Но то обстоятельство, что у Аарона была высокая температура, решило вопрос. Наоми рассудила, что из двух обстоятельств, одинаково неприятных и непредвиденных, можно извлечь что-то хорошее. С одной стороны, в этой сложной ситуации Наоми сможет сохранить лицо и авторитет как родитель, а с другой, у Джонатана появится возможность провести время с братом и, возможно, наконец привязаться к нему (по крайней мере, Наоми надеялась, что так и будет). Может быть, еще не слишком поздно, и, несмотря на большую разницу в возрасте, потом у братьев будет что-то общее – не считая того факта, что они выросли в доме одних родителей. Наоми всегда об этом мечтала, хотя Джонатан ни малейших проявлений братских чувств не демонстрировал, даже по отношению к Митчеллу, который был всего на два года младше. А появление на свет Аарона, ставшее неожиданностью для всей семьи, еще дальше оттолкнуло Джонатана от родных.
Рассуждая таким образом, Наоми оделась, чтобы идти в синагогу, и перед уходом еще раз померила Аарону температуру (тридцать восемь и четыре). Подоткнув малышу одеяло, Наоми включила ему кассету "Сказочный лес".
Несколько часов спустя позвонила Джонатану из дома друзей, и тот сказал, что все нормально.
– Потом он сказал, что Аарон хотел поиграть на улице, – продолжил Митчелл. – Несколько раз повторил, но потом сообразил, что ничего этим не добьется. Нехорошо выпускать четырехлетнего брата гулять на холоде, когда у него температура. За это по головке не погладят. Наоборот – скажут, недоследил. И тогда Джонатан изменил показания и начал уверять, будто не заметил, как Аарон вышел из дома. Якобы Джонатан думал, что брат в своей комнате. Сказал врачу, что несколько раз заглядывал в детскую, но нам Джонатан этого не говорил. Знал, что мама с папой все равно не поверят, так зачем стараться?
– Погоди, – вклинилась Грейс и вскинула обе руки, точно защищаясь. – Ты намекаешь, что Джонатан… виноват в… том, что случилось с Аароном?
– А тут и без намеков все ясно, – печально ответил Дэвид. – Мы, конечно, пытались его оправдать, особенно Наоми. Уж как ей не хотелось верить, что сын способен на такое…
Наоми устремила взгляд куда-то поверх плеча Грейс. Заплаканное лицо было исполнено боли.
Митчелл вздохнул:
– Мы точно, на все сто процентов уверены, что Аарон был на улице. Как долго, точно не знаем. Сам он вышел в открытую дверь или Джонатан помог, сказать трудно. Судить не беремся. К тому же в таких случаях люди любят искать себе утешение – так им становится легче. Я, например, представлял, что дело было вот как: Аарону стало лучше, и он захотел покачаться на любимых качелях на заднем дворе. Еще у нас там были лесенка и канат. Вот Аарон и вышел из дома, нарезвился в свое удовольствие, а когда вернулся, сразу лег обратно в постельку и уснул. А потом мы все вернулись с праздника.
– К тому времени температура у Аарона была выше сорока. Сразу повезли его в больницу, – ровным, ничего не выражающим тоном произнесла Наоми. – Но было слишком поздно, врачи ничего не смогли сделать.
– Я, конечно, представлял себе разное, но на деле все было совсем не так, – продолжил Митчелл. – Полиция тоже сразу поняла, что ситуация вырисовывается нехорошая. Снова и снова задавали Джонатану одни и те же вопросы, но всякий раз он отвечал по-разному. То Джонатан знал, что Аарон на улице, то даже не догадывался. То есть да. То есть нет. А главное, никакого аффекта. Никаких переживаний. Ведь, строго говоря, Джонатан Аарону ничего не сделал. Пальцем не тронул. На этом и выехал. Да и полицейские нам, видно, попались сердобольные – понимали, какой это удар для нашей семьи. Если привлечь Джонатана к ответственности по закону, будет только хуже. Кажется, рассудили, что он и так уже достаточно наказан – еще бы, такое чувство вины! А суд ни нам, ни ему не поможет. Вот только насчет страданий Джонатана ошибка вышла. Он не знает, что такое страдать. Не умеет.
