У двери стояла одинокая кровать, на которой лежал крупный, на первый взгляд абсолютно здоровый мужчина. В руках у него была книга.
В конце комнаты сидели еще двое мрачных мужчин, которые смотрели друг на друга не отрываясь, сверкая глазами, и при этом ничего не говорили.
Обитатели палаты являли собой воплощение безнадежности и апатии. Хуттунен попытался подружиться с безумцами.
Он засмеялся, поздоровался и спросил старика:
- Ну, как живете?
Тот не ответил. Единственный, кто ответил на приветствие, был человек с книгой. Хуттунен попытался расспросить, какие у них тут порядки, кто откуда. Но все впустую. Молчаливые пациенты не хотели знакомиться.
Хуттунен покорно вздохнул и завалился на кровать.
Ближе к вечеру в палату вошел румяный санитар.
Засучив рукава, будто пришел побороться, он бодро обратился к Хуттунену:
- Это тебя сегодня утром привезли?
Хуттунен кивнул и спросил, почему остальные пациенты с ним не говорят.
- Ну, они такие… тихие сумасшедшие. Всех новеньких сначала селят в эту палату. Так лучше, у буйных постоянно что-то не так.
Санитар объяснил Хуттунену, что от него требовалось:
- Будь человеком и не возникай. Кормят тут дважды в день. Раз в неделю - баня. В туалет можно выходить, когда захочешь, там - толчок. Если посрать, сообщи заранее. По понедельникам приходит доктор.
Санитар ушел, заперев дверь на ключ.
Хуттунен вспомнил, что был четверг. Значит, врача он увидит только в понедельник. Время есть. Он снова лег на кровать, пытаясь уснуть. От таблеток, которые дал ему Эрвинен, клонило в сон, но заснуть так и не удалось.
Вечером зашел санитар и объявил отбой. Пациенты повиновались. Лампочка на потолке погасла - санитар выключил ее в коридоре.
Хуттунен не спал, слушал, что снилось соседям. Двое-трое храпели. В палате было душно, в углу кто-то попердывал. Мельник хотел вначале разбудить засранца, но вспомнил, что там спали самые безнадежные.
- Пердите, что с вас взять…
Хуттунен подумал, что в таком месте любой сойдет с ума, если вовремя не выйдет. Было жутковато лежать в темной комнате, да еще в окружении умалишенных. Какая польза от этого лежания? Неужели заточение кого-то вылечивало? Все закрыто, определено - пациенту даже малую нужду не разрешалось справлять самому. Один поход в туалет чего стоил: санитар внимательно следил сверху, чтобы пациенты не испачкали унитаз. Унизительно.
Первые несколько ночей Хуттунен не мог заснуть: он потел, ворочался, вздыхал. Ему хотелось выть, но он сдерживался.
Днем было лучше. Некоторые пациенты уже отвечали. Юноша, у которого постоянно играло лицо, подошел к Хуттунену и стал объяснять, что тут да как, но бедняга говорил так путано, что мельник ничего не мог понять, только кивал и соглашался:
- Да-да. Ах, вот оно что!
В столовой стояли шум и гам. Многие пациенты ели руками, размазывали кашу по лицу, роняли приборы и глупо хохотали, хотя это было строго запрещено.
Каждый день в палату заходила худощавая женщина и обзывала пациентов лентяями, бездарями, свиньями.
- Такой здоровый мужик, а дурачком прикидывается, - зло бросила она Хуттунену.
Иногда заходил санитар, приносил лекарства. Он раздавал таблетки и следил, чтобы пациенты их приняли в его присутствии. Если кто-то медлил, он закатывал рукава, разжимал пациенту челюсти и засовывал таблетку в горло. Куда деваться, приходилось подчиняться.
Когда Хуттунен спросил, почему ему не давали таблетки, санитар зло ответил:
- В понедельник и тебе выпишут. Веди себя как человек, а то переведем к буйным.
