Пряник схватил шланг и принялся поливать Сынка с ног до головы. Когда шуба промокла целиком, Сынок натянул ее на голову и ринулся прямо в горящий дом.
На кухне. Они могли быть только на кухне. Во всех остальных комнатах полы были застелены дорогими восточными коврами. Никто не станет держать щенков там, где ковер. Сынок бросился на кухню, перепрыгивая через полыхающую мебель и падающие с потолка балки.
Они были в коробке из-под холодильника. Четыре большелапых лопоухих создания. Им было недели три, не больше. Тихо поскуливая, они тыкались своими тупыми мокрыми носами о стенки коробки.
– Вот вы где, карапузы. – Сынок схватил их, каждого по очереди, и сунул за пазуху. – Пойдем отсюда, тут жарко.
Когда он выскочил из дома, Пряника во дворе уже не было. Скинув шубу, которая начала уже тлеть на спине, Сынок бросился вон со двора. И как раз вовремя, потому что, как только он нырнул в лес, на дороге появились люди. С ведрами и баграми они бежали тушить дом совершенно чужого им человека. Правда, это уже было бесполезно. Когда первые деревенские ворвались во двор, крыша дома с глухим треском провалилась внутрь.
Когда Сынок подбежал к "Москвичу", тот уже отъезжал.
– Стойте! – заорал он.
Машина притормозила. Сынок открыл заднюю дверцу и нырнул в салон.
– Гони! – крикнул Пряник Косому. – Ну, слава Богу, ты жив. А то я уже думал, что…
– Ты почему меня не подождал? – зло спросил Сынок.
– Так это, там же народ уже бежал. – Пряник виновато улыбнулся.
– Если еще раз так сделаешь, я тебе оторву голову. Ты все понял?
– Да ладно тебе. Все же обошлось, – залепетал Пряник.
– Ты все понял, я спрашиваю?! – Сынок с силой пнул спинку переднего сиденья, отчего Пряник чуть не вышиб лбом лобовое стекло.
– Понял.
– Ну вот и хорошо.
Домой вернулись уже под утро.
Щенки скулили от страха и голода.
– Сейчас мы вас покормим. – Сынок достал из холодильника пакет сливок, быстро свернул из носового платка соску и, окуная ее в сливки, стал давать каждому по очереди.
– Ну вот, – сказал он, когда последний щенок наелся, – теперь спите. А утром подумаем, что с вами делать.
Глава 35. СОПЛЯ МЛАДЕНЦА.
Выйдя из кабинета главного редактора и сделав пару шагов по узкому коридору, Юрий Петрович прижался к стеночке, пропуская бегущего ему навстречу мужчину.
– Благодарю!.. – бросил на ходу мужчина, после чего замедлил ход и обернулся. – Юрка? Ты это?
– Вовка! – радостно воскликнул Гордеев. – А ты что здесь делаешь?
– Работаю, а ты?
– А я к Буратову приходил…
– Сколько ж мы не виделись? – пытался подсчитать в уме Вовка. – Лет десять? Да, десять лет… Мать моя женщина! Ты торопишься?
– В общем, да… В смысле, не очень…
– Подожди меня здесь минутку, я только бумаги занесу. Тут рядом есть одно милое местечко. Вспомним молодость?
– Не против…
Владимир Довжик был однокашником Гордеева, они учились в одной группе и в студенческие годы были закадычными друзьями. А после института, как это часто случается, их пути-дорожки разошлись. Нет, они не ссорились, просто все реже и реже стали звонить друг другу, а потом и вовсе звонки прекратились – у каждого своя жизнь, свои дела и заботы.
Они устроились за столиком в открытом кафе, заказали безалкогольного пива, каждый ведь за рулем, и пошло-поехало…
– А помнишь, как мы однажды всем курсом?..
– А помнишь, как на картошке?..
– А помнишь?..
– А помнишь?..
Оказалось, что за то время, пока они не виделись, Довжик успел четырежды жениться и развестись, что у него трое детей от разных жен, что он три года работал в Южной Корее, а в "Новом экспрессе" совсем недавно, что сейчас воюет с налоговой полицией и что если бы не давние приятельские отношения с Буратовым, он бы послал эту газету к чертовой матери.
