И тут появилась спасительная милиция. Так я почему-то решил. Объяснения на месте были короткими. Оказывается, этот уличный дебош учинил именно я. Девушка, видите ли, ловила такси, трезвые добропорядочные граждане собрались ей помочь, довезти до дома, ибо время позднее, а с одинокой девицей могут случиться бог знает какие неприятности. Но тут вмешался пьяный идиот, то бишь я, который почему-то кинулся на них с кулаками, стал все крушить вокруг и громко "выражаться матом" - просто изумительная формулировка!
Насмерть перепуганная Катерина что-то вякала невразумительное, но ее никто и не собирался слушать. Менты заявили, что я пьян и это усугубляет мою вину. Лбы из "вольво" не возражали, чтобы мне впаяли на всю катушку, и отправились следом за "УАЗом", в котором везли нас с Катериной, в отделение милиции для составления протокола и проведения соответствующих анализов на предмет содержания во мне алкоголя. Могли б и не мучиться, я б и сам сказал: шестьсот граммов, но в течение двух часов. Поэтому не так заметно.
В ментовке, как выражаются герои моих журналистских упражнений, нас с ней сразу же развели по разным кабинетам, это чтобы мы не могли договориться, - и началось. Что с Катериной, не знаю, а я действительно попал в серьезный переплет.
Теперь вспоминать смешно - время прошло, а тогда мне было не до смеха. Били меня грамотно. И недолго, потому что профессионалы. Утром, уже дома, я никаких следов на собственном теле не обнаружил, но ковылял около двух недель. Боялся даже, что придется по этой причине отложить полет в Нью-Йорк. Но правильно говорят, что на молодом заживает как на собаке. Зажило. Потом.
Отделав, меня облили ведром воды и оставили валяться на полу. Самостоятельно подняться я не мог. И еще одну вещь сумели сделать менты - полностью меня отрезвить. Правда, мне пришлось облевать им весь пол и частично стены. Может, по этой причине они и прекратили? Уж больно неприглядный вид был у жертвы? Но, так или иначе, через час-другой меня выволокли в коридор и доставили в соседний кабинет. Ментов там не было. Сидел вполне симпатичный седой дядечка и рассматривал меня с укором: мол, и как же ты, милок, докатился-то до жизни такой. Он жалел меня, но, ей-богу, мне было его жалко еще больше - просто страдал, бедный, глядя на меня.
- Ну рассказывай, - сказал он печально.
- О чем? - во мне вспыхнули сразу все обиды. - О том, как меня изметелили ваши сотрудники? О том, как они собирались изнасиловать мою девушку?
Я задал много вопросов, смешав в кучу и правых, и виноватых. А он слушал и кивал, кивал…
- Странно, - сказал вдруг. - А девушка-то как раз жаловалась на то, что изнасиловал ее именно ты. У себя дома. В присутствии своего приятеля, который при этом подавал советы. Ну что будем делать? Кому верить? К ней, кстати, вызвали судмедэксперта, возьмут анализы спермы. Что скажешь?
Первая мысль: врут, гады! Не могла Катька!..
Вторая: а если они и ее как меня?
Потом пришла спасительная: они еще не знают, кто ее отец! И если Катерина возьмет себя в руки и пригрозит папашей, вряд ли у них останется место для благодушного настроения.
Но я не знал их. Этот седой, словно услышав, о чем я подумал, сказал:
- Тебе хоть известно, кто ее отец, чурка ты пустопорожняя? Соображаешь, что он с тобой сделает, если мы дадим ход ее заявлению?
- Покажите мне это заявление! - У меня не оставалось другого выбора.
- Покажем, - спокойно ответил он. - И не только тебе.
- Где Катя? Куда вы девали ее? - требовал я ответов.
- Она давно уже спит дома. Устала девочка, да и ты хорошо постарался. Уехала и даже взглянуть на тебя не захотела. Противно, говорит, ненавижу его! Во как! Отвезли ее наши ребята.