Хуттунен поинтересовался, как там у буйных.
- Там буйные. И всё, - ответил санитар и поднес волосатый кулак к носу Хуттунена, тот отвернулся.
Он ненавидел отвратительного жестокого санитара, который сразу применял силу, если пациенты не подчинялись приказу ложиться в постель. Хуттунен надеялся встретиться в понедельник с врачом и покинуть это место, тогда перед уходом он покажет грубияну, а пока придется терпеть.
В понедельник Хуттунена отвели в кабинет к доктору.
Неряшливый бородатый доктор то снимал, то надевал на нос очки. Иногда он вытаскивал из кармана грязный платок, заботливо протирал стекла, дышал на них и опять усердно вытирал. Хуттунен отметил про себя, что доктор был нервным, небрежным и недалеким.
Мельник спросил, когда его выпишут.
Доктор просмотрел лежавшие перед ним бумаги и задумчиво произнес:
- Вас же совсем недавно к нам доставили. Отсюда так скоро не выходят.
- Но я же не сумасшедший. - Хуттунен пытался говорить максимально здоровым голосом.
- Конечно, нет! А кто же сумасшедший? Известное дело, я здесь единственный сумасшедший.
Хуттунен попытался объяснить, что он мельник, и его очень ждут в Суукоски. Сейчас лето, а к осени он должен привести мельницу в порядок.
Врач поинтересовался, почему именно к осени.
- Понимаете, в Финляндии сбор урожая как раз осенью. Фермеры приносят зерно на молотильню.
Врач, видимо, остался доволен ответом, снял очки и, понимающе кивая, начал их протирать.
Потом водрузил очки на нос и произнес:
- А то, что вам там надо молоть, нельзя ли по-другому как-то смолоть?
Доктор поинтересовался, был ли Хуттунен на войне. Положительный ответ зажег в глазах врача искру. Он спросил пациента, где тот воевал. Хуттунен рассказал, что во время Зимней войны он служил в Каннасе, а во Вторую мировую - в Восточной Карелии.
- На передовой?
- Конечно… Таких, как я, всегда на передовую бросают.
- И как, тяжело приходилось?
- Бывало.
Врач что-то записал в тетрадочку, бурча себе под нос:
- Военный психоз… это нам знакомо.
Хуттунен стал возражать, что во время войны у него никаких проблем с нервами не было, да и сейчас по большому счету нет, но доктор дал ему знак выйти.
Когда мельник отказался выходить из кабинета, доктор оторвал взгляд от бумаг и объяснил:
- Случаи военного психоза, они… сложные, особенно запоздалые. Это требует продолжительного лечения. Смиритесь, мы сделаем из вас человека!
Санитары отвели Хуттунена в палату. Дверь за ним с грохотом захлопнулась.
Мельник устало опустился на кровать. Выхода нет: он пленник этих глухих стен, в полной зависимости от настроения чокнутого доктора, обреченный влачить свои дни в компании безнадежно больных на голову пациентов. Сколько его тут продержат? Годы? А может, ему суждено умереть за этими каменными стенами? Неужели отныне его единственной забавой станут ворчливая уборщица и санитар, размахивающий кулаками?
Тяжело вздохнув, мельник лег и попытался заснуть. Сон не шел. Голову сдавило, хотелось завыть. Но как тут завоешь, все услышат.
Хуттунен проснулся, у его изголовья стоял человек.
- Тихо, делай вид, что ничего не слышал.
Хуттунен открыл глаза и вопросительно посмотрел на гостя.
- Я не сумасшедший, остальные этого не знают. Пойдем к окну поболтаем. Ты иди, я за тобой.
Хуттунен направился к окну. Чуть позже подошел и таинственный приятель.
Выглянув в окно, он сказал как бы про себя:
- Как я тебе уже сказал, я не сумасшедший. Мне кажется, ты тоже.
глава 13
Ему было лет сорок, широкое лицо, здоровый вид.
