Мебель, диваны и кресла, по распоряжению миссис Бхандари обтянули мягчайшей кожей кремового цвета, и украсили, подушками, тоже кожаными, но красными. На журнальном столике стояла статуэтка бенгальского тигра, и на стенах висели ценные гравюры. Кальпана жестом указала собаке её место на ковре, и та тотчас же улеглась. Не зажигая торшера, Кальпана проследовала в свой кабинет, закрыла дверь и дважды повернула ключ в замке. На столе под полотняной салфеткой стояли несколько тарелок, и рядом – сосуд с розовой водой для омывания рук. Неизвестно, слуги или дочери принесли сюда сырный омлет с мятой и ежевечернюю чашку холодного молока, чтобы Кальпана могла подкрепиться ночью, когда работала за столом. Она очень любила яичную лепёшку с базиликом и козьим сыром, с мятой и оливковым маслом, которую в конце трапезы запивала молоком.
Вот и сейчас, Кальпана ощутила грызущий голод – ведь за ужином она почта ничего не съела. После, расправившись с омлетом и молоком, она опять вымыла руки и прилегла на ложе из железного дерева, скрывающееся за старинной ширмой. Под голову положила длинную полосатую подушку, набитую, шелухой кедровых орехов, которую ей привезли из Сибири. Целебная подушка помогала расслабиться и отдохнуть, быстро восстановить силы и развеять тоску. Накинув на ноги расшитое бисером покрывало, Кальпана закрыла глаза и вытянулась, стараясь стать невесомой, почти бесплотной, чтобы выспаться, не засыпая.
На низеньком столике в виде седла слона и в окованном латунью сундуке, в ящиках стола лежали бумаги, разобрать которые Кальпана за сегодняшнюю ночь всё равно не смогла бы. Ткань ширмы была расшита травами, деревьями и цветами, пахла сандалом. И оттого Кальпане чудилось, что она спит где-то в лесу, в гамаке, как любила раньше. Но ей нечасто позволяли так спать, опасаясь ядовитых змей. Здесь змей не было, и ночная тишина, заполняя комнату за комнатой, навевала дрему.
Жаркая пряная темнота, казалось, не пропускала звуки. Она накрыла бурлящий многолюдный город, приглушив на время взволнованное, судорожное движение столицы. Фонарь над, входной дверью выхватывал из темноты кроны деревьев с резными плотными листьями и освещал широкий английский газон, а также часть садовой дорожки. Белая изгородь балкона и первые ступени ведущей вниз лестницы уже терялись во мраке.
Кальпана вспомнила огоньки, мерцающие сейчас над садом. В память врезалось небо, которое сегодня почему-то стало ближе. Казалось, что острые, как иглы, огоньки перешёптываются и смотрят вниз, на Землю, напряжённо и выжидательно. Бескрайний переливающийся шатёр опрокинулся над Новым и Старым Дели, над проспектами и улочками, над храмами и лавками, над крепостями и садами. Над всей Индией, над людьми, спящими в особняках, и лачугах, в тесных комнатах и просто на траве.
Индийцы спали сейчас и ничего не знали, о завтрашнем дне. В любой момент могла свистнуть пуля, мог сверкнуть кинжал, мог грянуть взрыв бомбы и прервать чью-то жизнь. Тех, кто сейчас ворочался в жаркой темноте, тревожила мысль о безрадостных днях и злых ночах. Быть может, овевали их лица прохладой грёзы о чём-то светлом и искупляющем. Ночь была такой же, как другие, и в то же время не похожа на них, и Кальпана чувствовала это, думала, страдала.
Страна, с которой бывшая джайпурская принцесса дышала одним дыханием, жила одной жизнью, раскинулась на север и на юг, на запад и на восток. Она напоминала гигантское сердце, опутанное сосудами рек. Индия лежала, величавая и непознанная почти за семьдесят лет жизни, в ночи, в тишине. Текли последние часы покоя. Потом они перейдут в минуты, в секунды. И, в конце концов, останется последний, решающий миг.
– Ты будешь жить… – прошептала Кальпана, обращаясь к стране, как к тяжело больному человеку. – Мы умрём, но ты будешь жить. Возьми нашу кровь и наберись сил. И мы воскреснем вместе с тобой!..
Громко тикали стенные часы. Густая тьма, затопившая кабинет, казалась плотной, осязаемой. И на большой старинной кровати за ширмой, под богатым покрывалом лежала маленькая женщина, чувствующая себя затерянной в космосе песчинкой. Её мысли путались, обрывались и ускользали, оставляя в мозгу звенящую пустоту.
