Творчество современного американского писателя Д. Уэстлейка, вероятно, известно нашим читателям прежде всего благодаря повести "Полицейские и воры". Однако на родине наибольшую популярность автору принес сериал, посвященный удивительным приключениям вора-виртуоза Джона Дортмундера.
Эти и другие произведения Уэстлейка, составившие книгу, едва ли можно отнести к жанру классического детектива. При этом они необычайно увлекательны: им свойственны оригинальность тематики, стремительное развитие действия, разнообразие сюжетных ходов, а живая, остроумная речь автора и персонажей придает повествованию особый колорит.
Дональд Уэстлейк
Кто-то мне должен деньги
1
Готов заключить пари: всего этого не произошло бы, не будь я так болтлив. Тяга к красноречию всегда доставляла мне неприятности, хотя некоторые считают, что у меня есть недостатки и похуже.
Не всем же болтунам в мире заседать в Конгрессе. Я, например, сижу в такси. Вожу пассажиров по Нью-Йорку. Они часто удивляются, как это парень, у которого язык так здорово подвешен, работает простым таксистом. Обычно я отвечаю вежливо, но коротко, не вдаваясь в подробности. Дело в том, что свое образование я получил дома, читая газеты и журналы, а не в каком-нибудь университете. Это все-таки ограничивает возможности трудоустройства. Зато в такси у меня свободный график работы: дневная смена, когда на всех улицах пробки, или ночная, когда весь транспорт становится на прикол. Если где-нибудь идет игра, в которой мне хочется принять участие, я вообще не выхожу на работу целые сутки, и хозяину на это наплевать. А когда я без цента в кармане, я могу работать несколько смен подряд, пока не поправлю свои дела.
И вообще, работать таксистом гораздо интереснее, чем может показаться. Вы все время общаетесь с людьми, но индивидуально: только с одним или двумя за раз. В больших количествах они меня утомляют. К тому же - сложности экономической ситуации - в такси обычно садятся состоятельные люди. В основном я имею дело с адвокатами, бизнесменами, артистами, туристами из Европы и так далее. Нередко приходится возить хорошеньких девушек, с которыми можно по-дружески поболтать, а иногда и договориться о свидании. Как с той девушкой, Ритой, с которой я встречался в прошлом году, и все у нас шло так хорошо, пока я не понял, что она не собирается выходить за меня замуж. Рита терпеть не могла азартные игры, хотя - что поразительно - сама работала брокером на бирже. Она все время твердила, что я должен вложить деньги в какие-нибудь акции. Прожужжала мне уши фразами типа: "Аэроспейс" идет сейчас ниже рыночной", и тому подобными. Я говорил, что лучше буду играть на скачках, чем на бирже, потому что я разбираюсь в лошадях и не разбираюсь в акциях; она отвечала, что скачки и биржа - это совершенно разные вещи; я утверждал, что это одно и то же, и приводил доказательства; и тогда она просто выходила из себя, крича, что мои доказательства - выдуманные. Так продолжалось до тех пор, пока она не пошла своей дорогой, а я - своей, и это была моя последняя постоянная девушка до того времени, о котором я хочу рассказать.
Все началось с пассажира, которого я вез в Манхэттен из аэропорта Кеннеди. Это он заварил всю кашу, хотя с тех пор я его больше никогда не видел. Правда, он сделал это неумышленно, сам того не подозревая, но все началось именно с него.
Крепкого сложения, краснолицый, лет пятидесяти, он курил вонючую сигару и, когда я уже загрузил в багажник два дорогих чемодана, назвал мне адрес - между Пятой авеню и Четырнадцатой улицей. Был январь, на Нью-Йорк уже три дня подряд падал снег, а мой пассажир явно только что прилетел из какого-то теплого местечка, поэтому, разумеется, мы первым делом завели разговор о нью-йоркской погоде. Потом я рассказал один или два анекдота, выдал несколько прописных истин, сказал пару ласковых о политиканах, потом поговорил о состоянии автомобильной промышленности, глубоко проанализировал проблему загрязнения города и вообще болтал без удержу.
