И вот тут-то эта молчунья как упадет. Овчарка подумала, что она споткнулась на скверной дороге, но она все не вставала. Скоро выяснилось, что женщина лежит в обмороке. Они втроем усадили ее на большой валун у дороги. Васса побрызгала ей в лицо чаем из термоса, Овчарка развязала ей платок на голове и похлопала по щекам. Женщина тут же открыла глаза и посмотрела вокруг испуганно. И сразу надвинула платок обратно каким-то стыдливым жестом.
- Это она, наверное, от голода, - сказала Васса, - дорога-то непростая.
Отец Панкратий спросил женщину:
- Ты что сегодня ела?
Та ответила "ничего" так тихо, что все трое с трудом ее услышали.
- А вчера? - не отставал отец Панкратий.
- Гречку, в обед, - так же тихо сказала паломница.
- Нет, так не годится. Поститься надо в меру, а ты вон какая тоненькая. Попроси у батюшки своего послабления, как вернешься. Подвиги духовные сил требуют.
Овчарка обмахивала женщину своей шапочкой. Они снова было двинулись в путь, когда женщине стало лучше, как вдруг отец Панкратий посмотрел на Овчарку с непокрытой головой долгим пристальным взглядом и сказал:
- Это ведь вы обе были тогда на "Святителе Николае". И ты еще подралась со своим родным отцом.
Будь на месте Овчарки, например, Груша, она наврала бы, конечно, с три короба. Но Овчарка только вздохнула и сказала:
- Да, это были мы.
- Обманом к паломникам пристать! Да, наверное, вы из этих грязных женщин, которые в грехе живут друг с другом. И я вас сюда, в скит, привез, к преподобной Ефросинье! Куда матушка Мария только смотрит!
"Матушка Мария, наверное, та женщина из-за свечного ящика. Эх, будь я пробивная, как Груша, - подумала Овчарка, - у меня б жизнь была другая. Наглость - второе счастье, не зря говорят".
Отец Панкратий разбушевался не на шутку, и Овчарка тоже начинала злиться. Она была из тех людей, которых трудно раскачать, зато когда они разойдутся, то хоть святых выноси. Отец Панкратий продолжал орать и даже сделал такое движение, будто бы хотел замахнуться на Вассу. Овчарка среагировала сразу. Прыгнула вперед и зашипела:
- Только тронь меня или ее! А еще святошей называешься! Да я тебе все кости переломаю. Поглядим, срастутся они у тебя быстрее, чем у какого-нибудь грешника или нет! Я вот, честное слово, никогда не была лесбиянкой, но сейчас я б с удовольствием ею стала, только чтобы тебя позлить! Тогда бы ты точно в драку полез и я бы тебе разбила нос, как моему отцу, которого я, кстати, побила тоже за дело, потому что он мерзавец. Бросил меня маленькой! Вот ты в монастыре живешь. Молитвы вот бормотать, да старух на остров возить, да лесбиянок осуждать - не велика заслуга. Что ты, кроме этого, умеешь? Вот возьми, женись, роди детей да вырасти их, одевай их, корми так, чтобы они тебе потом "спасибо" сказали и за тобой ходили, когда ты обезножишь! Вот это и будет святость. Жить здесь и никого не любить - чего проще! Вот полюбить попробуй - это тот еще труд. Это тебе не поститься и поклоны бить! Кстати, матушку Марию винить нечего. Мы тут виноваты, и больше никто.
Видимо, отец Панкратий решил, что с такими закоренелыми грешницами и говорить не стоит, и помчался к монастырю, как скорый поезд. Паломница побежала за ним, как верная собачка, а Овчарка крикнула им вслед:
- И хватит нам о наших грехах говорить, мы о них и так знаем больше тебя! О своих подумай лучше!
- Да-а, - протянула Васса, - приехали.
- Послушай, - сказала Овчарка, - ну их всех в баню. Мне неохота в этот скит переть. Теперь что притворяйся, что не притворяйся, все равно раскусили нас. Вон стог стоит. Пойдем и посидим там, пока эти бегают по острову с высунутыми языками.
И они пошли к стогу и, цепляясь за веревки, которыми были перевязаны вязанки с сеном, взобрались на самый верх. Овчарка поглядела на удаляющуюся черную фигуру отца Панкратия и рассмеялась.