- Те, которые из "вольво"? - Я уже догадывался, что это провокация. Но я-то им зачем? Может, нужен Катькин отец? Нет, что-то больно уж сложно. А те, что из "вольво", даже и не били меня особо, наоборот, защищались, изображали драку. Но изображали, надо отдать им должное, ловко. Не будь я трезв, я бы поверил.
- Видишь, какой ты умный, - заявил вдруг седой. - А с умным человеком и разговор другой. Значит, ты уже все усек? Объяснять не надо? И помощников приглашать, - он качнул головой в сторону двери, - тоже не надо? Ну и хорошо. А это все у тебя скоро пройдет и следов не останется. Зато, как говорили деды наши, за одного битого двух небитых дают. Помнишь такую поговорку?
Еще бы не помнить! Противно только на себе познавать ее правильность…
Скучно описывать процесс вербовки. Этот Борис Николаевич, как он назвал себя, доходчиво объяснил мне, что хозяин "вольво" не будет иметь ко мне никаких претензий… что заявлению перепуганной дуры, которая, оказывается, боится собственного отца больше любой милиции, никакого хода дадено не будет… что в ее личных интересах лучше всего молчать о происшествии, в чем она поклялась… что мне следует раз и навсегда забыть о ней и не приближаться на пушечный выстрел, о чем, кстати, собственно, и просил позаботиться ее папаша - крупный референт… Словом, условий мне было продиктовано немало. Залогом же того, что я все усек, должно было стать мое заявление. Точнее, подписка о сотрудничестве с органами госбезопасности. И нужно это не столько им, сколько мне. Это выдвигалось ими в качестве одного из обязательных условий моей поездки в Штаты.
Все они знали и про папу моего, и про маму, вышедшую замуж за Коваленко, и про меня, грешного. Даже про то, сколько раз я сегодня трахнул Катьку. Последнее меня просто убило.
Альтернативы, как пишут авторы детективов, у меня не было. Нет, была, конечно. Я мог с помощью все тех же "обработчиков" вернуться в уже однажды облеванный мною кабинет, где продолжится испытание на прочность моего организма. Но повторный эксперимент не будет длительным. Это он обещал. А жертв нападений бандитов обычно находят по утрам на пустырях идущие на службу законопослушные граждане.
Я не желал такой перспективы. У меня все болело. Единственное, о чем я мечтал, - это о теплой ванне, где вес моего тела будет уравновешен объемом вытесненной воды, а потому я хоть на короткое время смогу почувствовать себя в невесомости. Как тот еврей из старого анекдота, который, впервые попав космос, вошел в состояние невесомости и наконец-то почувствовал себя хорошо.
Поэтому я спросил, что я должен делать? Чего они от меня хотят? Ответ был неожиданным. Они хотели - хотели (!), идиоты, - чтоб я полетел в Америку, чтоб я занялся поиском сведений о своем отце, чтоб я узнал как можно больше о том институте, где до последних дней работал мой папаша, и чтоб все это я рассказал им.
Если это не абсурд - то что же тогда абсурд?!
Я согласился. Я узнал также, как у нас ненавидят стукачей. Я понял, что теперь за мной повсюду будет глаз да глаз. И еще я усек, что, если попытаюсь открыть рот, мне тут же так дадут под жопу, что я, как тот легендарный Орленок, мигом взлечу выше солнца, чтоб никогда уже больше не вернуться на нашу грешную землю…
Борис Николаевич не был чужд художественной литературы. Паролем он избрал почему-то Федора Михайловича. "Привет от Порфирия Петровича" - каково?… А сам я заимел кликуху Прозаик.
Через несколько дней, когда я уже мог спокойно передвигаться, когда я решил, что с Катькой у нас действительно нет ничего общего - она не звонила, не звонил ей и я, - наш главный редактор сообщил мне, что ему был звонок о том, что моя виза готова. И я отправился в консульский отдел.
Вот так. Это - не исповедь сына века, хотя может и потянуть. Нет, это скорее констатация факта.
Рэмке я, конечно, ничего не сказал. Он только несколько удивился моему, мягко выражаясь, измученному виду, но, вероятно, отнес это на счет моих сексуальных упражнений. Не огорчился он и по поводу исчезновения из моей жизни Катьки, с которой у него почему-то с самого начала не сложились приятельские отношения.
Ну все, пока достаточно… Завтра вылетаю. Хочется, чтобы с этой командировкой хоть что-то изменилось в моей жизни. Я никак не ощущаю себя в роли сексота, агента, стукача, - какие там еще термины имеются? Я не чувствую давления на плечи. И "глаз" никаких за собой я в прошедшие дни не замечал. Но есть нечто напоминающее изжогу. И от этого ощущения никакой содой не спасешься.
Но, с другой стороны, откуда у меня такой испуг? Неужели так глубоко и прочно сидит в нас во всех этот страх? Как же все эти деятели ненавидели свой народ, если не только позволили, но и сами активно участвовали в глобальном уничтожении человеческого достоинства! А ведь это, по сути, единственное, что дано нам от Бога. Потому что все остальное - от власти, даже планирование жизни, как в Китае.
Господи, и Ты все это видел и - что? И это благословлял? Или атеисты не в Твоей компетенции? Тогда в чьей же? Недавно в маленькой церквушке Козьмы и Дамиана отпевали - теперь стало модным! - одного старого приятеля. Священник, кажется, его зовут отцом Александром, высказал мысль, которую не вспомню точно, но только смысл: Бог дает человеку возможность выбора, а уж что он сам выберет?… Ну да, у нас, конечно, есть такая возможность! Как же, как же…
Прочитал написанное - ладно, пусть! Вспомнил тот случай, несравнимый, разумеется, с моим, но тоже очень характерный. Рассказывал Валера Расторгуев. Давно его, кстати, не видел. Вот вернусь, и надо будет встретиться. А то скоро и вправду только на похоронах и будем встречаться… Вот подумал о нем…"
А дальше Турецкий уже читал…
"НЕ СПЕШИ ТОРОПИТЬСЯ…"
Она оказалась вполне пристойной хозяйкой, чего никак не ожидал Турецкий. Одинокие женщины почему-то редко умеют, да и не любят, готовить. Для кого? А самой себе - что-нибудь побыстрей, чтоб за столом не рассиживаться. Кого прельщает застолье в одиночку?
Лиза обошлась тем немногим, что было под рукой. Наварила острых и пряно пахнущих пельменей - и с различными соусами, и с маслом и уксусом, и со сметаной - как душа пожелает. Красиво разложила на большом блюде магазинные нарезки, украсила помидорами, огурцами и всяческой зеленью. В разные пиалы поместились разноцветные салаты. Словом, всего оказалось такое обилие, что Турецкий, выбравшийся в кухню "на запахи", был даже слегка растерян.
- Мы ждем гостей? - осведомился он.
- А что, если сами, так можно и на газете? - невинно спросила она.
- Я… не только о форме. Скорее, о содержании. Это ж все просто невозможно съесть.
- В духовке стоит пицца - с рыбкой, грибами и маслинами.
- Чудо! - с печальной улыбкой констатировал Турецкий.
- Может быть, вам просто не нравится хозяйка? Почему вид кислый такой? Ну что ж вы молчите?
- Вы задали очень трудный вопрос.
- Почему?
- Потому что искренний ответ обязывает. А неискренним в данной ситуации может быть только полено. Которое стоеросовое.
- Ловко выбрались… Тогда следующий вопрос: где вы предпочитаете сидеть? В гостиной или, по-простому, здесь? Если вам жарко, кстати, можете открыть форточку.
- Мне не жарко. Вы обратили внимание на цвет моего лица? Так это совсем по другой причине.
- Любопытно - по какой?
- Она заложена еще в первом вашем вопросе.
Лиза многозначительно вскинула глаза к потолку.
- Вон оно что!.. Только вы, пожалуйста, не думайте, что если я немного выпила, то могу потерять…
- Что именно? - пряча улыбку, спросил Турецкий.
- Это тоже интересный вопрос, - после паузы заметила она. - Действительно, а что может или еще способна потерять старая женщина… ну пусть не очень старая… А?
- Знаете, когда вы постареете?
- Я и это готова выслушать от вас, но сперва ответьте!
- Отвечаю. В тот час, когда у вас вдруг не возникнет необходимость и задавать себе вопрос о каких-то потерях, и отвечать на него. Но это случится очень не скоро. Можете мне поверить.
- Почему вы так уверены?
- Потому что вы - женщина, и этим все сказано. Я предпочел бы на кухне, если вы не возражаете…
Когда они подняли рюмки - он с коньяком, а она попросила налить ей вина, - Александр сказал:
- Давайте еще раз помянем человека, чтоб ваша душа больше не болела. Каждому свое - не нами придумано.
Обед проходил в молчании. Она была задумчива, изредка бросала реплику, продолжая думать о своем. Турецкий по привычке навалился на пищу, чтобы наесться быстро и основательно. И, выполнив главную часть обеденной программы, мог теперь позволить себе полегоньку потягивать коньячок под сигарету и крепкий черный кофе.
- А я ведь знала его много лет… - вернулась к прежней теме Лиза. Первоначальный ее хмель прошел, и его место заняла обычная пустота, характерная для ее последних дней. - Во всяком случае, треть его жизни, это уж точно, прошла на моих глазах. От совсем еще скромного юноши, но… с определенными повадками… до…
- Любовника?
Лиза исподлобья кинула на него тяжелый взгляд:
- Вы считаете этот факт оскорблением нравственности?
- Напротив, все вполне естественно. Возможно, даже и закономерно. Я вообще, Лиза, уверяю вас, отношусь к проблемам подобного рода без предубеждений и без цинизма. Каждый волен делать то, что ему хочется. Не в ущерб другим, разумеется. Эгоизм должен быть взаимным, разумным, как говаривал один классик… Это неплохо сказано, что Господь дает нам только одно: право выбора. А уж дальше каждый из нас выбирает по себе… Вы читали странички его дневника?
- Читала. Я поняла, кого вы цитируете. Думаю, что он только учился быть искренним, а пока охотно наблюдал за собой со стороны. Меня это неприятно удивило… Но речь сейчас о другом, мне любопытно, вы сами-то следуете своим принципам? Или все это только для посторонних?
- Вам действительно любопытно? - улыбнулся Турецкий, протягивая огонек к ее сигарете.
- А вы не видите?
- Обычно я предпочитаю Козьму Пруткова…
Она чуть нахмурилась и тоже улыбнулась:
- А-а, в смысле не верь глазам своим?
- Вы знаете, Лиза, а с вами легко!
- Рада этому обстоятельству.
- И вот именно по этой причине я, пожалуй, вспомню для вас одну коротенькую историю. Факт ведь иной раз убедительнее сотни аргументов… Года два назад у меня в прокуратуре проходила практику молодая юристка. Симпатичная, бойкая, способная. Способная разносторонне. И вот вбила она себе в голову, что ей назначено свыше облагородить мою жизнь. Сделать меня лучше - с ее, естественно, точки зрения. То есть осчастливить, обласкать, указать единственно правильные пути и так далее. Ну а та семья, что у меня имеется, это была одна из самых распространенных ошибок. Которую она призвана немедленно исправить. Я ей говорю: "Лиля, успокойся. Ты хорошая девушка, красивая, умная, все при тебе. И это твой главный житейский капитал. Не разбазаривай его попусту на всякие там ложные и надуманные дела, я же не собираюсь менять свою жизнь. Так что это у тебя пустой номер". Но она продолжает страстно дышать на меня и даже пробует руководить поступками. И тут я думаю: а может, у нее это действительно всерьез? Знаете, Лиза, бывает вдруг словно затмение. И все мы, независимо от воли, от разума, иной раз не можем не подчиниться законам… физиологии, что ли. Куда нам с нашим муравьиным интеллектом против матушки-природы! Короче, вижу я, что может сорваться девушка, как говорится, с резьбы. Ну и говорю ей: "Значит, так, подруга, если тебе нужно успокоиться и только я, как тебе кажется, могу тебе в этом вопросе помочь, выбери любой из способов, который тебе кажется наиболее радикальным. И я готов сопутствовать. И не надо атак. Просто скажи".
- Вот такой был разговор? - со странным интересом спросила Лиза. - И что же она, эта ваша… Лиля?
- А ничего нового, - пожал плечами Турецкий. - То, о чем вы подумали, тут же и произошло. Кстати, ни она, ни я не были разочарованы. Но я оказался прав: девушка успокоилась. Одумалась. А немного позже очень удачно вышла замуж. И даже нас со Славкой на смотрины позвала. Бросила прокуратуру, живет в свое удовольствие, наверняка с юмором вспоминает наше с ней приключение и считает меня неудачником. Как вам?
- Да, история поучительная. - Лиза хмыкнула и подняла на Турецкого глаза - блестящие, хмельные. - Как все, к месту придуманное.
- Ничуть не бывало! Лилька в самом деле замужем за… ну очень крупным чиновником и, кстати, толковым специалистом. Мне изредка приходится контачить с ним - никаких претензий! Так что я ничего не придумал.
- Ну, значит, вы, как всякий самовлюбленный петух, избрали для себя роль целителя дамских душ? Соучастника мелких шалостей? Скорой помощи для страждущих женщин?
- Ага, - засмеялся Турецкий, - добавьте еще "половой" и считайте, что попали в точку! Нет, я просто стараюсь спокойно относиться к естественным человеческим потребностям и не делаю из них фетиша. А потом, если не во вред, то наверняка на пользу? Не так ли?
- Была уже подобная теория. Переспать - как выпить стакан воды.
- Нет, мы говорим о разных вещах. Я говорю о таком понятии, как добро, а не о случае. Случай может быть любой - и хороший, и отвратительный, а добро - целенаправленно. Абстрактного добра не видел.
- Ну а как же тогда этика? Мораль?
- А вам никогда не случалось поразмышлять на такую тему? Вот мужчина и женщина остаются наконец наедине друг с другом. И с этой минуты узаконенные этика с моралью, скажем так, начинают несколько отличаться от общепринятых и книжных. А теперь, возвращаясь к вашему вопросу по поводу оскорбленной нравственности, замечу, исходя опять-таки сугубо из личного опыта: при сближении первый шаг делает она. Но шаг такой ловкий и изящный, что ее внешне робкую подвижку навстречу он, мужчина, не только не успевает зафиксировать в своем сознании, но, более того, немедленно воспринимает как свою личную победу. По-моему, достаточно это знать, чтобы в дальнейшем не комплексовать по поводу якобы уже принятых на себя моральных обязательств. Они могут быть только взаимными и никакими иными. Вот вам моя теория. Что скажете?
- Интересно. Но очень шатко. Впрочем, не вы первый пытаетесь определить каждому свое и все разделить поровну. Ну представьте, к примеру, свои плечи и… мои!
- Не хочу выглядеть пошляком, но ваши плечи мне как раз нравятся! - сказал так, чтоб непонятно было: всерьез он или валяет дурака. - Мягкие. Их, наверное, обнимать хорошо.
- Откуда вы знаете?
- Догадываюсь.
Она вдруг поднялась, без всякой нужды переставила на столе тарелки. Поставила на незажженную конфорку остывший чайник.
- Боюсь, что с такими темпами вы никогда не закончите читать материалы, о которых так беспокоились, - просто сказала, без всяких вопросов. - А ведь вам еще в гостиницу, как я поняла, надо устраиваться.
- Вы уже гоните? Я вас чем-то разгневал?
- Господи, да читайте себе сколько хотите. Можете вообще…
- Что?
- Ну… в большой комнате вы видели диван, вот и спите на нем, если вам это удобно. - Она подчеркнула слово "это".
- А вот "это" было бы уже полной наглостью с моей стороны.
- Если исходить из вашей теории, то как еще посмотреть!
- Я, кажется, рад, что нашел в вас единомышленницу. Но работать действительно надо, вы правы. Вам помочь убрать?