Большинство могил выглядело скромно. Только деревянный шестиконечный крест с жестяной табличкой или небольшая плита, из экономии чаще всего одна на несколько покойников, с маленьким цветником, где рос мох и танцующие березки. Попалась, правда, им могила какого-то братка - настоящий белоснежный мавзолей, где вполне можно было жить. На широкой черной плите подруги увидели изображение покойного. Он сидел на переднем сиденье своего джипа с открытой дверцей. Ограда, выполненная из белого камня, была украшена картинками, эдакими сценками из жизни умершего. Под каждой имелась поясняющая надпись.
Овчарка наклонилась и прочла: "Бык мочит люберецких".
- Что ж, - заметила Васса, - судя по картинкам, теперь Быка поджаривают на сковородке. И не откупиться ему даже любимой тачкой. Странно здесь выглядит эта могила, да?
- Ага. Как будто в Москву ненадолго вернулись. Наверное, жизнь у братка была беспокойная, он и захотел лежать где-нибудь в тихом красивом месте. Ой, Васса, мы на чьей-то могиле стоим!
- Какая же это могила?
- Конечно, могила, видишь, холмик. Просто заброшенная, неогороженная. Сойди.
Овчарка убрала с безымянной могилы какие-то засохшие ветки, тихо сказала:
- Извините, не разглядели.
- Пошли, Овчарка. Если ты тут будешь со всеми покойниками подряд болтать, мы часовни никогда не найдем.
- Я не болтала, я извинилась, - возразила Овчарка.
- Ему или ей в любом случае давно все равно.
- А я уверена, что они все чувствуют. И ему, тому, кто здесь, конечно, обидно, что про него все забыли, да еще кто-то по нему ходит.
- Пошли обратно на тропу, Овчарка, хватит шляться между могил. Господи, какое же оно огромное, это кладбище. Просто остров мертвых. Дай мне твою "мыльницу", Овчарка. Вряд ли что-то получится в этой полутьме, но попробовать надо.
Вышла луна, расплывчатая, чуть розовая из-за недавнего заката.
- Жутко, - прошептала Овчарка.
- Сама сюда рвалась. Тебя хлебом не корми, дай только по кладбищу пошататься ночью, и плевать, что только вчера тебя пытались убить. Ты у нас любишь могилы, погляди вон вперед.
Овчарка с Вассой подошли к старинному надгробию. Каменный ангел с отбитым носом, рыдая, обнимал погребальную урну.
- Васса…
- Что?
- Я знаешь что вспомнила… читала в одной книжке… - зашептала Овчарка. - В древности у каких-то там народов всегда после смерти царя какого-нибудь или царицы устраивали погребальные игры. Считалось, что покойник приходит и смотрит на них, а потом уже в царство мертвых отправляется. И вот на этих играх все соревнуются. А победитель знаешь какой получает приз?
- Ну?
- Его убивают и кладут в ту же могилу, что и царя. И все соревнуются, из кожи вон лезут, чтобы победить, представляешь! А мне вот сейчас пришло в голову. Каретная умерла, а мы все: ты, я, мой отец и все, кого мы еще подозреваем, и тот, кто убил, - играем сейчас в эти погребальные игры, а Шура спокойно так смотрит на наши дрязги сверху.
- Что ж, тогда надеюсь, что мы победим и не умрем. Погляди, Овчарка, вон, кажется, часовня.
По-прежнему держась за руки, подруги подошли ближе.
- Да, точно, она, - сказала Овчарка, - исписана от фундамента до крыши.
"Господи, сделай так, чтобы я каждое утро своей жизни просыпалась вместе с Леной. Оля", - прочитала она.
"Богородица, дай здоровья рабе Божией Наталии, она не будет с этой минуты больше грешить".
"Боже, помилуй моего мужа - воина Александра, сбереги его на войне и дай здоровья младенцу Анастасии, 1996-й год, июнь".
- Овчарка, сколько времени?
- Без пяти двенадцать.
- Тихо…
- Ты чего?
- Там кто-то ходит, Овчарка. Точно тебе говорю. Ветками хрустит.