Говорил он дружелюбно и спокойно:
- Я Хаппола. За руку здороваться не будем, а то эти чокнутые заподозрят.
Хуттунен рассказал, что еще несколько дней назад был обычным мельником. Рассказал, как пытался уговорить доктора его выписать, но тот не согласился.
- А я торговал недвижимостью, но война помешала и вот куда занесла. Отсюда тяжело вести дела. На свободе было бы гораздо проще. Ничего, скоро я покончу с этим безумием. У меня дом, может, построю еще магазин или мастерскую.
Хаппола рассказал, что дом сейчас сдает в аренду, а деньги получает на банковский счет. Ему-то тут, в больнице, деньги ни к чему - все оплачено.
Первый дом для сдачи в аренду он построил еще в 1938 году, там же, в Оулу. Тогда у него было аж десять семей жильцов. Но потом началась война и его отправили на фронт. В Зимнюю войну он весь остров Суомуссалми на лыжах исходил.
- Страшное было время. Многие из нашего отряда полегли. Тогда-то я и решил, что если эта война закончится, второй раз на фронт не пойду.
Во время перемирия он взял новых жильцов на места погибших. Дела спорились, он даже подумывал жениться. Но ранней весной 1941-го в Оулу стали появляться немецкие солдаты, и чем ближе к лету, тем отчетливей чувствовалось в воздухе приближение войны. Хаппола начал думать, как откосить от армии, если снова начнется война.
- Я стал хромать, жаловался на сильную потерю зрения. Но врач справку не дал. Кто-то, наверное, ему настучал, что я здоров, - я иногда забывал и переставал хромать и щуриться.
В общем, в тылу отсидеться не светило. Чуткий нос предпринимателя унюхал, что в воздухе пахнет настоящей войной.
- Тогда я решил притвориться сумасшедшим. Вначале все смеялись, думали, что шучу. Но я не сдавался - на войну не хотел. Тяжело пришлось: играть сумасшедшего это тебе не просто так, надо быстро соображать и быть последовательным, иначе не поверят.
- А как ты сумасшедшего разыгрывал? - заинтересовался Хуттунен. - Выл?
- Сумасшедшие не воют… Я просто начал нести всякие глупости, в результате все решили, что у меня паранойя. Врал, что соседи собираются сжечь мой дом, что меня пытались отравить газом прямо в гараже. Когда врачи мне выписывали лекарства, я кричал, что это яд. Даже написал об этом в газету. С этого все и началось. Я начал писать доносы. Однажды пошел в полицию и заявил, что директор банка пытался меня разорить. Этого оказалось достаточно, чтобы меня мигом доставили сюда. Успел в последний момент - через неделю Гитлер объявил войну России, а несколько дней спустя в войну вступила Финляндия.
Хаппола пролежал в психушке всю войну. Его считали безнадежным. За годы войны он поправился на шесть кило.
- С одной стороны, тут хорошо, но оказалось, что я с этими придурками застрял надолго.
Когда Финляндия вышла из войны и объявила о сдаче оружия, Хаппола начал показывать симптомы выздоровления. Правда, потом началась война в Лапландии, и болезнь вернулась. Лишь когда Германия пала, Хаппола окончательно выздоровел. В числе других пациентов он попросил его выписать.
- Черта с два меня выпустили! Врачи хлопали меня по плечу, мол, Хаппола, Хаппола, успокойся!
Тогда он переписал свой дом на сестру, боясь, что государство его конфискует в счет уплаты за содержание в больнице.
Хаппола немного расстроился. Он по-прежнему был здоровым жителем города Оулу, но никто ему больше не верил.
- Почему ты не сбежишь? - поинтересовался Хуттунен.
- А куда бежать-то? Недвижимость - такое занятие, что не спрячешься. Придется жить в Оулу, дом-то тут. Но вот погоди, пройдет десять лет после заключения перемирия, я пойду к главврачу и выложу ему все как есть.
