Обычное письмо, ничего выдающегося в нем нет. Что меня приятно удивило, так это то, что написано оно было очень грамотно, без единой ошибочки.
Я развернула второе:
"Дорогая Галочка, девочка моя! Каждый день, каждую минуту думаю я о тебе, и вся моя душа изболелась. Только бы дожить до той минуты, когда увижу тебя, хоть посмотреть, какая ты стала. Ты мне пришли свою карточку, сфотографируйся, не поленись. Она мне душу согреет…" – здесь уже звучало грустное настроение, видимо, Седой уже понимал, что тяжело болен, но не знал, до какой степени, и еще надеялся увидеть дочь.
В следующем письме он писал, что, наверное, никогда не увидит свою Галочку, и что ему очень больно это осознавать…
"Хоть бы смех твой услышать, доченька, а там и умирать можно. Бог меня за грехи наказывает, и ты, смотри, ошибок отцовских не повторяй. Живи так, как тебе совесть подскажет, и знай, что отец, какой бы он ни был у тебя, всегда тебя любил и делал все только ради вас с мамой. И знай, доченька, что отец позаботился о тебе, как только мог…" – тут уже Седой говорил о себе в прошедшем времени.
Но и опять я ничего не открыла для себя полезного. "Позаботился о тебе…" Что он имел в виду? Как расшифровать эту фразу? При чем тут Скворец, Рябой и Мутный и кто убил Скворца? Мутный? Ответа на эти вопросы я так и не получила.
Ложась спать, я еще много раз прокручивала в голове строки из писем Седого, ворочалась в постели, пытаясь разгадать загадку этого неординарного человека.
Наутро я решила еще раз расспросить Галину о ее отце. Встать пораньше и расспросить. Но когда я проснулась, в доме никого не было. На столе лежала записка: "Мы ушли на пруд".
Взглянув на часы, я увидела, что уже половина двенадцатого. Я почувствовала, как угрызения совести неприятно заскребли коготками по моей спине. Но я тут же заставила себя их укротить. В конце концов, у меня бессонница! Может, у меня биологические часы так устроены: спать я ложусь в четыре часа утра, а встаю в половине двенадцатого. Если посчитать, то получится, что спала я всего семь с половиной часов. А для полноценного отдыха нужно, между прочим, восемь! Так что я еще и не доспала. Могу с чистой совестью еще прилечь на полчасика. Что я с удовольствием и сделала.
Проснулась я уже в час, когда услышала, как Галька громыхает посудой. Боже мой, надо же вставать и помочь ей хотя бы по хозяйству!
Галька уже разливала по тарелкам суп. Детишки сидели с мокрыми волосенками, довольные, и улыбались.
– Мама, ты выспалась? – спросил Артур.
– Да, милый.
"Не то слово!" – подумала я про себя.
Когда мы пообедали, я спросила у Галины:
– Галя, ты хорошо знаешь своего отца. Нет ли чего-то в его письмах, что указывало бы на то, где он спрятал коллекцию? Я их читала, но ничего такого там не смогла заметить.
– Я тоже, – вздохнула Галина.
– Что ж, – задумчиво проговорила я. – Придется ждать Полину.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ (ПОЛИНА)
Когда я приехала в город, было уже очень поздно. Нет, можно было, конечно, позвонить Овсянникову и вытащить его из постели, но, во-первых, у меня не было уверенности, что он сейчас не в чужой постели, а во-вторых, даже если Жора мирно спал дома, толку от него все равно сейчас никакого. Лучше отложить это до завтра и поехать к нему на работу, чтобы Жора мог поднять материалы по делу Седого.
Так и сделала: легла спать, а наутро поехала к Жоре в отделение.
Овсянников очень удивился, увидев меня, но и обрадовался.
– Полинушка! – он вскочил со стула. – Ты какими судьбами? Почему ты не на даче? А Ольга где? – забросал он меня вопросами, обнимая меня за плечи и усаживая на стул.
– Ольга на даче, а я приехала по важному делу. Жора… – я серьезно и внимательно посмотрела на бывшего мужа. – Мне очень нужна твоя помощь.