- Где? Ничего не слышу. Хватит меня пугать, Васса, я уже свою вину осознала. Еще скажи, что гроб с покойничком летает над крестами, а вдоль дороги мертвые с косами сто…
Тут из-за кустов боярышника, что росли за часовней, раздался какой-то удушаемый всхрап, а потом кто-то завыл, как мучимый в аду грешник. Васса инстинктивно заслонила собой Овчарку. Овчарка ее отпихнула, схватила приличный булыжник и запустила им в кусты со словами:
- А ну хватит шутки шутить! Нас на понт не возьмешь! Пошел вон, скотина!
Камень поломал несколько веток, а из куста выскочили два худых кота и бросились наутек.
- Господи, ну и выли же они. Мне и в голову не пришло, что это коты сцепились, - сказала Васса и вытерла лоб, - и откуда они тут взялись?
- Этого добра везде хватает. Привез кто-нибудь в лодке пару, они и расплодились.
- Что же они тут едят?
- Рыбу тухлую, морем выброшенную, мышей ловят, наверное. Время, Васса.
Овчарка взглянула на часы - без двух минут.
- Давай пока желания напишем. Ты не знаешь, одно можно писать или несколько?
- Люди несколько пишут, вон как про воина Александра и младенца Анастасию.
- Что ж, и я напишу несколько, не тащиться же сюда еще раз. Дай ручку, Васса.
- У меня нет.
- Как нет?
- Так. Нет, и все.
- Приплыли!
- Вечно ты на меня надеешься, - заметила Васса, - надо на свою голову рассчитывать, а не на чужую.
- Хватит препираться, Васса! Одна минута осталась, надо что-то делать.
- Вон сколько одуванчиков, напишем их соком.
Подруги стали рвать одуванчики. Овчарка обошла часовню, отыскала чистое место на стене и стала писать. Васса выводила свое желание у входа в часовню, у старой кованой решетки, запертой на большой амбарный замок.
Овчарка написала: "Господи, хочу, чтобы я, мама, Васса и ее Катька - все мы были здоровы. И еще чтобы Васса развелась, и чтобы Катька с ней осталась, и вышла бы Васса замуж за хорошего человека. И чтобы мой отец захотел еще раз встретиться со мной".
Потом Овчарка подумала и приписала: "… И обещаю не то чтобы не грешить совсем, но делать это как можно реже".
Дописав, Овчарка расстроилась, увидев, что слов, выведенных одуванчиковым соком, почти не разобрать. Она сказала об этом Вассе. Подруга ответила:
- Я ничего своего тоже не могу прочесть. Но мы-то ведь не для людей пишем, а для Бога. А он разберет любой почерк, в какой угодно темноте. Иди сюда, Овчарка, сейчас узнаем о своем будущем. Хотя я и уверена, что все это ерунда.
Они встали рядышком, спиной к решетке.
- А что надо делать? - спросила Овчарка. - Какой-то про себя вопрос задать?
- Понятия не имею. Прежде всего не трещи, Овчарка.
Овчарка стояла, стояла у решетки, пока не заскучала. Она даже закрыла на минутку глаза, чтобы сосредоточиться на своем будущем. Но мешали всякие посторонние мысли и звуки. Где-то далеко коты опять затеяли свалку, море шумно вздыхало у берега. Овчарка открыла глаза, когда об ее висок со всего хода врезался серый ночной мотылек. Мотылек упал в траву, потом влез неторопливо на лист одуванчика, потоптался там и полетел дальше.
Овчарка вздохнула.
"Что же, у меня и будущего, что ли, нету никакого? - подумала она. - Нет, наверное, есть. Все дело в том, что я не умею сосредотачиваться".
Овчарка поглядела на Вассу. Васса стояла крепко зажмурившись, можно было подумать, что подруга спит стоя. Вдруг Васса охнула и схватилась за голову обеими руками.
- Что с тобой? - перепугалась Овчарка.
- Что-то голова заболела. Да так резко, неожиданно. Давай выбираться отсюда.
