– Нет. Это из-за меня, – она отстранилась и серьёзно посмотрела ему в глаза. – Мне нужно уйти. И это будет правильно. Я должна была это сделать сразу после того, как узнала о смерти твоей жены. Неправильно было здесь оставаться! Всё неправильно! Всё неправильно, что я делаю! Всё! Даже моё рождение – это ошибка!
– Что ты говоришь, родная?! Перестань! Ты – самое прекрасное, что случилось со мной за последние годы!
– Нет… Я всегда всем мешаю, понимаешь? – её глаза наполнились солёной водой, которая делала их почти прозрачными и неимоверно несчастными. – Я лишняя… Я никогда никому не была нужна. Ни матери, ни родным, ни отцу… – она сделала паузу и тихо добавила, – которого я никогда не знала… Я лишняя по природе…
– Чтобы я никогда этого не слышал! – повысил голос Потоцкий и снова прижал её к себе, а она, уткнувшись в его тугую грудь, зарыдала. – Ты мне очень нужна. И я хочу, чтобы ты это запомнила навсегда. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
– Я?… – на него смотрело раскрасневшееся заплаканное лицо, с по-детски припухшими влажными губами, слипшимися от слёз ресницами и растрёпанными волосами. Она всхлипнула и отрицательно покачала головой. – Нет… Я не могу… Это неправильно…
– Виолетта, оставь мне решать, правильно это или нет. Просто ответь, ты согласна? – девушка молча отошла от него, вытирая краем блузки глаза. – Ты хочешь быть со мной?
– Хочу, – всхлипнула она. – Как ты не понимаешь, дело не в моих чувствах к тебе, а в твоих отношениях с сыном. Я не хочу, чтобы ты выбирал…
– Я уже выбрал. Тебя! За Славика не беспокойся. Он взрослый и умный парень, со временем всё поймёт.
– Что поймёт? – она смотрела на него, а из уголков её покрасневших глаз медленно сползали слезинки. – То, что после смерти его матери отец быстро женился на другой? Нет, Влад, это неправильно. Ты говоришь, что он взрослый, – её милое личико вдруг украсила саркастическая улыбка, – но от этого он не перестаёт быть твоим сыном, твоим единственным ребёнком.
– Но это не значит, что мой единственный ребёнок может мною манипулировать и указывать мне, что и как делать!
– Он просто о тебе беспокоится…
– Нет! Он о себе беспокоится! О своём благополучии и своей доле в завещании. Он считает, что если он мой сын, то имеет право на всё, что я заработал! – заорал взбешённый Потоцкий.
– Не нужно так нервничать. Влад, я просто не знаю, что тебе сказать. У меня не было нормальной семьи, ты же уже знаешь об этом, и мне никто не оставлял денег или этих… как там… завещаний… Потому я не знаю, что можно чувствовать в таких случаях. Я всегда надеялась только на себя. Иногда надежды подводили, – она покраснела и опустила глаза, вспоминая свою выходку на мосту. – Но сейчас мне кажется, что с деньгами не легче. Они всё запутывают и усложняют. Особенно, когда речь идёт о детях.
– Дети, Виолетта, бывают очень жестоки!
– Дети? Откуда тебе знать, если у тебя только один сын? Или у тебя есть ещё дети? – её голос перешёл на шёпот, на последнем слове удивлённо подпрыгнув в вопросе.
Потоцкий посмотрел в её широко открытые молящие глаза и улыбнулся:
– Откуда им взяться. Хотя однажды, лет шесть-семь назад, приходила ко мне одна такая "дочка", – он поморщился и покачал головой. – Малолетка сопливая, вся размалёванная и вульгарная, пыталась мне доказывать, что я её отец.
– А ты что? – девушка говорила тихо, словно боялась спугнуть воспоминания.
– Я?! Прогнал её, конечно!
– А если она сказала правду?
– Какую правду? Что ждала четырнадцать лет, чтобы познакомиться с папкой? Ты бы её видела! Наглая несовершеннолетняя девица, которая решила срубить бабла! Терпеть не могу таких!
– Но… Если бы она была не наглая, а скромная, то вряд ли решилась бы прийти к тебе, даже если бы это было правдой.