Грейс делала судорожные вдохи. Перед глазами все плыло – и стол, и стулья. А кухня вовсе превратилась в белозолотистый водоворот. Но проблема, конечно, была не в кухне, а в ней. Вся жизнь с Джонатаном была обманом, от начала и до конца. И теперь оправданий для мужа больше не осталось. Грейс не сможет винить в случившемся его тяжелое детство. Теперь, когда она узнала историю Паровозика, Аарона Сакса, мальчика, который не дожил до пяти, все стало ясно. Правда была проста и жестока, и Грейс не могла найти благовидного объяснения поведению Джонатана.
Значит, вот таким он был в тринадцать – боролся со всем, чего не хотел. Не хотел идти на бат-мицву, не хотел иметь младшего брата.
– Ни разу не попросил прощения, не сказал, как ему жаль, – продолжил Дэвид. – Даже если все и впрямь было так, как рассказывал Джонатан, мог бы хоть как-то повиниться. Но нет.
– Жаль? Не было ему жаль, вот и молчал, – возразила Наоми, вытирая лицо тыльной стороной руки. – Джонатан больше ни словом об Аароне не обмолвился. Жил с нами, пока не представилась первая возможность уехать, и больше не возвращался. Даже не звонил, а когда звонили мы, говорил только об учебе. Позволил, чтобы мы заплатили за его учебу – тогда это нам казалось большим прорывом. Хоть какая-то связь наладилась. А потом Джонатан начал жить с женщиной намного старше себя, и тогда учебу стала оплачивать она. А потом купила ему машину.
– БМВ, – укоризненно покачал головой Дэвид. – Это меня окончательно доконало. Ни один уважающий себя еврей за руль БМВ не сядет. Всегда говорил.
– Какая разница, что за машина? – отозвалась Наоми.
Казалось, Дэвид хотел ответить, но потом передумал.
– Вообще-то, – продолжил Митчелл, – когда Джонатан решил стать врачом, я подумал: значит, вот как он хочет искупить вину перед Аароном. Надеялся, что так он выплеснет свои чувства, и мы все-таки сможем стать одной семьей. Чего еще ждать от оптимиста? – Митчелл снова улыбнулся. – В детстве души в Джонатане не чаял. И потом тоже, по привычке. Короче, сдался последним. Папа давно на него рукой махнул, через год или два после того, как Аарон умер. Мама дольше держалась.
Митчелл взглянул на Наоми. Та отвернулась.
– А потом Джонатан стал педиатром. Я думал, причина в том, что ему все-таки не дает покоя случай с Аароном. Вот почему Джонатан оборвал всякие отношения с семьей – с домом у него связаны слишком болезненные воспоминания. Аарону уже не поможешь, но теперь Джонатан может спасать других умирающих детей, чьих-то сыновей и братьев. Я его даже зауважал после этого. Только Джонатан по-прежнему с нами не общался. Соответственно, с тобой и Генри отношения наладить тоже не получалось. Но теперь понял – что бы ни двигало Джонатаном, чувство вины тут ни при чем. А что при чем, не знаю. Я его вообще не понимаю. И никогда не понимал.
– Конечно, – кивнула Грейс, сама удивившись, что рискнула высказать собственное мнение. Затем решила высказаться с профессиональной точки зрения. – Ничего удивительного, что тебе трудно его понять. У таких людей, как Джонатан, мозг работает совсем по-другому. И вы не виноваты в том, что Джонатан… такой, – продолжила Грейс, обращаясь к Наоми. – Вы в любом случае не смогли бы это исправить. Никто не знает, почему и отчего так получается.
Разговаривая с Наоми профессиональным, успокаивающим тоном, Грейс понимала, что как ни крути, а Джонатан все же проявил немалое упорство. Конечно, он оказался не несчастным ребенком из неблагополучной семьи, благодаря собственному трудолюбию ставшим гражданином мира и профессионалом высокого класса, исцеляющим детей. Но поражало то, что Джонатан сумел так долго продержаться, не выдавая своей истинной натуры. Должно быть, притворство далось нелегко. Все время играть чужую роль ужасно утомительно. Однако Джонатан, надо думать, что-то со всего этого имел. И Грейс не хотелось даже думать, что именно.
