- Потому как уж больно смахивает на убийство на гомосексуальной почве, - сказал он. - Полураздет, запястья и щиколотки связаны проволокой. Рядом с телом лежал пластиковый пакет, возможно, его использовали для каких-то их хитрых игр, надували и вставляли в задницу, черт их там знает, что они вытворяют, эти лидеры. И зачем это ей понадобилось искать такого? Я имею в виду, жене?
- Хочет развестись.
- Что ж, теперь и разводиться не надо, - заметил Блум.
В бумажнике у покойного обнаружили два документа с фотографиями. Водительские права, выданные во Флориде, и кредитная карточка "Виза". Фотографии резко отличались одна от другой, а также от снимка, который Джилл Лоутон показывала Мэтью в конторе. И ни одна из них не могла служить для более или менее надежной идентификации. Мэтью позвонил Джилл - та уже слышала новости по телевизору - и договорился о встрече с ней и Блумом в морге больницы Хенли.
Она приехала туда около полуночи. Джинсы, сандалии, белая рубашка мужского покроя. К этому времени Блум уже успел позвонить в прокуратуру округа, где ему сообщили, что дежурный прокурор, дама по имени Патриция Демминг, которую безжалостно вытащили из постели в доме на Фэтбек-Кей (где она, кстати, дожидалась, когда в эту самую постель вернется Мэтью), уже выехала и находится в Хенли. Надо сказать, что для столь позднего часа выглядела она просто отменно и была сказочно красива даже без грима, в накрахмаленном полотняном костюме и туфлях-лодочках без каблуков. Последние ничуть не преуменьшали стройности и великолепия ее длинных ног. О Господи, как же он был влюблен в эту женщину!
Больница Хенли считалась далеко не лучшей в Калузе, но морг ее ничем не отличался от любого другого морга в мире. Там стоял столь характерный для всех моргов запах, обычно не поддающийся определению, но хорошо знакомый тем, кому довелось побывать на полях сражений, где под солнцем гниют и разлагаются раздутые трупы. Дежурный отворил перед ними дверь из нержавеющей стали и выпустил целую волну этого воздуха, пахнущего смертью. Затем повел их к шкафам, тоже из нержавейки, где аромат стал просто удушающим, словно на головы им кто-то накинул вонючее одеяло. Мэтью казалось, что Джилл вот-вот потеряет сознание. За Патрицию он не беспокоился.
"Скорая" прибыла за десять минут до них, и Лоутона еще не успели поместить на полку. Он лежал на столе из нержавеющей стали в ожидании вскрытия и был от головы до пят покрыт прорезиненной простыней. Дежурный одним рывком сдернул ее.
Джилл взглянула на труп.
Она ожидала увидеть мужа. Она слышала, что это ее муж, ей говорили, что это ее муж, но на лице ее не отразилось ничего, кроме крайнего изумления.
- Это не Джек, - сказала она.
- Это не Джек, потому что у Джека была вытатуирована над кадыком крохотная синяя точечка.
- Что? - переспросил Блум.
- Ну, точка такая, - ответила Джилл. - Нечто вроде указателя… для аппарата.
- Какого еще аппарата? - спросил Блум.
Все они внимательно разглядывали шею покойного. Никакой синей точечки, лишь брызги темной засохшей крови и черные следы пороха от выстрела, который снес ему половину лица. А вот синей точечки не было.
- Шесть лет тому назад он проходил курс облучения, - пояснила Джилл. - Ему удаляли небольшую доброкачественную опухоль на голосовых связках. И лечение помогло. А точка… осталась навсегда.
Позднее той же ночью, лежа с Патрицией в постели, Мэтью вдруг заметил, что всякий раз, когда служащий морга сдергивал простыню с трупа, это напоминало ему историю о лебеде.
- Какую еще историю о лебеде? - спросила она.
- Ты не знаешь историю о лебеде? - удивился он.
- Извини. Нет.
- Но каждый знает эту историю.
- Только не я.
- Ты никогда не слышала о том, что на мужских членах часто вытатуировывают слово "лебедь"?
- Нет, - ответила она. - Расскажи.
