Разве так оплакивают смерть? Я знаю, как это больно, когда теряешь любимого, так больно, что сердце разрывается. И говорить ничего не хочется, потому что слова пусты. Словами невозможно передать горе…
Мы же, словно клоуны, заламываем руки. Все ложь!
Я кинулась в гримерную и начала стирать грим. Ко мне подошла костюмерша:
– Я не верила тому, что про тебя говорили, – созналась она.
– Поверила?
– С чем ты останешься?
Я удивленно посмотрела на нее. Она пояснила:
– Твое дело – это единственное, что с тобой всегда. Муж может разлюбить, дети вырастают и покидают дом, друзья могут отвернуться, но не твое любимое дело.
– Оно перестало быть любимым…
– Ты меня пугаешь.
– Верю. Я и сама себя боюсь, – созналась я.
Когда я вышла из гримерной, в коридоре стояла Софи. Сегодня она праздновала победу. Софи заменит меня в спектакле, и у нее появится шанс. Шанс занять место под солнцем. Там хватает места, всегда кто-то не выдерживает напряжения и растворяется в небытие. Однажды, пресытившись всей этой ложью и паскудством, через которые придется пройти, Софи с горечью осознает, как много она потеряла и как мало сбылось…
Так я осталась одна. Где мои родственники, я не знаю. Отец умер. Сын, выросший под присмотром бонн и гувернанток, вдали от вечно занятой матери, стал совсем чужим. У меня не было времени заниматься сыном. Естественно, я очень волновалась, когда он болел, но болел он редко.
В своем одиночестве я не могу винить кого-то: у меня никогда не было времени ни на кого, кроме самой себя. Были ли у меня друзья, не знаю. Были люди, склонявшиеся передо мной в знак признания моего успеха. Сейчас я чувствовала себя страшно одинокой. Впервые я осталась наедине с собой…
Оглянувшись назад, я увидела свою жизнь – насыщенную похождениями, шальную и сумасбродную. Все куда-то неслась, пыталась всем и себе что-то доказать, а вот что? Уже и не помню…
От меня все отвернулись – поверженный всегда смешон и жалок. Конечно, ему сочувствуют, но лишь для того, чтобы лишний раз насладиться его унижением…
Я стала затворницей. Выезжала покататься на коляске лишь вечером, мне самой не хотелось никого видеть. Что я могла о себе сказать тем людям, которых знала, будучи на вершине?
Халил всегда сопровождал меня. Я каталась в закрытом экипаже по ночным улицам, любила заглядывать в окна, наблюдая чужую жизнь.
Женщины хлопотали на кухне, накрывали на стол, люди садились в кругу семьи ужинать, беседовали, устраивали вечеринки, ругались. И кто-то, как и я, сидел в одиночестве, тоскуя…
Баронесса фон Штейн зашла как-то вечером ко мне, чему я удивилась. Усевшись рядом, она посмотрела на лекарства и спросила:
– Как ты?
– Ты еще спрашиваешь?
– С самого начала я догадывалась, что ничего хорошего не получится, но ты меня не хотела слушать, – отчитывала баронесса фон Штейн. – Что тебя мучает?
– Ты пришла ко мне, потому что сплетни в городе закончились?
– Знаю, что тебя гложет чувство вины, – не обратив внимания на мой выпад, ответила баронесса фон Штейн. – Иначе бы ты не принимала лауданум в таких дозах.
– Что ты об этом знаешь?
Баронесса фон Штейн помолчала немного, набираясь сил и начала:
– Знаю и всю жизнь живу с этим. Я тоже когда-то была молодой и совершала глупости…
Я с недоверием посмотрела на нее, в это верилось с трудом. Казалось, что баронесса фон Штейн и родилась такой обрюзгшей старой сплетницей.