При этих словах Овсянников насторожился. Он уже догадывался, что помощь мне может ему добавить массу проблем. Но вместе с тем надеялся, что это нас сблизит, и он даже сможет получить благодарность от меня.
– Ну давай, я слушаю, – осторожно произнес Жора.
– Понимаешь… Ольга попала в беду, – и я рассказала все, что произошло с сестрой на даче в мое отсутствие.
Выслушав, Овсянников вскочил с места и заходил по кабинету.
– Полина, это все очень серьезно. Ты можешь описать приметы этих бандитов?
– Да, могу. Но только со слов Ольги. Но одного могу описать точно.
– Почему? – вскинул голову Жора.
– Потому что я сама его видела.
– Где?!
– В лесу. Он лежал под деревом.
– И что?
– И в груди его зияла дыра от пули.
– Ого! – Жора присвистнул. – Я слышал об этом деле. Думал, что это очередной висяк. А тут, выходит, дело ясное, – Овсянников принялся накручивать диск телефона.
– Что тебе ясно?
– Как что? – Жора отложил трубку. – Ясно, что его убили сообщники. Не поделили, видно, что-то и убили.
– Но что они могли не поделить? Пару рваных штанов? Послушай-ка, Жора, что я тебе еще расскажу, – и я поведала Жоре историю, рассказанную нам Галей Мельниковой.
– Так вот, – подвела я итог всему сказанному. – Галина – дочь Седого, знаменитого вора, который умер в тюрьме. А те трое, что были у Ольги, залезли к Гале на дачу и обокрали ее.
– Погоди, я не совсем понимаю, чего ты, собственно, хочешь?
– Я хочу, – удивляясь про себя непонятливости Овсянникова, стала объяснять я, – чтобы ты поймал этих бандитов – раз! Чтобы ты узнал, кто убил этого Скворца – два! И чтобы ты нашел коллекцию – три! Вот и все!
Жора хмыкнул. Потом осторожно спросил:
– Поленька, а тебе не кажется, что ты слишком многого от меня хочешь?
– Нет, не кажется, – я прямо смотрела ему в глаза. – Тем более, что я буду тебе помогать, как смогу.
Жора только рукой махнул.
– Ну хорошо, – сказал он. – Допустим, бандитов этих мы возьмем. Тут ты права, обезвредить их необходимо. Думаю, вычислить их будет не очень сложно. У них ведь ни документов, ни денег. Допустим, я докажу, что они убили своего сообщника. Но где гарантия, что я смогу найти эту коллекцию? Ведь насколько мне помнится, когда брали этого Седого, то перерыли все, что можно! Ничего не нашли. И уже столько лет прошло. Думаю, что это просто нереально теперь.
– Ты всегда раньше времени опускаешь руки! – возмутилась я. – А сам ничего еще пока не сделал! Хотя бы попытайся!
– Хорошо, я попытаюсь! – сказал Овсянников, чтобы поднять свой авторитет в моих глазах.
С этими словами он вышел из кабинета, повелев мне оставаться на месте. Повелитель, тоже мне!
Жора вернулся через полчаса, когда я уже обзевалась от скуки и выкурила шесть сигарет. В руках он держал какую-то папку.
– Ну вот, – сказал Жора, усаживаясь на свое место за столом. – Значит, Скворец, Мутный и Рябой. Очень знакомая компания, как выяснилось. Скворцов, Фролов и Рыбкин. Сидели на Колыме, бежали несколько месяцев назад. Розыск, конечно, объявили, но до сих пор не нашли. Больно уж хитер их главарь, этот самый Фролов-Мутный. Даже не подумали, что они в Вишневку подадутся. Как им удалось сюда добраться – ума не приложу.
– Чего тут прикладывать? Сели в поезд, документы сперли у попутчиков – и все дела! – ответила я.
– Не знаю, не знаю, – бормотал Жора, листая папку. – Я уже оповестил ребят. Думаю, теперь их быстро поймают.
– Что ты там читаешь? – не выдержала я.
– Дело Седого.
– И что?