К концу поездки на счетчике было шесть девяносто пять. Я доставал чемоданы из багажника, когда швейцар открыл дверцу машины и помог ему выйти. Пассажир протянул мне десятку, я отсчитал сдачу, а потом мы несколько сукунд просто стояли и смотрели друг на друга. С одной стороны от нас прямо на тротуаре был сложен багаж, с другой - топтался швейцар, а пассажир молча улыбался, как будто ему пришла в голову какая-то забавная мысль. Наконец он сказал:
- Надо бы дать тебе чаевые, не так ли?
- Пожалуй,- ответил я. На улице было довольно холодно.
Он кивнул.
- Рядом с тобой на сиденье лежала газета. Это "Дейли телеграф"?
- Да,- подтвердил я.- Именно.
- Ты случайно не играешь на скачках?
- Меня считают неплохим игроком,- ответил я. Он снова кивнул.
- Из этих шести девяноста пяти сколько причитается лично тебе?
- Пятьдесят один процент,- сказал я.
- Получается три пятьдесят четыре,- мгновенно подсчитал он.- Ладно. Ты мне понравился, мы хорошо поболтали, поездка была приятной. Поэтому я дам тебе один совет. Поставь эти три доллара пятьдесят четыре цента на Пурпурную Пекунию. Это принесет тебе по меньшей мере восемьдесят один доллар сорок два цента.
Я стоял и ничего не говорил.
- Не стоит меня благодарить,- скромно произнес он, еще раз улыбнулся, кивнул и направился в дом. Швейцар подхватил его чемоданы.
- Да я и не собирался,- сказал я ему вслед, но вряд ли он меня услышал.
Иногда случается оставаться без чаевых, но, по моей собственной теории, к этому надо относиться философски. Рано или поздно я все равно заработаю хорошие чаевые, и то, что мне не удалось получить теперь, будет с лихвой компенсировано. Поэтому я только пожал плечами, залез в теплую кабину и поехал искать клиента, который расплатится со мной по-человечески.
Это было часов в девять утра. А около половины двенадцатого я, как всегда, отправился перекусить в кафе на Одиннадцатой авеню. Я заказал чашку кофе и гамбургер. Вообще-то я вроде бы соблюдаю диету. От постоянного сидения в машине начинаешь как-то расползаться вширь, поэтому время от времени я пытаюсь сбросить пару фунтов. Но стоит только проголодаться, и я не могу обойтись без кофе и гамбургера, хотя, возможно, лучше было бы нормально пообедать один раз.
Так или иначе, я прихватил с собой газету и стал ее просматривать. И внезапно наткнулся на эти слова - Пурпурная Пекуния. Та самая лошадь, на которую он мне советовал поставить. Я-то думал, он сказал "Петуния", как цветок, но это оказалось - "Пекуния". Странное имя. Она участвовала в скачках во Флориде, и, судя по ее прошлым результатам, для нее будет большой удачей, если она доковыляет до финиша хотя бы к вечеру. Ничего себе совет.
Я принялся все это обдумывать. Вспомнил, что пассажир как будто неплохо ко мне относился и что у него явно водились деньги, так как он быстро подсчитал пятьдесят один процент от суммы, набежавшей на счетчике. И тогда я подумал, что, может быть, все-таки стоит попытаться.
Цифры я запомнил. Три пятьдесят четыре - моя доля от выручки, восемьдесят один сорок два - это деньги, которые я выиграю, если поставлю свою долю на ту лошадь. По меньшей мере , восемьдесят один доллар сорок два цента.
Я принялся делить все эти цифры столбиком, прямо на полях "Дейли телеграф", и у меня вышло один к двадцати двум. Цент в цент.
Человек, который так быстро оперирует числами в уме, сказал я сам себе, вероятно, знает о чем говорит. К тому же, судя по всему, у него самого денег хватает. И вообще, с какой стати он стал бы пудрить мне мозги?
Любой, кто играет на скачках или в карты, рано или поздно приходит к одному выводу: полагайся на интуицию. И вот у меня появилось предчувствие, что пассажир, прилетевший из какого-то теплого местечка - не забывайте об этом,- знает о чем говорит и что Пурпурная Пекуния выиграет забег, а значит, тот, кто поставит на нее, станет в двадцать два раза богаче. По меньшей мере в двадцать два раза.