– Меня на части рвут, а я торчу здесь. Знаешь, сколько мне платят? Не поверишь!
– Так уходи.
– Не могу. Держит что-то… Верней, кто-то… Буратов держит. Не могу я его в такой момент бросить. А тут еще ты со своим депутатом…
– Вот хитрюга… – улыбнулся Гордеев. – Уже все разнюхал?
– Вычислил, так будет точней. А ты кое-что хочешь у меня спросить, но все никак не найдешь подходящего момента.
– Хитрюга…
– Спрашивай, не стесняйся. Распустили мы с тобой нюни, пора и делом заняться.
– Что за компромат у вас на Кобрина?
– Юрка, имей совесть… – укоризненно посмотрел на него однокашник. – Я помню, ты всегда был наглецом, но не до такой же степени… Тут уж, знаешь ли, дружба дружбой, а табачок…
– Тогда я скажу, что думаю по этому поводу. Вам нечем крыть. Вы понимаете, что вляпались, и хватаетесь за последнюю соломинку, рассчитывая, что за Кобриным есть какой-то грешок, что он испугается. Так вот, я в курсе всех его дел, – глядя прямо в глаза другу, сказал Гордеев. – Нет у вас никакого компромата на него.
– Юрка, совет хочешь? Настоящий дружеский совет?
– Ну?
– Не вздумай судиться с нами… Всю карьеру себе загубишь…
– Я могу сказать тебе то же самое. Не по правилам играешь, Вовка, это нечестно.
– Юрка, ты допустишь большую ошибку…
– А хочешь, я прямо сейчас докажу, что вы блефуете?
– Попробуй.
– Если у Буратова есть компромат, то почему бы его не опубликовать? К чему все эти недоговорки? Зачем нужно доводить дело до суда? Смысл в этом какой?
– К сожалению, в нашей до мозга костей демократической стране разоблачительные публикации не срабатывают. Собака лает, ветер носит. Вот тебе и ответ. Буратов жаждет этого суда. Он ждал, что вы клюнете. И вы клюнули.
– Хорошо… А если я не стану возбуждать дело, тогда что?
– Буратов очень огорчится. И опубликует документы.
– И где же выход?
– Между нами, у Кобрина уже нет выхода… Тут уже вопрос в степени общественного резонанса. Если факты всплывут на суде – это одна степень, а если в газетной статье – совсем другая, опять же, собака лает… Да и ты чистеньким останешься.
– Не могу понять, кто ты сейчас? Мой друг или адвокат Буратова?
– Твой друг, Юрка… Твой друг…
Кобрин долго молчал в трубку, слышалось лишь его посапывающее дыхание.
– Вам не кажется, что это не телефонный разговор? – наконец подал он голос.
– Я подъеду?
– Не сегодня, у меня будут люди. Завтра с утра. Но я вам уже сейчас могу сказать – подавайте в суд. Немедленно! Надо покарать этих пачкунов!
– Аркадий Самойлович, вы еще подумайте…
– Подавайте! Вы слышите меня? Я чист, как сопля младенца!
– Как слеза… – поправил его Гордеев и в следующую секунду услышал короткие гудки.
Глава 36. БАБУШКИ.
– Это дело даже благородное. Защитить старушек, чтоб их не обидели злые люди.
Теперь Сынок работал с Каэсом. Никаких разбойных нападений, никаких поджогов, все чисто и мирно.
В главном здании у Сынка даже появился свой небольшой кабинетик с телефоном и компьютером.
– Чего не понять? – Сынок погладил по голове одного из щенков, которые вцепились в его штаны и тянули в разные стороны.
– Смотрите, их может быть несколько. Из-за денег люди идут на всякие мерзости.
Сынок открыл холодильник и вынул оттуда целую сырую курицу. Бросил ее щенкам. Щенки, оставив ногу Сынка в покое, тут же набросились на тушку и принялись терзать ее, разрывая на куски. Каэс с удовольствием наблюдал, как они рычат и огрызаются друг на друга.
– Хорошие собаки, – пробормотал он. – У Тагира лучшая сука в Москве была.
Щенки разорвали курицу на несколько частей и растащили по углам. Каждый старался поскорее сожрать свою долю, чтобы отобрать еще и у соседа.
Каэс весело посмотрел на Сынка.
– Вам это ничего не напоминает?
– Людей, – сказал Сынок.
– Точно. – Каэс достал блокнот, черкнул что-то в нем и вырвал листок с адресом. – Вот, найдете легко. Деньги понадобятся?
– Давайте.
Каэс вынул из кошелька несколько сотенных купюр и положил на стол.
– Ну, с премьерой вас. Хотя поздравлять заранее нельзя, я знаю…
Это был простой и старый фокус. Придуман он был еще давно, но до сих пор работал безотказно. Как, впрочем, и три "листика", придуманные еще в прошлом веке.
Действовал этот механизм так. Жили себе две бабушки божьих одуванчика. Жили одни в огромной квартире, которая по нашим временам, как известно, стоит просто бешеных денег. Ну и давали эти старушки объявление в газету, что готовы они эту площадь обменять на меньшую, с доплатой, естественно. Ну и, конечно, на объявление откликалась масса желающих. Старушки говорили, что квартира очень большая, что им уже трудно убирать такое количество комнат, что они якобы слышали где-то, что можно поменять на квартирку поменьше, а им за это заплатят. Но они в этом, дескать, ничего не смыслят, и пусть уж другая сторона занимается всеми формальностями. У другой стороны при виде таких вот отставших от жизни созданий возникало вполне нормальное желание эти создания облапошить по полной программе. Вызывался подкупленный эксперт, который квартирку оценивал не по рыночной, а по номинальной стоимости, да еще находил кучу недостатков, которые эту стоимость снижали. В результате старушкам причиталась какая-то мелочь, которой они, кстати говоря, были несказанно рады. Но когда уже почти все документы были оформлены у нотариуса, одна из старушек вдруг заявляла, что приходили другие желающие поменяться и готовы заплатить больше. В данном случае эта сумма и составляла двадцать тысяч американских долларов.
– Ой, – говорили старушки, – мы этих доллариев никогда и в руках не держали.
Претенденты скрипя зубами вынимали деньги и платили, тем более что сумма эта все равно была куда ниже реальной.
И вот обмен свершен. Настоящую, конечно, в документах не указывали, чтобы избежать налогов, счастливые владельцы новой квартиры въезжали в апартаменты, тут же начинали ремонт, а через два месяца им вдруг приходила повестка в суд.
Дело в том, что в течение шести месяцев можно аннулировать обмен квартир, если одной из сторон этот обмен вдруг не понравился. А у старушек вдруг еще и находилась веская причина в виде справки, что именно в то время, когда совершался этот обмен, одна из бабуль проходила обследование в больнице на предмет, хорошо ли варит ее котелок. И, конечно, оказывалось, что котелок дал небольшую течь, из чего следовало, что она согласилась на эту глупость, будучи не вполне вменяемой.
Конечно, наш суд не всегда встанет на сторону старушек, но именно в этом случае система вдруг срабатывала на редкость справедливо. Бабушкам возвращали их квартиру, второй стороне возвращались деньги. Но именно ту сумму, которая была отражена в документах. И никто не мог понять, почему это вторая сторона вдруг начинала требовать еще какие-то деньги, которые они якобы заплатили старушкам. Бабули, естественно, все отрицали, больше никаких свидетельств не было, поэтому ко второй стороне никто не прислушивался. Ну и тогда оставалось одно – силой выбить из гадких старушенций кровные денежки. Но тут, как назло, у них объявлялся какой-нибудь родственник с чугунными кулаками и бессмысленным бычьим взглядом.
На этот раз дальним родственником, а точнее племянником, должен был стать Сынок.
Выйдя из Казанского вокзала, он остановил первую попавшуюся машину.
– Шеф, до центра подбросишь?
– Сколько? – спросил водитель.
– Не обижу. – Сынок вынул из кармана сотню.
– Садись.
Сынок нырнул в салон, и машина помчалась по трассе.
– А в центр, это куда? – спросил шеф.
– Сейчас скажу. – Сынок полез в карман и достал листок из блокнота. – Ага, вот… Карманицкий переулок, дом три, корпус два.
