Гена никак не менялся. Как был темноволосым и скуластым, таким и оставался. Он помог Меркулову раздеться, проводил в комнату, указал на кресло и удалился в кухню. Через минуту появился с кофейником и двумя чашечками.
- Уже сладкий, дядь Кость, как ты любишь.
- Ну давай наливай. Но я ненадолго, Гена. Как батя?
- В полном ажуре. Выкладывай, что снова за проблемы?
- Да ты, я думаю, больше моего знаешь. Речь об убийстве Петри. Ну и журналист там еще был, Кокорин фамилия. Этим хорошо тебе известный Турецкий сейчас занимается. В Питере он, кое-какие следы обнаружились. А суть моей просьбы заключается, Гена, в следующем…
И Меркулов кратко изложил всю цепь событий, делая упор на непонятную роль федеральных служб президентской охраны и правительственной связи.
- Ты хочешь, чтобы я "прозвонил" всю цепочку? - улыбнулся Гена.
- Ну что ты! Об этом я и мечтать не могу. Мне бы для начала хоть парочку заинтересованных лиц.
- Ты хотел сказать - незаинтересованных?
- Умница. Да и что я тебе вообще объяснять-то взялся? Из ума совсем, что ли, выжил?
- Ну не надо, дядь Кость, так уж откровенно льстить мне. Ты ж, сколько помню, никогда особо нашу службу не жаловал. Или времена изменились?
- Я, Гена, не про службу, а про людей. Понимаешь, ну не могут поголовно все быть мерзавцами. Не по-божески это.
- Это так… Да, я тебе для информации скажу. Конфиденциально. На твоего генерального копится кое-что. И его даже предупредили, чтоб не делал лишних движений. Имей это в виду.
- Ну то-то я и смотрю, вялый он какой-то. А что за компра? Опять политика?
- Нет, полагаю, минюстовский банный вариант. Частностей не знаю. Но информация верная… Что ж, попробую вникнуть.
- Когда тебя можно будет найти?
- А как ты меня найдешь, - засмеялся Гена, - когда я весь засекреченный? Только на автоответчик. Буду рядом, отзовусь. Нет, придется ждать. Все, пей кофе. И рассказывай, как здоровье. Может, тебе какое лекарство нужно? Ты говори, а то ж я знаю цены нынче непроходные. Легче загнуться, чем какую-нибудь но-шпу купить…
Сережа привез Меркулова домой, поднялся вместе с ним на лифте, несмотря на протесты, объяснив это строгим приказом Дениса Андреевича. А против приказов, как известно, не возражают.
Константин Дмитриевич позвонил Вячеславу и торжественно от лица службы попросил выразить Грязнову-младшему искреннюю благодарность. Славке же просто сказал:
- Думаю, все будет в порядке.
В ответ Грязнов сообщил, что недавно наконец удостоился звонка из Питера, где общий знакомый как-то уж больно комфортно себя чувствует. И это подозрительно. И голос вальяжный, довольный, хотя никаких поводов для этого Вячеслав Иванович пока не видел.
Нет, сам- то он понимал, что, скорее всего, неведомая ему главный редактор Невская вполне могла оказаться далеко не тем, о чем они с Саней думали, и тогда… В общем, тут фантазия могла свободно парить в любом направлении. А Саня, при всех его отменных и, разумеется, исключительно положительных профессиональных качествах, при его вполне приемлемых моральных принципах, все-таки не был, да и не стремился стать идеалом для подражания. Особенно среди молодых последователей. Так что в этом плане всякое может случиться - не трагическое, нет, и не морально уродливое или откровенно безнравственное, такого быть не может. Просто, ежели образно выразиться, как в старом американском кино с участием Мэрилин Монро, - некоторые любят погорячей. Вот так будет правильно.
А еще Саня просил, сообщил Грязнов, по фамилии отчима Кокорина, гражданина Коваленко, за которого мадам Кокорина вышла замуж еще в Москве, попытаться найти их питерский адрес и сообщить о смерти Вадима. Это чтоб он на себя не брал эту драматическую миссию. Но он готов будет хоть завтра же подъехать по указанному адресу и выразить соболезнования.
