– Да, кстати, телефон ты нечаянно обронил на берегу. Того требовал мой план. В принципе, это неважно, так как здесь всё равно не ловит.
– Прошу тебя, позвони на яхту. Там мои уколы…
– Не проси. Я всё равно этого не сделаю. Это нарушит мой гениальный план.
– План? Не понимаю, зачем? Зачем ты так?
– А я тебе объясню, – она села в метре от него, запрокинув голову вверх и любуясь солнечными проблесками. – Я же не какое-то чудовище, чтобы оставить тебя в неведении, папочка. – Последнее слово она произнесла с особым выражением и посмотрела на мужчину. – Так странно произносить это слово. Папа, папочка, – она засмеялась.
– Что? Что ты… – Владлен Эдуардович на мгновение перестал тяжело дышать. Его широко раскрытые глаза, в которых смешались страх, ненависть, злоба и любовь в один невообразимый сгусток шока, вцепились мёртвой хваткой в девушку. – Что ты несёшь? – еле выдавил он.
– Коваленко Лилия, помнишь такую? Где ты тогда отрывался с дружками – в Писарёвке или в Мерло? Хотя это не имеет принципиального значения. Мамочка долго тебя ждала, а ещё дольше ненавидела меня. До самой смерти, которую я ей подарила. – Виолетта ухмыльнулась и легла на землю. – Ты что же, полагал, что приедешь, погуляешь, наобещаешь манну небесную – и вот так просто слиняешь, а я буду всю жизнь за твой праздник отдуваться? Папочка, ты же умный человек, бизнесмен! Значит, должен понимать, что всё в этой жизни имеет свою цену и своё наказание. Но, несмотря ни на что, я тебе давала шанс всё исправить, а ты им пренебрёг. – Она взглянула на Потоцкого, который корчился от боли. – Помнишь, как вы с твоим псом Марком прогнали меня?
– Но… Но я не знал… – шипел мужчина. – Как ты могла?… Спать… Как… ты…
Виолетта удивлённо взглянула на него:
– А тебе разве не нравилось? Не пойму, ты красный от боли или от стыда? – она звонко засмеялась, разбудив гулкое эхо.
– Прошу тебя, позови ппо…мощь, позвони…
– Что ты заладил одно и то же! – рассердилась Виолетта, но уже через секунду её лицо озарила улыбка. – Ты только представь, какую важную вещь изобрёл Белл! Перед смертью люди не каются, не прощаются, не молятся, а просят дать им позвонить! Кстати, а ты знал, что телефон вовсе не Белл придумал, а некий Меуччи, который умер в нищете и бесславии. Да… Как же всё-таки жизнь несправедлива. – Девушка посмотрела на задыхающегося мужчину. – Но это не в твоём случае. Я позаботилась и о преступлении, и о наказании.
– Прости меня… Я… Я…
– Прощение должно подразумевать раскаяние. Только в этом случае оно оправдано. А тобой сейчас движет страх. Тоже хорошее чувство, отрезвляющее, но уродливое, – она присела на корточках возле него и скривилась. – У тебя сейчас его лицо. Так что, родной, помиловать я тебя не могу. Привычка доводить всё до логического конца… Кстати, это твои гены, папочка. Может, поэтому я никого не люблю? Знаешь, у нас в школе был один пацан, которому вздумалось за мной ухаживать. Пытался провожать меня, открытки дурацкие дарил, даже портфель нёс один раз. Я думала – он влюбился. А нет! Ему было меня жалко, представляешь? – она вопросительно взглянула на задыхающегося Потоцкого. – Худое, немощное, бестолковое существо, которое меня жалело! Меня многие жалели как нечто неполноценное, ущербное. Я даже к этому стала привыкать и почти поверила в свою никчемность. Когда же мне было тринадцать, меня изнасиловали. И, знаешь, мне понравилось. Впервые в жизни меня не жалели, не пинали, не пытались избавиться от меня. Меня хотели и брали! – Она с облегчением вздохнула, поднялась и принялась отряхивать платье с застывшей на лице умилительной улыбкой. – Вот и я делаю так же.
– Я же… тебя спас… – простонал Потоцкий.
