После ужина, когда Генри вернулся к себе в комнату, чтобы поиграть на скрипке, Грейс занялась уборкой. Потом отправилась в спальню и достала ноутбук из кожаной сумки, в которой его обычно носила. Супруги давно договорились, что спальня будет зоной, свободной от технологий. Если, конечно, не считать CD-плейера, который Джонатан держал на тумбочке со своей стороны. В ящиках хранились сотни дисков в специальных кожаных футлярах. Все они разбиты на категории по жанрам и расставлены в алфавитном порядке по фамилиям исполнителей и названиям групп. В отличие от большинства меломанов, утверждавших, что любят "разную" музыку, но на деле слушающих исключительно рок, джаз или блюз, у Джонатана и впрямь были удивительно разносторонние вкусы. Муж мог отдать предпочтение как мелодиям аборигенов, исполняемым на диджериду, так и камерной музыке барокко или новому альбому Элисон Краусе.
Грейс не была технофобкой. Ее айфон играл большую роль в жизни всей семьи, и книгу она печатала на ноутбуке.
Однако Грейс не нравилось, когда со всех сторон на нее выливаются потоки ненужной информации – во всяком случае, дома. Конечно, совсем без них не обойтись – взять хотя бы рекламу. Даже любимое Грейс Национальное общественное радио не избежало греха, активно работая на интересы корпоративных спонсоров. Она, конечно, была не поклонницей диджериду – единственным в семье, кто мог слушать эту музыку, являлся Джонатан. Но, по крайней мере, на этих записях никто не пытался ничего продать слушателю.
И все же спальня с приглушенно-зелеными стенами, красными тюлевыми занавесками и кроватью в старинном стиле, на которой когда-то спали родители (матрас, естественно, был заменен на новый), была укрытием, где можно было просто пообщаться вживую, а не с помощью эсэмэ-сок или электронных писем. Грейс нравилось просыпаться в этой комнате, особенно когда не надо было срочно вскакивать и куда-то бежать и в спальне еще было темно. Приятно было видеть рядом костлявое плечо спящего на боку Джонатана. Еще Грейс любила просыпаться по ночам, когда Джонатан возвращался домой из больницы. Тогда она прижималась к нему и засыпала снова, в полусне так и не уверенная, действительно Джонатан пришел или ей это просто снится. И конечно, занятия любовью: музыка "REM", страсть и возможность не обжиматься по углам, будто подростки, а полноценным образом уединиться в собственной супружеской постели – вот она, привилегия взрослых людей. Когда Генри был маленьким, спал на этой самой кровати между папой и мамой. Сначала потому, что Грейс его туда укладывала – как и любая молодая мать, боялась оставлять ребенка одного даже на ночь. Потом Генри начал забираться к родителям сам. Но вскоре Джонатан настоял, что пора сыну спать в своей комнате дальше по коридору. Оформлением детской занималась Грейс, и стены украшали луна и звезды – нейтральный узор, подходящий и для мальчика, и для девочки. Сейчас, конечно, он был давно закрашен. Примерно в это же время Грейс надумала заодно переделать собственную спальню. Не считая кровати, которая ей всегда нравилась, и туалетного столика, к которому Грейс испытывала скорее противоположные чувства, но бережно хранила, потому что он принадлежал маме, все остальные старые предметы интерьера были заменены. Паркет освободили из-под слоя знакомого с детства бежевого ковролина, благодаря которому он, по крайней мере, сохранил первоначальный вид. Тогда же стены стали зелеными. Когда нанятая Грейс дизайнерша искренне ужаснулась при виде ткани, которую хозяйка выбрала для занавесок, специалистка была немедленно уволена. Грейс обратилась к швее, которая, по крайней мере, не высказывала собственного мнения. Джонатан же, когда дело касалось интерьеров, заявлял, что ему все равно – лишь бы жена была довольна.