И последнее: материалы на руках. Это нечто! Завтра ночной "Стрелой" Саня собирается убраться в Москву. Если неожиданные обстоятельства не помешают…
ФАКТЫ И АРГУМЕНТЫ
Открывая дверь, Лиза интуитивно почувствовала, что в квартире кто-то есть. Она не закричала, но испугалась. Словно сжалось сердце, стали каменными и неподвижными ноги, чем-то ледяным мазнуло по спине. Не вжимая ключа, она чуть толкнула дверь, и сквозь щелку до нее донеслась музыка. И так же сразу отпустило. Почему-то показалось, что, если играет музыка, опасности нет.
Но вошла она тихо, не зажигая света в прихожей, вынула ключ и аккуратно, без щелчка прикрыла дверь. Музыка доносилась из большой комнаты, меньшая была ее спальней. Лиза решительно шагнула к стеклянной двери гостиной и толкнула ее. Увидела светловолосый затылок человека, сидящего в кресле спиной к ней и слушающего по телевизору выступление симфонического оркестра.
Незнакомец повернулся вместе с креслом и поднялся. Это был Турецкий.
- Извините, Лиза, - просительным тоном сказал он, - но у меня не оказалось другого выхода. Я сейчас вам все объясню.
Больше всего ее поразил не сам факт присутствия московского следователя в ее квартире и даже не возникший было риторический вопрос: каким образом он умудрился проникнуть в ее квартиру, запертую на два секретных замка, как ее убеждал слесарь из РЭУ, а то, что он стоял перед ней в домашних тапочках - своих, потому что у нее таких не было. И она с тяжелыми сумками в руках смотрела, как самая настоящая дура, на эти тапочки.
Турецкий проследил за ее взглядом и рассмеялся.
- Понимаете, какая штука… Номер мне забронировали в "Октябрьской", это не так далеко, на Лиговке. А из вещей у меня - одна маленькая сумка. Я подумал, что ради нее ехать в гостиницу, а потом возвращаться сюда, к вам, и при этом, как у нас говорят, "светиться" - вот он, мол, я, - никакого резона нет. Еще и хвост к вам, не дай бог, за собой притащу! А вам это надо? Вот я и решил подождать вас возле вашего дома, благо и времени-то оставалось не бог весть сколько. Ну а ваш замечательный начальник сыщиков говорит: чего ты будешь у подъезда ошиваться, внимание привлекать? И прислал специалиста, для которого всякая техника подобного рода - игрушки. Но я клянусь вам, что ни к чему здесь не притрагивался. Вот кроме этого кресла и телевизора. И еще на кухню заходил. Просто посмотреть. Давайте же ваши сумки!
Он взял ее сумки в одну руку, другой помог ей снять плащ и повесил его на крючок вешалки в прихожей. Она тем временем прошла на кухню. Увидев на столе бутылки, пакеты и надломанный батон, с новым интересом обернулась к Турецкому.
- А-а, - кивнул он, - я забыл вам сказать, что со вчерашнего вечера ни черта не жрал. Если не считать бутылки коньяка, которую мы в купе выпили пополам с моим другом, я о нем уже имел честь вам сообщить, с генералом Грязновым. Он начальник Московского уголовного розыска и всегда провожает меня в командировки. Обычай у нас такой, понимаете? Вот я и прихватил по дороге к вам, чтоб перекусить немного. Ну а остальное - так, за компанию. Вы не будете сердиться?
- Уже нет, - ответила она и стала разбирать свои сумки, вытаскивая и загружая в холодильник пачки пельменей, замороженной рыбы, банки каких-то консервов, пакеты с зеленью и овощами и прочее. - Ну а это зачем? - она показала на бутылки. - Вы же, насколько я понимаю, работать собираетесь. Или ваши планы с утра изменились?
- А одно другому никогда не мешало, - уверенно произнес он. - Спросите хоть того же Славку. Он подтвердит. Вас соединить с ним? - он достал из кармана мобильный телефон. - Я забыл, какой код Москвы? Ноль девяносто пять?
Она смотрела на него как на шутника, пытающегося заморочить ей голову.
- Ну о чем же я буду с ним говорить? Что за нелепость?