– Когда я жила с батюшкой, у нас был сосед, я не буду называть фамилию… Его звали Алешенька. Мы с детства дружили и давали друг другу клятвы, что как только нам исполнится восемнадцать, то мы поженимся. Я даже верила в это… тогда…
У баронессы фон Штейн увлажнились глаза, и она достала платок, чтобы промокнуть им лицо:
– Когда мне исполнилось семнадцать, батюшка подошел ко мне и так важно сказал, что нашел мне будущего мужа – барона фон Штейна. Я запротестовала, он был старше меня и уже начал лысеть, но батюшка и слушать не стал. Сказал, что семья Алешеньки на грани разорения, что он мне не пара. Я уже стала выезжать, на меня обращали внимание молодые люди. Мне было интересно, нравилось блистать на балах и ходить в театр, а барон фон Штейн всегда покупал ложу. Алешенька почти никуда не выходил, и мы стали все реже видеться…
Я поняла, что это будет длинная история, и она меня уже заинтриговала. Зная стервозный характер баронессы фон Штейн, я догадывалась, что все закончится плохо. Позвонила в звонок и попросила Агнес принести нам кофе с пирожными.
– Я так завертелась в свете, – продолжала баронесса фон Штейн. – Что совсем забыла Алешеньку и нашу с ним клятву. Барон фон Штейн дарил мне дорогие подарки, у него был шикарный выезд… Я не любила его, но мне было приятно внимание. Узнав вкус богатства, уже не хотелось иметь скромную мещанскую жизнь. Однако ничего другого Алешенька не смог бы предложить. У них был скромный дом, и мы не смогли бы вести светскую жизнь. Даже в мои семнадцать с небольшим я уже была приличной стервой, – созналась баронесса фон Штейн.
Кто бы сомневался? Будто сейчас она изменилась? Я смотрела на баронессу и видела ее другими глазами. Зашла Агнес, чтобы накрыть кофейный столик. Когда она ушла, баронесса фон Штейн продолжала:
– Через несколько месяцев мне должно было исполниться восемнадцать, и батюшка устроил помолвку. Все было очень шикарно, ни батюшка, ни барон фон Штейн не пожалели на это денег. Только на пару секунд я вспомнила, что давала клятву Алешеньке, но тут же забыла. На следующий день он подошел ко мне поздравить с помолвкой. Мне стало стыдно. Он так просто, без зла сказал: "Я давал клятву и сдержу свое слово. Мне никто, кроме тебя, не нужен. Не буду спрашивать, почему ты так сделала. Я уйду, чтобы тебе не мешать…" Знаешь, в тот момент я думала, что он хочет устыдить меня. Мне на самом деле было стыдно, но вскоре я забыла.
До сих пор баронесса фон Штейн говорила спокойно, однако на этих словах голос ее дрогнул. Она закрылась руками, пряча от меня лицо:
– Я сидела на качелях в саду и вдруг увидела через ограду Алешеньку. Мы были добрые соседи, поэтому у нас был невысокий забор. Я немного смутилась, мне казалось, что он сейчас опять начнет меня спрашивать о помолвке, а он не стал. Он достал револьвер и выстрелил в себя… у меня на глазах, – баронесса закрыла глаза платком.
– Ну и сука же ты! – не выдержала я.
Теперь я поняла, под каким бременем баронесса фон Штейн жила все эти годы, успешно скрывая свои чувства.
– Это была моя единственная любовь. Барона я никогда не любила…
В это легко поверить. Я вспомнила тонкую жилистую шею барона фон Штейн, его почти лишенную волос голову. Высокомерный взгляд блеклых глаз, вечно опущенные углы рта.
– Я вышла замуж за барона, но я не стала счастливой, а даже наоборот.
Сейчас я была потрясена тем, что баронесса фон Штейн потеряла самообладание.
– Он меня простил, – всхлипывая, добавила баронесса фон Штейн.
– Кто? – не поняла я.
– Алешенька.
Меня смутил ответ. Я вглядывалась ей в лицо, ища следы помешательства:
– Во сне?