– Виолетта! Ты слышишь себя? Наглая, скромная! Какая разница?! Не пойму, зачем я тебе вообще это рассказал? Иди сюда, – он притянул её к себе и нежно обнял. – Ты мой самый любимый человечек. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.
– Всё-таки мы должны подождать. А пока мы будем ждать, я поживу в другом месте.
– Ты меня не любишь… – больше заключил, чем спросил он.
Девушка отстранилась от его груди и, приподнявшись на носочки, поцеловала, обхватив ладонями его лицо:
– Забыл? Ты спас меня и теперь за меня в ответе, – она попыталась улыбнуться. – А я тебя люблю больше смерти, потому что отказалась от неё ради жизни с тобой.
Он подхватил её и поднял на руках:
– Именно поэтому я тебя никуда не отпущу! А Слава завтра же уедет в Англию. Я не стану потакать его капризам. И, прости, но это решать мне – и больше никому. От тебя же я жду единственного – ответа на мой вопрос. И жду я до завтра! – он прильнул к её губам и страстно поцеловал, чувствуя, как кружится голова от необъятного счастья.
Фиолетовый цвет получается от смешения красного и синего
Мужчины молча покинули машину, молча вошли в фойе, молча сдали багаж. Первым заговорил тот, что был старше:
– Кофе?
– Марк, неужели у тебя нет других дел, как нянчиться со мной? Или отец хочет быть уверен, что я улечу? – сарказм и обида заплясали на молодом лице парня.
– Не мели чепухи, – спокойно отреагировал Войт и легонько подтолкнул Вячеслава к небольшому кафетерию. – Получается, в моё дружеское отношение ты не веришь.
– Я уже вообще ни во что не верю, – огрызнулся парень, но пошёл за Марком. – Вот ты мне скажи, как он мог? Должны же быть соблюдены хоть какие-то приличия! Хотя о чём я?! Он при жизни мамы не отличался чистотой помыслов, а теперь и подавно.
– Ты о чём? – мужчина поставил на круглый столик две дымящиеся чашки с кофе.
– Я о бабах, Марк, о бабах! И пожалуйста, если ты претендуешь на дружеские отношения, то и веди себя как друг.
Марк Николаевич послушно проглотил колкости в свой адрес вместе с глотком кофе и спокойно заметил:
– Я не хочу никого судить. Нет у меня на это ни морального, ни государственного права. Чужая душа потёмки. Сколько было женщин, какие они были, почему были – это не моё дело. Но если твоя мать всё это время с ним жила, значит, у неё были на то причины. И это её выбор, который нужно уважать.
– Просто мама была добрым и воспитанным человеком. Всегда! Её не изменили ни время, ни деньги, ни положение. Она и фонд этот организовала из сострадания, а не для отмывания денег. А отец и оттуда умудрился выгоду поиметь.
– Он финансист, Слава. Хороший финансист. Это его работа.
– А как насчёт семьи? Она же тоже его. Или не так дорога, как дело?
– Он любил твою мать, я это точно знаю.
– Ну да… И Сонечку из маркетингового, и Римму, которой салон подогнал, и Викулю…
При упоминании о Вике Марк Николаевич напрягся:
– Откуда ты знаешь?
– У меня есть глаза, прикинь! Наверное, и у мамы были, именно по этой причине настроение последние пять лет отсутствовало. Зато отец был щедр и доволен. Ни одной своей тёлки без вознаграждения не оставил. Разве что Викулю не отблагодарил, как положено, – зло хихикнул парень. – Так ей и надо, змее.
– Что ты имеешь в виду? – у Войта на лбу выступила испарина.
– Только то, что она от него не получила ни салонов, ни путёвок, ни шубки.
– Откуда тебе обо всём этом известно? – снова повторил свой вопрос Марк, повышая голос.
– Мать рассказывала!
– Лариса Владимировна знала?
– Конечно, – усмехнулся Вячеслав. – Она была умной женщиной. Она знала, но Викуле не показывала вида. А та бесилась! Один раз эта стерва даже устроила так, чтобы мать застала их с отцом, но мама догадалась и переиграла по-своему, предпочитая оставаться в своём "неведении".