- А я вам объясню. Между прочим, это была его идея показать по телевизору фотографию Вадима. Дело-то в том и заключалось, что ни у него, ни у американца при себе не оказалось никаких документов. Убийца, выполнявший чей-то заказ, унес с собой буквально все, что было у них в карманах. Понимаете, в этом-то и была вся сложность. Убит - а кто? Ну с американцем быстро разобрались, его назвал охранник, находившийся в коридоре. Он, между прочим, и убийцу видел.
- А почему вы уверены, что стрелял один? - проявила она неожиданную литературную грамотность.
- Убийца был в форме официанта ресторана… Но это все детали, которые вам наверняка неинтересны. Да и знать вам это, честно говоря, совсем необязательно. В нашем деле вообще - чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Вечером фото показали по телевидению, а спустя короткое время пошли звонки. Вот так мы и вышли на вас. Знаете что! Давайте мы Славке позвоним попозже. Очень есть хочется. Да я б и от рюмочки не отказался. Ах, совсем потерял нить! Слушайте, Лиза, вы совсем мне мозги запудрили!
- Я?! - она задохнулась от такой наглости. - Словечки же у вас!
- Ну не я же. Мы о коньяке говорили, так? И я сказал, что он полезен. А вы почему-то стали возражать. Я предвидел это и купил бутылку вина. Лиза, это очень вкусное вино, я знаю, пил его однажды. Когда-то в Абхазии, еще советской, его мне наливали из бочек. Представляете? И ничего не брали, пока ты пробуешь. Можешь залиться вином, пока сидишь вместе с хозяином в его погребке. Но на вынос - плати, пожалуйста! Эх, и времена были! Так вот это самое "Псоу" - нежное и легкое полусладкое вино. Я давно его не видел. Или вы предпочитаете коньяк?
- Слушайте, Саша, вы хоть руки-то мыли?
- А как же! На Литейном, в угрозыске. Как прибыл - сразу первым делом.
- Тогда пойдите в комнату и посмотрите еще телевизор. Дайте мне возможность привести себя в порядок и приготовить на стол.
- Если вам не нужна моя помощь, нет возражений. Но может быть, чтоб мне даром не терять время, вы дадите посмотреть материалы Вадима? Я успел прочитать только часть его дневника и в этой связи хотел бы уточнить вместе с вами некоторые неясные вопросы. Надеюсь, вы не будете возражать?
- Ну хорошо, а если я скажу: буду, - вы ж все равно не отстанете?
- Логично. Тогда из двух зол выберите меньшее и на нем остановитесь.
- И какое из двух вы рекомендуете?
- Послушаться меня.
Он, словно нечаянно, отщипнул от батона кусочек и сунул в рот. Жевал и улыбался, чем окончательно добил Лизу. Слишком все происходящее было каким-то домашним, искренним, чтобы подозревать Турецкого в изощренной, хитрой игре.
- Идите в гостиную и сядьте за стол. Я сейчас вам принесу.
Он послушно ушел, не забыв отщипнуть еще кусочек батона. Она лишь покачала головой - без неприязни или строгости, а словно бы укоряя непослушного мальчишку. И тут же одернула себя: "Ты чего это, мать, расквасилась-то? Опять, что ль, потянуло?…"
Куда потянуло, не стоило и рассуждать. После возвращения Вадима из Штатов и последнего его приезда в Питер, после того неожиданного события, которое, по ее убеждению, полностью перевернуло ее мироощущение и даже характер, Лиза вдруг почувствовала, что ей удалось-таки добиться того, о чем мечтала, к чему стремилась со всей своей неумелой настойчивостью. Но шло время, а Вадим не спешил возвращаться к ней, чтобы, по его словам, наверстать упущенное за доброе десятилетие. И ей снова показалось, что любви как не было, так и нет, но есть опять одна сплошная физиология.