- Да, - сказала она, - мы, по крайней мере, если и притворяемся, то редко. А от притворства бывают несчастными чаще всего те, кто все время это делает, - они и есть самые несчастные.
- А кто обещал, что все как по маслу будет? - сказала Васса. - Он теперь нас из монастыря будет поганой метлой гнать всякий раз, как мы там появимся.
- Фига. Ты забыла, что монастырь принадлежит еще и музею. Паломники, конечно, входят туда бесплатно? Но монахи не могут прогнать тех, кто купил входной билет на посещение территории музейного комплекса Бабьего острова. Монахи не будут ссориться с музеем - у них своих дел хватает, - сказала Овчарка, посасывая соломинку.
Васса увидела грязный лист картона. На нем еще можно было прочесть надпись, размытую дождем.
- "Без благословения сено не брать", - прочитала Васса.
- А мы и не берем, мы просто сидим. Послушай, Васса, может, конечно, этот и спихнул Шуру.
Но я в этом сомневаюсь. Он языком только молоть мастер. Хочет стать великим святым. А вот эта женщина странная какая-то. Я думала, немая, а она говорить может. Вид у нее болезненный, под глазами круги.
- Это у нее от голода. Когда на диете сидишь, и то плохое настроение. А она, похоже, вообще святым духом питается, - ответила Васса.
- Кто ее знает, отчего она такая. Ты видела, как она рухнула?
- Да. И между прочем, прямо после твоих слов про Шуру. Может, это совпадение, а может, и нет. А вдруг они ее на пару? Вон она как за ним бегает, парочка, гусь и гагарочка.
- В общем, с Панкратием мне более-менее все ясно. Вот эту бабу бы разъяснить.
Когда паломники потянулись обратно к берегу, где ждал катер, подруги присоединились к ним. Видимо, что-то им отец Панкратий наговорил, потому что все старушки перешептывались и никто не хотел идти рядом с подругами.
- Ну и ябеда же этот святоша, - сказала Овчарка Вассе громко. - Послушай, а он не очень обидится, если я здесь, на острове, пописаю?
- Овчарка, потише, - взмолилась Васса, - чего ты их злишь?
- А мне так больше нравится. Что хочу, то и говорю. Посмотрю, как мне кто-нибудь попробует рот заткнуть!
Но паломники решили, видимо, не связываться с Овчаркой. Подруги снова отстали из-за усталости. Когда на пути попался храм, паломники уже битком в него набились. Но как только в него зашли подоспевшие Васса с Овчаркой, они валом повалили наружу. Овчарка смеялась до упаду, Васса чувствовала себя очень неуютно. На катере, едва подруги спустились в нижнюю каюту, все паломники скопом моментально покинули ее. Овчарка пожала плечами:
- Ну и пусть ютятся в нижней каюте или мерзнут на палубе, если они такие пустоголовые сплетники. Видела, как они на нас глядели? Будь их воля, точно бы в море сбросили.
Подруги перекусили и улеглись поспать на жестких лавочках.
- Маме расскажу, как мы подверглись религиозным гонениям, - сказала Овчарка, потягиваясь, - то-то посмеется!
Как только катер причалил, паломники понеслись с пирса так, точно судно было зачумленное. Так что встречавшая подруг Дереза даже от них шарахнулась.
- Во как нас перепугались, - хохотала Овчарка.
- Да нет, - отозвалась Васса, - это они боятся на вечернюю службу опоздать. Уже без пяти шесть.
- А-а, - разочарованно протянула Овчарка, - и как у них сил хватает, ума не приложу. У меня ноги жутко болят. Та еще поездочка. Только, боюсь, шансов поговорить с этой парочкой больше не будет. Они от нас как от прокаженных бегать станут.
На пирсе подруги разделились. Васса пошла домой, а Овчарка - в магазин за едой. В общем-то магазин был только поводом. Овчарка решила позвонить матери. Она купила кое-какой еды и достала мобильник. Но тот, непонятно почему, отключился. Кода включения Овчарка не помнила, он был записан в блокноте для умных мыслей, а блокнот лежал дома. Тогда Овчарка зашагала к почте. Консервные банки, валяющиеся в траве, блестели на солнце. По дороге Овчарка раздумала звонить и решила идти обратно. Потом подумала, что позвонить все-таки надо. Потом она еще минут десять сидела на крыльце почты и мысленно обзывала себя дерьмом в проруби. Так и ушла не позвонив. Вассе она, конечно, не призналась, что целый час кругами ходила вокруг почты. А то, как всегда, начнет совестить.