– Даже эксперты, изучающие этот феномен, теряются в догадках относительно его природы, – завершила речь Грейс, когда поток дельных мыслей иссяк.
Наоми, к ее удивлению, закивала:
– Знаю. Знаю. И все равно иногда начинает одолевать чувство вины. Все думаю, где ошиблась, что сделала не так. Выискиваю проблемы в нашей семейной жизни, чувствую себя плохой матерью. Но нет, на самом деле матерью я была хорошей. Во всяком случае, старалась, – прибавила Наоми. Голос ее снова задрожал, и она расплакалась. Митчелл обнял мать за плечи, но уговаривать успокоиться не стал. Наконец рыдания Наоми затихли сами собой. – Конечно, я все понимаю, но все же для меня было важно услышать это от вас.
– Жена говорит: когда попадается человек вроде моего брата, единственный правильный путь – по возможности держаться от него подальше, – сказал Митчелл Грейс. – Специально исследовала вопрос, хотя это и не ее область.
– Жена? – растерянно переспросила Грейс. – Ты разве женат?
– И не говори, вся семья замучилась ждать! – рассмеялся Дэвид. – Нет, ты подумай – двенадцать лет отношения не оформляли, и наконец-то созрели! Долго же думали…
– Но… ты ведь…
Грейс снова вспомнила, что рассказывал о Митчелле Джонатан. Якобы его инфантильный, избалованный младший братец до сих пор живет в подвале у родителей на положении ребенка.
– Где ты живешь? – спросила Грейс.
Митчелл бросил на нее чуть озадаченный взгляд:
– Тут недалеко. Пока в Грэйт-Нэк, но скоро переезжаем в Хэмпстед. Жена физиотерапевт в больнице Святого Франциска, оттуда на работу ездить ближе. Обязательно тебя с ней познакомлю, Грейс. Думаю, вы друг другу понравитесь. Она, кстати, тоже единственный ребенок в семье, – улыбнулся Митчелл.
Ошарашенная Грейс смогла только кивнуть.
– А ты?.. Извини, Митчелл, но не знаю, кем ты работаешь.
Кажется, ее слова его позабавили.
– Ничего страшного. Я директор начальной школы в Хэмпстеде. Большую часть карьеры проработал в сфере среднего образования, но в прошлом году переключился на начальное, и очень доволен. Люблю общаться с маленькими детьми. Наверное, из-за того, что произошло у нас в семье, если понимаешь, о чем я. Когда Аарон был жив, я ведь его почти не замечал, а потом очень из-за этого переживал, когда он умер. Наверное, поэтому меня и тянет работать с детьми, смотреть, как они учатся…
Митчелл потянулся и взял пустую чашку Наоми, потом – свою собственную.
– Хочешь еще чашечку? – предложил Митчелл Грейс, вставая.
Та поблагодарила его, но покачала головой.
– Грейс, – вдруг произнесла Наоми. – Мы бы очень хотели познакомиться с внуком. Это можно устроить?
Наоми говорила очень медленно, осторожно подбирая слова. Чувствовала важность момента и не хотела ошибиться. Или высказаться неясно, чтобы ее неверно поняли.
– Конечно, – закивала Грейс. – Конечно. Что-нибудь придумаем. Я его привезу. Или… можно встретиться в Нью-Йорке. Извините. Мне так стыдно, что я ничего о вас не знала. Даже не подозревала…
Дэвид покачал головой:
– Да брось, ни к чему оправдываться. Джонатан не хотел, чтобы мы общались с тобой и Генри. Очень трудно было с этим смириться, особенно когда Генри только родился. Неудобно получилось, что мы тогда без предупреждения нагрянули к вам в больницу, но Наоми просто не могла удержаться. Думаю, это был последний раз, когда она надеялась, что Джонатан наконец-то изменится. Мол, теперь у него есть свой ребенок, и он поймет… В общем, Наоми надеялась, что Джонатан снова сможет нас принять.
Грейс вздохнула. Пожалуй, в такой тяжелой ситуации она бы чувствовала то же самое.
– Уговорила Дэвида отвезти меня в больницу, – продолжила Наоми. В первый раз с тех пор, как приехала Грейс, она попыталась улыбнуться. – Хотя какое там уговорила! Практически заставила. Сказала: "У нас внук родился. Поедем, и точка". А еще хотела отдать одеяльце. Помнишь, то самое, которое мы привезли для Генри?
До крайности смущенная Грейс кивнула.
– Вы его… сами сшили?
– Нет. Его для меня сшила моя мама. Я им всех троих мальчиков укрывала. И Джонатана, конечно, тоже. Хотела, чтобы у Генри было что-то от нас – пусть даже такая мелочь. Оно у вас еще сохранилось?
Наоми так искренне оживилась, что Грейс почувствовала себя совсем паршиво.
– Н-не знаю, – наконец сумела выговорить она. – Если честно… давно не видела…
Лицо у Наоми вытянулось, но она быстро оправилась.
– Впрочем, теперь не важно. Внук для меня намного дороже и важнее старого одеяльца. Я сейчас все равно новое шью.
И вдруг из угла кухни донесся какой-то звук, похожий на писк. Грейс обернулась. В розетку была включена пластиковая радионяня. У Грейс была такая же, когда Генри был маленький.
– Легка на помине, – проговорила вдруг развеселившаяся Наоми и бодро вскочила на ноги.
– Давай я схожу, – предложил Митчелл.
– Нет, я сама, – отказалась Наоми и вдруг остановилась на полпути. – А ты пока объясни ситуацию Грейс, – велела она.
Тут Наоми вдруг наклонилась и поцеловала опешившую и утратившую дар речи невестку в щеку. Когда Наоми выходила из кухни, вслед ей смотрела вся семья. Она вышла в коридор и стала подниматься по лестнице.
– Грейс… – нерешительно начал Митчелл.
– Значит, у вас с женой недавно родился ребенок? Поздравляю.
– Спасибо. Вообще-то еще не родился. Срок у Лори только в июне. Но ребенок у нас уже есть. У нас – то есть у всей семьи. Понимаю, звучит странно. Может быть, теперь, когда ты знаешь, что у нас произошло, тебе легче будет понять, почему мы приняли такое решение и делаем то, что делаем.
– Хватит ходить вокруг да около! – возмутился Дэвид, не без труда поднимаясь на ноги. – Это же никакого терпения не хватит! Прямо Геттисбергскую речь произносишь!
– Просто хочу, чтобы Грейс нас поняла. Возможно, другие люди, которым не приходилось терять ребенка, повели бы себя по-другому.
– Еще тортика положить? – предложил Дэвид.
Грейс осилившая всего полкуска, и то из чистой вежливости, покачала головой.
– Нам всем было очень тяжело узнать, что совершил Джонатан. Вернее, в чем его обвиняют… Мы, конечно, знали, что у женщины, которую… убили, осталось двое детей. Мы, как и все остальные, конечно, думали, что ее муж возьмет их с собой в Колумбию. Нам и в голову не приходило, что может потребоваться наше участие. Думали, дело ограничится разговором с полицией. Ответили на вопросы, пообещали сообщить, если Джонатан объявится, и все. Я, конечно, сразу сказал, что к нам он ни за что не приедет. Но тут перед самым Новым годом позвонил один из полицейских. Спросил, не слышно ли чего от Джонатана, а заодно сказал, что мальчика отец и правда увез обратно в Колумбию, а вот девочку брать отказался.
– Потому что она не его дочь, – прибавил Дэвид, убрав коробку с остатками торта "Энтенманс" обратно в холодильник. Потом достал бутылочку с молочной смесью и принялся энергично трясти. Подошел к раковине, включил горячую воду, сунул бутылочку под кран и принялся водить под струей туда-сюда.
– Сказали, девочку отдадут в какое-то агентство по усыновлению на Манхэттене. Но сначала свяжутся с близкими родственниками и спросят, не хочет ли кто-нибудь ее взять. Мы все обсудили…
– Долго обсуждать не пришлось! – усмехнулся Дэвид.