Почему-то вспоминалась колючая изгородь из терновника и шиповника, окружавшая сад, мимо которой они с Шантой проходили сегодня во время прогулки. Собака боялась колючек и старалась держаться от изгороди подальше, потому что несколько раз весьма, жестоко поплатилась за своё любопытство. И сейчас Кальпана чувствовала себя в ловушке из колючих высоких кустарников, среди которых не было прохода. Раньше она никогда так не боялась смерти. А сейчас тиканье часов раздражало её, и каждый щелчок напоминал о неизбежном.
Кальпана не узнавала себя, сердилась и страдала. В конце концов, встала, босиком подошла к часам и остановила их. Она, привыкшая считать каждую минуту, теперь не желала знать время. Тишина опустилась на комнату, как москитная сетка. Кальпана вернулась за ширму и опять легла.
Раньше миссис Бхандари не раз говорила, и на публику, и приватно, что хотела бы знать день своей кончины. Интересовалась этим с той же простотой и обыденностью, как датой выезда в командировку за рубеж, временем начала званого обеда, или завтрашней погодой, чтобы вволю поработать в саду. Относясь к смерти как к своему одушевлённому врагу, Кальпана не желала дать той застать себя врасплох, когда она не готова.
Кого-то такие слова пугали, кого-то, ещё давно, забавляли. "Случится, когда будет угодно богам. А ты не думай об этом, радуйся жизни", – сказала бабушка Индиры Сварупрани, погладила маленького приёмыша по густым чёрным волосам и ушла на свою половину дома. Покусывая кончик длинной косы, Кальпана сидела на ветке дерева и удивлялась – а почему не думать? Всё равно такой день придёт, раньше или позже, как для всех людей. Будет она насильственной или естественной, мучительной или милосердной, не важно.
Несколько раз мрачная: тень скользила, совсем рядом, но всё же не решалась схватить Кальпану, отступая перед силами добра и правды. Судьба то щадила её, то била. Наказывала даже суровее, чем других, казалась несправедливой и жестокой. Впрочем… Вряд ли Кальпана Бхандари желала для себя какой-то иной доли. Она давно могла отойти от дел, погрузиться в домашние хлопоты, воспитывать теперь уже многочисленных внуков – и никто не упрекнул бы за это почтенную женщину, которой вскоре исполнится шестьдесят семь лет.
Да нет, похоже, не исполнится, если она утром не отменит поездку в Пенджаб и не останется дома. Ведь так просто сказаться больной – и все ей поверят. Никто и мысли не допустит о том, что Кальпана Бхандари могла испугаться. Её считали бесстрашной и даже бессмертной. Во время митингов и даршанов просили разрешения дотронуться до Кальпаны и получить немного чудодейственной силы. Люди шептались о том, что, пока жива "принцесса Джайпура", ни с премьер-министром, ни с народом, ни со страной не случится ничего дурного. А она, говорили собравшиеся крестьяне, ремесленники, торговцы, даже чиновники и военные, будет жить вечно, как вечно катится чакра, колесо закона Добродетели, украшающее государственный флаг.
Ни один человек не поверил бы, что Кальпана Рани может бояться. Но те, кто так думал, заблуждались. Она трепетала и страдала, опасалась и гневалась, но никогда не показывала этого. Чаще всего она улыбалась, таинственно и мудро, как богиня Канниякумари, чей храм не раз посещала во время поездок по Южной Индии. У места слияния Бенгальского залива и Аравийского моря Кальпана сидела часами, наблюдая, как солнце опускается в воду и поднимается из неё же. Слушала шум жёстких пальмовых листьев и пение счастливых птиц на рассвете.
Совеем недавно, Кальпана опять побывала там, совершила ритуальное омовение. Оно, по преданию, смывало с людей все их грехи, а также грехи отцов и дедов до третьего колена. Морские волны набегали на паломников, среди которых была и Кальпана, оставляя на их телах разноцветный песок – красный, чёрной и прозрачно-белый, похожий на зёрна риса.
Слушая тишину, Кальпана улыбнулась. Вновь пережила то сладостное, восторженное чувство, когда воды трёх великих, морей сомкнулись над её головой. Потом солёная вода отхлынула, и Кальпана задышала легко, свободно, радостно, как бывало в молодости. "Облако славы" окутывало её с тех пор до этой ночи, не давая впасть в уныние. Несколько дней назад Кальпана избавилась от грехов и проклятий своей семьи. А сейчас рискует навлечь на себя другое, от которого будет не очиститься.