Старуха хозяйка сказала, что с козой сладу не стало - жует да жует белье, вывешенное на просушку. Уже она гоняла-гоняла ее из палисадника веткой и веником - а толку никакого.
- Жутко упрямая коза, - сказала Васса, - вроде как ее хозяйка.
Овчарка рассердилась:
- Я - не ее хозяйка. А ее хозяйки я не знаю, может, она и вправду упрямая.
Утро принесло мрачные новости. На Куприяновой губе нашли утопленника. Овчарка с Вассой завтракали, как всегда, в столовой и слушали разговоры.
- Народу-то сегодня набилось, - заметила Овчарка, кивая на зальчик, - еле мы два места нашли, даже странно.
- Известие о трупе всем аппетита прибавило, - отозвалась Васса.
До них долетали обрывки разговоров:
- А труп-то, говорят, весь зеленый…
- Ага, сказали, взять ни за что нельзя - в руках разваливается…
- Женщина… Сама утопилась, наверное.
- Да нет, сказали, мужчина…
- Мужчины-то не топятся…
- Вот тебе и тихий-мирный островок…
- И Балашову это совсем ни к чему…
- Балашов - это местный начальник администрации, - сказала Овчарка. - Да, ему этого не надо, всех туристов такое распугает.
После завтрака по пути домой они заметили Грушу. Она сидела на деревянном крыльце ментовки и увлеченно стучала по кнопкам ноутбука.
- Приветик, - сказала Овчарка, подходя, - что новенького?
Груша недовольно покосилась на Овчарку, пожала плечами и пробурчала что-то невразумительное, не отрываясь от экрана.
- Да ты не бойся - ты же меня знаешь. Я не пишу статьи о секте каннибалов из Ясенева и о том, как отчим сорок лет подряд насиловал ребенка.
- Из Бибирева, - буркнула Груша.
- Что?
- Я говорю, что секта каннибалов была из Бибирева.
- Да хоть из Митина, все равно я этим не занимаюсь, и я тебе не конкурент. Ты у нас профессионал, мне в эту область нечего и соваться. Что, уже опознали утопленницу?
- Какое там опознали! Там будто желе на берегу лежало. Ну, кое-что разобрать можно. Да мне никто ничего и не говорил, все, что знаю, так это то, что сама видела. Этот здешний ментовской капитан выпендривается, как будто он депутат какой-нибудь. Тут завтра знаешь что твориться будет? Понаедут отовсюду. Все-таки Каретную убили, а не кого-то. Надо успеть снять сливки.
- А ты откуда знаешь, что Каретную?
Груша закрыла ноутбук и впервые подняла глаза на Овчарку:
- Я не слепая. Я с самого поезда с нее глаз не спускала. Одежда ее. Бабу с катера спихнули, это как пить дать. На острове я ее не видела, у меня привычка такая - все вокруг замечать. Из этого дельца столько выжать можно - не в сказке сказать. А тем более видно - Балашов команду дал, чтоб и слуха не было даже, что тут мокрухой пахнет. С такими бабками может распрощаться. Он и велел ментам так все сделать, чтобы косило под несчастный случай. Может, выпила баба. Поскользнулась, да и за борт. А я сама видела - у нее руки все синие.
- Да мало ли что у трупа синее… - заметила Овчарка, - тем более что он лежалый.
- Ты сама сказала, что я профессионал. Я столько трупов видела. Ты живых столько не видела, сколько я жмуриков. Вот недавно ездила. Пожар в Жулебине, вся квартира подчистую выгорела. В туалете женщина обгорелая, видно, сама туда забралась от дыма подальше. А руки черные у нее, у мертвой. Все думали - копоть это. А выяснилось, что прижизненная травма и бабу ту собутыльник порюхал из соседнего подъезда, а потом квартиру поджег. Ну вот, я на этого капитана наседаю, нет ли вероятности, что Шуру замочили. Он как заорет: "Ты что, хочешь, чтобы меня Балашов со свету сжил? У меня один зарезанный и так есть!" Вот какое дело. Это мне на руку - власти ради бабла преступление замалчивают. Да из этого можно грандиозный материальчик сделать, на несколько разворотов. Короче, мне никто сейчас никакой информации не дает. Пишу о том, что видела.