А мне бы деньжата не помешали. Есть у меня знакомые ребята, с которыми мы регулярно играем в покер, но вот уже пять недель кряду мне идет такая паскудная карта, что хоть садись и плачь. В таких случаях остается только одно - выждать. Но мои деньги в последнее время таяли с невероятной быстротой, и в городе уже было не меньше чем полдюжины парней, в карманах у которых лежали мои расписки, а одна из них - на целых семьдесят пять долларов. Честно говоря, я уже начал волноваться. Если в ближайшее время не повезет хоть в чем-нибудь, тогда мне несдобровать.
А если я поставлю на эту Пурпурную Пекунию и она действительно выиграет забег, все мои трудности останутся позади. Оставалось решить только одно: какой суммой я могу рискнуть?
Я подумал, что лучше всего обратиться к Томми. Томми Маккей - это мой букмекер. Все равно мне придется делать ставку в кредит, так что я смогу проиграть ровно столько, сколько он мне позволит.
Покончив с гамбургером и кофе, я расплатился и направился к телефонной будке в глубине зала. Томми занимается делами дома, поэтому я туда и позвонил. Трубку взяла его жена.
- Здрасьте, миссис Маккей,- сказал я.- Томми дома? Это Чет.
- Кто?
- Чет. Чет Конвей.
- А, Честер. Минутку.
- Чет,- поправил я. Ненавижу, когда меня зовут Честер.
Но она уже положила трубку рядом с телефоном. Я ждал, продолжая думать о Пурпурной Пекунии. Потом мне ответил Томми. У него был почти такой же высокий голос, как и у его жены. Только говорил он немного в нос.
- Томми,- спросил я,- сколько я могу поставить в кредит?
- Не знаю. Сколько ты мне должен?
- Пятнадцать.
Немного поколебавшись, он сказал:
- Могу увеличить твой кредит до пятидесяти. Я знаю, что ты вернешь долг.
Меня снова охватили сомнения. Задолжать еще тридцать пять монет… А что, если Пурпурная Пекуния проиграет?
К черту! Если есть предчувствие, надо ему верить.
- Ставлю все,- сказал я.- На Пурпурную Пекунию. На выигрыш.
- Пурпурная Петуния?
- Нет, Пекуния. С "к".- Я прочитал ему то, что было напечатано в газете.
Он немного помолчал.
- Ты действительно хочешь поставить на эту клячу?
- У меня предчувствие.
- Это твои деньги,- сказал он, и был почти прав.
После разговора с Томми я сильно разнервничался. Выехав на улицу, даже заметил, что невольно обращаю внимание на транспорт. Обычно я никогда этого не делаю. Сижу в своей машине отрешенный от всего, что происходит снаружи. Я никуда не спешу, я - на работе. Если я не буду обращать внимания на движение, я не испорчу себе нервы и проживу гораздо дольше. Но теперь я волновался из-за своих тридцати пяти долларов, которые поставил на Пурпурную Пекунию, и другие водители раздражали меня. Я надеялся, что подвернется пассажир, которому потребуется ехать до аэропорта, но надежды не сбылись. Одни короткие ездки по центру. Восьмая авеню и Пятьдесят третья улица. Затем Парк и Тридцатая. Затем Мэдисон и Пятьдесят первая. И тому подобное.
У меня в такси есть приемник, и я включил его, чтобы услышать результаты скачек. Без десяти четыре сообщили про Пурпурную Пекунию. Она выиграла забег.
В этот момент я вез какую-то старую леди. Ее багаж состоял из доброй сотни коробок от "Бонвит Теллер". Она не отрываясь смотрела в окно и говорила без умолку:
- Посмотрите на это. Нет, вы только посмотрите. Посмотрите на этого черномазого. Идет себе по Пятой авеню, какая наглость! Вы только посмотрите, идет как ни в чем не бывало. Сидел бы у себя на Юге. Нет, вы посмотрите, этот вообще в галстуке! Господи, что творится!