– Нет. Я говорила с ним через мадам Тадески. Она самый лучший медиум в городе. Я не забыла Алешеньку…
– Я тоже могу увидеть Артура?
– Да. Ты даже можешь сказать ему то, что не успела сказать. По крайней мере это успокоит тебя. Ты будешь знать, что сделала все возможное. Могу свести тебя с мадам Тадески, – ответила она и грузно поднялась с места .
Я согласилась. Все, что угодно, лишь бы покончить с чувством вины, что меня мучило…"
Часть пятая
Анна отложила дневник в сторону, ей было страшно читать продолжение. Она уже догадывалась, что будет дальше. Вдруг одна мысль молнией мелькнула в голове: откуда ей знакома "мадам Тадески"? Анна не могла припомнить, чтобы это имя упоминалось в дневнике раньше. Вдруг она подскочила на месте, старик Фалькевич на прощание сказал ей: "Это знает лишь мадам Тадески…"
Анна уверена, старик Фалькевич знает больше, чем сказал. Как его найти? Может, спросить в кафе на набережной, там все друг друга знают. Анна взяла сумку с ключами и вышла из дома.
Она выехала на набережную, благо дорога была относительно свободной, и прибавила скорость. День был теплый и солнечный, на небе ни облачка.
На перекрестке затормозила и пропустила пешеходов, проехав еще немного, свернула на обочину и остановилась.
Официантка, задумавшись, протирала бокалы позади барной стойки. Анна прямиком направилась к ней:
– Вы не подскажете, как мне найти того электрика, который чинил мне проводку? Его зовут старик Фалькевич.
– Милая, а ты ничего не перепутала? Давай я принесу тебе чашечку кофе, и ты поведаешь мне, в какую историю вляпалась, – заботливо сказала официантка.
Через пару минут чашка горячего кофе и бисквитное пирожное на тарелке стояли перед Анной.
– Я… вляпалась? Куда?
– Вот и мне бы хотелось знать. Старик Фалькевич умер десять лет назад.
– Вы уверены в этом? Тогда… кто приходил ко мне? Кто починил проводку?
– Как он выглядел?
– Он очень старый, у него здесь шрам, – Анна показала на бровь, – на одной руке татуировка – якорь, а на другой – русалка.
Не мигая официантка уставилась на нее. Анна глотнул кофе и поставил чашку на стол.
– У старика Фалькевича были такие татуировки, но не у него единственного, – утвердительно сказала официантка. – Те, кто служили на флоте, часто выкалывали и якоря, и русалок. Позвони в службу, через которую ты заказывала электрика, глядишь, что-нибудь прояснится.
– Этим занимался мой адвокат, – вставая, ответила Анна.
– Может, электрик вообще не местный, позвони адвокату и все выясни.
Анна молча кивнула головой и направилась к выходу. Вдруг она остановилась и произнесла:
– В доме живут призраки!
– В "Магнолии" всегда жили призраки, – не удивилась официантка. – Ты растревожила их. Тебе лучше вернуться в город и дать им успокоиться. Так будет лучше всего.
– Если я перееду в город, то они точно останутся здесь? Они не последуют за мной?
– Трудно сказать, – пожала плечами официантка.
– Почему кто-то становится духом?
– Врата вечности закрыты для самоубийц. Ты же знаешь, что Матильда покончила собой?
– Да, – ответила Анна.
– Самоубийцы – грешники, они мучаются и не находят себе места. Поэтому они хотят вернуться к нам, но вернувшиеся из мира мертвых не бывают прежними. Они злые и хотят нам вредить.
– Как они могут навредить?
– Они могут принять любое обличье или вернуться через кого-то. Умирая, люди оставляют свою энергию, и каждый из нас, сам того не зная, может служить каналом.
– Неужели это возможно?
– Не забывай – граница между миром живых и миром мертвых очень тонка. Если ты позволишь им завладеть своими помыслами, то ты пропала.
