С первых минут у Грейс сложилось впечатление, что доктор Шарп, возможно, страдает легкой формой аутизма. Вне сомнения, он умный, талантливый врач, но испытывает явные проблемы в общении. В глаза Грейс не смотрел, взгляд поднимал только в случае необходимости, и то лишь чтобы подчеркнуть собственную мысль. За реакцией и настроением собеседницы не следил. Впрочем, справедливости ради, говорила Грейс пока что мало. С другой стороны, в более пространных рассуждениях просто не было необходимости. Шарп, как неоднократно рассказывал Джонатан, до такой степени упивается ходом собственных рассуждений и звуком собственного голоса, что до остального ему нет дела. Шарп, должно быть, считает для слушателей величайшим счастьем услышать его ценные идеи, говорил Джонатан.
Не проявляя ни малейшего сочувствия и такта, Шарп принялся рассуждать о так называемой "проблеме" Джонатана Сакса, доктора медицины. Слушая эти в высшей степени неприятные речи, Грейс боролась с двумя желаниями – прервать Шарпа и броситься на защиту Джонатана.
"Разве можно оправдывать человека, про которого ничего не знаешь?" – одернула себя Грейс. Легче ей от этой мысли не стало.
– Я поначалу не хотел, чтобы его принимали на работу. Можете представить, какого уровня соискатели претендуют на место в нашей больнице.
– Разумеется, – кивнула Грейс.
– Но старший резидент настаивал. Хотел взять именно Сакса. Прямо в восторг от него пришел.
Грейс нахмурилась:
– Вот как?.. – наконец произнесла она, не зная, что еще сказать.
– Отчасти я его понимал. Нет, серьезно. В первый раз знакомишься с Саксом и думаешь: "Вот это личность, вот это характер!" Вот что я вам скажу. Любой врач, который хоть чего-то стоит, с большим уважением относится к силе плацебо. Эффект плацебо могут оказывать многие факторы, в том числе и личность лечащего врача. Когда был резидентом в Остине, один мой тогдашний наставник, хирург, специализировался на очень, очень сложной операции по удалению опухоли аорты. Знаете, что такое аорта?
Тут Шарп чуть ли не в первый раз посмотрел на Грейс. Видимо, счел, что повод достаточно весомый.
– Да, конечно.
– Это хорошо. Так вот, люди отовсюду съезжались в Остин, штат Техас, чтобы их оперировал именно этот хирург, и никто другой. Конечно, правильно делали – он один из лучших в мире специалистов, способных провести такую операцию. Так вот, к чему я про него рассказываю. У этого хирурга не хватает двух пальцев на левой руке. Несчастный случай в детстве. Камнем придавило. Полез не туда.
– Надо же, – проговорила Грейс, пытавшаяся уследить за ходом мысли Шарпа. Какое отношение имеет эта история к Джонатану? Грейс уже подумала, не напомнить ли Шарпу, зачем она пришла. Грейс не было ни малейшего дела до хирурга из Остина, штат Техас.
– Как думаете, сколько пациентов смотрели на его руку и решали: "Ну уж нет, не допущу, чтобы опухоль удалял человек, у которого пальцев не хватает"? Сколько передумывали и обращались к другому хирургу?
Грейс ждала, пока не сообразила, что вопросы отнюдь не риторические, и Шарп ожидает ответа.
– Не знаю. Наверное, нисколько, – со вздохом предположила Грейс.
– Правильно. Никого это не смущало. Ни пациентов, ни родственников. А все потому, что он был личность. У него была такая энергетика, что она сама по себе уже действовала, как лекарство. Плацебо! Понимаете, о чем я? У самого у меня таких случаев не было.
"Да что вы говорите! Интересно, почему?" – мысленно съязвила Грейс.
– Но одной силой личности в нашем деле не ограничишься. Нужны знания, чутье, умение ставить диагнозы. Наше поколение обращало внимание только на эти навыки, и ни на какие другие. Но вашему мужу повезло – устраивался на работу, когда ситуация начала меняться. Пациенты годами до нас достучаться старались, и теперь, в первый раз за всю историю нашей медицины, мы их слушаем. – Шарп рассмеялся своим мыслям. – Вернее, пытаемся. Новый подход – видеть не только болезнь, но и пациента, если понимаете, о чем я.