Она отсчитала "на чай" десять центов, но мне было все равно. Я высадил ее в восточной части, в районе шестидесятых улиц. Затем опустил флажок "В парк" и подрулил к ближайшей телефонной будке. Бросив в автомат только что полученные десять центов, я набрал номер Томми, и он сказал:
- Я ждал твоего звонка. Вот это предчувствия у тебя!
Еще бы. При ставке один к двадцати двум я должен был выиграть восемьсот пять долларов.
- Так сколько мне причитается? - спросил я.
- Из расчета двадцать семь к одному.
- Двадцать семь?
- Именно.
- И сколько всего?
- Девятьсот восемьдесят,- ответил Томми.- Минус полсотни, которые ты мне должен. Выходит девятьсот тридцать.
Девятьсот тридцать долларов! Почти тысяча! Я разбогател!
- Я зайду часов в шесть,- сказал я.- Хорошо?
- Конечно.
Я не мог вернуться в гараж раньше пяти и поехал в пригород, подальше от бешеного движения. И, разумеется, мне тут же попался пассажир, спешащий в аэропорт. Я довез его до здания "Панам" и посадил другого пассажира, до центра… Словом, было уже двадцать минут шестого, когда я загнал машину в гараж на Одиннадцатой авеню. Тут же я сам превратился в пассажира, хотя редко позволяю себе роскошь прокатиться на такси. Томми жил на Сорок шестой улице между Девятой и Десятой авеню. Я нажал на кнопку домофона, но тут дверь открылась и показалась женщина с детской коляской. Поэтому я не стал дожидаться ответа Томми. Придержал дверь, пропуская женщину, а затем вошел в подъезд. Пока я шел к лифту, по домофону так никто и не ответил.
Но Томми, наверно, слышал звонок, потому что, когда я вышел на четвертом этаже, дверь в его квартиру была приоткрыта. Я открыл ее полностью, вошел в прихожую и сказал:
- Томми? Это я, Чет.
Мне никто не ответил.
В прихожей горел свет. Я прикрыл за собой входную дверь и прошел по коридору. Кухня, затем ванная, затем спальня,- везде горел свет и нигде никого не было. Гостиная находилась в самом конце коридора.
Наконец я вошел в гостиную и увидел Томми, лежащего на ковре с распростертыми руками. Все вокруг было в крови. Казалось, ему пробили грудь из зенитного орудия.
- Господи Иисусе,- сказал я.
2
Я пошел на кухню, чтобы оттуда позвонить в полицию. И тут хлопнула дверь и на пороге появилась жена Томми - невысокая, худая женщина с острым носом и вечно недовольным лицом. Обе руки у нее были заняты свертками и пакетами.
Увидев меня, она остановилась в дверях кухни и спросила:
- В чем дело?
- Произошел несчастный случай.- Я знал, что это не несчастный случай, но ничего лучшего мне просто не пришло в голову. В этот момент ответила полиция, и я сказал в трубку: - Я хочу сообщить о… Подождите секундочку.
- О чем вы хотели сообщить? - спросил полицейский.
Я прикрыл ладонью микрофон и попросил жену Томми:
- Не ходите в гостиную.
Она посмотрела в сторону гостиной, нахмурилась и положила пакеты с продуктами на стол.
- Почему это?
- Алло! Алло! - твердил полицейский.
- Секундочку,- повторил я и снова обратился к жене Томми: - Потому что там Томми, и… он неважно выглядит.
Она шагнула назал в коридор.
- А что с ним такое?
- Не ходите туда,- сказал я.- Пожалуйста.
- Объясни, что случилось, Честер,- настаивала она.- Ради Бога, ответь мне.
Полицейский уже надоел мне своими "алло". Я сказал жене Томми:
- Он мертв.- А затем полицейскому: - Я хочу сообщить об убийстве.
Она рванулась и побежала в гостиную. Полицейский спрашивал мое имя и адрес. Я сказал:
- Послушайте, у меня совсем нет времени. Сорок седьмая улица, дом четыреста семнадцать, квартира четыре С.
- А как ваше имя?
Из гостиной донесся крик.
- Тут у женщины истерика,- сказал я в трубку.