– Это на Арбате, что ли?
– Наверно. – Сынок пожал плечами. – Тебе видней…
Дверь ему открыла старушка лет ста двадцати. По крайней мере, она так выглядела. Руки у нее тряслись, беззубая челюсть ходила взад-вперед, глаза почти ничего не видели.
– Чего тебе, милочек? – спросила она блеющим голосочком.
– Ничего, мамаша, – ухмыльнулся Сынок. – Я от Каэса.
– Ну так заходи, какого хрена тут светишься на пороге, как баклан… – Руки у нее трястись перестали, сутулость пропала, и теперь ей можно было дать уже лет шестьдесят, не больше.
Сынок вошел и огляделся.
– Чалился? – коротко спросила бабуля, заперев дверь.
– Нет пока.
– Уважаю. – Она зашаркала на кухню. – Петровна, Каэс кента притаранил! Будь здоров, только без клешни!
– Это даже лучше! – послышался из кухни мужской басок. – Чуть что – скажем, что инвалида обижали. Сразу на нары законопатят.
Когда Сынок вошел на кухню, то увидел, что басок принадлежит второй старушке, по виду еще тщедушней первой. Правда, изо рта у нее торчала папироса, а на плече красовалась татуировка – роза, обмотанная колючей проволокой. И подпись под ней: "Молодые года пропали в зоне навсегда".
– Ты че так поздно? – поинтересовалась эта пожилая роза. – Меня Зинкой зовут, а это Варвара. Ты будешь Коля.
– А почему не Вася? – ухмыльнулся Сынок.
– Я сказала Коля, и ша мне тут!
– Заметано. – Сынок сел на табуретку.
– Встать, баклан! – толкнула его в спину Варвара. – Твое место у параши!
– Мамаша, а в лоб? – поинтересовался Сынок, которого этот блатной жаргон конца сороковых начал порядком злить.
– Ладно, пусть сидит! – прикрикнула на Варвару Зинка. – Тебе что, жалко?
– Жалко у пчелки в попке, а табуретка эта моя.
– Ладно, сынок, пересядь вон туда, – Зинка указала Сынку на место в углу.
Сынок пересел.
– Значит так, Коленька, – начала Зинка, – этот фуфел сегодня придет, часов в пять. С друганами. Вчера побожился, что кентов принесет полную торбу. Но ты не шугайся, он по натуре фраер, менеджером по рекламе шуршит в каком-то агентстве. Ну на крайняк охранников тамошних притянет.
– Справимся. – Сынок засмеялся. – Я их одной… Одной правой.
Ровно в пять раздался звонок в дверь. А сразу вслед за звонком аккуратный стук ногой. Именно такой стук получается, когда интеллигентный человек пытается корчить из себя крутого.
Дверь пошла открывать Варвара. Зинка и Сынок остались сидеть на кухне.
– Сейчас она заорет, что ее, типа, убивают, – тихо прошептала Зинка, услышав щелканье замка, – ну ты и выходи.
– Убива-ают! – послышался из прихожей блеющий голос Варвары. – Помогите, убивают!
Сынок хотел вскочить, но Зинка поймала его за руку.
– Постой. Ты, типа, не слышал. Пусть еще раз заорет.
Варвара закричала еще раз, и Сынок вышел в прихожую.
– Ну чего тут, теть Варвара. Чего орешь?
Тут он увидел троих мужчин. Один маленький, плешивый, в толстенных очках. Наверное, именно его кинули. Двое были чуть покрупнее, но тоже так себе.
– Здрасьте, – поздоровался Сынок. – Вам кого?
Пришедшие на время онемели. Вид двухметрового жлоба с культей вместо руки произвел на них ожидаемое впечатление. Сынок предусмотрительно разделся по пояс, чтоб еще больше шокировать гостей.
– Да вот, Коленька, это они самые и есть, негодники! – запричитала Варвара. – Опять пришли тыщи какие-то с меня тянуть. А какие у меня тыщи?!
– Чего надо? – Сынок подошел вплотную к очкастому. – Это ты, что ли, мою тетку с хатой нагреть хотел?