Лиза прошла в спальню, достала из комода старую, еще бабкину шкатулку, в которой хранила немногие свои драгоценности - материнское обручальное кольцо, несколько пар сережек и прочую бижутерию, носить которую почему-то стеснялась. Высыпав все содержимое на покрытую пледом широкую тахту, заменявшую ей кровать, Лиза поманипулировала с каждой из маленьких ножек шкатулки, и изнутри выпало дно, обнаружив небольшой тайник. Вот из него она и достала нетолстую пачку сложенных пополам листов и вырванные из тетради в клеточку страницы. Потом она вставила дно на место, сгребла туда свое "богатство" и убрала шкатулку обратно в комод.
Турецкий сидел за столом и указательным пальцем крутил по скатерти пепельницу в виде морской раковины.
- Вот, - сказала Лиза, входя и кладя перед ним стопку листов. Он посмотрел на них, потом поднял удивленные глаза к Лизе:
- Это что, все?
- Прочитайте, - с непонятной для себя усталостью сказала она и припечатала листы ладонью. - Здесь то, за чем, вероятно, и идет охота. Думаю, что остальное вам вряд ли понадобится. Там сугубо личное.
Она повернулась, чтобы вернуться на кухню, и вдруг почувствовала, что из ее души в этот миг что-то ушло безвозвратно. Будто состоялись похороны, могильщики уже насыпали свежий холм и воткнули сверху железную табличку с надписью: фамилия, которая уже никому ничего не скажет, а ниже - даты рождения и смерти. И черточка между ними. А в эту короткую черточку, иначе говоря, тире, как заметил какой-то очень наблюдательный писатель, вместилась вся человеческая жизнь, полностью и без остатка… Вот это она сейчас и поняла.
Полчаса спустя Турецкий, шлепая тапочками, вышел на кухню и увидел, что хозяйка так ни к чему и не притронулась. Молча сидела на стуле и глядела в окно. А перед ней стояла пепельница с окурками.
- Э-э, моя дорогая! - сообразил он, что случилось. - Так нельзя! Зачем же изводить-то себя? Никто из нас не вечен, но это совсем не значит, что народ должен теперь помирать от голода. Я прошу вас взять себя в руки и… А собственно, зачем вам это делать?
Турецкий взял нож и косым движением вскрыл упаковку с бужениной. Потом без спросу залез в холодильник и достал оттуда бутылку с острым кетчупом. Из шкафчика над столом достал два высоких стакана. Свернув пробку на коньячной бутылке, плеснул в один, в другой налил побольше. Затем разломил батон, раскрыл мякиш, уложил пластины буженины, щедро полил кетчупом между ними, а сверху тоже прижал хлебом. Протягивая это изделие Лизе, сказал:
- Вот если бы без кетчупа - гамбургер, а когда в доме имеется кетчуп - чизбургер. Так мне моя дочка объяснила. Дети - они все досконально знают! Ну вот, берите свою посудину. Так мы обычно делаем, когда на душе по-сволочному тяжко. И еще если закуска имеет место быть. Давайте, земля ему пухом! - Он влил в себя свой коньяк. И снова отщипнул от батона.
Лиза храбро выпила, но поперхнулась и закашлялась. Турецкий легонько стукнул ее по спине. Она наконец пришла в себя, вытерла глаза и откусила "чизбургер".
- А вы сами чего же? - сказала она с набитым ртом.
- О! Заметили? Уже полегчало! Все, девушка, жизнь продолжается. И я вам должен доложить, та еще жизнь!
Он повернулся, чтобы идти, но она его остановила:
- Не уходите. Теперь-то вам уже спешить некуда. Посидите со мной.
Он послушно опустился на стул напротив, взялся за бутылку:
- Еще?
- Но я же стану пьяная!
- Не-а, - покачал он головой. - Можно мне закурить?
- Нате, - она подвинула к нему свою пачку сигарет.
- Спасибо, я свои, - он достал "Честерфилд", закурил.
- Какие мы! - Она вальяжно повела плечами. Большие черные глаза ее вызывающе заблестели, в движениях проявилась раскованная грация крупного зверя, этакой Багиры.
Турецкий улыбнулся.
- В наше время говорили так: девушка, кажется, нарывается.
- Это в какое же ваше-то? - спросила с вызовом.
- Когда вы, дорогая моя, еще, к счастью, не знали, что это такое. Устраивает?
- А почему - к счастью?
- Не испортились раньше времени.