- Сэр,- полицейский произнес это слово как будто на иностранном языке,- скажите, как вас зовут.
Жена Томми вопила.
- Вы слышите? - Я выставил трубку в дверь, затем снова поднес ее к уху.- Слышали?
- Я слышал, сэр,- ответил он.- Пожалуйста, сообщите ваше имя, и я немедленно вышлю машину.
- Это хорошо,- сказал я.
Тут на кухню влетела жена Томми. Она дико озиралась по сторонам. Руки у нее были в чем-то красном. Наконец она увидела меня.
- Что тут случилось? - заорала она изо всех сил.
- Меня зовут Честер Конвей,- проговорил я.
- Что это было? - поинтересовался полицейский.
Жена Томми схватила меня за куртку. У меня хорошая куртка - на "молнии", синего цвета, с двумя карманами. Зимой в ней очень удобно водить машину.
- Что ты сделал?! - снова завопила она.
- Секундочку,- сказал я полицейскому и положил трубку на стол. Не отпуская моей куртки, жена Томми пыталась что-то из меня вытрясти. Я попятился.- Возьмите себя в руки. Пожалуйста. Я должен поговорить с полицией.
Она тут же отпустила меня и схватила телефонную трубку.
- Освободите линию! - закричала она.- Мне надо позвонить в полицию!
- Это и есть полиция,- сказал я.
Она стала колотить по аппарату.
- Повесьте трубку! - Она уже визжала.- Повесьте трубку! Я должна срочно позвонить!
- Мне, вероятно, следует дать вам пощечину.- Я дернул трубку у нее из рук, пытаясь привлечь ее внимание.- Эй! Мне, наверно, следует дать вам пощечину, чтобы вы успокоились. Но я не хочу этого делать. Мне бы не хотелось этого делать, слышите?
Она стиснула телефонную трубку так, будто пыталась задушить, и, держа ее в вытянутой руке, снова завопила:
- По-весь-те труб-ку!
Я дернул ее за другую руку и настойчиво повторил:
- Это - полиция. Полиция.
Вместо ответа она отшвырнула телефон, и он свалился на пол. Вырвав у меня руку, она выбежала из кухни, а затем из квартиры.
- На помощь! - Ее крик раздавался уже на лестнице.- Полиция!
Я поднял аппарат.
- Это его жена,- объяснил я.- С ней истерика. Побыстрее присылайте сюда своих полицейских.
- Да, сэр,- снова сказал он.- Вы хотели сообщить свое имя.
- Да,- согласился я.- Меня зовут Честер Конвей.- Затем я произнес имя по буквам.
- Спасибо, сэр.
Он прочитал имя и адрес, и я сказал, что все правильно. Потом он пообещал, что немедленно пришлет полицейских. Я повесил трубку и заметил, что она испачкана кровью,- там, где за нее держалась жена Томми. Поэтому и моя рука оказалась красной и липкой. Я машинально провел ею по куртке, но тут же обнаружил, что куртка тоже красная и липкая. Потом в кухню вошел какой-то верзила, в майке, туго обтянувшей живот, с голыми волосатыми плечами. В руке он сжимал молоток. Вид у него был решительный, грозный и испуганный.
- Что здесь происходит? - спросил он.
- Тут одного убили,- ответил я и понял, что он подозревает меня. Мне стало страшно. Я указал на телефон.- Я только что звонил в полицию. Они уже едут.
Он огляделся по сторонам.
- А кого убили?
- Человека, который жил в этой квартире,- объяснил я.- Томми Маккея. Он лежит в гостиной.
Верзила шагнул назад, как будто хотел пойти в гостиную и увидеть все своими глазами, но вместо этого вдруг хитро прищурился и заявил:
- Никуда ты отсюда не уйдешь.
- Конечно,- согласился я.- Я собираюсь дождаться полиции.
- Еще бы.- Он посмотрел на кухонные часы, а затем снова на меня.- Подождем их пять минут.
- Я действительно им позвонил,- повторил я.
За его спиной показалась очень толстая женщина в цветастом платье. Она положила руки на его волосатые плечи и, глядя на меня, спросила:
- Что тут, Гарри? Кто он?