- Ой, только не сейчас, - сказал он и обнял ее.
- Знаешь, мне так страшно хочется спать, Мэтью… - пробормотала она и зевнула.
- О’кей, - сказал он и отодвинулся. Но в отместку не стал рассказывать ей историю о лебеде.
Глава 2
Тутс говорила Уоррену, что она никогда, ни на секунду, не перестает думать о крэке. Никогда. Ни на секунду. Каждую секунду и минуту своей жизни она думает только о крэке. И что бы она ни делала, чем бы ни занималась, на первом месте в голове у нее всегда крэк. Прошло вот уже четыре месяца с тех пор, как Уоррен похитил ее, а…
- Я тебя не похищал, - буркнул он.
- Ну ладно. Тогда соблазнил, - сказала она.
- Да просто вытащил тебя из дома и усадил в лодку посреди Мексиканского залива, вот и все, - сказал Уоррен.
- Как ни верти, а все туда же выйдешь, - сказала Тутс.
Она опять смотрелась очень даже неплохо. Коротко остриженные светлые волосы, что придавало ей несколько атлетический вид, ровный загар… Нет, ей-Богу, она очень даже неплохо смотрелась.
- Даже во время курса реабилитации всю дорогу думала только о нем.
- Тебе следовало бы сказать им.
- Ой, умоляю! - простонала она. - А для чего мы здесь, как по-твоему, а? Я только и делала, что твердила им одно и то же, как шарманка. И знала: если вдруг перестану говорить, окончательно свихнусь.
Было уже десять минут одиннадцатого утра. Среда, двадцать второе января. Они сидели в офисе Уоррена, одном из тех частных офисов, который использовался еще и под жилье. Огромная комната - здесь можно было бы устроить зал ожидания. Весь третий этаж некогда принадлежал хироманту. Теперь же на двери висела табличка:
"Чамберс, Кили и Лэмб
ЧАСТНЫЕ СЫЩИКИ".
Тутс настаивала, чтоб ее имя было упомянуто первым.
- Дам всегда пропускают вперед, - твердила она.
Гутри настаивал, чтоб первым стояло его имя, учитывая почтенный возраст - почти под шестьдесят.
- По старшинству, - говорил он.
На что Уоррен возражал, что это его имя должно стоять первым, иначе попахивало бы расизмом.
- Черные, знаете ли… теперь к ним другое отношение, - говорил он.
Но Тутс продолжала твердить, что "Кили, Чамберс и Лэмб" звучало бы куда как лучше. И даже Гутри, хоть и нехотя, но все же согласился с ней. Но тем не менее первым на двери красовалось имя Уоррена. К тому же и бизнес шел очень даже неплохо. А ведь это, в конце концов, главное, разве нет? И не важно, в каком порядке значатся имена, совершенно не важно.
Уоррен был не против послушать ее рассуждения о наркотиках. Он считал, что чем больше будет она о них говорить, тем меньше захочется ей попробовать снова. И еще Уоррену казалось, что, если она опять возьмется за свое, он просто умрет. Наверное, он любил ее. Но Тутс, по всей видимости, это просто в голову не приходило.
Они собрались здесь, чтобы решить, с какого бока подступиться к этому делу. Гутри еще не приехал, он никогда не появлялся раньше половины одиннадцатого. Говорил, что любит поспать. И вот они ждали его появления. Не хотели начинать без него, но им не терпелось.
- А отпечатки у него проверили? - спросила Тутс.
- Да. Не местный. Вообще не из нашего штата. Отдали федам, для общей проверки. Провозятся какое-то время.
- Ну а у жены имеются какие-либо мысли на тему того, как этот человек мог завладеть документами ее мужа?
- Да она не слышала голоса мужа с конца апреля.
- А последний раз он откуда звонил?
- Откуда-то с севера.
- А потом его удостоверение оказывается у покойника.
- Да.
- И убит он был выстрелом из дробовика.
- Да.
- И похож на южанина-фанатика.
- Да. Таких тут полно. Но Блум считает, то было убийство на гомосексуальной почве. На парне одни джинсы, руки и ноги связаны проволокой. К тому же там неподалеку находится бар "Тимоти Виз", где собираются "голубые".