И Грейс была довольна – и комнатой, и жизнью в целом. Более того, даже счастлива. Достаточно счастлива, чтобы брать на себя смелость учить других, как тоже стать счастливыми. Грейс никогда не была ни самой богатой, ни самой красивой, ни самой удачливой. Но иногда, совсем нечасто, Грейс все же посещали грустные, болезненные мысли о детях, которых она имела и потеряла из-за выкидышей. Случалось, рука вдруг сама собой тянулась к телефону, так Грейс хотелось позвонить Вите. Но всякий раз она себя останавливала, ощущая все те же растерянность и обиду. Она ведь так и не поняла, с чего вдруг Вита оборвала отношения. Еще Грейс по-прежнему скучала по маме. Но в целом не могла поверить, до какой степени ей посчастливилось. Эта замечательная жизнь с человеком, наделенным и умом, и редкими душевными качествами. Грейс до сих пор смотрела на него и думала, что, ищи она вторую половинку сейчас, выбрала бы только Джонатана. А их красивый умный сын! А квартира, где Грейс живет с самого детства! Здесь она была дочерью, здесь же стала женой и матерью. Жестокая правда заключалась в том, что Грейс очень повезло, не всем так улыбается счастье – взять хотя бы Малагу Альвес. Сидя у себя в спальне, на принадлежавшей родителям кровати и слыша, как сын занимается у себя в комнате, Грейс думала о ней.
Открыв ноутбук, она принялась выяснять подробности, которые уже знали все остальные. Естественно, на сайте "Таймс" не упоминалось об убийстве женщины, чей сын учился в престижной частной школе на Манхэттене. Однако на страницах "Ньюс" и "Пост" обнаружились маленькие заметки. Слова и фразы были настолько одинаковые, что казалось, обе писал один человек. В "Пост" говорилось:
"Элитная академия Реардон в Верхнем Ист-Сайде…"
Ну конечно, "академия", да еще и "элитная", – подумала Грейс.
"…потрясена убийством матери четвероклассника. По словам полиции, о кровавом преступлении стало известно, когда десятилетний Мигель Альвес вернулся домой и обнаружил тридцатипятилетнюю Малагу Альвес мертвой".
"Кровавое преступление"? Вот из-за таких выражений она и не читает ничего, кроме "Таймс".
"Также находившаяся в квартире девочка младенческого возраста не пострадала. Пока полиция не смогла выйти на связь с мужем миссис Альвес, уроженцем Колумбии, сорокадвухлетним Гильермо Альвесом. Альвес является владельцем печатной мастерской "Амстердам" по адресу 101, Бродвей, которая является одной из старейших и наиболее успешных в Финансовом квартале.
По количеству выпускников, поступающих в университеты Лиги плюща, Стэнфорд и Массачусетский технологический институт, академия Реардон занимает одно из первых мест в Нью-Йорке. По слухам, обучение в школе стоит от тридцати до сорока восьми тысяч долларов в год – чем старше класс, тем выше плата. На данный момент в Реардоне обучаются дети медиатитана Джонаса Маршалл-Спенсера, а также основателя хедж-фонда "Эгис" Натана Фридберга.
Всем, кто располагает какими-либо сведениями относительно этого или любого другого расследуемого полицией дела, просьба звонить в службу по приему обращений, телефон 1-888-692-7233".
Да, негусто, подумала Грейс. Даже уцепиться не за что. На полноценный скандал не хватит. И все же она достаточно долго читала "Нью-Йорк мэгэзин", чтобы знать – убийство матери ученика Реардона там вряд ли пропустят, особенно учитывая "кровавость" преступления. Нетрудно догадаться, что уроженец Колумбии Гильермо Альвес исчез неспроста, и это он расправился с женой – скорее всего, по одной из самых распространенных, избитых причин: ревность, состояние алкогольного или наркотического опьянения, финансовые проблемы, измена. Такая низкопробная бытовая драма, имеющая отношение к элитной манхэттенской школе! Тут никакой журналист не удержится.