– Да, я помню. Как и было запланировано… Я думала, будет сложнее, а оказалось просто и примитивно. И всего-то: похожее платье, такие же волосы и роль жертвы. Ностальгия об ушедшей юности и всплеск гормонов победили! Так что ты не меня спасал, а себя, – девушка тут же скомкала радость в надменном тоне. – Покончить жизнь можно только в том случае, если таковая была. А у меня её не было. Я уже давно была мертва! Я пыталась жить. Жить не лучше и не хуже других. А получалось просто существовать. Как некий предмет, который за ненадобностью закинули в зловонный угол, где, кроме звенящей пустоты, ничего больше нет! Такой чёрный вакуум без конца и края! Я, дура, поначалу пробовала от него освободиться. Ан нет…Оказалось, это невозможно… Знаешь, почему? Потому что он не вокруг меня, а внутри! У меня просто есть человеческий облик, но внутри – пусто. Сначала я этого боялась и пыталась походить на других людей, выдумывала себе жизнь. Смешно? Смешно и глупо. А потом смирилась, даже пробовала заглянуть в эту пустоту, но невозможно заглянуть в то, чего не существует. Невозможно ни вылечить, ни залечить, ни вырезать к чертям собачьим! Нет содержания – нет и смысла… Когда сегодня мы плыли в лодке, я смотрела на рассвет и думала, что в нашей жизни есть много понятий и названий, которых на самом деле не существует. Например, тот же горизонт. Что это такое? Кто его видел? Как за него заглянуть? Не-воз-мож-но… Наверное, внутри меня есть такой же горизонт. В него нельзя заглянуть, даже если там встаёт солнце.
– Важно не то, что мы видим, а как мы к этому относимся, – с трудом выговорил Потоцкий и застыл в корявой позе, еле слышно шевеля губами. – Виолетта посмотрела на бесчувственное тело, на одинокую мутную слезу, медленно сползающую с распухшего глаза отца, и грустно улыбнулась:
– Взгляд и отношение к предательству имеют один корень, папочка.
Где-то из глубины пещеры послышались быстрые приближающиеся шаги. Чернов вынырнул из-за камней и остановился в оцепенении.
– Долго ты! Ну, что ты там встал?
– Он… Он ещё не…
– Нет, он ещё не издох. Несколько минут осталось. Ты молодец, хорошо справился. Сам не покололся? – она подошла к парню и, взяв его за руку, осмотрела кисть, а потом облизала один из пальцев. – Всё готово?
– Да, я всё сделал, как ты говорила. Перевёл счета и закрыл…
– Вот и отлично! – она хлопнула его по плечу и с удовольствием потянулась. – Теперь вали отсюда. И чем быстрее, тем лучше! Я с тобой свяжусь, когда всё закончится, – крикнула она ему вслед и добавила, – а мне нужно начинать плакать и паниковать.
– Нет, не нужно! – грянул мужской голос. Марк выскочил из-за камней так стремительно, что Виолетта не успела опомниться. Он подлетел к Потоцкому, который практически перестал дышать. Его холодные руки вцепились в раздувшееся горло, а глаза были подобны искусственным стекляшкам. "Сейчас, сейчас впустим адреналинчика и преднизолончика – и будешь, как новый…", – шептал себе под нос Марк Николаевич, заправляя шприц.
– Поздно, – равнодушно заключила Виолетта.
– Не поздно, – улыбнулся Марк. – В самый раз. А она молодец, да, мужики? Хорошо придумала! – обратился он к двум охранникам, один из которых держал под руки Чернова.
– Я в шоке, – коротко заключил Дима и ударил под ребро Олега, – да стой ты, не дёргайся! Я не шаман, но в бубен настучать могу.
Вдруг Потоцкий зарычал и закашлялся. Войт приподнял его и наклонился к груди:
– Всё обошлось. Увы, Виолетта, увы. Что-то пошло не так в твоём идеальном плане.
– Если что-то идет не так, то ничего нельзя с этим поделать, – усмехнулась девушка.
– Почему же? Ты, например, можешь начать беспокоиться о своей дальнейшей жизни. Я почти тебе сочувствую. Сколько лет потрачено впустую!
– Я не понимаю, о чём вы говорите, – её спокойствие удивляло и пугало одновременно.
– Если честно, то и я не до конца понимаю, о чём говорю, – согласился с ней Марк. – Убить своего отца – ещё куда ни шло, но спать с ним! Это выше моего понимания!
– Чего? – в один голос рявкнули охранники.
– С отцом! Взрыв мозга! – засмеялся второй охранник. – Во дают! Санта-Барбара!
– Как ты, Владлен Эдуардович? – спросил Войт, видя, что шеф приходит в себя.
– Я уже не женат, но ещё не умер, – еле слышно проговорил он, и подобие улыбки мелькнуло на бледном лице.
– Прямо в тему! Ну, если есть силы цитировать Санта-Барбару, тогда всё в порядке!
ЭПИЛОГ
Мужской силуэт неподвижно стоял у открытого окна. Иногда фигура оживала, вспыхивала красным огоньком где-то на уровне лица – и снова впадала в оцепенение, обволакиваемая сизой поволокой сигаретного дыма. Взгляд мужчины проваливался в ночную пустоту, откликаясь эхом в своей собственной. Внизу из холла послышались приглушённые голоса, а потом шаги, старающиеся ступать как можно тише. Они стихли перед входом в бюро.