Попробуй тут пойми, подумала Грейс. Но на нее Шарп даже не взглянул, так что отвечать не пришлось.
– В восьмидесятых и начале девяностых проводились всякие исследования на тему, каким должен быть хороший врач и хорошая больница. Особенно хорошая онкологическая больница. И тут мы вдруг подумали – да, нам нужны грамотные специалисты, но штука в том, что они должны быть не только профессионалами, но и людьми. Пациент ведь тоже не мебель, нужно как-то общаться, налаживать человеческие отношения. Больной или его родственники не должны бегать за врачом по коридорам и умолять, чтобы объяснил понятнее и рассказал, что же это все означает для пациента. А в педиатрии без личного контакта и вовсе никак. Родственники же волнуются, как ребенок отреагирует на слова врача, на его поведение… Жалобы от родителей так и сыплются. Вот и стали думать, как поправить дело. И тут появляется выпускник Гарварда Джонатан Сакс…
Глядел Шарп, естественно, не на Грейс, а на официанта с одинаковыми тарелками на подносе, направлявшегося к их столику. Шарп буквально не сводил с него глаз и, когда тот подошел, откинулся на спину стула, чтобы официанту было проще поставить тарелку. Грейс сказала "спасибо".
– Вот я и позволил старшему резиденту себя уговорить. И – ах, какая неожиданность! – пациенты от доктора Сакса прямо без ума. Души в нем не чают. Восторженные письма пачками приходят. "Доктор Сакс единственный из всех нашел время, чтобы поговорить с нами и наладить контакт с нашим ребенком". "Четыре месяца в больнице пролежали, а другие врачи даже фамилию нашу запомнить не удосужились, не говоря уже про имена". Один папаша с придыханием рассказывал, как Сакс запомнил, когда у его сына день рождения, и подарил мальчику мягкую игрушку. Ну ладно, из принципа упрямиться не привык, сразу признал – насчет Сакса был не прав. Погорячился, ошибся, с кем не бывает. Хороший врач – не просто компетентный врач.
Шарп откусил большой кусок от соленого огурца и продолжил:
– Когда у людей больной ребенок, очень утешает, когда врач такой уверенный в себе и авторитетный. Знал многих блестящих диагностов, план лечения составляли просто отлично, а вот с общением были проблемы – с родителями, и особенно с детьми.
Шарп задумчиво умолк, и Грейс удивилась, как Шарп может рассуждать о чужих недостатках, не отдавая себе отчет, что сам обладает точно такими же и фактически говорит не только о других врачах, но и о себе. Очевидно, это такая форма защиты, подумала Грейс.
– Вот представьте – родителям больного ребенка предлагают выбор между двумя врачами. Один на больного без лишней надобности глядеть-то не станет, а второй усадит отца с матерью перед собой и скажет: "Мистер и миссис Джонс, постараюсь сделать все, чтобы пребывание вашего ребенка в больнице было как можно более комфортным". Ну, и кого они, по-вашему, выберут? У вас ведь есть дети?
Шарп снова посмотрел на нее. Теперь отвести глаза захотелось Грейс.
– Да, сын. Генри.
– Понятно, – изрек Шарп, продолжая держать сэндвич на весу рядом со ртом. – Допустим, ваш Генри в больнице. У него… например, опухоль. Скажем, мозга.
Грейс, которую вдруг охватила слабость, молча глядела на Шарпа.
– Которого врача предпочтете? Разумеется, того, что поприятней, угадал?
Грейс хотелось ответить: "Того, кто точно вылечит, и плевать на характер". Однако стоило представить, что Генри лежит в Мемориальном центре с опухолью мозга, и по всему телу пробегала дрожь. Грейс злилась на Шарпа – да, не зря коллеги придумывают ему клички! – за то, что этот тип ради красного словца подверг ее такому испытанию и сам не заметил, какой эффект на нее оказали его слова.