Подруги, никуда больше не сворачивая, вернулись к морю. Спихнули лодку на воду. Огни Бабьего, казалось, были совсем близко. Море, черное, будто покрытое нефтью, успокоилось. Овчарка гребла до самого берега. Бабий, такой освещенный, большой, безопасный, все приближался, темный Успенский удалялся. Овчарка гребла все быстрее, словно остров-кладбище мог сорваться с места и погнаться за их лодочкой. Васса сидела на корме, опустив руку в воду. Иногда она вынимала руку и как бы гладила море. Васса крепко задумалась, это было видно.
- Чушь это все, конечно, - заговорила Овчарка, когда показался причал, - нечего было и ездить. Будущее… Что ж, каким оно будет, таким и будет.
- Нет, не чушь, - отозвалась Васса.
- Так ты что-то увидела?
- Не знаю. Даже не увидела. Но мне почему-то вдруг стало так страшно и холодно. Будто я прыгнула в студеное море, и оно везде, подо мной, над головой… А внизу чернота, и никого вокруг. Хрень это все, Овчарка. У меня из-за этих котов нервы разгулялись. Развела страхи на пустом месте, да?
Овчарка увидела, что Васса растерянна и перепугана, и сказала:
- Не бери в голову. Я так вообще ничего не видела. Не означает же это, что у меня нет будущего. Я ведь помирать не собираюсь. Слава богу, причал.
Мужик-катерщик притянул их лодку багром, подруги вылезли. После такого длинного плавания ступать по твердой земле было как-то странно. Васса шла молча до самого дома. Она умылась, легла на свою кровать и, кажется, сразу уснула.
Через несколько часов Васса с трудом расталкивала Овчарку.
- Вставай! Уже полчетвертого.
- А почему темно? - удивилась Овчарка, которая все напрочь забыла во сне.
- Потому что сейчас полчетвертого ночи, а не дня. Нам на остров надо.
Овчарка все вспомнила, с трудом разлепила глаза и поплелась на кухню. Васса предложила ей кашу быстрого приготовления. Однако Овчарке есть не хотелось - только спать. Она выпила кофе, но ей легче от него не стало. Васса сновала по кухне. Она приготовила бутерброды, завернула их в пакет, достала из сумки пачку печенья, оставшуюся еще с Москвы, заварила в термосе чаю на дорогу - ведь им предстояло пробыть на Мефодиевском острове весь день. Потом они потеплей оделись и пошли на причал. Овчарка тащилась, отстав от Вассы и спросонья спотыкаясь.
- Овчарка, проснись и приготовься притворяться! - приказала Васса.
- Есть, шеф, - сказала Овчарка, зевнула и оглядела темную бухту.
В поселке не горел ни один фонарь, непонятно почему. Только в монастыре прожекторами были красиво подсвечены купола главного собора. На причале уже толпились паломники. Отец Панкратий тоже был там, уткнувшись в список экскурсантов, и женщина, которая ехала с ним на Бабий остров, стояла рядом. Все прошло без сучка без задоринки. Отец Панкратий даже на них не взглянул. Подруги назвали свои фамилии, отец Панкратий поставил две галочки в своем списке. Васса и Овчарка по трапу прошли на катер. Когда все погрузились и судно отошло от причала, Овчарка подмигнула Вассе: ну вот, мол, дело сделано.
Катер обогнул Бабий остров и долго шел вдоль берега. Овчарка спустилась в нижнюю каюту и заснула на лавке, положив под голову пакет с едой. Море было спокойно, и ее ничуть не мутило на этот раз. Васса осталась на палубе. Всю дорогу паломники пели акафисты. В основном на остров ехали пожилые старушки, которые надеялись, что матушка Ефросинья избавит их от хвори. Они все время говорили о своих недугах, делились друг с другом рецептами постных блюд и спорили, чей духовный отец лучше.
Давно проснувшаяся Овчарка загрустила. Они с Вассой вышли на палубу и устроились на носу "Святителя Николая". Ветерок дул несильный, но студеный, как теркой прохаживался по лицу. Овчарка пониже надвинула свою шапочку-чеченку и покрепче затянула завязки капюшона.
- Где же этот остров? - сказала Овчарка. - Уже больше трех часов плывем.
