высоким пронзительным воем, который, наверное, даже в деревне услышали. Прервавшись на перекур, он подумал, что фермеры теперь снова будут искать его на сопке и по берегу реки Сивакка.
Вот я и обозначил свою территорию, порадовался Гунни.