– Санта Барбара, – Войт почесал затылок.
– Да уж! – засмеялся Слава. – Викуля ненавидела мою мать, и мама об этом знала. Я её спрашивал, зачем с ней тогда водиться? А она мне: "Врага лучше держать при себе. И ведь она же так несчастна!" Представляешь?! Наверное, именно поэтому у Викули крыша и поехала! Не выдержала доброго отношения к себе.
– В смысле?
– Без смысла, просто она постоянный пациент психотерапевта! Думаю, по сей день ходит…
– Виктория? – Войт почувствовал, как у него на голове зашевелились волосы. – Не может быть. Она, конечно, ещё тот экземпляр, но к психологу бы не пошла. На неё это совсем не похоже, – спохватился мужчина, пытаясь недоверием выудить как можно больше информации.
– Да, Викуля, – кивнул Слава. Он, не отрываясь, смотрел на обёртку от сахара, которую вертел в пальцах. – Знать бы заранее, что и на кого похоже. Год назад я сам её подвозил к ботаническому саду, она и проболталась мне по секрету.
– Неожиданно.
– А Виолетта – ожидаемо?
– Мне кажется, на твоего отца сильно повлиял случай на мосту. Ещё секунда – и она бы была мертва. Он считает себя спасителем.
– Комплекс бога, – хмыкнул Вячеслав.
– Что-то похожее.
– Вот он по-божески отвалит ей своё состояние – и сразу же спустится с небес на землю.
– Не думаю, что он станет…
– Уже сделал, – перебил его парень. – Вчера мне пообещал оставить только дом в Праге, спасибо маме, а сегодня утром я сам слышал, как он договаривался о встрече с нотариусом.
– Знаешь, ты сам виноват: зачем лез на рожон?
– Мне от него ничего не надо! – сквозь зубы процедил Вячеслав. – Мне за него… досадно, что ли. Одно большое разочарование. Точно говорят – седина в бороду, бес в ребро…
Марк Николаевич наблюдал за парнем. Взрослый, красивый, серьёзный. Он будто видел его впервые. Когда Славка успел вырасти? Ровно до этого момента Марк относился к нему, как к несмышлёному пацану, судьба которого ещё так далека от жизненных перипетий. Теперь же перед ним стоял мужчина, наблюдательный и умный, со своим мнением, принципами и совершенно новой для него жизненной позицией. Марк по-дружески хлопнул его по плечу:
– Держись. И помни, ты всегда можешь на меня положиться.
– Я знаю, Марк, – парень в упор посмотрел на мужчину. – Мама тоже так считала.
Войт притянул его к себе и заключил в крепкие мужские объятия.
Уже пред тем, как идти на регистрацию, Вячеслав вдруг обернулся:
– Всех нас учили, что фиолетовый цвет получается от смешения красного и синего, но, вопреки ожиданиям, сочетание этих цветов очень часто дает унылый темно-бордовый оттенок. Но стоит смешать синий с маджентой – и она поглотит все тёмные спектры, предоставляя нашему взору ярко-фиолетовый цвет. Маленькая хитрость, а такой эффект!
Войт ехал на Ботаническую, а в его груди нарастало неприятное тревожное чувство. В последнее время оно посещало его часто, мешая наслаждаться прекрасными летними днями. Словно какой-то маятник безостановочно колотился в области солнечного сплетения, диктуя свои правила. Он заставлял смотреть на знакомых людей через призму иного восприятия, то и дело выискивая новые изъяны. Привычная картинка рушилась на глазах, теперь преобладали лишь тёмные оттенки… Маджента, о которой упомянул Слава, оказалась нестойкой.
Марк Николаевич остановил машину у пятиэтажного здания и направился к подъезду с вывеской "Кабинет психолога". При виде посетителя молоденькая девушка оторвалась от компьютера и пошла навстречу.
– Добрый день.
– Добрый, – Войт включил всё своё обаяние. – Я Вам звонил сегодня утром. Записался на пробный приём.
– Ах, да! – девушка провела пальчиком в записной книжке, – Марк Николаевич?
– Он самый.
– Присаживайтесь, пожалуйста. Татьяна Анатольевна сейчас вас примет.
В комнате для сеансов приятно пахло кедром, а обстановка была простой, но уютной. Мягкий диван-кушетка под стеной, рядом – высокий торшер с приглушённым светом, маленький стеклянный столик со свечой в керамической вазочке (видимо, оттуда и исходил аромат). Светло-фиолетовый тюль ниспадал каскадом, а на полу красовался небольшой плотный коврик в такой же цветовой гамме. "И снова фиолетовый. Они что, сговорились? Или это некий знак?", – подумал мужчина и подошёл к письменному столу, который стоял у противоположной стены прямо под книжными полками.
– Добрый день. Присаживайтесь, пожалуйста, – из боковой двери показалась симпатичная женщина, указывая посетителю на кожаное кресло возле стола. Она подошла к Войту и, улыбнувшись, протянула ему руку. Ладонь была маленькая и холодная, но рукопожатие достаточно крепкое. Женщина села напротив и пытливо посмотрела на него.
– Мне посоветовали Вас, – неуверенно начал Марк Николаевич, – он и сам не понимал, почему её светло-карие глаза смущают и дезориентируют его. Замешательство длилось несколько секунд, но этого хватило, чтобы испортить запланированную им игру.
– Кто посоветовал? – Войт уловил в интонации нотки недоверия.
– Это неважно. Сказали – Вы лучшая в проблемах, связанных с агрессией, патологической завистью, раздвоением личности…
– Можете не продолжать, – перебила его психолог. – Знаете, а давайте начнём наше общение сначала. Представим, что Вы только что вошли в эту дверь, поздоровались и… – её медовые глаза сканировали мужчину, – поведали мне истинную причину своего визита.
Марк Николаевич еле заметно улыбнулся, изо всех сил стараясь спрятать своё смущение. Оставалось одно: чтобы заслужить её доверие, нужно было сдаваться.
– Или Вы очень проницательный человек, или я – плохой актёр.
– Вы человек, которому что-то от меня нужно. И это что-то абсолютно не связано с Вашим душевным состоянием. Нервная система у вас сильная, уравновешенная, инертная.
– Даже так, – Войт откинулся на спинку кресла и, обхватив рукой небритый подбородок, сжал его. – Тогда, может, скажете, почему я здесь.
– Хотите, чтобы я говорила, пока Вы будете искать новые возможные варианты Вашего визита? – женщина улыбнулась и встала. Заметив удивление в глазах посетителя, она добавила, – почесывание подбородка – жест, говорящий о том, что человеку нужно подумать. – Она прошла к окну, вернулась и остановилась перед гостем.
– Что ж, – внешне мужчина был совершенно спокоен, – тогда Ваше хождение по комнате – попытка разрешить проблему или принять определённое решение.
Взгляд психолога оживился, сверкнув огоньком интереса, но вслух она тихо произнесла:
– Быть может.
– Нет, это абсолютно точно. Во всяком случае, так это определяет НЛП. Вы присаживайтесь, доктор. В ногах правды нет.
– Тогда, может, Вы мне её поведаете? И, наконец, покажете своё полицейское удостоверение.
– Почему Вы так подумали? – удивился Марк Николаевич.
– У вас оценивающий ищущий взгляд, уверенные жесты, привычка брать ситуацию под контроль. И застёгнутая на все пуговицы рубашка – привычка быть в форме.
– Ловко, но всё же не на сто процентов! – засмеялся Войт. – Особенно о рубашке точно подмечено – долгая армейская служба. Но я не из полиции, хотя действительно ищу одного человека. Это один из Ваших пациентов. Вернее, одна. Виктория Валерьевна Януш.
Татьяна Анатольевна опустила глаза и слегка приподняла левую бровь:
– А Вы уверены, что это моя клиентка?
– Да, уверен. И Вы тоже.
– В любом случае, я не могу давать информацию о своих пациентах.
– Даже если они причастны к убийству? – голос Войта стал твёрдым и звучал, как обвинение.