- Скажи спасибо, тебя матросы не слышат, - рассмеялась Васса, которой ветер разрумянил докрасна щеки и нос, - они бы обиделись и, уж конечно, тебя поправили бы, сказали: "Не плывем, а идем, плавает кое-что другое".
- Сегодня море как топленое молоко, - заметила Овчарка, - так бы и спустила на веревочке кружку и напилась. А перед "Лорелеей" оно было как адская смола, черное, а когда мы только приехали и вышли поутру из "Поплавка" - серебряное.
Когда они подошли к острову, оказалось, что катер не может близко подойти к нему из-за подводных скал, и паломников в четыре захода перевезли на берег в лодке.
На берегу отец Панкратий собрал паломников и предупредил, что все желающие попасть в дальний скит должны будут идти очень быстро, чтобы успеть вернуться на Бабий остров к вечерней службе. Если кто слаб ногами, тот пусть посетит ближний скит и ждет потом остальных на берегу. Оставаться никто не пожелал, все хотели в дальний скит. И они пошли в глубь острова по очень грязной дороге. Кое-где были набросаны в грязь доски и деревянные какие-то сваи с железными скобами, об одну из которых Овчарка разорвала себе ботинок. Это немного испортило ей настроение. Но потом она повеселела. Овчарка всегда любила собирать грибы, но в Подмосковье она их почти не находила из-за своих близоруких глаз. Но здешние северные грибы не заметил бы только слепой - такие они были огромные. Некоторые поговаривали, что это оттого, что при совке неподалеку от острова устроили небольшой ядерный взрыв. Но мало кто в это верил.
Овчарка, идя по тропинке, вдруг замечала очередную большую рыжую шляпку подосиновика и бросалась за ним в мокрую от росы траву. Она складывала грибы в их пакет с едой, несмотря на ворчание Вассы. Паломники смотрели на Овчарку с укором - время было душой готовиться к поклонению мощам, а не собирать грибы. Когда Овчарка опять было кинулась за очередным грибом-великаном, Васса схватила ее за рукав:
- Прекрати, ты что, не видишь, как все на тебя смотрят!
Овчарка вздохнула и пошла дальше, жалея о грибе. Так они прошли не менее пяти километров. Овчарка с Вассой, которые сначала шли впереди всех, подустали и скоро плелись почти уже позади всех. Столетние старухи топали бодро, как застоявшиеся жеребцы.
- Кто бы мог подумать, что в этих постящихся старушках столько сил, - пыхтела Овчарка, - там в дальнем скиту всех, наверное, бесплатно мясом кормят, вот они и бегут.
В конце концов Овчарка уселась на придорожный валун, подстелив свою шапочку. Васса села рядом. Мимо них промаршировали отставшие старушки, которых подгонял отец Панкратий. Одна из них поглядела на подруг удивленно:
- Что это вы уселись?
- Устали, - ответила Овчарка.
- И надо устать, чтоб матушка Ефросинья видела, как вы хотите к ней поскорее попасть, и ваши молитвы услышала.
Овчарка стала раздражаться.
- Раз она действительно святая, то услышит наши молитвы и отсюда, - ответила она.
- И не стыдно, пожилые идут, а из вас уже и дух вон.
- Не стыдно, - буркнула Овчарка, разозлилась и только приготовилась нагрубить старухе, как отец Панкратий поравнялся с ними и поглядел на Овчарку так, что она поежилась. Она вскочила, Васса за ней.
Они пошли рядом с отцом Панкратием, стараясь не отставать. Овчарка все выбирала удобный момент, чтобы заговорить с ним. Отец Панкратий рассказывал о здешнем чуде - крестообразной березе, а старушки задавали ему вопросы.
"Чтоб она пропала, береза эта. Ну, крестом, так по мне, хоть кругом", - думала Овчарка.