- А почему ты прямо сейчас не расскажешь, что все это время притворялся?
- Я много думал об этом. Не все так просто. Что толку, что меня отсюда выпустят, если сразу же посадят в тюрьму? Притвориться больным во время войны - это ж военное преступление, только через десять лет дают амнистию.
Хуттунен согласился, что разумнее всего подождать, пока преступное безумие не получит амнистию. Глупо было бы из сумасшедшего дома попасть в тюрьму.
- А как же ты отсюда дела ведешь? На окнах - решетки, двери - на замке…
- А у меня свои ключи, купил у одного санитара пару лет назад. Единственное что - по делам в город приходится ездить ночью. Редко удается улизнуть отсюда среди бела дня, да так, чтоб никто не заметил. Несколько раз в год приходится уходить днем, взимать аренду с должников, а так все остальное ночью делаю. Тяжелая работа - заниматься домом, да еще когда все тебя сумасшедшим считают.
- Не расстраивайся, они и меня считают сумасшедшим, - утешил Хуттунен.
- Ну, тебя-то ладно, а я уж скоро десять лет, как идиота изображаю. Тяжелое было время.
Хаппола еще немного посетовал на судьбу, но вскоре оживился:
- Есть в этом и плюсы: деньги за аренду идут прямо на книжку. А здесь бесплатно держат. Будет за душой кое-что, когда отсюда выйду.
Хаппола незаметно протянул мельнику папиросу. Он рассказал, что табак покупает во время вылазок в город. Когда же совсем тошно становится, он может выпить под одеялом бутылку водки.
- Но по бабам тут лучше не ходить, сразу поймают. Да и бабы здесь такие чокнутые, что иной раз побоишься приставать.
Они молча курили.
Хуттунен задумался. Похоже, отсюда никого не выпускали, неважно, пришел ты сам или насильно засадили.
Хаппола предупредил мельника, чтобы он все это держал в тайне.
Хуттунен спросил, не боится ли он, что должники на него когда-нибудь донесут.
- Им это невыгодно. Если что заподозрю - вышвырну на улицу. Слава богу, в Оулу так тяжело найти жилье, что они не станут рисковать. А за квартиру надо платить вовремя, даже если хозяин - дурак.
глава 14
Иванов день в больнице города Оулу не имел ничего общего со светлым праздником лета и радости. Зато буйные веселились всю ночь, кричали и галдели, но не в честь праздника - так было каждую ночь. Хаппола сказал, что в больнице праздники вообще не отмечают. Лишь на Рождество даже в закрытые отделения пускали небольшую группу пятидесятников, чтобы те спели свои печальные псалмы. Ощущение было неприятное, певцы настолько боялись пациентов, что старались петь быстро и грозно.
- Мы же не праздники праздновать сюда пришли, - пошутил Хаппола.
На следующей неделе два рослых санитара опять доставили Хуттунена в кабинет врача.
Врач перебирал историю болезни мельника. Теребя очки, он пригласил пациента сесть напротив, а санитарам приказал сесть у входа, на всякий случай.
Врач сказал, что изучил его историю болезни и заключение, которое написал доктор Эрвинен.
- Плохи дела. Как я и предполагал, мы имеем дело с запущенным военным психозом. Во время войны я служил майором медицинской службы, подобные случаи мне знакомы.
Хуттунен возразил, уверил, что его ничего не беспокоит, и потребовал выписать.
Доктор листал "Военный медицинский еженедельник", не удостаивая пациента ответом. Хуттунен заметил дату - 1941 год.
Доктор указал ему на статью "Военный психоз и невроз во время войны и после".
- Что смотрите? Это вас касается, - проворчал врач и протер очки. - Все эти случаи научно обоснованы. Здесь говорится, что в 1916–1918 годах третья часть английской армии, сражавшейся во Фландрии, из-за психоза и невроза была признана непригодной для передовой. Военный психоз и невроз особенно быстро прогрессируют у чувствительных ранимых натур. Заработав его однажды, он может снова проявиться без каких-либо видимых причин. Еще здесь говорится, что с 1920 по 1939 год в финской армии было зарегистрировано 13000-16000 солдат с умственными отклонениями, из которых большинство, конечно, принимали участие в военных действиях.