- Но из этого всего вовсе не следует, что он был педиком. Следы сексуальных пыток или извращений остались?
- Пластиковый пакет, больше ничего.
- На голове?
- Нет, лежал рядом с телом, на песке.
- Ну и при чем тут "голубые" дела? Лично мне кажется, что ни при чем, а тебе?
- Да нет… в общем, это пустяк, - сказал Уоррен и улыбнулся. Тутс тут же ответила улыбкой. - Педик он или нет, но Мэтью хочет знать, как оказались у него эти документы. Допустим, преступник хотел убрать кого-то, но чтоб подумали, что умер другой. Да, правильно, разнести ему голову выстрелом из дробовика - самый подходящий в этом случае способ. Но неужели ему в голову не приходило, что рано или поздно у парня проверят отпечатки и выяснится, что это никакой не Лоутон? Жена говорила, что Лоутон служил в армии, а стало быть, отпечатки его пальцев имеются в досье. А татуировка? Неужели не ясно, что уж жена-то сразу заметит, что никакой синей точки на горле у жмурика нет? Тогда зачем понадобилось подкидывать документы Лоутона трупу, который ни при каких обстоятельствах не может за него сойти?
- Но, может, эти самые документы имелись при нем еще до того, как он стал жмуриком? - предположила Тутс.
- Да. Вполне может быть.
Из приемной донеслись до боли знакомые звуки - Гутри Лэмб заигрывал с секретаршей. Присс всегда отвечала одним и тем же: "Ой, дикарь необузданный!" Так пискнула она и на сей раз. И вот дверь в кабинет Уоррена распахнулась, и появился Гутри собственной персоной - в белых льняных слаксах, белых мокасинах с кисточками, черных носках и черной рубашке спортивного типа с расстегнутым воротничком.
Шикарно сохранился для мужчины, которому под шестьдесят, подумал Уоррен. Хотя на самом деле Гутри стукнуло вот уже шестьдесят два, но он это тщательно скрывал. Единственное, что выдавало возраст, - это совершенно седые волосы. Но в плавках он выглядел, как пожилой Шварценеггер, и молоденькие девушки в бикини всегда провожали его глазами. К тому же и сыщик он был отменный. Называл себя знаменитым детективом. Одному Господу известно, почему это за пределами Калузы никто о нем ничего не слышал. Начинал он еще в 50-е, и первая лицензия была выдана ему в Нью-Йорке. Что ж, может, там он и был знаменит.
- Ну, что, начнем наши игры? - осведомился Гутри.
- Они и без тебя уже начались, - буркнула Тутс.
- Тогда просветите меня, - сказал Гутри. И заорал: - Присс! Можешь подать сюда кофе?
Уоррен пересказал все, что сообщил ему Мэтью по телефону. А также повторил то, о чем они с Тутс говорили до прихода Гутри. Вошла Присс Карпентер с подносом и тремя чашками. На ней была пурпурная мини-юбка и плотные колготки в тон, кремовая блузка и кремовые же лодочки. Она была еще чернее Уоррена, но гораздо миловиднее.
- А когда возвращаются фебы? - спросил Гутри.
- Ты ж их знаешь, - буркнул Уоррен.
- В любом случае делом этим занимается Блум, - сказала Тутс. - А наша задача - разыскать Лоутона.
- У меня вопрос, причем довольно интересный, - сказал Гутри. - Если этот Лоутон безработный, с чего это жена вообразила, что может содрать с него алименты?
- Может, у него где заначка припрятана.
- Что не противоречит твоей версии о документах, - добавил Гутри.
- К чему клонишь? Что-то не врублюсь?
- Ну, может, мертвый он стоит дороже, чем живой. Вообще, если кто-то стырил у него бумажник, скорее всего он покойник, это уж как правило.
Какое-то время они молчали, потягивая кофе. Яркий солнечный свет пробивался сквозь жалюзи, отбрасывая лучи на стол Уоррена.
- А кто проживает в тех лачугах на пляже? - спросил Гутри.