– Да ничего. Представляешь, эти двое – Скворец с Мутным – были его подельниками. Ну, вместе они того коллекционера грабанули. А Рябой этот случайно к ним приблудился. Так вот я думаю, что им эта коллекция все годы покоя не давала. Они выжидали удобного момента, чтобы убежать и разыскать ее.
– Убежать они убежали, а коллекцию так и не нашли, – сделала вывод я.
– Почему ты так уверена в том, что они ничего не нашли? – Жора смотрел на меня прищурившись.
– Не знаю… – призналась я. – Мне бы, во всяком случае, этого не хотелось.
– Может, и к лучшему, если нашли? Тогда когда мы их возьмем, коллекцию можно будет просто конфисковать и не ломать самим голову, где она спрятана. Хотя… Честно говоря, я тоже не думаю, что они до нее добрались, – разминая в пальцах сигарету, задумчиво проговорил Жора. – Седой был не дурак. Где попало не стал бы прятать такую ценность.
– Коллекция на самом деле так дорого стоит? – спросила я.
– Да, – ответил Жора и назвал ее стоимость.
У меня аж дух захватило от такой цифры. Ух ты! Хоть бы десятую часть ее получить! Что там Жора несет насчет того, что хорошо было б, если бы бандиты нашли коллекцию сами? Никаких сами! Мы ее найдем! И нам положена премия от государства!
Я уже сидела и мечтала, на что истрачу свою долю, когда Жора тронул меня за плечо.
– Эй! – удивленно проговорил он.
– А..? – очнулась я.
– Полина, ты где?
– Я… Здесь. Я просто задумалась.
– Понятно, – усмехнулся Жора. – Ну короче, теперь их будут искать. Надеюсь, что найдут. И тогда мы узнаем, они или не они убили Скворца. Видишь, по первым твоим двум вопросам уже ведется работа. Что же касается третьего… – Жора глубоко затянулся сигаретой, – ждать надо.
– И все?
– И все! Сейчас езжай спокойно домой, а еще лучше на дачу. От тебя все равно сейчас ничего не зависит. Как только что-то станет известно, я за тобой приеду.
– На "Мерседесе"? – съязвила я.
– На служебной машине, – не дрогнув, ответил Жора.
Видимо, он обиделся, потому что даже не сделал попытки предложить мне куда-нибудь пойти вечером. Например, к нему домой. Обычно Жора предлагал мне это по сто раз за время беседы и иногда даже получал свое, когда был мне очень уж нужен. Конечно, он мне бывший муж, но все равно… Невежливо как-то.
Я сухо попрощалась и вышла из кабинета. Чувство было не из приятных. А кому приятно чувствовать, что к вам охладевает пусть даже бывший муж?
Я села в машину и снова закурила, хотя во рту уже была какая-то горечь от сигарет. Никуда не ехала, просто сидела и курила. И еще думала.
Жора велел мне ехать домой и ждать. Но просто ждать – совершенно не в моем характере. Еще чего, ждать! Нужно действовать самой. Если по первым моим вопросам уже ведется работа, то я сама займусь третьим, самым важным. Насчет коллекции.
"Я вот что сделаю, – подумалось мне. – Поеду-ка поговорю с ограбленным коллекционером Караевским!"
Но у меня не было адреса Караевского. И вообще – как я ему представлюсь? Неужели придется просить Жору после того, как он по-хамски со мной обошелся?
Но тут судьба смилостивилась ко мне: дверь здания распахнулась, и на улицу вышел сам майор Овсянников. В руках он держал мою сумочку и вертел головой, высматривая меня. "Ниссан" мой был приметной машиной, Жора сразу его заметил и двинулся ко мне. Надо же, как я расстроилась из-за Жориного обращения, даже сумочку у него забыла. Такое со мной редко случается.
– Поля, – сказал Жора, открывая дверцу и садясь рядом со мной, хотя его никто не приглашал. – Хорошо, что ты еще не уехала. Вот твоя сумка.
– Спасибо, – ответила я.
Овсянников смотрел на меня и улыбался.
Я хотела спросить: "Чего лыбишься?", но не стала грубить. Все-таки мне придется попросить Жору еще об одной услуге.
– Жора… – тихо сказала я и даже слегка коснулась его щеки.