Больше почти ничего обнаружить не удалось. Несколько бестолковых призывов на сайте Урбан Бэйби (Кто знает что-нибудь о матери ученика Реардона, которую убили?). А, загнав в поисковик "Малага Альвес", Грейс увидела весьма скромный список. Пресс-агент Джей-Колтон сказала бы, что Малага в Интернете представлена "слабо" – вернее, почти никак. Грейс и сама была слабо представлена, пока за нее не взялась вышеупомянутая Джей-Колтон. Теперь у Грейс был собственный сайт, аккаунт в "Твиттере", которым она ни разу не пользовалась, и страница на "Фейсбуке". К счастью, всем этим занималась не сама Грейс, а нанятая издательством молодая женщина из Северной Каролины. Просматривая страницу Гугл, сочетания "Малага Альвес" Грейс нигде не обнаружила, только части. "Малага город в Испании", "Малага Родригес", "Селеста Альвес", "Снять виллу в Малаге, агентство Хосе Альвеса"… Грейс почувствовала непонятное удовлетворение оттого, что не знает, кто такие Малага Родригес и Селеста Альвес, а также ни разу не бывала в испанском городе Малага, а если когда-нибудь туда и соберется, то виллу снимать не станет.
Муж, конечно, давно сбежал. Скорее всего, вернулся в Колумбию, бросив родных детей. Что и говорить, настоящий мужчина. Даже если удастся его разыскать, добиваться передачи преступника придется годами, причем вполне возможно, что результата достичь не удастся. В общем, на правосудие рассчитывать не придется, а детей можно только пожалеть. Впрочем, девочке, возможно, повезет, и ее возьмут в хорошую приемную семью. Но на мальчика, Мигеля, случившееся наложит отпечаток на всю жизнь. Чтобы понять, что развитию ребенка будет нанесен непоправимый вред, не надо ни опыта психолога, ни опыта родителя.
Грейс почувствовала, что больше не злится на тех двух детективов. Неприятно знать, что главный подозреваемый в убийстве скрылся и добраться до него вряд ли удастся. Остается только разговаривать со знакомыми жертвы, даже если те толком с ней не общались и ничем не могут помочь. Совершенно бестолковое занятие. Грейс искренне пожалела, что ей нечего сообщить полиции. Но – увы…
А больше всего Грейс жалела о том, что Джонатана нет дома. Уж он, с его-то опытом, нашел бы нужные слова и помог бы облегчить непонятно чем вызванное чувство вины, одолевавшее Грейс после разговора с Сильвией. Хотя, казалось бы, что она могла сделать? Спросить у малознакомой женщины: "Ваш муж, случайно, не собирается вас убить? Если да, хотите, проконсультирую?"
Вот бы Джонатан уже прослушал сообщения. Или, еще лучше, позвонил. Или, отправляясь на мероприятия, не отключал телефон. Зачем нужно столько каналов связи, если не можешь воспользоваться ни одним из них?
Больше всего Грейс нравилось звонить по телефону. Но Джонатан был более продвинутым – сначала приобщился к электронной почте, потом освоил эсэмэски. Может, и впрямь попробовать написать письмо? – пришло в голову Грейс. Она зашла в почтовый ящик, который в основном использовала для деловой переписки, включая те случаи, когда речь шла о семейных делах. Например: "Постарайся приехать к семи. Сам знаешь, как разойдется Ева, если вовремя не сядем за стол". Или: "У меня клиент. Можешь отвезти Генри на музыку?" Сейчас прибегнуть к этому средству связи будет вполне уместно. Грейс набрала адрес Джонатана, а в теме письма напечатала язвительное "Жена разыскивает пропавшего мужа". Письмо получилось следующее:
"Милый, позвони. Леди Ева хочет знать, готовить на тебя завтра или нет. А еще в Реардоне кое-что произошло. С Генри это не связано, но – представь себе – ко мне приходила полиция! Все это очень неприятно. А теперь приятная новость – сегодня у меня брали интервью для "Сегодня"! Люблю, целую. Грейс".