– Да. Не пришлось.
– О боже, – только и смогла выговорить Грейс.
– Ты не думай. Мы все понимаем. Прости. Тебе и так тяжело пришлось.
Новость, конечно, ошеломила Грейс, однако она не шла ни в какое сравнение с другими. Услышать, что твой муж убил любовницу и виноват в смерти младшего брата, гораздо тяжелее. Впрочем, эти соображения Грейс не слишком ободрили.
– Но… девочка ведь ни при чем, правда? Мы все на этом сошлись. Просто милая малышка, которой с раннего детства не посчастливилось. Когда станет старше и поймет, что произошло, девочке будет очень нелегко. И мы сделаем все, чтобы помочь Абигайль справиться. Она ведь, в конце концов, моя племянница.
– И моя внучка. А то тебя послушать, так я мимо проходил, – добродушно проворчал Дэвид.
– Можно воды? – попросила Грейс, зачем-то вытянув перед собой обе руки.
Открыв посудный шкафчик, Дэвид достал стакан и, включив вместо горячей воды холодную, сунул под нее руку, дожидаясь, когда остынет. Пока Грейс пила, все молчали. Наконец Грейс спросила:
– Почему Абигайль?..
– В честь Аарона решили подобрать имя на букву "а". Это мы с Лори выбрали. А Элену оставили в качестве второго имени – Абигайль Элена.
– А что, мне нравится, – подхватил Дэвид, снова сунув бутылочку под горячую воду. – Абигайль ведь происходит от библейского имени Авигея. Так звали жену царя Давида. Не то чтобы кто-то спрашивал моего мнения… – прибавил он.
– Но… – Грейс попыталась как можно деликатнее сформулировать вопрос. – Кто из вас собирается…
Митчелл не сразу сообразил, о чем речь, но потом все же понял.
– Мы с Лори сейчас оформляем удочерение. Но пока Абигайль часто остается у бабушки с дедушкой. Мы ведь переезжаем, да еще у Лори сильный токсикоз. Впрочем, бабушка с дедушкой, как ты сама понимаешь, не жалуются.
– Мы ж ее любим, – искренне ответил Дэвид.
Грейс попыталась взять себя в руки, как и подобает хорошему психологу, и кивнула, как часто делала, разговаривая с клиентами.
– Разумеется. Ведь девочка ваша внучка.
– Вот именно. Дочка моего сына, которого я, между прочим, тоже любил. Понимаю, поверить трудно, но все же…
– Нет. Совсем не трудно, – покачала головой Грейс. – Я тоже его любила.
"По крайней мере, я любила того человека, каким его считала", – мысленно прибавила Грейс. Нюанс небольшой, но существенный.
Тут на застеленных ковром ступеньках послышались шаги. Наоми спускалась на первый этаж. При каждом ее шаге сердце Грейс сжималось. Она понимала – сколько ни готовься, отреагировать нормально все равно не сможет. В первый раз Грейс всерьез задумалась о том, чтобы сбежать. Но было в этом что-то некрасивое, унизительное – взрослая женщина спасается бегством от младенца. Грейс покрепче схватилась за сиденье стула и устремила мрачный, решительный взгляд на кухонную дверь.
Казалось, на кухню с ребенком на руках вошла не Наоми, а совсем другая, незнакомая женщина. Темные волосы растрепались, и двигалась она живее, энергичнее – даже при том, что держала девочку на бедре тем самым способом, который заведен у всех матерей. Вот она, Элена. То есть Абигайль. Казалось, даже цвет лица у Наоми Сакс изменился – стал более ярким и здоровым. Наоми стала почти похожа на совершенно счастливую женщину. В дверях она спросила:
– Надеюсь, все объяснили?
Грейс поднялась на ноги. Никто не просил ее о том, что она собиралась сделать. Впрочем, Саксы и не решились бы. Что, впрочем, было совершенно оправданно. Но Грейс все равно протянула к девочке руки. Она вовсе не собиралась так поступать и даже не была уверена, что хочет этого. Но решила не сворачивать на полдороге.
– Можно?.. – спросила она у Наоми.