– Ну… – протянула Грейс, надеясь, что Шарпу надоест ждать, и он просто продолжит.
– Но если говорить про успешность команды в целом, то у всех есть какие-то способности, которые приносят пользу пациенту. Потому и хорошо, чтобы способности эти были разные. Есть такие, как Сакс, а есть такие, как Стю Розенфельд и Росс Уэйкастер. В том же году к нам пришел. Я про Стю. Часто подменял Джонатана.
– Помню.
Грейс попыталась взять себя в руки. Откусила кусок сэндвича. Майонеза было слишком много.
– Значит, вы сначала не хотели, чтобы Джонатана брали на работу, потому что у него есть какой-то… недостаток. Как у хирурга, у которого нет двух пальцев. Но благодаря обаянию Джонатана пациенты этого недостатка не замечали.
– Недостаток есть, и очень серьезный, – оскорбленным тоном ответил Шарп. – Два отсутствующих пальца по сравнению с этим – пустяки. Впрочем, вы ведь наверняка и сами знаете. Это же ваша сфера, да?
Нет, подумала Грейс, но все равно кивнула.
– А при каких обстоятельствах вы убедились, что у Джонатана действительно есть этот недостаток?
Шарп пожал плечами с таким видом, будто речь шла о пустяке, не имеющем отношения к делу.
– К концу второго или третьего года начали поступать жалобы. Нет, не от пациентов и не от родственников. Эти от восторга млеют – ну, я уже рассказывал. Но и я тоже не единственный, кого Сакс настораживает. Медсестры его терпеть не могут. Перед тем как начал обучение в резидентуре, несколько человек приходили жаловаться. Так, пустяки, ничего серьезного. Даже в личное дело не занесешь. На всякий случай записал, сохранил в электронной почте как черновик письма и понадеялся, что больше мне к этой теме возвращаться не придется.
– На что… – начала было Грейс, но резко осеклась и молчала до тех пор, пока Шарп не поднял на нее глаза. – На что жаловались медсестры?
– Ничего шокирующего и сенсационного, я же сказал. За людей их не считает, хамит, бла-бла-бла… Уж поверьте, у медсестер такие претензии к врачам – обычное дело.
Неожиданно для себя Грейс издала смешок:
– Да, наверное.
– Еще рассказывали, к женщинам пристает. Ну, тут как всегда – одни недовольны, а другие очень даже не прочь…
Даже сообщая такие новости, Шарп не соизволил даже взглянуть на Грейс.
– В общем, ничего конкретного. Так, мелочи, и те известны только со слов медсестер. Короче, махнул рукой и решил заняться другими делами. Ваш Джонатан – не единственная яркая личность в больнице. Слабакам в онкологии не место, особенно в детской. Причем заметьте, комплекса бога ни у кого нет – все просто делают свою работу. И это не только у нас в больнице, а вообще в нашей сфере! – произнес Шарп с таким напором, будто Грейс спорила.
Не удержавшись, она действительно принялась возражать:
– Вряд ли у Джонатана был комплекс бога. Вы ведь на это намекаете?
– Нет, нет. – Шарп решительно покачал головой. – Может быть, поначалу у меня такие предположения и возникали, но я долго наблюдал за Саксом. Да и как иначе – на такую яркую личность не захочешь, а обратишь внимание. И вот что я заметил: этот парень не просто вел себя с людьми по-разному. Он становился другим человеком в зависимости от того, с кем общался. Стю Розенфельд, например, слова дурного о Саксе сказать не может. А ведь он много лет вашего мужа подменял.
– Да, они с Джонатаном подменяли друг друга, – поправила Грейс.
– Нет. Пациентами Розенфельда занимались другие люди. Саксу каким-то образом всякий раз удавалось отвертеться. Годами никого не подменял. Только – удивительно, но факт – от Розенфельда ни единой жалобы! Как и многие, не замечал у вашего мужа никаких изъянов. Да, надо отдать ему должное. Даже я, откровенно говоря, поддался восторженным настроениям. Он мне почти нравиться начал.
Увы, симпатия была не взаимной, подумала Грейс. Взяла с тарелки картофельный чипе, посмотрела на него и положила обратно.