– Да? – он оживился. Слава богу, работают еще мои флюиды!
– Жорочка, мне бы хотелось навестить этого коллекционера, Караевского…
– Зачем?
– Ну… Просто поговорить. Вдруг он сможет мне помочь?
Жора вздохнул.
– Ну… пойдем.
– Я лучше подожду, – ответила я.
Овсянников сходил в отделение и вскоре вернулся, неся в руках листочек бумаги.
– Вот его адрес, – сказал он. – И телефон.
– Подожди, телефон! Это ты из дела взял? Так сколько лет прошло, у него наверняка номер сменился.
– А ты думаешь, я такой идиот? – усмехнулся Жора. – Я только что по справочному узнал его номер. И даже позвонил и предупредил, что сейчас к нему приедет от меня человек.
– Спасибо, Жора! – я повисла на шее у Овсянникова и услышала, как часто забилось его сердце.
– Поленька, может быть мы сходим куда-нибудь сегодня вечером? – торопясь, хрипловато спросил он. – Например, ко мне домой?
– Извини, Жора, – радостно ответила я. – Но сегодня как раз я никак не могу. Как-нибудь в другой раз!
С этими словами я завела мотор. Погрустневший Овсянников вылез из машины и стоял, глядя мне вслед. Зато у меня настроение резко улучшилось. Нет, быть женщиной прекрасно! А тем более умной женщиной!
Я мчалась к профессору Караевскому и думала о том, как здорово иметь бывшего мужа-следователя. От него определенно можно получать пользу. Если только умело использовать.
Жил профессор Караевский на Набережной, в большом девятиэтажном доме. Я поднялась на седьмой этаж и позвонила в квартиру. Дверь почти тут же открылась, и на пороге появилась высокая, крупная фигура.
– Вы профессор Караевский? – спросила я.
– Да, а вы Полина Андреевна? – спросил в свою очередь приятный баритон.
– Да.
– Прошу! – он улыбнулся, широко распахивая дверь и приглашая меня войти.
Я прошла и огляделась. Обстановка в квартире была что надо. Больше всего меня поразило обилие всяких антикварных вещей. Я не люблю всякие финтифлюшки, но у профессора даже вазочки и статуэтки были просто изумительными.
Но больше всего мне понравилось обилие картин на стенах. Настоящих картин, не репродукций.
– Прошу, – повторил Караевский, показывая на мягкое кресло.
Я села и сразу утонула. Кресло было очень удобным. И тоже старинным. "Может, в нем какой Людовик Четырнадцатый сидел?" – мелькнула даже у меня мысль.
– Кофе хотите? – любезно предложил профессор.
Я не отказалась.
– Маша, будьте добры, два кофе, – крикнул он кому-то в кухню.
Вскоре появилась пожилая женщина в простом платье, которая несла подносик с кофе.
– Вам с сахаром? – спросил Караевский.
– Нет, – покачала я головой.
– Фигуру бережете? – он хитро подмигнул мне.
– Нет, просто не люблю с сахаром, – честно ответила я. – Фигуру я берегу другим способом, – добавила, вспомнив ежедневные тренировки в спортзале.
– Ну как хотите. А я, грешник, с сахаром люблю.
Караевский пока ни о чем меня не спрашивал, ждал, видимо, когда я сама начну разговор. Я не стала злоупотреблять его терпением и попросила:
– Александр Григорьевич, расскажите, пожалуйста, о том, как у вас украли коллекцию старинных монет?
Даже теперь, спустя столько лет, на лицо профессора легла тень при этом воспоминании.
– Ах, это, – пробормотал он, помешивая ложечкой кофе. – Это… Это было ужасно! Я не знаю, как перенес этот удар. Понимаете, она была мне так дорога, эта коллекция… Я даже представить не мог, что ее украдут!
– Почему?
– Потому что я принял все меры. Подключил сигнализацию. Потом старался не оставлять квартиру пустой. В тот день Маша как раз поехала домой… И как назло коллекцию украли!
– Маша – это ваша домработница?