- Все, уходите! Разговор становится опасным, - безапелляционно заявила она и поднялась. - Идите, идите, там тоже можно курить. А здесь вы мне мешаете готовить обед…
Кризис миновал, понял Турецкий и послушно удалился в комнату, к тем страничкам дневника, которые Кокорин вырвал из своей общей тетради и не без вызова озаглавил - "Факты и аргументы".
Почерк, конечно, собачий, но Александр Борисович, уже скорее по инерции, смог разобраться в нем и уяснил для себя, почему автор не пожелал оставить эти странички у своего приятеля.
НАЧАЛО ДНЕВНИКА ВАДИМА КОКОРИНА
"Вот и приспело, подобно классикам жанра, начать свое повествование. И я хочу, подражая известному рязановскому киногерою, замахнуться на Шекспира, понимаешь, Вильяма нашего. А что, рано? Но ведь однажды станет поздно? А сюжетец, кажется, выстраивается весьма прелюбопытный, батенька…
Но для того чтобы начать сначала, необходима предыстория. И вот ее-то я даже и не знаю - стоит ли воскрешать? А с другой стороны, куда без нее? И дневниковая форма подачи материала в этом смысле чрезвычайно выигрышна, ибо уже изначально подразумевает абсолютную искренность, продиктованную откровенно мазохистскими наклонностями автора. Вот, мол, я какой - бейте меня, секите, травите собаками, а я буду купаться в собственном унижении! Труден, как утверждается в черном анекдоте, заплыв в соляной кислоте. Нет, в жидком дерьме куда трудней…
Итак, я, кажется, уже имел все шансы попасть в Штаты. Все. Кроме одного. Я не учел, что есть конторы, для которых моя фамилия - Кокорин, такая скромная и безобидная, - является, как теперь модно выражаться, знаковой. Все, давно кончились райкомы с их старыми большевиками, с их разрешениями и запретами.
Вот, к слову, вспомнился один любопытный эпизод из прошлого. Но я о нем обязательно напишу позже…
Давно ушли в прошлое идеологические учреждения, диктующие нам, как жить, чем заниматься, а от чего шарахаться, как от сатаны. Я так думал. Увы. И мое знакомство с ними состоялось.
Я проанализировал все случившееся и понял, что моей вины ни в чем не было. Как ничто от меня, в сущности, и не зависело. Все уже было предопределено.
Но - к делу!
Папаша Катьки Бессоновой - личность, как говорится, широко известная в довольно узких кругах. Тех, куда ваш покорный слуга, вероятно, никогда - ни прежде, ни в будущем - хода не получит. И слава богу! Есть такой институт ответственных референтов по специфическим, как сказала Катерина, вопросам, без которых и наш президент, и премьер ну просто как без рук. Мистер Бессонов - один из советчиков. Но к чему я?
А к тому, что, когда мы с ней, с Катькой, основательно поддатые и окончательно утвердившиеся в близком телесном знакомстве, покинули мою однокомнатную берлогу, оставив на кухне Рэмку продолжать шарить по сексуальным погребам Интернета - а что ему еще оставалось? Виноград-то зелен! - я понял: мы проживаем две жизни одновременно. Одну - тайную - нам диктуют, а во второй мы еле-еле сводим концы. Катька - девка славная и без предрассудков. Я убедился. Она далеко откатилась от папы. Но это обстоятельство вряд ли было причиной происшествия с нами в ту несчастливую ночь.
Короче, возле пустой троллейбусной остановки, где мы с Катькой пытались безуспешно отловить такси, остановилась довольно приличная машина - "вольво", из которой вывалились трое "джентльменов", тут же заявивших свои права на владение ее, Катькиным, разумеется, телом. Я, как в том анекдоте, стал возражать и получил довольно крепко в ухо. Но… какой же русский, и так далее? В общем, я кинулся в атаку. И небезуспешно. Катька тоже не сдавалась. Кавалеры никак не могли запихнуть ее в машину, а я бушевал, мешая им это сделать. И даже сумел нанести некий урон: свернул и отодрал боковое зеркальце у автомобиля. Это когда меня оттаскивали от Катьки, а я цеплялся за что мог и отбивался.