– Но потом прочел статью в "Нью-Йорк мэгэзин" – цикл про лучших врачей, помните? – и наконец понял, что это за тип. Помните, что он сказал?
Конечно, Грейс помнила. Она много раз перечитала коротенькую заметку. Вот только непонятно было, какое отношение она имеет к делу.
– Джонатан рассуждал, что для него привилегия быть рядом с людьми в самые тяжелые моменты их жизни, когда они никого больше к себе не подпускают. Исключение приходится делать только для врачей, потому что они могут спасти ребенку жизнь. А потом давай рассуждать, какая это для него честь, и как сразу смиряется гордыня… Читаю и думаю – ха-ха! Гордыня у него смиряется! Тут-то я все и понял. Джонатан в таких ситуациях много чего ощущал, но отнюдь не смирение.
Грейс молча уставилась на Шарпа.
– Не пойму, о чем вы, – наконец проговорила она.
– Да он же буквально энергией подпитывался ото всех этих тяжелых ситуаций! Почует сильные эмоции и сразу присасывается, будто пиявка! Даже если не мог помочь больному. Да что там, даже если спасти его не мог – ну, вы понимаете, о чем я. До этого Саксу было мало дела. Только и делал, что драмы ловил. Сразу тут как тут. По-моему, они его в некотором роде завораживали. Впрочем, кому я это рассказываю? – махнул рукой Шарп. – Вы, психологи, лучше меня в таких вещах разбираетесь.
Грейс было трудно сосредоточиться. Она заставила себя устремить пристальный взгляд на Робертсона Шарпа-третьего и уставилась ему куда-то между бровей. Впрочем, у густобрового Шарпа и между бровями пролегало что-то вроде мостика. Конечно, зрелище не слишком красивое, зато, во всяком случае, любопытное.
– Не понимаю, почему многие считают, будто среди персонала больницы не может быть психопатов. Во всех остальных местах может, а у нас нет? Врачи не святые, они тоже люди, – рассмеялся Шарп, по-прежнему избегая ее взгляда. Видимо, эти слова он считает менее важными, чем вопрос, знает ли собеседница, что такое аорта. К тому же такой человек, как Шарп, должно быть, не замечает, что у Грейс от подобных заявлений перехватило дыхание. Самым легкомысленным тоном брошенное слово пронзило ее, точно острое копье. А потом Шарп как ни в чем не бывало повторил его.
– Любой человек может оказаться психопатом, а врач – тоже человек. Вот вам, пожалуйста, – продолжил он и вскинул руку, подзывая официанта. Видно, хотел заказать что-то еще.
– Говорят – ну как же, вы ведь целители, у вас гуманная профессия, и так далее. В общем, громоздят одну ни на чем не основанную банальность поверх другой, а получается полная чушь. Любому, кто работал в больнице, прекрасно известно – других таких козлов нигде не сыщете! – Шарп засмеялся. Видимо, эта врачебная мудрость была в их среде чем-то вроде неустаревающей шутки. – В своем деле толк знают, больных на ноги ставят, а все равно полные козлы. Был у меня один коллега, имени называть не буду. Сейчас в Мемориальном центре не работает. Откровенно говоря, не уверен, занимается ли он еще медициной, а если нет, то и слава богу. Как-то раз проходила у нас встреча с директором организации волонтеров. Ну там игровые комнаты в больнице, клоуны, все в таком духе. После встречи я взял да и пожаловался ему, как долго этот благотворитель разглагольствовал. А он знаете, что ответил? "А я люблю благотворителей. Они ведь о ближних заботятся, а значит, и обо мне". Вот так.
В первый раз Грейс пришло в голову, что она не обязана все это выслушивать, а значит, может просто встать и уйти. В любое время, когда пожелает.
– Мне кажется, Джонатан заботился о пациентах, – осторожно произнесла Грейс, хотя сама не понимала, почему продолжает отстаивать его интересы.