- По-моему, только так и стоит писать, - заметила Овчарка.
- Стоит, но надо все время правильно расставлять акценты, чтоб людям было интересней. Мне менты скажут: киллер дважды выстрелил в бизнесмена, а я пишу: бизнесмен, изрешеченный пулями, был найден своей невестой на площадке третьего этажа в луже крови. Или, к примеру, скажут, что собутыльники еще и глумились над трупом убитого приятеля. А я пишу: окосевшие бомжи расчленили труп и даже подумывали поджарить куски мяса убитого, потому что закуска у них вся вышла.
- Ну и работка же у тебя, - сказала Овчарка, - хорошо, мы поели уже, а то что-то напрочь от таких речей аппетит пропадает.
- А ты как думала. Это ты сидишь себе в теплой сухой редакции сытая и довольная, и тебя от слова "труп" мутит. У нас слабонервных не держат.
Овчарка открыла рот, чтобы сказать, что совсем недавно она уже видела труп той же Шуры, и очень близко, и никакая она не слабонервная, но решила, что пусть ее лучше Груша считает лохушкой, безопасной для ее сенсации. Еще Груша рассказала о добытом ею списке того, что на трупе было надето и какие вещи обнаружили рядом. Она даже дала Овчарке почитать бумажку. Там упоминались белый костюм с вышивкой, нижнее белье, коричневые ботинки "Гуччи" и такого же цвета кожаный пояс, золотой медальон на шее, золотое же кольцо с платиной и даже плеер.
Ни серебряного карандаша, ни органайзера на этот раз не было. Вероятно, их унесло водой. Жалко, что их нет. И еще жальче, что она тогда не смогла отстегнуть органайзер от цепочки и унести с собой! - подумала Овчарка.
- Еще должен быть красный плед, она в нем тогда сидела на корабле. Но его, видно, унесло, - сказала Груша.
Васса и Овчарка многозначительно переглянулись.
- Вы, девочки, ничего особенного на корабле тогда не видели? - спросила Груша.
Овчарка поняла, что Груша ничего не стала бы выкладывать им, если бы не рассчитывала получить от них какую-либо информацию.
- Не знаю, - сказала Овчарка, - я все время в каюте сидела. Только когда уже подплывали, меня замутило и я наружу вышла. На корме я и не была. Я вообще думала, что Шура на берег сошла, как все. Мне, правда, тогда по фигу все было - очень уж скверно я себя чувствовала.
- Полностью согласна с предыдущим оратором, - заявила Васса, - я тоже сидела внутри, а потом вышла вместе с Овчаркой, когда ей нехорошо сделалось.
- Ясно. Придется всех, кто тогда был на катере, опросить. - И Груша вновь застучала по кнопкам, а подруги пошли своей дорогой.
- Хорошо мы лохов разыграли, - заметила Овчарка, - эта Груша - девка настырная.
- Зато у нас преимущество перед ней, - ответила Васса, - мы начали раньше и почти всех опросили.
- Да, кроме монаха и этой бабы в платке.
Овчарка уже привыкла жить на острове. Она заметила, что уже на второй день пребывания она стала говорить так же, как местные: "У нас на Бабьем".
- Здорово было бы остаться тут насовсем, - сказала Овчарка, пока они с Вассой шли по дороге, по очереди пиная круглый камушек.
- И что бы мы тут делали?
- Ну, не знаю. Бросили бы интеллектуальный труд и стали бы работать физически. Как Лев Толстой. Открыли бы козью ферму.
- Да кому она здесь нужна! Тут у всех свои козы.
- Ну, еще чем-нибудь бы занялись. Не хочу я обратно в Москву. Знаешь, эта наша Москва - странное место. Всего только на неделю из нее уедешь, потом вернешься и сама себе начинаешь казаться какой-то деревенщиной и отсталой. Как будто за неделю в ней все поменялось - люди, мода.