– Я ее… Послушайте, молодой человек, вы не очень-то! – Очкарик оглянулся на спутников. – Смотрите, чтоб потом не пожалеть!
– Ты, сопелька жидкая, меня что, пугать хочешь? – Сынок аккуратно положил руку очкарику на плечо. – Так я пуганый уже.
– Уберите руку немедленно! – вступился за очкарика один из друзей. – Уберите, а не то я сейчас…
С этими словами он полез в карман и выхватил оттуда газовый баллончик. Сынок повернулся, посмотрел на него удивленно, схватил за руку и прямо вместе с баллончиком ее крутанул. Не сильно, не совсем. Но визг раздался. Мужик cхватился за свое плечо и отполз в сторону.
– У тебя что, тоже дезодорант есть? – повернулся Сынок ко второму из тех, что покрупнее.
– Нет, у меня нету, – честно признался тот. – У меня пистолет газовый.
– Правда? Покажи.
– Н-не покажу. – Мужчина попятился к двери.
– Ну покажи, не будь жлобом! – Сынок двинулся на него.
– Не покажу! – вскрикнул мужчина и выскочил из прихожей.
В коридоре остался только очкарик. Сынок смерил его взглядом и спросил:
– Так чего ты там про какие-то тыщи говорил?
– Ну я, видите ли, в некотором роде… – замямлил тот, потея.
– Чего-чего? Ты не гнуси, ты толком говори! – крикнул вдруг Сынок, грохнув кулаком по стене.
– Ничего! – выпалил тот от страха.
– Ну вот и хорошо. – Сынок подошел к очкарику и погладил его по головке, как школьника. – И если ты еще раз сюда притащишься со своими дружками, я тебе ноги повыдергаю. Понятно?
– Нет, постойте, так нельзя, вы понимаете, это, можно сказать, нечестно…
– Чего?! – не понял Сынок. – Ты про мою бабушку так?! Ты охренел, что ли?!
– Нет, извините…
– Ну вот и хорошо! А теперь шагом марш отсюдова!
Очкарик пулей вылетел из прихожей. Сынок аккуратно закрыл за ним дверь и запер ее на замок.
А потом они с бабушками на кухне пили чай с вареньем. Варвара напекла вкусных блинов. Их приятно было сворачивать в трубочку, макать в розетку с вареньем и отправлять в рот. Сынок с наслаждением поедал один блин за другим, слушая рассказы бабушек про их богатую лагерную жизнь.
– Так бы и мытарились на старости лет, – плакались бабки. – Да вот хорошо, пригрели старушек. А Каэсик – какой же фраерок мудрый. Подобрал, обогрел, обучил. Мы с ним по-человечески зажили…
"Академик, – подумал Сынок. – Что ж там другие академики делают?"
Теперь ему открылся самый краешек истинных дел братства. Но только самый краешек…
Глава 37. "ПОМОГИТЕ СЛЕДСТВИЮ".
Чекмачева Гордеев знал давно. Но дружбы между ними не было.
Пути их несколько раз пересекались подобным же образом: Игорь Владимирович был следователем, а Юрий Петрович защитником. И всякий раз адвокат Гордеев портил несколько метров нервных окончаний следователю Чекмачеву.
А в последний раз, когда судили старшину милиции за якобы превышение служебных полномочий и нанесение телесных повреждений некоему гражданину Семашко, Гордеев ухитрился добиться на суде почти невозможного – отправить дело на доследование с определением – возбудить уголовное дело не против старшины, а против гражданина Семашко.
Естественно, такого не прощают. Поэтому Гордеев имел в виду три обстоятельства – Чекмачев будет трудиться на славу, чтоб уж на этот раз не проколоться, это во-первых; никаких поблажек ни ему, ни Пастуховой не будет, работать Гордееву придется ровно в рамках закона, а то и в сильно суженном пространстве, это во-вторых; а в-третьих, Чекмачев был, возможно, следователем, послушным телефонному приказу.
То, что такой приказ имел место в прошлые разы, Гордеев почти не сомневался. Неужели и сейчас? Но кому, скажите на милость, нужно наваливаться на несчастную, запутавшуюся женщину? И из-за кого? Из-за мошенника, если верить Ирине?