– Да, вы ее только что видели. Она живет с нами уже много лет… Мы тогда были на море с супругой. А Маша оставалась в квартире. Иногда она ездила к себе – у нее дочь больная. И в тот вечер как раз уехала.
– А сигнализация была включена?
– В том-то и дело, что она всегда включена! Так что грешить на Машу, что она забыла ее включить, нельзя. Сигнализация не отключалась ни на минуту!
– Вы так боялись за эту коллекцию?
– Да я боготворил ее! Понимаете, ведь это уникальная коллекция! – с жаром принялся объяснять он.
Но я не понимала. Не понимала, как можно испытывать такое благоговение перед вещами. Пусть они будут даже тысячу раз прекрасны, пусть это будут просто шедевры мирового искусства – все равно это просто вещи. И больше ничего. И нужно относиться к ним соответствующим образом.
Во всяком случае, я бы точно не потеряла сон и аппетит, если бы у меня украли какие-то монеты. Вот если бы современные деньги украли – это да! Вот это был бы удар! А на фига нужны такие монеты, которые никогда все равно не продашь? Толку-то от них? Глаза только пялить? Нет, мне нужно что-то осязаемой, приносящее конкретную пользу, а не просто "ля-ля-фа-фа"!
Я погрузилась в свои мысли и совершенно перестала слушать профессора. Да он и не говорил ничего полезного, просто расписывал уникальность своей коллекции, рассказывал, из чего она состояла. Я не понимала его, но относилась к его увлечению с уважением. Просто каждый по-своему смотрит на мир. И у каждого свои ценности.
– Там были испанские золотые дублоны, пистоли, даже золотой дирхем омейядов – ценнейший раритет! – услышала я. Профессор плотно сел на своего любимого конька.
– Подождите, Александр Григорьевич, – удалось вставить мне, когда профессор на секунду замолчал, восполняя запас кислорода в легких. – Значит, в тот вечер, когда совершилась кража, квартира была пуста?
– Да.
– Ну, как смогли открыть дверь, я даже не спрашиваю – Седому это раз плюнуть. Кстати, вы были с ним знакомы?
– С кем?
– С Седым? С тем, который вас ограбил?
– Нет, не был. Да нам просто негде было бы познакомиться. Думаю, у нас с ним разный круг общения, – профессор рассмеялся.
– Но ведь откуда-то он знал, что в тот вечер в квартире никого не будет?
– Значит, он следил за нами.
– Возможно, – задумчиво проговорила я. – А кто обнаружил пропажу?
– Маша, когда наутро вернулась домой. Ей стало плохо, и она вызвала милицию. А милиции пришлось вызывать для нее "скорую", потому что Маше стало плохо с сердцем. Нас с женой тоже вызвали с юга, я вылетел в тот же день, как узнал. Отдохнули! – он горько усмехнулся, потом подошел к шкафу и достал из него бутылку коньяку.
– Я прошу прощения, – произнес он. Лицо его покрылось красными пятнами. Чувствовалось, что профессор разнервничался не на шутку, вспоминая эту старую и крайне неприятную историю. – Выпить захотелось. Составите мне компанию? Коньяк превосходный!
– Нет, спасибо, – вежливо отказалась я, не став подчеркивать, что не пью принципиально. Не такая уж я невоспитанная, Олечка, как ты хочешь представить!
Профессор налил себе коньяк в маленькую рюмочку и быстро выпил. Потом задумчиво стал смотреть в окно.
Я сидела и молча пила кофе.
– Ну так вот, – спохватился он через некоторое время. – Я тогда был просто в шоке. Попал в больницу. Милиция постоянно звонила, сообщала результаты расследования… Потом взяли этого человека, Седого… Я чуть с ума не сошел от радости! Но оказалось, что все это напрасно. Коллекции так и не нашли. Он отказался сказать, где спрятал ее. Все напрасно!
– Ну почему напрасно? – попыталась я хоть как-то успокоить его. – Он понес заслуженное наказание…
– Да что мне наказание! – Караевский вскочил и махнул рукой. – Разве меня это интересует? Мне нужна коллекция, а сводить счеты – это низко!
– Не счеты сводить, а наказать преступника, – поправила я его.