Наконец старушки ушли вперед. Так что замыкали экскурсию только отец Панкратий, женщина, с которой он ехал тогда на "Святителе Николае", Овчарка и Васса. Они из леса вышли на поле, где стоял большой мокрый стог. Васса и Овчарка по очереди попили из термоса и предложили чаю своим попутчикам. Женщина отказалась, покачав головой. Овчарка уже сомневалась в том, что она может говорить. Женщина смотрела себе под ноги угрюмыми глазами, как можно ниже натянув на лицо темный платок. Отец же Панкратий с явным удовольствием выпил две пластмассовые чашечки чаю и поблагодарил. Разговор все не получался. Овчарка не знала, как надо говорить с попами. Наконец Овчарка, подумав, что, может, стоит начать с погоды, сказала:
- А какой был тайфун ужасный, правда? Хорошо, что прошел мимо нас.
Отец Панкратий с ней согласился. Но тут же он прямо на глазах изменился. Он размахивал руками и брызгал слюной от возмущения - как можно было пустить в монастырь этих развратниц, которые живут в противоестественном, блудном грехе.
- Но в храм-то их не пустили, - возразила Овчарка, - все же сидели в хозяйственном помещении, это не так уж и страшно.
- Страшно! - злился отец Панкратий. - Сегодня они в хозпомещении, завтра они в храме совокупляться будут!
- Но их могло всех смыть в воду вместе с домами, - возразила Васса.
- Смыло бы, очистил бы землю Господь от них, для всех благо было бы!
- Сомнительно, - сказала Овчарка, - я вот маленькой как-то в деревню к бабушке поехала. У нее была настоящая русская печь, и там жили тараканы. Они везде ползали, а однажды один залез ко мне в кровать. А я их так боялась - маленькая все-таки. И вот я давай визжать. Бабушка пришла, говорит: "Что ты кричишь, раз их Бог создал, значит, нужны они. Они тоже жить хотят. Погляди - он сам тебя испугался". Вот я тоже так думаю, как бабушка.
Однако отец Панкратий все не мог успокоиться, не слушал никаких Овчаркиных доводов и злился еще пуще прежнего. Он говорил о том, что теперь есть нужда в воинах Христовых, которые будут приводить грешников к раскаянию не словом, а силой. Что дьявол теперь так силен, что против него надо бороться с оружием в руках.
Васса пихнула Овчарку в бок и шепнула ей, чтобы она замолчала - его все равно не переделать. Они миновали поле и снова пошли лесом, вдоль пруда с кувшинками. Пруд Овчарке так понравился, что она попросила Вассу сфотографировать ее "мыльницей" на бережке. Васса сделала несколько снимков.
- Очень хорошо, - сказала она, - прямо Аленушка.
Когда они бегом догнали отца Панкратия, оказалось, что он все еще ругается, а его спутница его слушает по-прежнему молча. Овчарка не выдержала и сказала громко:
- А злиться - грех.
На это отец Панкратий разразился очередной обличительной речью. Когда он на минутку умолк, она спросила его:
- А вот если бы вам надо было только пальцами щелкнуть и тогда все эти женщины исчезли бы с острова, взяли бы и пропали, вы бы так сделали?
Отец Панкратий ответил, что конечно бы так и сделал.
- Но ведь это получается убийство, разве не так? - спросила Овчарка.
- Я такой грех на душу возьму, чтобы другие люди в грех введены не были. Если своей душой надо для их спасения пожертвовать, я это сделаю.
Некоторое время все молча шагали по грязи. В двухстах метрах от скита дорога стала подниматься на холм. Когда они взобрались наверх, Овчарка увидела большую долину с пестрыми лугами и прочих паломников, цепочкой растянувшихся впереди. Наверное, от такой картины отец Панкратий немного остыл. Скоро он совсем спокойно рассказывал своей молчаливой спутнице и подругам о том, что иноки, которые поступали в скит, привозили из своих родных мест семена трав и сеяли их на этих лугах. Овчарка набрала букетик незабудок и пристроила их за отворот своей шапочки-чеченки. И вот, когда не более ста шагов осталось до скита - большой ободранной каменной церкви и деревянного двухэтажного корпуса, Овчарка решила, что пора спросить напрямую, и сказала отцу Панкратию:
- А вы не слышали про Шуру Каретную, это такая скандальная телеведущая, она сюда недавно приехала? И даже, по-моему, на одном катере с вами?
- Нет, не слышал. Я каждую блудницу знать не обязан.
- Ну как же, она еще в красном пледе сидела…