– Брр, холодно. Только октябрь, а воздух почти зимний…
– Марк, давай без лирических вступлений, – устало произнёс Владлен Эдуардович, не оборачиваясь к вошедшему. – Это она?
– Да, – выдохнул Войт, опустив глаза в пол. – Информация подтвердилась. Возгорание произошло из-за утечки газа. Причина не установлена. Два…кх…трупа, мужчина и женщина. Были найдены личные вещи и кое-как уцелевшие документы, подтверждающие личности.
– Документы и вещи уцелели, а люди обгорели до неузнаваемости?
– Бумаги были в прихожей, а они… В общем, серьги и кольцо, которое ты ей подарил, были на ней, – Марк Николаевич запнулся, не зная, как аккуратней выразиться, – у трупа женщины обнаружено ножевое ранение, а на ноже кровь. Кровь принадлежит Виолетте. – Потоцкий повернулся и посмотрел в упор на помощника, а тот поспешил объяснить, – она проходила общий контроль в больнице незадолго до происшествия, вот и сравнили.
– А тебе не кажется, что всё очень просто и глупо? Особенно для Виолетты.
– Жизнь бывает непредсказуема.
– Только не для неё. И ты это знаешь.
– Ты думаешь, она всё подстроила?
– Да, именно так я и думаю. Нашла в своём Майями двух похожих на них с Олегом бомжей и…
– Но зачем ей это? Ты же сам её отпустил, несмотря на то, что она у тебя оттяпала кучу денег! Даже её подельника не дал арестовать! А нужно было! И она, и её дружок должны были понести наказание! Они Ларису убили. И Ирину чуть не лишили жизни.
– Где доказательства?
– Согласен: прямых доказательств не было, если только не считать покушения на твою жизнь. Можно спокойно было засадить обоих и надолго!
– Она моя дочь. И я перед ней очень виноват, – спокойно произнёс Потоцкий, вынул из пачки новую сигарету и снова подошёл к окну. – Я ведь просил её дать мне шанс, так сказать, начать с чистого листа. И знаешь, что она мне ответила? Она сказала – не получится, ты засрал всю тетрадь. – Он грустно засмеялся куда-то в темноту.
– Извини, но она тоже умудрилась прилично нагадить!
– Ты хочешь сказать, что яблоко от яблони…? – он недоговорил и посмотрел на Марка, вопросительно воздев брови. – Звучит, как бальзам на душу, – вздохнул он и снова отвернулся. – Я её понимаю. И месть её тоже обоснованная: отсекать лишнее намного проще, чем заполнять пустоту.
– Ты о чём это, Владлен Эдуардович? – осторожно поинтересовался Войт, озадаченно округлив глаза.
– Я о любви, Марк. Обыкновенной человеческой любви. Только ею можно заполнить пустоту. Ведь, как известно, в пустыне не бывает красивых цветов, всё колючее и ядовитое. Нет ничего удивительного, что девочка отравляет жизнь и себе, и другим. Но, заметь, травит она в основном тех, кто этого заслуживает. Её подарок учителю информатики меня впечатлил и успокоил. Значит, в ней всё-таки есть зерно добра.
Марк Николаевич озадаченно потёр подбородок. Ему не нравилось философски-заунывное настроение шефа, в которое тот последний месяц взял привычку впадать. Среди длинных пространных речей о смысле жизни случались очень достойные и интересные высказывания, но слушать их снова и снова у помощника не было ни времени, ни желания. Он громко кашлянул и решительно вернулся к прежней теме:
– Ну, хорошо, если она жива, тогда я не вижу смысла в спектакле с пожаром. У неё благодаря тебе всё есть для безбедной прекрасной жизни. Даже твоё прощение!
– На которое она плевать хотела. Свобода. Ей нужна свобода, Марк. Она же знала, что я за ней слежу, вот и решила "уйти по-английски".
– А если ты ошибаешься?
– Не знаю, – еле слышно произнёс Потоцкий и выпустил в мёрзлое пространство порцию серого дыма. Марк не мог видеть, как увлажнились его глаза, а сигарета задрожала между пальцами.
Марк Николаевич сел в машину и с облегчением вздохнул. Женщина потянулась к нему и нежно поцеловала в щёку:
– Всё образуется. Для всего нужно время.
– Он думает, что она жива.
– Правильно и делает. Лучше быть начеку.
Войт с удивлением взглянул на женщину:
– Ты тоже думаешь, что она подстроила свою смерть?
– Уверена. Тем более что опыт, как я понимаю, у неё есть, – Татьяна Анатольевна погладила широкую кисть мужчины.
– Это безумие… – вздохнул Марк Николаевич и завёл машину.
"Безумие относительно. Всё зависит от того, кто кого запер в какой клетке", – про себя подумала женщина и улыбнулась своему отражению в окне.
25 января 2016