Она нажала на "отправить", и тут услышала этот звук. Потом еще раз, и еще. Звук был самый привычный – во всяком случае, стал таким за время супружеской жизни. Если твой муж доктор – по крайней мере, с такой специализацией, как у Джонатана, – его постоянно вызывают к пациентам в больницу. Да и родители их всегда должны иметь возможность в случае необходимости связаться с врачом. Этот звук неоднократно прерывал ужины в ресторане, походы на концерт, прогулки, сон и даже занятия любовью. Щелчок-пауза, щелчок-пауза, щелчок-пауза, потом тишина. Для Грейс звук означал – "Кто-то отправил твоему мужу имейл".
Повернувшись, Грейс взглянула на знакомую тумбочку Джонатана. Белая керамическая лампа – такая же, как и у нее самой. Номер "Нью-Йоркера" за прошлую неделю. Диск Бобби Шорта. Живой концерт в Таун-Холл, одна из любимых записей ее мужа. А еще – одна из многих пар очков для чтения, которые Грейс регулярно ему покупала. Брать приходилось самые дешевые, из аптеки, потому что Джонатан слишком часто терял их или ломал оправу. Но ни один из этих предметов не объяснял, откуда взялся звук, а Грейс была уверена, что точно его слышала. Никаких оснований для тревоги у нее не было. Кто будет вздрагивать от знакомого звука в знакомой обстановке, даже если услышать его никак не ожидаешь?
Отложив ноутбук, Грейс встала с кровати и опустилась на колени, игнорируя нарастающий шум в голове, из-за которого трудно было сообразить, что означает услышанный сигнал. Грейс открыла тумбочку Джонатана и увидела знакомые и привычные предметы: три битком набитых кожаных футляра с дисками – джаз, рок, классическая поп-музыка и, конечно, диджериду, – несколько меню доставки из ресторанов, сложенная программка с последнего концерта учеников Виталия Розенбаума. Видимо, Грейс просто послышался этот звук, и единственное, что он означает, – насколько ей не хватает мужа. А хуже всего было то, вдруг осознала Грейс, что она толком не знала, где он. И если она и вправду думает, что звук ей померещился, зачем отодвигает кожаные папки? Чтобы увидеть нечто совершенно неожиданное – а точнее, безошибочно узнаваемый "блэкберри" Джонатана. Дисплей беззвучно мигал, отчаянно сигнализируя, что батарея разряжена. А зеленый индикатор сообщал – как будто Грейс и так не знала! – что кто-то только что отправил ее мужу имейл.
Глава 9
А ты не слушай
Так закончилась прежняя жизнь Грейс. Однако сильной тревоги она пока не ощущала. Просто озадаченно закрыла дверцу тумбочки, потом заперла на задвижку, будто мобильный телефон мог сбежать. Потом всю ужасную ночь просидела на кровати, погруженная в свои мысли, но думала не о трясине, образовавшейся у нее под ногами. К счастью, она до сих пор не сложила из разрозненных фрагментов целостную картину. Впрочем, это был тот случай, когда фрагменты сами по себе достаточно плохи. Что-то, связанное с Джонатаном, и с малознакомой женщиной, которую убили, и с полицией. Генри лег около десяти и перед сном пришел обняться. Очень неправдоподобно изображая жизнерадостность, Грейс прижала сына к себе, надеясь, что он не почувствует, как она дрожит. С тех пор прошло несколько часов, а Грейс все не спала.