- Ага, я тоже замечала, - согласилась Васса, - здесь, конечно, летом хорошо, нет слов. А вот зима придет, море замерзнет, все туристы и паломники исчезнут, все заметет. Светло - три часа в сутки, вода в колонке, а до колонки идти с километр. Пока писаешь в сортире, и то закоченеешь.
- Да, - вздохнула Овчарка, - если б не перспектива всю оставшуюся жизнь мыться из ковшика над тазиком, я бы осталась. Пыталась вот на днях над дыркой во дворе помыться. Так я туда майку уронила. Если бы не это все, перевезла бы сюда мать. А ты - Катьку.
- Да, - сказала Васса, - вот я все думаю: приеду, все опять и навалится. Вся эта поездка - только так, отсрочка.
- Так, Васса, я же тебе велела отдыхать и ни о чем не думать. Я все тебе помогу уладить, я же обещала. Я наизнанку вывернусь, но Катька с тобой останется. Чего этот твой к ней привязался? Зачем она ему, а?
- Это ж ясно. Чтобы мне больней сделать.
- Ну и сука. И почему все мужики такие суки? Знаешь, зачем они живут? Какая у них цель в жизни? Вот каждый утром просыпается и думает, что бы ему такое сделать, чтоб нам стало еще хуже, чем сейчас. Так и лесбиянкой недолго стать, честное пионерское! А знаешь, у меня недавно странное чувство такое было. Там, на горе с маяком, на смотровой площадке. Смотрю я вокруг, такой простор! И я подумала: как жаль, что я не девственница. Вот честное слово - хотелось снова девушкой быть, где-нибудь жить тут на отшибе, чтобы людей пореже видеть. Собаку завести, кошку, лошадь.
- Да, ведь коза у тебя уже есть, - сострила Васса, - а что, очень все просто: едешь в Москву, в клинике тебя опять делают девушкой, продаешь квартиру и едешь сюда.
- Не смешно, Васса. Это только все на словах просто. Ты же знаешь, что я о другом.
И Овчарка так сильно поддала ногой камешек, что он улетел в придорожные кусты.
- Да я поняла, Овчарка. Так просто, чтоб тебя отвлечь, сказала.
Когда они вернулись домой, то увидели, что на крыльце примостилась неразлучная парочка - отец Панкратий и женщина в платке.
- Вспомнишь дураков, они и появятся, - шепнула Овчарка Вассе, - чего это им надо тут? Наверное, хотят устроить суд инквизиции.
Вид у Панкратия и женщины был виноватый. Отец Панкратий то краснел, то бледнел. Он рассказал Овчарке, что его духовный отец, старец из монастыря, приказал ему идти и просить у Овчарки прощения.
- Он сказал: "Иди и помоги ей, чем можешь. Попросит что-нибудь рассказать - расскажешь ей как на духу". То же он и Кире сказал. А Юрик еще нам крикнул: мол, не поможете, не возвращайтесь - побью.
Так Овчарка узнала, что женщину в платке звали Кирой.
"Ну и выволочку старец ему устроил, - подумала Овчарка, - ишь как хвост поджал. Помогает мне этот старец, хотя меня и не знает. Почему? Я ведь и неверующая даже. И Юрик молодец - не забывает меня".
Овчарка уселась на ступеньки и сказала:
- Мне от вас ничего и не нужно. Я-то вас прощаю. Только трудно вам найти будет всех людей, которым вы нахамили за всю свою жизнь, и у них попросить прощения. Монаху таким флюгером быть не положено, я так думаю. То вы нормальный, то хамите всем. Если бы я верила в чудеса, то сказала бы, что вы демоном одержимый. Вы мне только расскажите все, что знаете о Шуре Каретной, с которой мы вместе плыли на остров. И Кира пусть расскажет. А потом идите, куда хотите, и уверены будьте, что все, что вам старец наказал, вы выполнили.
Дереза подошла к Овчарке и легла у нее в ногах, как верная собака. Овчарка расспрашивала отца Панкратия, почесывая ей уши.
- Вы Шуру Каретную знали?
- Я ее живую только на катере и видел. Откуда я ее знаю, так сразу и не скажешь - я телевизор не смотрю, это дьявола оружие. Только один раз как-то у прихожан видел ее в этой возмутительной передаче. Так что когда на причале ее увидел, тут же узнал.