Гутри пришлось первому признаться, что он является распоследним из всех существующих на свете сексуально озабоченных свиней-мужчин, только после этого дверь в дом под номером 1137 на Норт-Гэлли-роуд отворилась.
Представшая на пороге шлюха принадлежала к высшему пошибу. Миссис Адель Доб, пышнотелая цветущая матрона с пылающими рыжими волосами. Лет за сорок, решил он, а волосы стоят на голове дыбом, точно в нее недавно шарахнуло молнией. Она отодвинула дверь в виде ширмы и придерживала ее рукой, сплошь унизанной браслетами и кольцами. Стояла и держала дверь полуоткрытой, точно во Флориде не существовало москитов и комаров. Наряжена она была в некое подобие зеленого кафтана с глубоким вырезом, из которого выпирали молочно-белые огромные груди. Глаза под цвет кафтана - тоже зеленые, наряд выгодно подчеркивал этот факт. Была она босая, и лак на ногтях рук и ног был одного цвета, а цвет этот, в свою очередь, был подобран в тон губной помаде, которой она щедро намазала крупный рот. Словом, не женщина, а пожарная машина, с головы до пят. Настоящая матрона, ничего не скажешь.
- Миссис Доб? - осведомился он.
- Она самая, - ответила она.
- Могу ли я войти?
- Это еще зачем?
- Я так понимаю, на этой улице вам принадлежат шесть домов и…
- Так оно и есть. Все шесть.
- И мужчина, которого убили на пляже прошлой ночью…
- Так ты легавый?
- Частный сыщик, - сказал он и показал ей свое удостоверение, вставленное в целлофан. Она взглянула на него, кивнула, снова подняла на Гутри глаза. Похоже, продемонстрированный документ не произвел на нее должного впечатления. Он улыбнулся. Она и не подумала улыбнуться в ответ. - И мы пытаемся установить личность убитого.
- Кто это "мы"? - спросила мадам Доб.
- Ну, прокуратура, на которую работаем.
- И что же, они собираются навесить это дело на меня, так, что ли?
- О, нет, нет. Кто?
- Ну этот ваш прокурор или там адвокат, как его…
- Мэтью Хоуп.
- Так вот, знайте. Стреляла в Кори вовсе не я. И не я разбила ему голову, ясно?
Насчет разбитой головы Гутри не слышал.
- Какой еще Кори? - спросил он.
- А шут его знает, - ответила она.
- Позвольте угостить вас чем-нибудь прохладительным, - предложил Гутри.
- Это еще зачем?
- Да просто жарко сегодня.
Она снова оглядела его с головы до ног.
- Ладно. Только сейчас босоножки надену.
Ресторан под названием "Келли-Стоун-Крэб-Хаус" считался на острове Сэнди-Коув местом очень популярным и даже престижным. Когда начинался сезон ловли краба, Келли продавал больше клешней, чем песчинок на всех пляжах Флориды. Да и вне сезона народу там всегда было полно. Вот и сегодня днем, когда в зал вошли Гутри и Адель, они увидели, что там полным-полно и местного народа, и туристов.
Но Адель не растерялась и тут же потребовала пригласить самого Дейва Келли. Величественный усатый владелец заведения радостно приветствовал ее и нашел им столик на веранде с видом на море. Гутри подозревал, что некогда Келли потрахивал эту дамочку.
Оба они заказали по бутылке холодного, как лед, пива и огромное блюдо из жареных даров моря. Ему нравилось смотреть, как она ест. Она живо напомнила шлюху из фильма "Том Джонс", та с тем же аппетитом и непринужденностью набрасывалась на все съедобное. И вот они сидели, жевали, глотали; мелкие волночки лизали сваи, по бледно-голубому небу неспешно плыли пушистые белые облака, откуда-то с пляжа порывы ветра доносили звуки музыки. Адель заметно расслабилась, что было в характере всех проституток. Они всегда расслабляются, стоит угостить их парой пива.
- Знаете, чем мне нравится Флорида? - спросила она.
- А вы вообще откуда родом?
- Из Кливленда. Такая красотка тогда была, ну прямо Морин О’Хара.
- Вы и до сих пор красотка, - солгал Гутри. - И когда же вы сюда переселились?