Конечно, у нее были кое-какие варианты. Например, позвонить в больницу начальнику мужа, которого звали Робертсон Шарп-третий (впрочем, Джонатан давно уже переименовал его в Шарпея). Можно объяснить, что муж – "Ах, он у меня такой рассеянный!" – забыл дома телефон, и спросить, нельзя ли связаться с кем-нибудь из его коллег, тоже поехавших на конференцию. Еще один вариант – позвонить прямо на конференцию, но Грейс не знала, как она называется и где проходит. Съезд онкологов-педиатров в Кливленде? Нет, слишком общо. А что, если позвонить Стю Розенфельду, который замещает мужа? Нет, с таким же успехом можно просто оповестить всех знакомых, что жена Джонатана Сакса понятия не имеет, где ее муж, и "стоит на ушах". А Грейс на ушах не стояла. И все же…
Грейс невольно вспоминала утро понедельника. Они, как всегда, разговаривали за кофе, а Генри ел завтрак – сын был единственным членом семьи, который завтракал. Супруги делились друг с другом планами на день. Грейс точно не припоминала, но, кажется, она до четырех часов принимала клиентов, а потом отводила Генри на урок музыки, а Джонатан был записан к дантисту. Мужу надо было наконец поставить постоянную коронку на нижний зуб, который он сломал год назад. В больнице поскользнулся на лестнице и упал. Еще что-то такое обсуждали про ужин. Кто-то из них должен был что-то купить по пути домой, вот только что и где? В любом случае про Кливленд Джонатан ни словом не обмолвился. Может, собирался улетать после этого самого ужина? А потом решил, что идея плохая – конечно, вместе они ужинали редко, но тогда придется вылететь поздним рейсом, а конференция начинается с утра пораньше. Наверное, Джонатану просто вдруг пришла в голову эта мысль, он проверил расписание рейсов и быстро забежал домой за вещами, а Грейс решил позвонить позже. И позвонил – кажется, после полудня. Звонка она не слышала, но по дороге до школы прослушала сообщение на автоответчике. Вот почему после урока музыки они с Генри отправились ужинать в кубинский ресторан на Бродвее. Сообщение было ничем не примечательное: "Лечу на конференцию. Еду в аэропорт. Название отеля не помню, а все бумаги в сумке. Позвоню, когда доберусь. Вернусь через пару дней. Люблю, целую!" Грейс даже не стала сохранять это сообщение – да и зачем? Джонатан часто уезжал на конференции, и длились они обычно несколько дней, а случалось, и дольше. Чаще всего они проводились в городах на Среднем Западе, где находились крупные больницы. Например, в Огайо располагалась Кливлендская клиника, а клиника Мэйо… кажется, в Миннесоте? Грейс толком не пыталась запомнить все эти подробности, да и зачем? Жителям Нью-Йорка для получения медицинской помощи нет необходимости куда-то ехать. А что касается мужа, то он ей обязательно позвонит. И сама Грейс может позвонить ему. Какая разница, где сейчас Джонатан, в Китае или за углом? Главное, чтобы телефонный номер был тот же. Но проблема как раз в том, что телефон Джонатан оставил.
Нет, не забыл. К сожалению, было совершенно ясно – муж никак не мог забыть "блэкберри" в том месте, где его отыскала Грейс. Между кожаными футлярами в тумбочке. Мобильники не забывают в таких труднодоступных местах. Вот это подозрительное обстоятельство и не давало Грейс покоя.
Обсуждали планы на день – ничего особенного. Планы изменились – тоже ничего особенного. Второпях позвонил жене, чтобы поставить в известность об изменившихся планах, а потом забыл телефон – со всяким случиться может. Но засунуть мобильник к задней стенке тумбочки, спрятав между футлярами?..
И вообще, почему не позвонить жене с конференции? В Огайо Джонатан или в Миннесоте, ничто ему не мешает это сделать. Просто узнать, как дела. А заметив, что случайно забыл мобильник, Джонатан непременно ей набрал бы.
Он из тех, для кого лишние звонки домой не проблема, а удовольствие. Джонатан как-то сказал, что звук ее голоса успокаивает – даже на автоответчике в кабинете. Грейс это признание растрогало до глубины души. Она всегда знала, что является для Джонатана единственной настоящей семьей, и началось это практически с тех пор, как они познакомились. Грейс понимала – с ней муж обрел чувство надежной гавани и принадлежности, которого в детстве ему не хватало в родной семье. То, что при столь малообещающем начале Джонатан стал таким чутким, отзывчивым и неравнодушным, лучше всяких слов говорило о том, что он за человек.