Доктор поднял взгляд и уставился через стол на мельника.
- В прошлый раз вы признались, что участвовали в обеих войнах.
Хуттунен кивнул, но сказал, что все равно не понимает, на каком основании доктор считает его сумасшедшим.
- Не я один.
Доктор нашел в статье очередную полезную информацию.
Санитары закурили. Хуттунену тоже захотелось, но он знал, что не имеет права даже на одну затяжку.
- Во время войны людьми недалекими руководит примитивный инстинкт самосохранения. Вместо благородной готовности пожертвовать собой, как все солдаты, такие люди, наоборот, всеми способами стараются убежать от трудностей и неприятных переживаний. Такие смельчаки, как Свен Дуфва, тут скорее исключение, чем правило.
Врач с отвращением посмотрел на Хуттунена, снова полистал журнал, прочитал про себя несколько подчеркнутых мест и продолжил:
- Их реакция в критических ситуациях ослабевает, они ведут себя как дети, не отдавая себе отчет в происходящем. Часто у таких людей наблюдается неряшливость, они могут пачкать стены испражнениями, есть их и тому подобное.
Доктор повернулся к санитарам с вопросом, проявляет ли данный пациент подобные симптомы.
Санитар постарше затушил бычок в цветочном горшке и произнес:
- Насколько мне известно, говна он пока не ел.
Хуттунен протестовал - немыслимо приписывать ему подобные мерзости. В ярости он вскочил со стула, но так как санитары тоже встали, мельнику ничего не оставалось, как проглотить обиду и сесть на место.
- Если начнешь выступать, мы тебя размажем по кабинету, - сказал санитар помоложе. - Так ведь, доктор?
Доктор кивнул. Он пристально смотрел на пациента.
- А теперь постарайтесь успокоиться. Я, конечно, понимаю, что ваши нервы сейчас немного пошаливают.
Хуттунен думал - будь он на свободе, завалил бы этих троих дураков одним ударом.
Доктор продолжал пересказывать статью, но теперь больше для себя, чем для санитаров и пациента.
- Шоковые реакции, порождаемые сильными телесно-психическими переживаниями, воздушные бомбардировки и разрыв тяжелых гранат, обрушение зданий и ближние бои, в которых большую роль играет бессознательный страх смерти, также могут вызвать телесные и психические нарушения. Среди телесных нарушений наблюдаются потеря зрения и слуха, психогенная анемия и слабость мышц, среди психических - заторможенность, помутнение рассудка, амнезия, которые могут привести к полному помешательству. У некоторых шоковый психоз проходит быстро, хотя после него некоторое время может наблюдаться сильная усталость, бессонница и склонность к кошмарным видениям. У других шоковый психоз замедляет реакцию и позднее, в сложных жизненных ситуациях, дает о себе знать.
Доктор прервался, внимательно посмотрел на Хуттунена и, как будто обращаясь в пустоту, спросил:
- Не напоминает ли вам жужжание мельницы бомбардировщик?
- Ну, мельница-то не такая громкая, - раздраженно ответил Хуттунен. - Во время войны я ни разу не попадал под бомбежку, если вы, доктор, это хотели спросить.
- Шоковый психоз часто бывает вызван высоким внутричерепным давлением и требует длительного лечения. Могут остаться последствия. Человек, испытывавший подобные вещи, больше не способен воевать ни на передовой, ни в ополчении. А ведь работа мельника очень ответственная. Представляю себе - надо следить за зерном и за всей машиной одновременно.
Хуттунен ответил, что работа мельника не труднее любой другой.
Доктор, не обратив внимания на его слова, стал зачитывать очередной абзац: