– Да. Морстон Вудкок – мой жених. В будущем месяце у нас свадьба. Это он сообщил мне вчера о трагической смерти его мачехи. Он страшно огорчен.
– А вы специалист по раннефламандской живописи?
– Не совсем так. Наш отдел ведет реставрацию полотен всех школ и периодов.
– Но ведь это вы реставрировали картину из частной коллекции Эмилии Вудкок?
– Да, я. "Дитя у подножия храма". Откуда вы знаете?
– Из записки на обложке старого путеводителя по Национальной галерее. Кстати, я принес его с собой. Прочитать вам, что там написано? "Десятое апреля, воскресенье. Целиком очистила лицо и тогу ребенка от старого лака. Эмилия, когда вернетесь из аббатства, обратите внимание, что на бюро лежит новая стопка почтовой бумаги, как Вы просили. М. Ч. " Ведь это вы писали? – Холмс наклонился и заглянул в блокнот на мольберте. – Вижу, что вы. Почерк ваш.
– Откуда у вас этот путеводитель?
– Он был в руке Эмилии Вудкок. Странно, не правда ли? Тем не менее это факт. Кстати, великолепный набор красок, – восхитился Холмс, подходя к столу у мольберта. – Сколько разных цветов, оттенков. Какой богатый выбор! А это что за пузырек? – Он взял пузырек с белым порошком. – Можно я открою? – Он отвинтил крышку.
– Обычная краска!
– Напротив, сударыня, это вовсе не краска. Здесь кристаллы какой-то соли. А что в той вазочке? Нет, вы все-таки удивительно рассеянны.
– Это вода, я там кисти промываю, – испуганно пролепетала Мейделин Чипстед.
Вынув из кармана конверт, Холмс нежно обмахнул им ее красивое лицо, будто это китайский веер.
– Вашей находчивости можно позавидовать, сударыня, и все же я должен заявить вам, что вы совершили преступление. – Холмс не торопясь извлек письмо. – А вот и доказательство!
Я впервые видел, чтобы женщина так резко менялась в лице, как изменилась при его словах мисс Чипстед.
Тут в мастерскую ввалился запыхавшийся инспектор Браун.
– Ах, это вы, Браун, – сказал Холмс, – значит, вы получили мою телеграмму.
– Мы уже арестовали доктора Обри, мистер Холмс. Представьте себе, он как ни в чем не бывало загорал на ступенях у входа. А почему вы на меня так смотрите?
– Потому что, Браун, доктор Обри – не тот человек, которого следовало арестовать.
– Но… ваша телеграмма… там ясно сказано…
– Вынужден вам сообщить, что убийца Эмилии Вудкок – не кто иной, как эта женщина, что стоит перед вами.
– Чем докажете?
– Уоддон, ваш судмедэксперт из Ярда, подтвердит мои выводы. А пока возьмите это.
– Что это? Простой почтовый конверт? Вы, верно, смеетесь, мистер Холмс?
– Ничуть. Этот конверт поведает вам не меньше, чем мне. Но прежде давайте поговорим о том, какую роль во всей этой истории сыграл доктор Обри. Итак, он осмотрел пациентку и обнаружил у нее симптомы легкого отравления. Заметим, что так оно и было. Когда он уходил, направляясь в квартиру ее соседа сверху, Эмилия Вудкок писала письма. Она написала тринадцать писем, причем двенадцать поместила в конверты и запечатала, а последнее осталось незапечатанным. Его я и обнаружил на полу. Взгляните – конверт открыт.
– И что же в этом письме? – нетерпеливо спросил инспектор.
– Это не важно, – ответил Холмс. – Но конверт представляет значительный интерес. Эмилия Вудкок не успела лизнуть клей и запечатать конверт, потому что внезапно почувствовала острую боль в желудке. Отчего же тогда она не позвала врача, который находился этажом выше, но, увидев в окне констебля, предпочла выбежать на улицу?
– Потому что она поняла, что ее отравили! – догадался я.
– Верно, Ватсон. Более того, она хотела сообщить констеблю, кого она подозревает. К сожалению, все случилось слишком быстро.
– Этого человека зовут доктор Обри, – вмешался Браун. – К чему такие долгие предисловия, Холмс? Это же ясно, как божий день!
– А вот и нет! – возразил Холмс, погрозив пальцем инспектору. – Вы ошибаетесь. Прежде всего мы должны задать себе вопрос, как убийце удалось заставить Эмилию Вудкок принять яд. Судя по всему, Морстон Уэлби Вудкок купил коробку письменных принадлежностей "Либерти" в универмаге на Риджент-стрит, а затем передал ее своей невесте. Вернувшись в мастерскую, мисс Чипстед изготовила раствор сурьмы и водорастворимой соли кристаллина, устраняющей цвет и запах. Затем она кисточкой нанесла этот раствор на клеевые края конвертов. В воскресенье мисс Чипстед отправилась к Эмилии Вудкок на Беркли-Сквер, где работала над реставрацией картины Ван Эйка, принадлежавшей покойному мужу Эмилии. Но в мыслях у нее, конечно, было иное. Она оставила коробку на бюро, зная, что Эмилия ведет обширную переписку и обязательно воспользуется конвертами, и что самое важное – будет их заклеивать!
– И посему с каждым движением языка она, сама того не ведая, приближала свой конец, – сказал я.
– Да! Как мы помним, смерть наступила не мгновенно, а лишь после поступления в организм достаточно большого количества яда.
– Боже, вы все испортили! – вскричала до тех пор молчавшая мисс Чипстед и пронзила моего друга свирепым взглядом.
– Между прочим, я подсказал инспектору Брауну, где найти вашего жениха. Так что утром Морстона Уэлби Вудкока задержали в его галерее на Бонд-стрит и доставили в Скотленд-Ярд для дачи показаний. Ему предстоит многое объяснить.
– И прежде всего мотивы, – сказал я, не понимая, как два состоятельных и уважаемых человека могли задумать и осуществить столь извращенное убийство члена своей семьи.
– Мотивы – жадность и зависть, мой дорогой Ватсон! Помнится, в "Таймс" писали, что чайный магнат завещал все состояние второй жене. Ну а его сын имел шанс получить наследство лишь после ее смерти. Надо думать, он был оскорблен, когда мачеха обошла его в очередности наследования, да и в сердце его отца. К слову, я помню похожий случай. Родная мать этого молодого человека, некогда выступавшая в мюзик-холле, скоропостижно скончалась, выпив чашку коллекционного чая.
– Да что вы говорите, Холмс! – ужаснулся я.
– Я не хочу сейчас распространяться на эту тему, – сказал Холмс, предупреждая последующие вопросы. – Предлагаю пообедать в "Симпсонз", а затем ехать в Ковент-Гарден. Сегодня дают потрясающую "Лукрецию Борджиа" Доницетти, и я слышал, что сцена отравления Дженнаро особенно впечатляет.
6
Оловянная пуговица
Одно время во френологической теории бытовало убеждение, что тип преступника можно определить по форме его черепа. Так что я решил показать Холмсу один череп, а точнее, портрет трубочиста из южного Лондона, который был недавно арестован за убийство богатого мясника по имени Генри Кланторп.
Дело было за завтраком.
– Холмс, – сказал я и сунул ему под нос свежий выпуск "Телеграф", – простите, что отвлекаю вас от вашего бекона и яичницы, но не могли бы вы взглянуть на это фото?
Холмс взял у меня газету и прислонил ее к кофейнику.
– Альберт Лок, трубочист, – пробормотал он, едва удостоив взглядом фотографию.
– Обратите внимание на его выпуклый лоб, кудрявые редеющие волосы, а в особенности на бугры с левой стороны черепа. Будь я проклят, если это не типичный убийца.
Коллега со мной не согласился:
– Мой дорогой Ватсон, я вижу здесь квадратный, или, как говорят, тевтонский, череп. Мелкие, слабовыраженные черты лица указывают на то, что их обладатель не лишен некоторой детской наивности, а губы говорят о низменных страстях. Впрочем, на вашем месте я бы не придавал всему этому большого значения.
После завтрака Холмс устроился на диване с трубкой и номером "Таймс" и углубился в чтение своей любимой колонки, где публиковались объявления о пропавших без вести. Я сидел в кресле, потягивая кофе, и рассеянно глядел в окно, про себя отмечая, что фасады домов на противоположной стороне едва виднеются сквозь плотный серый туман.
Не успел я допить кофе, как мимо по улице прогрохотал кеб и остановился у нашего дома номер 221b, а вскоре мы услышали громкий нетерпеливый стук в дверь.
– Браун пожаловал, – буркнул Холмс из облака дыма. – Он так шаркает, что его ни с кем не перепутаешь.
Внизу раздались голоса, а затем и торопливые шаги по лестнице.
– Инспектор Браун, – произнес Холмс прежде, чем дверь успела открыться, – на дворе ужасная сырость, не правда ли? Присаживайтесь ближе к огню, вы, наверное, до костей продрогли.
Только после этого дверь робко приоткрылась, и, как предсказал мой коллега, на пороге возник инспектор Скотленд-Ярда, держа шляпу в руках точно проситель.
– Мой дорогой Браун, – обратился к нему Холмс, – я-то думал, что теперь, когда вам удалось повязать трубочиста, вы будете выступать по-павлиньи, а вы ползете, как слизняк. Вы, наверное, дурно спали сегодня ночью или совсем не спали? Неужели вы ошиблись, арестовав не того человека? Или вам не дает покоя вопрос: куда подевалось тело убитого Кланторпа?
Бледный от холода Браун долго не отвечал, отогреваясь у огня. Когда его щеки порозовели, он признался:
– Что ж, вы правы, мистер Холмс, вы как всегда правы. Нам только предстоит выяснить местонахождение тела.
– Но вы хотя бы уверены, что мясник мертв? – спросил я.
– Судя по тому, что турецкий ковер в его кабинете был насквозь пропитан кровью и заляпан мозгами, иначе и быть не может, доктор Ватсон. Ни один человек не пережил бы столь чудовищного нападения.
Я заметил, что при этих словах глаза Холмса подозрительно сверкнули. Чиркнув спичкой, он прибавил огоньку в трубке и пустил в потолок аккуратное кольцо дыма.
– Судя по всему, трубочист провел вечер в пабе "Кестрал" на углу Брик-Лейн. Убийство было совершено где-то между половиной первого ночи и ранним утром во вторник. Особняк Кланторпа находится через дорогу, на Нортальт-авеню. Полиция обнаружила следы сажи на ковре и самое главное – на французском буфете, где под замком хранится золотая посуда. В тот день Альберт Лок имел несчастье посетить дом Кланторпа, где чистил трубы и камины. Верно я говорю?
– Совершенно верно, – поддержал я. – В полиции уверены, что это дало ему возможность ознакомиться с расположением помещений в доме и помогло спланировать последующее ограбление.
– А по-моему, это весьма спорный аргумент, – заявил Холмс. – Но дело тем не менее любопытное. Думаю, стоит съездить в Брикстон. Вы составите мне компанию, Ватсон?
– С удовольствием! – согласился я.
Приехав на Нортальт-авеню, мы увидели красивый георгианский особняк вблизи железнодорожной насыпи, отделенной высокой стеной из красного кирпича. К крыльцу вела песчаная дорожка. С правой стороны была калитка, ведущая в сад позади дома.
Дверь была приоткрыта. Когда мы вошли, я обратил внимание, что для жилища миллионера обстановка довольно скромная. Тишину в доме нарушал лишь ход больших позолоченных часов на стене. Когда констебль вел нас в кабинет, Холмс успел заглянуть в гостиную.
– Ага! Картины висят криво. Очевидно, преступник сдвигал их, ища сейф. Боже мой, все стены в следах сажи. Большой палец, указательный, средний и безымянный. Чувствуете, чем это пахнет, Ватсон? – Холмс провел тростью вдоль плинтуса. – Здесь произошло чудовищное убийство, но полиция не может отыскать труп! Просто фантастика!
– Вот кабинет, мистер Холмс, – сказал Браун, отпуская констебля.
Ковер у камина и впрямь пропитался кровью. Кровавые разводы также темнели на стене с левой стороны. Но внимание Холмса сразу привлекли французские окна, выходящие в сад. Преступник проник в кабинет через эти двери – замок был сломан, щеколда погнута, одно из стекол треснуло по всей длине. Так и сказал нам инспектор Браун, осторожно поворачивая бронзовую ручку и открывая для нас дверь в патио.
– И обратно он ушел тем же путем, – заметил Холмс. Он вдохнул свежего воздуха, огляделся и прибавил: – Я сейчас, Ватсон. Только прогуляюсь по саду, полюбуюсь вон теми розами у стены.
Послышался пронзительный свисток паровоза. Повернув голову, я увидел пассажирский состав, медленно ползущий по насыпи. Когда поезд исчез за поворотом и дым рассеялся, я с удивлением увидел, как мой коллега карабкается на садовую стену и спрыгивает с другой стороны. Вскоре он уже стоял на вершине насыпи, в своем элегантном дорожном пальто и охотничьей шапке, и осматривал пути.
Вернувшись в дом, Холмс продолжил обследование французского буфета, где хранилась золотая посуда. Когда он опустился на четвереньки и с лупой полез под буфет, Браун ехидно поинтересовался:
– Неужели вы хотите найти там тело Кланторпа, сэр?
– Нет, – отвечал мой коллега, вставая и отряхиваясь. – Но кое-что я все-таки нашел. Взгляните – оловянная пуговица.
Находка ничуть не заинтересовала инспектора. Вместо того чтобы рассмотреть ее, он предпочел поделиться с нами своими соображениями относительно хронологии событий:
– На данный момент нам известно, что из пивной трубочист покатил свою тележку через дорогу на Нортальт-авеню. Как вы помните, стоял густой туман, но Хэрриет Уимпол, живущая напротив в доме номер 49, видела, как Кланторп, в домашнем халате, расхаживает у себя в гостиной и курит сигарету. Времени было около одиннадцати. Лок, должно быть, прокрался в сад через боковую калитку, а затем проник в кабинет, сломав дверной замок. Но хозяину удалось застать вора на месте преступления, поскольку тот, судя по повреждениям замка и щеколды, не мог действовать бесшумно. В возникшей схватке трубочист убил старика. Затем он погрузил тело и посуду в тележку, вышел тем же путем и где-то их спрятал. Наверное, на одной из садовых делянок поблизости…
– Прошу прощения, – перебил инспектора мой друг. – Но стена в дальнем конце сада запачкана кровью. А за стеной я нашел вот это! – Он вынул из кармана и показал нам вторую оловянную пуговицу – точь-в-точь такую же, что и первая.
– Вы меня разочаровываете, мистер Холмс, – вздохнул Браун. – Невдалеке высокая железнодорожная насыпь, а за насыпью – жилые дома. Одному человеку ни за что не удалось бы переправить тело и посуду через стену и дальше.
– А что, если у него был сообщник?
– Как бы там ни было, Альберт Лок заслуживает виселицы, – самоуверенно заявил Браун. – Не кто иной, как комендант Пентонвильской тюрьмы рассказал мне, что две недели назад, когда его доставили, он был в грязном пальто по колено, на котором не хватало двух пуговиц.
Поскольку в прошлом мне уже доводилось сопровождать Холмса в эту тюрьму, я знал, насколько это безрадостное место и что редкому узнику удается покинуть ее стены. Пока кеб вез нас по Каледониан-Роуд, я невольно жалел Альберта Лока, для которого, виновен он или нет, Шерлок Холмс оставался последней надеждой. Солидные улики, собранные против него полицией, и тот факт, что компания убитого Кланторпа пользовалась услугами королевского адвоката сэра Чарльза Биддлингтона, не прибавляли трубочисту шансов на спасение. Скорее они равнялись шансам слепого и однорукого инвалида попасть из винтовки в яблочко.
После кратких переговоров с комендантом тюрьмы нас проводили в камеру, где содержался Альберт Лок.
Когда мы вошли, трубочист понуро сидел на грубой деревянной скамье, опустив голову и теребя рукав полосатой куртки. На столе перед ним стоял нетронутый обед – суп и картофель. Видно было, что он совсем пал духом.
– Я скажу вам, господа из Линкольн-Инн, что говорю всем: я ни в чем не виноват, – устало произнес Альберт Лок. – Я никого не убивал, и меня вздернут за преступление, которого я не совершал.
Сказав так, он схватился за голову, и здесь, в этой мрачной камере, мне снова стало жаль его, ибо выражение страшного отчаяния и тоски на его лице было не передать словами.
– Что вы притащили? – грубо спросил он, увидев у Холмса сверток в коричневой бумаге. – Опять какие-то поповские книжки?
– Вовсе нет, – ответил Холмс и развернул бумагу. – Мне бы хотелось услышать, что вы скажете насчет этого старого пальто, мистер Лок.
– Это мое пальто, сэр. Другого у меня и нет. Я давным-давно купил его у одного еврея, торговца рыбой.
– Хм… вы видите, что тут не хватает двух пуговиц?
– Что ж, если меня не повесят и не засыплют потом известью на тюремном дворе, то я попрошу жену пришить пуговицы.
Холмс вынул из кармана две пуговицы, что нашел ранее, и сравнил их с теми, что были на пальто. Нельзя было не заметить, что пуговицы, хотя и отлитые из одного дешевого сплава, отличаются.
– Видите, Ватсон? На тех по краю бурая кайма, а эти и размером меньше, и кайма у них зеленого цвета.
– Не тот размер! – проворчал Альберт Лок. – Но я все равно благодарен вам, сэр, за подарок.
– Что ж, других вопросов к вам пока нет, мистер Лок. Спасибо, что уделили нам время. До свидания!
– Могу я знать ваше имя, сэр? – спросил озадаченный трубочист.
– Меня зовут Шерлок Холмс, а это мой коллега доктор Ватсон, – ответил Холмс, в то время как я уже колотил в дверь, давая знать надзирателю, что наша краткая беседа окончена.
Затем мы сели в поезд и отправились в Брикстон. Вопреки моим ожиданиям, мы не вернулись на Нортальт-авеню, а поехали дальше – в Херн-Хилл. Всю дорогу я курил и смотрел в окно на проплывающие мимо городские пейзажи. Не доезжая до платформы Херн-Хилл, поезд остановился на красный свет, чтобы пропустить "особый". Когда тот уже проехал, а наш поезд еще не тронулся, Холмс вдруг схватил меня за руку и распахнул дверь купе.
Мы спрыгнули на насыпь и, дождавшись, пока поезд отойдет, пошли по шпалам. Вскоре мы наткнулись на покосившуюся железную сторожку. Надпись над входом объясняла ее назначение: "Путевой пост 16-19 1/2".. Поскольку дверь была заперта, мы проникли внутрь через небольшое окно. В сторожке было сыро, на полу валялись старые газеты и сломанные трубки из глины. Из достойных внимания предметов был чайник на верстаке у стены, инструменты, лопаты в углу, а еще пузатый холщовый мешок, в каких хранят картошку.
Холмс наклонился и поднял с пола газету – посередине темнело большое бурое пятно.
– Кровь! – догадался я.
– И не только здесь. – Холмс шагнул в угол и провел рукой по мешку. – Да это же краденая золотая посуда, Ватсон. Нам надо быстрее уходить отсюда. Аккуратнее, старайтесь ничего не касаться.
Мы выбрались через окно, пропустили очередной поезд и двинулись в направлении станции. Было уже темно. Впереди виднелись освещенные окна будки стрелочника. При нашем приближении из будки выглянул человек и крикнул:
– Эй вы! Что вы там делаете на путях?
– Мы железнодорожная инспекция! – начальственным тоном ответил Холмс.
– Тогда поднимайтесь ко мне, согрейтесь. Только будьте осторожны, джентльмены, ступени очень шаткие, я вам посвечу фонарем.
– Холодает на улице, – сказал Холмс, потирая руки. – Кстати, как вас зовут?
– Моя фамилия Магдон. Я стрелочник, сэр.
– Так вот, Магдон, мы осматривали полотно, и все вроде бы в порядке, только на повороте у Брикстона в рельсе наметилась трещина!
– Садитесь ближе к огню, джентльмены. Хотите чаю?
– Спасибо, мистер Магдон, вы очень добры. Значит так, гравийный балласт под шпалами должен быть не менее шестнадцати дюймов, а в этом месте путь построили с упущениями. Я обязан доложить начальству. Между прочим, моя фамилия Ламли, я главный механик данного железнодорожного отделения, а это мистер Смит, инспектор.