Если она не поедет в Пенджаб, не встретится там с Джиотти Сингхом, если вместе они не уведут с гибельного пути тех, кто колеблется и не знает, чью сторону принять и против кого выступить в этой войне, погибнет много людей, которые могли бы остаться в живых. Кальпана уже не молода, и это хорошо. Человек, которому почти семьдесят, должен занять место юноши или ребёнка. Пусть она здорова и энергична, пусть нужна своей семье и соратникам по партии, всё равно надо утром войти на борт вертолёта, который вполне может и не приземлиться в Чандигархе.
Но по земле следовать ещё опаснее, особенно в Пенджабе – там засада может оказаться за каждым кустом. Об этом она знала и от самого Джиотти Сингха и от его родственников, сочувствующих ей, а, значит, и центральной власти. Но, вместе с тем, считала, что обязательно должна лично говорить с людьми. Ни у кого, даже у уважаемых членов сикхской общины, не было таких шансов добиться успеха…
А если успеха не будет? Если победят животная злоба и расчётливая ложь? Если вихрь, который вырвется совсем скоро из-под земли и ударит в самое сердце Индии и нации, окажется сильнее? Пенджаб отлетит в сторону, как оторванная взрывом рука или нога – от человеческого тела? Сейчас как раз такое время, когда неизвестно, чья возьмёт. Всё может получиться, как в своё время с Пакистаном. И тогда лояльным сикхам там не жить.
Уютный домик семьи Джиотти, утопающий в зелени садов. Шесть прудов с великолепными лилиями, клумбы с африканскими фиалками и белоснежным дурманом, близ которых они в жаркие дни наслаждались щербетом из лимона и пчелиной патоки. Под их ногами рыскали ящерицы, а на крыше ворковали голуби… Если бы хоть ещё один раз увидеть все это! Как был счастлив Джиотти, когда знаменитая супруга готовила ему любимые фаршированные помидора с бурым рисом, чечевицей и острым перцем! Джиотти часто повторял, что он опьянён любовью, как когда-то в молодости. И, подобно легендарному Великому Моголу Шах-Джахану, готов во имя своей богини построить новый Тадж-Махал.
– Но для этого я должна умереть, – с той же таинственной улыбкой напоминала Кальпана. – Неужели ты в силах пережить меня?
– Нет, не в силах. И только потому не построю свой Тадж-Махал, – отвечал дородный красивый великан в тюрбане, с расчёсанной надвое бородой, становясь на колени перед миниатюрной пожилой дамой.
Кальпана резко повернулась под покрывалом, вскочила и тряхнула головой. На гимнастику уже не оставалось времени. Лучше было немного поработать с бумагами, оставить некоторые распоряжения на тот случай, если не суждено вернуться. Как больно, тяжело покидать Дели именно сейчас, когда обстановка в стране накалена! И сама земля, кажется, шипит, будто жаровня, а сборища людей на улицах и площадях напоминают рои гудящих ос. Гигантский корабль, в бортах которого уже зияют пробоины, ведёт по бурному морю маленькая, слегка увядшая, но всё же сильная рука премьер-министра Индиры Ганди.
Пока это так, и вокруг царит покой. Мелкие стычки – не в счёт. Но после… Никому не дано знать, что случится вскоре. Ничего вечного в бренной жизни нет. Крутится чакра, ночь сменяется утром, шторм – штилем. Когда-нибудь, всё-таки придёт мир, потому что Индия заслужила его – страданиями, трудом, стойкостью, верой. Кошмар уйдёт в прошлое, но сейчас нужно выстоять.
Кальпана подошла к столу, зажгла лампу, отодвинула кресло. Закусила губу и рванула ящик на себя, не удержала, выпустила из рук. Испугалась, что грохот разбудит домашних, прислушалась – кажется, всё спокойно. Кальпана уселась на пол и принялась копаться в бумагах, засыпавших ковёр. Подшитые, разрозненные, какие-то клочки с двумя-тремя строчками разлетелись по всему кабинету, но нужной среди них не было.