- Лет тридцать назад. А вы?
- Да уж тоже давно, - неопределенно ответил он. Гутри избегал называть точные даты, в противном случае девушки могли легко вычислить его возраст. Пусть думают, что ему под пятьдесят. Ну, ладно, уж так и быть, чуть за пятьдесят… - И чем же вам так нравится Флорида?
- Тут всегда можно хорошо посидеть, расслабиться, - ответила она. - Ну, как мы сейчас с вами… Вообще-то я тусуюсь тут почти все время. Иногда захожу на ленч, но обычно днем ем дома. Так, салатик какой-нибудь или там сандвич. Вообще-то я чаще захожу сюда выпить перед обедом. Народ собирается приятный, особенно к вечеру, к коктейлю. Или заскакиваю уже совсем поздно ночью, когда ребятишки расходятся по домам. Ну из кино там или еще откуда. Ну и заходят сюда, глотнуть чего-нибудь. Ой, ну и весело ж тут бывает, прямо сил нет!
Он понимал, что под словом "ребятишки" она имеет в виду вовсе не наглотавшихся "колес" подростков, но людей своего возраста, каков бы он там ни был - сорок, сорок пять… Теперь она облизывала пальцы - ну точь-в-точь шлюха из "Тома Джонса".
- Когда живешь во Флориде, - сказала она, - создается впечатление, что никто никогда не работает. Ну, вы меня понимаете. Что, кстати, недалеко от истины. Все эти старые алкаши и наркоманы действительно не работают. Все удалились от дел, и пределом мечтаний для них является момент, когда кто-то попросит выкатить тележку с продуктами из супермаркета. "Эй, Мод, глянь-ка! - прошепелявила она, имитируя голос дряхлого, беззубого старика. - А у них сегодня скидка на слабительное, это надо же!" Слыхали об одном таком парне из дома престарелых?
- Каком именно? - спросил Гутри. Он слыхал сотни и тысячи историй и анекдотов об обитателях домов престарелых. Вообще здесь, во Флориде, шутки и анекдоты о домах престарелых были почему-то очень популярны. Наверное, потому, что когда человеку переваливает за восемьдесят или девяносто, он все равно не воспринимает себя стариком и героем этих анекдотов.
- Ну, идет как-то один старикан, останавливает другого и спрашивает: "Как думаешь, сколько мне лет?" Тот, второй, отвечает: "Я знаю?.. Ну, лет шестьдесят пять, да?" - "А вот и нет, - говорит первый, - мне уже восемьдесят четыре". Идет дальше, останавливает другого старикана, спрашивает: "Как думаешь, сколько мне?" Второй говорит: "Не знаю. Года шестьдесят два, шестьдесят три?" - "А вот и нет, - отвечает он, - мне уже восемьдесят четыре". Идет он дальше, видит, сидит в инвалидной коляске старушка, подходит и спрашивает: "Как думаете, сколько мне лет?" Старушка и говорит: "А ты расстегни ширинку". Он расстегивает, она смотрит и говорит: "А теперь дай мне пощупать твой член". Он вкладывает член ей в руку. Она мнет его, теребит, потом взвешивает на ладони. И говорит: "Тебе восемьдесят четыре". Старик изумлен. "Но как вы могли определить с такой точностью? Взвесив член в руке?" - "Да нет, - отвечает она, - это здесь ни при чем. Ты мне сам вчера говорил, забыл, что ли?"
Гутри расхохотался.
- А я думал, вы расскажете другую историю, - заметил он.
- Какую?
- Ну, подходит один старикашка в доме для престарелых к дамочке, она тоже сидит в инвалидном кресле…
- И?..
- И говорит: "Вы знаете, кто я такой?" Старушка отрицательно качает головой и отвечает: "Нет. Но если вы подойдете к сестре, что дежурит в приемной, она вам скажет".
Адель опять рассмеялась.
- Ненавижу людей, которые сдаются, а вы? - спросила она. - Заранее покупают себе места на кладбище, чтобы лежать рядышком, распределяют деньги и прочее добро между детьми, и что им тогда остается? Только и ждать смерти. А кстати, у вас дети есть?
- Двое. На севере.