– Не знаю. Может, да, а может, нет. И вообще, трудно сказать, что для таких людей, как Сакс, означает "заботиться". – Шарп откусил еще один большой кусок сэндвича и принялся жевать точно жвачное животное. – Во всяком случае, на коллег вашему Джонатану было глубоко плевать. О них-то он не заботился. Говорю же, любил всякие драмы, всякие свары… Двигал по доске, точно шахматные фигуры, стравливал друг с дружкой. Станет скучно – возьмет да и передаст одному врачу, что другой какую-нибудь гадость про него сказал. Или распустит слух про чью-нибудь интрижку. По большей части врал, но может, иногда и правду говорил. Кто теперь разберет? В команде работать не умел, идти к общей цели был попросту неспособен. Особенно если в команду входил человек, который Джонатану не нравился. Вашему мужу многие не нравились… А о пациентах заботился, потому что с этого было что поиметь. Сколько труда тратил, чтобы с родителями отношения наладить! Все только диву давались. Бывало, и коллег тоже пытался очаровать, если в этом была какая-то выгода. А когда пользы для себя не видел, вообще внимания на человека не обращал, даже если каждый день видел. Да и зачем – стараешься, стараешься, а выгоды никакой! Только он таких людей не замечал, а они его – очень даже. Надо сказать, интересно было наблюдать за его приемчиками. И за тем, как он старается поддерживать маску и изображает из себя добренького. Простите, что не в психологических терминах – у вас это явление, наверное, как-нибудь называется, – немного подумав, прибавил Шарп.
Действительно. Однако Грейс поняла, к чему он клонит.
– И эти люди замечали многое. Все неприятные проявления. Как Сакс отпускал колкие комментарии, как игнорировал коллег. Если созывают собрание, а Сакс думает, что ему там делать нечего, и злится, что его заставили прийти, – возьмет да начнет вставлять палки в колеса, причем просто из вредности. Собрание от его выходок, наоборот, еще дольше затягивается. Никогда не понимал, какой в этом толк. Да и коллег на сорта делить – не самая удачная идея. Попробовал бы дружить со всеми, не стали бы за ним следить и ждать, когда проколется. Это Сакса и сгубило.
Шарп сделал паузу и сунул вилку в сыроватую бумажную тарелку с салатом кол ело. Когда Шарп поднес вилку ко рту, с нее капало.
– В первый раз мне про его интрижку доложил рентгенолог. Вызвал Сакса к себе в кабинет, а он – сама любезность! Жаловался, что в семье проблемы, просил никому не рассказывать, чтобы по больнице сплетни не пошли. Клялся, что они с этой женщиной уже расстались. – Шарп положил вилку и, упершись обеими руками в стол, принялся барабанить по столешнице пальцами, будто исполнял на пианино сложную пьесу. – А потом – бац! Еще одна интрижка, на этот раз с медсестрой. Я говорю: "Уж поверь, ни малейшего желания не имею лезть в твою личную жизнь. Меня твои дела не касаются. Только сделай одолжение, не заводи любовниц в больнице". Согласитесь, требование справедливое. Джонатан каждый раз извинялся, принимался оправдываться, говорил, что больше такого не повторится. А один раз вообще заявил, что какая-то женщина его преследует, покоя не дает, на шею вешается. Даже совета спросил, что с ней делать. В результате всю встречу изучали на этот предмет больничные правила и обсуждали, стоит ему подать на эту навязчивую особу жалобу или нет. Тут Джонатан взял да заявил, что я для него – пример для подражания и, если он когда-нибудь дослужится до моей должности, постарается быть таким же хорошим начальником, как я… В общем, полная чушь. Но невольно сидишь и слушаешь развесив уши. Короче, в тот раз Сакс все уладил – во всяком случае, больше я от него про ту женщину не слышал. А потом – что бы вы думали? Закрутил роман с Реной Чанг. Доктором Чанг. И снова проблемой пришлось заниматься мне. Ее начальство пришло жаловаться. Но на этот раз вызывать Сакса в кабинет не пришлось – Рена Чанг уволилась. Уехала куда-то на юго-запад. Кажется, в Санта-Фе.
"Нет, в Седону", – вздрогнув, подумала Грейс.
– Слышал, у нее ребенок родился, – прибавил Робертсон Шарп-третий.