Кальпана надела очки и стала подносить листки к глазам, потом вытряхнула из ящика то, что там ещё оставалось. Многие документы и письма она помнила почти наизусть. И по мере того, как в ушах вновь начинали звучать угрозы, как выступали, будто из тумана, перекошенные от ярости лица, сжимались кулаки и сверкали клинки, Кальпана впадала в какое-то странное состояние. Её спокойствие и собранность превратились в равнодушие. Всё уже случилось. Сейчас ничего изменить нельзя. Но и руки не следует опускать, иначе – конец…
Заговор протянул щупальца от Вашингтона и Лондона до Пенджаба, но голова его здесь, в Дели. Он есть, и в то же время его нет. Слухи носятся в воздухе и разбиваются тоже о воздух. Конспирация идеальная. Всё слишком ясно и в то же время совершенно запутано. Коммуникации сотканы из пустоты, а заправляют всем духи и призраки.
Третьего июня они отрубили голову дракону, ещё не подозревая о его мощи. Вместо одной выросло десять новых. Кальпане казалось, что можно просто рухнуть в изнеможении, рубя эти проклятые головы. А их всё больше, больше, больше! Да есть ли предел этому злу? Страшно, когда не ощущаешь, с кем воюешь. Враги невидимы, и их удары наносятся бесплотной рукой. А кровь льётся горячая, живая, человеческая.
Внезапно Кальпана вспомнила, куда положила нужное ей письмо. Легко, не опираясь на руки, вскочила с ковра и подошла к своему личному сейфу, который мог одновременно выдержать взлом, пожар, потоп и взрыв гранаты. Набрала код, загремела ключом, пошуршала бумагами. Да, вот оно – конверт с американской маркой, весь измятый, местами потрёпанный на сгибах. Кальпана вернулась за стол, придвинула поближе лампу, протёрла стёкла очков тончайшим батистовым платочком с монограммой.
Внизу стояла разборчивая подпись – Сатиш Чандра. Человек этот, родственник Рама Бхандари, долго жил в Штатах, но не переставал беспокоиться о судьбе Индии. Выходит, у него были причины для тревоги. Он написал миссис Бхандари ещё и для того, чтобы она ознакомила с этим текстом премьер-министра. Никаким иным образом Сатиш Чандра не мог передать свои предостережения, и он очень рисковал, делая это сейчас.
"Я не был бы индийцем, если бы не написал Вам о том, что мне довелось узнать по долгу моей службы…"
Почерк крупный, неровный. Чернила в спешке кое-где размазались.
"Я много лет занимаюсь расследованием взаимоотношений между ЦРУ и сикхскими экстремистами. Хоть и кричат они на всех перекрёстках об осквернении своего храма, для них нет ничего святого. Они везде – в Штатах, Канаде, Англии. Американские власти всецело на их стороне, им нужен покорный Кхалистан вместо индийского штата Пенджаб. Никому, кроме них, неведомое государство будет таким же врагом Индии, как стал Пакистан, особенно при генерале Зия.
Внимательней вчитайтесь в мое послание и постарайтесь убедить правительство принять меры для обеспечения безопасности в первую очередь миссис Ганди. Она – их главный враг и первая мишень. Я очень рискую, но всё же пишу. Ни один сикх не должен находиться рядом с премьер-министром. Штаты делают на них ставку. В Алабаме мистер Кэмпер натаскивает их, как псов, готовых разорвать собственную страну. Берегите себя, Кальпана-джи, вы так нужны Индии! Если им удастся задуманное, я боюсь представить, что будет со страной…"
Милый Сатиш, ты переоценил мою скромную персону. Со мной или без меня, но Индия победит, и в этом нет сомнений. Но ты прав в главном – по мере сил и возможностей следует срывать и предупреждать провокации. Для того я и лечу в Пенджаб. Запрись я дома, ограничься только произнесением речей и написанием статей, какая бы тогда от меня была польза?..
Письмо датировано июнем этого года. Тогда многие, в том числе и премьер-министр, думали, что, очистив от сикхских фанатиков "Золотой храм" в Амритсаре можно хотя бы на время отодвинуть наползающую катастрофу. Потом оказалось, что операция "Голубая звезда" только плеснула бензин в костёр. Заполыхало ещё жарче; боевики и их руководители, наставники и спонсоры, сосредоточенные дотоле в одном месте, расползлись по штату Пенджаб, по Индии, по всему миру. Их стало не меньше, а во много крат больше.
Кальпана в июне тоже не предвидела этого, стало быть, не могла ничего посоветовать премьер-министру, и сейчас сильно переживала промах. Теперь она уже понимала, что, приняв решение о штурме "Золотого храма" и уничтожении наиболее одиозных лидеров сикхских раскольников, они поддались на хитроумную провокацию и угодили в искусно расставленную западню…