34
Бывалый мент, конечно, прав. Около двадцати минут назад на месте, где Барсуков отдает приказы, я замахивалась на подленького Доктора.
Тот испуганно приседает - и вот оно, спасение! Из стены торчат обломки труб. Так ли я права, считая дыру вверху - единственным выходом? Здесь находилось химическое производство, которому требовалась канализационная система. Мне приходилось пользоваться подземными коммуникациями, они устроены однотипно. Я простукиваю оштукатуренную стену и стреляю над трубами из двух пистолетов. Пули вычерчивают ровный полукруг. Удар ногой - обломки кирпичей освобождают пустой проем.
- Субботин, ползешь первым, - командую я. - За тобой Доктор.
- Я не полезу! - возражает Доктор.
- Полезешь. Иначе прострелю твою толстую задницу. Быстро!
Солдат скрывается в тесном туннеле. Я подталкиваю Доктора. Перед тем как лезть самой, я для острастки дважды стреляю по основному выходу. Охранники огрызаются автоматными очередями.
Наша троица пробирается по старым трубам. Приходится подгонять неуклюжего Доктора.
- Колодец! - звучит глухой голос Субботина.
Я не ошиблась, выход есть!
Больше всех свежему воздуху рад Доктор. Он не привык к таким испытаниям. Николай страшно устал и тяжело дышит. Но времени расслабляться нет. Мы всё еще на территории стройки. Неподалеку солдаты из охраны продолжают лупить из автоматов. Я безжалостно гоню попутчиков к забору, а затем в спасительный лес. А вот и подходящая ложбинка между кустами. Я объявляю привал.
Субботин валится на траву. Я забираю из его ослабевших рук оружие и скупо благодарю:
- Спасибо, если бы не ты…
Николай смущен. Я похлопываю его по плечу, мужчинам не надо слов, им нужны прикосновения. Доктор садится подальше от солдата. За время знакомства я успела оценить его упрямство и церемониться больше не собираюсь.
- Вздумаешь побежать - убью. Закричишь - убью. Будешь меня нервировать - тоже убью, - жестко, не повышая голос, предупреждаю я Доктора. - Субботин, ты помнишь, какую ампулу кололи вашему Стасу перед тем, как он развязал язык?
Я показываю темные ампулы, извлеченные из карманов, Николай выбирает.
- Кажется эту. Я сам не видел, но Стас ругался, что "пятьдесят седьмую" ему больше ни в жизнь не втюхают.
- Попробуем пятьдесят седьмую. - Я демонстрирую Доктору ампулу с красными символами, оканчивающимися на цифры 57, и набираю в шприц раствор.
- Вы не смеете! Возможна передозировка. Это опасный препарат! - испуганно скулит Доктор.
- Забыл правила? Ты начинаешь меня нервировать. - Я извлекаю пистолет с глушителем.
- Я расскажу, я сам всё расскажу.
- Эту песню я уже слышала. Ты сфальшивил. Субботин, прижми-ка нашего Доктора. Пусть почувствует себя пациентом.
Доктор пытается сопротивляться, но я действую жестко. Бог подвесил мужикам один существенный недостаток. Мужская сила - их же слабость. Одной рукой я выкручиваю толстяку яйца, а другой втыкаю в вену шприц. Мне помогает Субботин, прижавший руки новоиспеченного "пациента".
- Подождем, - говорю я, отбрасывая использованную ампулу. В моих глазах распаляется огонек любопытства. Что мы вкололи?
Через пять минут "клиент созревает". Как в пьяном бреду, он отвечает на вопросы, бахвалится, и из его рассказа вырисовывается циничная и жуткая картина.
35
После гибели Ирины Жарковой я снова попала в следственный изолятор.
Конвойный ввел меня в комнатушку с зарешеченным окном и толкнул на табурет, привинченный к полу. Он освободил мне правую руку, а левую пристегнул наручником к неподвижной ножке стола. Затем вышел. Я смогла осмотреться. То же помещение для допросов, то же самое непроницаемое лицо-ширма передо мной. Какое обличье откроется сегодня?
Год и три месяца назад, после ужасного дня, когда Мир Рухнул, следствие для меня прошло как в тумане. Убитая горем, не желавшая жить, я плохо воспринимала происходящее. Сейчас я отчетливо помнила, что случилось на опасном обрыве реки Валяпы. Я хотела дотянуться до руки соперницы и спасти ее, но не успела. Ирина Жаркова упала на подводные камни, ее тело унесло быстрым потоком. Мы обе любили одного человека, каждая по-своему, но в тот день нам нечего было делить. Мне врезался в память ее последний крик: "Это кара!.." Что это - предсмертное проклятие или предупреждение?
Лицо-ширма представилось. Следователь Роман Витальевич Мосягин, запомнила я. Он зашуршал бумагами, преображаясь в делового усердного чиновника. Начал Мосягин издалека. Он напомнил мне безрадостное интернатское детство и спросил:
- Ты знаешь, что по закону детям-сиротам муниципальная власть должна предоставлять жилье после окончания интерната?
- Мне дали койку в общежитии.
- Речь идет не о койке, а о комнате или даже квартире. Я вижу, ты не в курсе. А между тем городской бюджет регулярно выделяет средства на выкуп квартир для воспитанников-сирот. У нас не бедный город, промышленность востребована, один медеплавильный комбинат чего стоит, поэтому финансирование достаточное.
- О чем вы?
- Объясняю доходчиво. Тебе, Елене Бариновой и Марине Цветковой была выделена трехкомнатная квартира, и не где-нибудь, а в центре, на проспекте Свердлова.
- Маринку забрала мать еще в пятом классе.
- Совершенно верно! Это по факту. А по бумагам она продолжала числиться в интернате, на ее содержание выделялись средства, а по окончании даже жилплощадь. Кстати, финансирование интерната каждый год возрастает. На одного ребенка в нашем интернате тратится денег в четыре раза больше, чем могут себе позволить любящие родители среднестатистической семьи.
- Я не совсем понимаю.
- А что тут непонятного. У тебя и твоих подружек должно было быть одежды, еды, игрушек, развлечений в четыре раза больше, чем у городских девчонок, которым вы завидовали.
- Нам выдавали одно летнее платье и одни босоножки. Если нога вырастала, приходилось терпеть.
- А всё почему? Куда уходили деньги? - Мосягин преобразился. Он наблюдал за мной со снисходительной вежливостью мудреца к любимой ученице. И радостно подсказал ответ: - Воруют!
- Кто?
- Вот этот мужчина, - охотно ответил Мосягин. Он выложил передо мной фотографию и пояснил: - Мэр города господин Марчук. Конечно, с ним в сговоре директор интерната Белановский и куча мелких прихлебателей, но главный - он!
Я смотрела на фотографию самоуверенного, модно одетого мужчины с голливудской улыбкой. "Моя жизнь в шоколаде!" - кричал его вид. Зачем такому мачо понадобилось отнимать что-то у бедных сирот?
Последнюю фразу я видимо произнесла вслух, потому что Мосягин поспешил ответить:
- Сирота - это не только пай-девочка с бантиком или послушный мальчуган, которых так и хочется угостить конфеткой. Это еще и малолетняя проститутка с триппером, и шайка хулиганов, и пацан с ножом, готовый порезать любого за красивый велик. Такими сиротками в полноценных семьях родители запугивают своих чад. И господин Марчук так воспитан. Он уверен, что отнять у малолетних преступников и отдать своим детям - это не воровство, а справедливое перераспределение бюджета. Поверь мне, так думает не только он. Я не буду загружать тебя цифрами, а продемонстрирую на конкретном примере. - Перед моим ошеломленным взором один за другим появлялись документы. - Вот постановление мэрии о выделении средств на покупку квартир для сирот в год твоего выпуска. А вот и список приобретенных квартир. Вполне приличное жилье, между прочим. Формально его распредели следующим образом. Вот твоя фамилия напротив адреса на проспекте Свердлова.
- Но я ничего не получала!
- Конечно. Ты подписывала какие-нибудь бумаги перед выпуском?
- Да, как и все. Белановский нам давал, мы и подписывали. Много бумаг. Директор говорил, что это чистая формальность.
- А знаешь, что он еще говорит? Интернат - это место передержки, а не воспитания. Жизнь большинства сирот закончится катастрофой! Это написано у них на роду, так зачем же стараться. Вот какова современная педагогика.
- Он нам выдал деньги.
- Сколько? Денежки счет любят.
- Мне казалось, что много, пока я не увидела цены в магазинах. Тогда они росли бешеными темпами.
- Несчастная девочка, тебя жестоко обманули. Квартира, которая должна была принадлежать тебе, оформлена на дочь Марчука. Вот смотри - выписка из домовой книги. Тот же адрес, а числится там Марчук Г.И. Ей десять лет, а она уже имеет трехкомнатную квартиру в центре города.
- Но это несправедливо!
Мосягин встал, ширма на лице передернулась, как затвор пленочного фотоаппарата, он превратился в сурового обличителя.
- На свете нет справедливости. Тебя обокрали! Нагло ограбили! Марчук сломал тебе жизнь! Ты должна была получить комнату в отличной квартире, а это, помимо денег, совсем другой старт, другие возможности! Ты с подругой могла разменять квартиру и получить отдельную. Пусть в другом районе, маленькую, но свою! Ты бы прекрасно жила с мужем в новой квартирке и не зависела от придирок свекрови. Николай чаще бывал бы дома, у тебя бы не было причин для ревности. Ты бы не верила слухам, и не случилось той страшной трагедии на реке! Вся твоя жизнь сложилась бы по-другому!
Я вздрогнула. Как часто за последний год я повторяла эту фразу. Мосягин потряс фотографией Марчука.
- Этот сытый мерзавец наживается на чужих несчастьях. Ты лишилась ребенка и мужа, попала в психушку, где над тобой издевались и насиловали, а он стал богаче! Ему плевать на таких, как ты! Раздавил, как букашку, и не заметил.
В моих округлившихся глазах перемешались страх и удивление. Мосягин сел напротив, сцепил руки и превратился в холодную статую с шевелящимися губами.
- Я многое знаю о тебе, Света Демьянова. Даже больше, чем ты можешь предположить. Ты смелая девушка, готовая на решительные поступки. В психиатрической лечебнице ты постояла за себя, укоротила подонку его мужское достоинство. Но вот какая штука, формально - он пострадавший. Однако в прокуратуру обращаться не стал. Это я вытащил тебя из психушки в тот день, когда он вышел из больницы. Трудно представить, как этот изверг покуражился бы над тобой. Завотделением Клыженко ему бы с удовольствием помог. Ты понимаешь, от чего я тебя спас?
Возникла долгая пауза, которую никто не пытался нарушить. Мое сознание металось во мраке воспоминаний. Затаившийся Мосягин наблюдал сквозь "ширму". Наконец он собрал бумаги, оставив на столе лишь фотографию Марчука, и превратился во въедливого следователя.
- Теперь рассмотрим, как ты воспользовалась свободой.
Он педантично зачитал протоколы обнаружения тела утопленницы, осмотра места предполагаемого падения в реку, установления ее личности и результаты вскрытия.
- При странных обстоятельствах погибла Ирина Жаркова, весьма небезызвестная тебе особа. Погибла на следующий день, как ты вернулась в город. Вопрос: кто больше всех ее ненавидел?
Я молчала. Разум вошел в ступор. Плохой мир, населенный плохими людьми, встретил меня грязной изнанкой.
- На самом деле этот вопрос вторичен. У меня есть улика. - Следователь извлек из портфеля два прозрачных пакета. В одном был клочок ткани, в другом порванное платье. Он пояснил: - Этот лоскут зацепился за ремешок часов утопленницы. А это платье изъяли в твоей комнате. Напрашивается вывод. Между вами произошла драка, и сейчас я разговариваю с убийцей Ирины Жарковой.
- Я не убивала ее!
- Девочка, слова преступника мало что значат.
- Преступника?
- Ты, может, забыла, что не первый раз здесь. А народ-то помнит. И большинство считает, что тебя зря выпустили.
- Я хотела спасти Ирину!
- И ты думаешь, тебе кто-нибудь поверит? Вспомни крики зрителей на суде.
Я дернулась, собираясь вскочить, но железный наручник лишь оцарапал кожу на запястье. Я задыхалась от беспомощности и обреченности.
- Что мне будет… за это?
- До суда посидишь в СИЗО. Потом - большой срок или… - Мосягин наклонился и процедил: - Скорее всего, тебя вернут под опеку доброго доктора Клыженко. На этот раз - навсегда. Уж он-то, а особенно его покусанный дружок очень обрадуются любимой гостье.
Червяк и Жаба. Мутный вихрь издевательств овладел сознанием. Организм, избавившийся от психотропных транквилизаторов, физически отторгал мерзкие воспоминания, но они лезли и лезли. У меня перехватило дыхание, перед глазами заплясали цветные пятна и рожи насильников, я не почувствовала, как грохнулась на твердый пол, вывихнув закрепленную руку.
Следующий раз на допрос к Роману Мосягину меня привели через два дня. Двое суток, проведенных в камере, стали для меня сущим адом. Сначала конвойные, якобы по ошибке, втолкнули меня в мужскую камеру. "Ошибку" исправили через пять минут, но с меня уже успели сорвать одежду, кинуть поперек шконки и выстроиться в очередь. Женское общество оказалась немногим лучше. Сокамерницы издевались надо мной, надзиратели смотрели на нарушения сквозь пальцы.
- Я вижу, у тебя синяки, - заметил Мосягин при новой встрече. - Опять голова закружилась и неудачно упала?
- Меня избивают в камере, - пролепетала я разбитыми губами.
- Старайся не падать в обморок, а то видок у тебя… - поморщился Мосягин, не замечая моей жалобы. - Итак, продолжим. Ты что выбираешь: колонию или психушку? Я могу посодействовать.
- Их четверо, они меня бьют.
- Это тюрьма, деточка, а не санаторий. До суда придется терпеть.
- Сколько?
- Месяца три.
- Я не выдержу.
- Но-но. Ты еще молодая, выдержишь. А потом лет десять-двенадцать в колонии и с чистой совестью на свободу. Сколько тебе будет? Слегка за тридцать. Будешь, правда, выглядеть на пятьдесят. Тоже неплохой возраст… Если, конечно, доживешь.
Мосягин встал, прошелся по тесному помещению, переступая с пятки на носок, словно разминал стопу, и неожиданно склонился надо мной. Расставленные пальцы впивались в стол, следователь превратился в грифа, терзающего беспомощную добычу.
- Но можно поступить иначе. Ты можешь выйти на свободу сегодня. Прямо из этой комнаты, не возвращаясь в камеру. По закону.
Я непонимающе уставилась на него.
- У меня есть два протокола осмотра тела утопленницы. В одном фигурирует клочок твоего платья, в другом - нет. От того, какой протокол я подошью к делу, зависит мое заключение. Или Жаркову убили и есть стопроцентная подозреваемая. Или пьяная бабенка сама свалилась с обрыва. Несчастный случай или самоубийство - для тебя уже не важно. Ты не при делах и на свободе. Как тебе такой вариант? - Мосягин говорил, как клевал. Его фразы ободряли и терзали одновременно. - Жаркова, конечно, сука, но не она главная сволочь. Вот кто изначальная причина твоих бед. Вот кто сломал тебе жизнь. - Он швырнул на стол фотографию мэра Марчука. - Если бы не это чудовище, ты была бы счастлива. У тебя была бы семья, ребенок, любимый муж. Ты была бы свободной и красивой. Но ты в тюрьме, тебя могут пихнуть в мужскую камеру, а могут избить и изнасиловать в женской. А он радуется жизни, доволен и богат. Ты имеешь жалкую похлебку, а он имеет весь город и продолжает творить зло!
- Вы хотите его посадить? - догадалась я. - Нужны мои показания?
Мосягин покачал головой.
- Богатых людей посадить непросто, тем более тех, кто при власти. Их проще убить. - Его сузившиеся злые зрачки прожигали мои распахнутые глаза. - И ты это сделаешь… Если хочешь выйти отсюда. Решай! Ты согласна?