– Есть доказательства? – психолог была неизменно спокойна. – Тогда где же полиция, ордер, повестка, наконец? Всё, что полагается в таких случаях. Кроме Вашего имени и упоминания об армии, я о Вас ничего не знаю.
Марк Николаевич кисло улыбнулся и покачал головой:
– Вот так у нас всегда: один покрывает другого. Я же вижу, что имя Виктории Януш Вас заставило волноваться. Хотя, не скрою, держитесь Вы отменно. Получается, есть что-то такое, что Вас беспокоит. Я ведь прав?
– Я Вам ещё раз повторяю – я Вас не знаю, поэтому считаю, что нам лучше закончить эту беседу. Мне нужно подготовиться к приходу следующего клиента.
– Не нужно. Потому что на сегодня, кроме меня, у Вас никого больше нет. Журнал посещений на столе Вашего секретаря был открыт, и я нечаянно… – он серьёзно посмотрел на женщину, – я повторюсь, нечаянно увидел расписание.
– Я очень устала! Такая фраза вас устроит? Теперь Вы покинете кабинет?
– Да, покину, но только после того, как Вы меня выслушаете. Раз по-другому не получается, я расскажу о себе и о деле, которое меня привело сюда. Это и будет мой первый терапевтический сеанс, за который я заплачу. Если я правильно понимаю, в таком случае я, как и другие ваши пациенты, буду пользоваться статусом конфиденциальности. – Мужчина вопросительно посмотрел на психолога.
– Правильно понимаете. Ладно, начнём ещё раз всё сначала. Итак, я Вас слушаю, – это был тот случай, когда профессиональное любопытство полностью совпало с женским. После последнего визита Виктории Татьяна Анатольевна долго размышляла и анализировала их разговор. Он не давал ей покоя, особенна последняя фраза – практически признание в убийстве. И вот теперь приходит этот человек, который интересуется Викторией и её душевным состоянием. Значит, дым всё же есть, теперь хотелось бы узнать, был ли огонь.
– Я работаю у одного влиятельного человека. Мне не хотелось бы называть его имя, думаю, Вы меня поймёте. Четыре месяца назад у него скончалась жена. Умерла болезненно и скоропостижно. Врачи поставили диагноз – почечная недостаточность. Это то, что я в состоянии произнести, само же заключение звучит несколько иначе. И всех это устроило, но… – он сделал паузу.
– Но только не Вас, – предположила психолог, внимательно следя за рассказчиком.
– Да, – выдохнул он. – Что-то во всём этом есть неправильное, странное. Но, видимо, только для меня. Месяц назад произошло одно событие, которое напомнило мне о моих сомнениях. Я поделился ими с шефом, мужем пострадавшей, но он меня упрекнул в паранойе и отправил в краткосрочный отпуск. В общем, я отдал кровь покойной на анализ очень компетентному человеку. Не буду углубляться в медицинские формулировки и разъяснения. Скажу одно – её отравили. Умело, со знанием дела. Яд вызвал смертельную болезнь почек.
– Вы сказали Вашему влиятельному человеку об этом? – в голосе Татьяны Анатольевны сквозила ирония.
– Нет. Вы первая, кому я это рассказываю. У него новое увлечение, поэтому шефу сейчас не до этого.
– Виктория? – голос психолога дрогнул.
– Нет. Увлечение много моложе, – ирония перекочевала в голос мужчины.
– Хорошо. Но почему Виктория Януш? Каков мотив?
– С Вами приятно разговаривать, – отметил Войт и задержал взгляд на губах женщины, немного влажных и поблёскивающих от прикосновения света. Замешательство длилось несколько секунд. Марк Николаевич тряхнул головой, кашлянул, перевёл взгляд на свои руки, скрещенные в замок, и заговорил твёрдо и быстро, – мотив – зависть. Если хотите, патологическая. Она спала с мужем пострадавшей и всеми силами старалась, чтобы та об этом узнала. Но Лариса была умной женщиной. Она знала, но скрывала это, делая вид, что счастлива в браке. Это разжигало в подруге чувство зависти с еще большей силой.
– Да… – тихо выдохнула психолог. – А Вам не кажется, что этого маловато для мотива?
– Тогда скажите мне, зачем она пришла к Вам?