36
Следователь отстранился, но его воля продолжала сжимать в тисках сгорбившуюся избитую девушку. Она не знала, что Мосягин специально вытащил ее из психушки и сделал так, чтобы ее столкновение с Жарковой состоялось. Она не знала, что ее завели к мужчинам отнюдь не случайно и что сокамерницам было приказано прессовать ее. Она не знала еще одного самого важного обстоятельства, которое прекрасно знал следователь. Света была уверена лишь в одном. Рухнувший Мир состоит из плохих или очень плохих людей. Каждый живет лучше только за счет других. За ее счет уже достаточно поживились.
Она кивнула.
- Ты сделаешь это?
Она отчаянно затрясла головой.
- Не слышу! Да или нет?
- Да, - выдавила она.
Мосягин не удержался и погладил девушку по светлым свалявшимся волосам. Несмотря на синяки, он видел, как она красива, и заранее знал, что красота не спасет ее. Через неделю-другую униженная и сломленная девчонка выполнит свое дело, и ее не станет. Это диалектика дикого капитализма: слабые должны работать на сильных, глупые на умных. Он умный и сильный. Этим всё сказано.
37
Взор Доктора туманится, губы кривятся в самодовольной улыбке, залысины обильно покрываются потом.
- Эй, ты! Не спать! - Я хлещу его по жирным щекам. На мне куртка капитана МЧС. Мы по-прежнему прячемся в лесу. - Отвечай на вопросы. Ты врач или шарлатан?
- Я ученый, большой ученый, но меня не ценят. Не дают продвинуться. Десять лет держат на должности младшего научного сотрудника. Знаете, какие это мизерные деньги? А я должен быть старшим, ведущим, главным! Они еще пожалеют, что не ценили меня! Да я им устрою такое…
- Как много дерьма-то в тебе скопилось. Давай поспокойнее. Так ты не врач?
- Я биолог, участвовал в разработке лечебных препаратов для людей.
- Что за бункер, в котором ты сидел?
- Это секретная лаборатория.
- Подробнее. Не заставляй меня нервничать.
- В советские годы здесь был небольшой фармзавод. Производили антибиотики. В период бардака и безвластия завод загнулся. Оборудование растащили. Лет пять назад я приезжал в Валяпинск, видел разграбленные цеха. В окнах даже рам не было. И вот развалины решили снести. Будут строить торговый центр с кинотеатром и прочей дребеденью. Во время сноса обнаружили подвал с тяжеленной железной дверью. А там… - Доктор как маятник закачал головой и сделал пространный жест рукой.
- Давай без пауз. Дверь я видела.
- Как я понял, при заводе имелась секретная лаборатория или что-то типа хранилища особо секретных препаратов. До бункера вандалы не добрались. Когда дверь вскрыли, обнаружили много ампул и пригласили меня.
- Кто пригласил?
- Барсуков, начальник городской милиции. Он владеет этой землей, он всем здесь владеет! Его все слушаются и боятся. Он может такое! Да он вас…
- Хватит пугать Барсуком! Сейчас ты должен бояться меня. Давай про ампулы.
- Да-да, конечно. Нашли ампулы. Барсуков приказал разобраться, определить, что это и для чего. Хотя никакой документации я не обнаружил, но понял, что это препараты для людей. Сразу стало ясно, что состав сложный. Проводить всесторонний химический анализ таких препаратов довольно хлопотно и долго. Для этого надо ехать в Москву и брать ампулы с собой. Барсуков возражал. Он не хотел распространения информации. Как чувствовал…
- Что он чувствовал?
- Барсуков предложил простой выход. Раз это препараты для людей, то надо их испытать на людях. Он приказал использовать солдат-охранников. Я начал действовать. Вкалывал содержимое ампул и ждал. Гораздо проще наблюдать за воздействием на живой организм, чем расшифровывать химическую формулу. Поначалу у меня было скептическое отношение к этому. Столько лет хранения… Конечно, в бункере относительно ровная прохладная температура, но содержимое все равно могло испортиться.
- Итак, ты вколол ампулы двум подопытным. Что дальше?
- Всё-то вы знаете, - пьяно осклабился Доктор. - Может, сами продолжите.