– Думаю, что я уже пропала…
Анна села в автомобиль и сидела какое-то время, не трогаясь с места. В голове все перепуталось, а как распутать эту путаницу, она не представляла. Анна набрала номер сестры:
– Дай телефон адвоката.
– Привет! – поправила Вера. – Сейчас, сестренка.
Занудство сестры раздражало всегда, но сегодня это особенно сильно взбесило Анну. Вера продиктовала ей номер.
– Спасибо.
– Все-таки решила, что будет лучше, если мы продадим виллу? – с надеждой в голосе спросила Вера.
– Нет.
– Тогда зачем тебе нужен Лев Борисович?
– Отстань, – оборвала Анна. – Все тебе нужно знать.
– Я в другой раз перезвоню… странная ты…
Анна сразу же набрала номер Льва Борисовича и представилась, когда он снял трубку.
– Добрый день! Вы передумали жить в усадьбе?
– Нет, я не по этому поводу. Не могли бы вы дать телефон той службы, через которую заказывали электрика.
На другом конце телефонной связи воцарилось долгое молчание:
– Извините, но я не вызывал вам электрика. Не успел. Сразу же был звонок от моего клиента с серьезной проблемой, и я забыл обо всем. Извините еще раз.
– Так, значит, вы никого не вызывали? – ничего не понимая, переспросила Анна.
– Нет. Что-нибудь произошло? Вы до сих пор в темноте? Я сейчас исправлю ситуацию…
– Все нормально, небольшое недоразумение, – успокоила его Анна. – До свидания!
Ей не хотелось ничего объяснять, так как она сама многого не понимала. Откуда взялся этот электрик, если его никто не вызывал? И самое ужасное, что официантка уверена, что старик Фалькевич мертв…
Анна осторожно зашла в дом, словно там все еще мог находиться старик Фалькевич. Подойдя к лестнице, она остановилась на секунду. Сегодня ей было страшно подниматься наверх. Но, вспомнив, что ноутбук остался на кухне, она пошла туда. Солнце светило в окно, было тепло и уютно…
После того, как Анна открыла ноутбук, она полностью погрузилась в роман и жизнь Матильды, забыв обо всех страхах.
Неожиданно в коридоре послышался какой-то шорох. Анна прислушалась. Через минуту он стал громче. Может, дверь не закрыта на замок? Она встала и осторожно двинулась к выходу. Тут шорох послышался громче, но уже под плитой. Наклонившись, Анна посмотрела в щель между полом и плитой. Там была полная темнота. Вдруг с шумом что-то упало на пол. Анна пригляделась – это была мертвая голова с открытыми глазами. Она закричала и отпрянула в другой конец кухни. Позади нее раздался скрип открываемой двери, Анна зажмурилась и закрыла лицо руками, ожидая наихудшего…
– Что случилось?
Это был дрожащий от страха голос Веры. Анна резко развернулась:
– Что ты тут делаешь?
– Ты… почему так кричала?
Анна еще раз заглянула под плиту, но ничего на этот раз не увидела:
– Чего тебе нужно?
– Мне ничего не нужно… Что с тобой?
– Да что вам дался этот вопрос? Хочешь узнать: не свихнулась ли я? Нет!
– Ты уверена?
– В чем?
– В том, что с тобой все в порядке?
– А ты уверена, что с тобой все в порядке?
Вера уселась на стул и потрогала мышь. Засветился экран "макинтоша", и она принялась жадно читать:
– Жутко интересно. Я отрываю тебя от работы?
– Только что выполнила дневную норму. И уже подумывала об ужине, – ответила Анна.
– Почему ты кричала, когда я вошла?
– Увидела мышку, – соврала Анна. – Я тоже кое-чего боюсь, не одна ты трусиха.
Вера не ответила и опять уставилась на экран.
– Как ты вообще зашла в дом, а не убежала, услышав мой крик?
– Не успела испугаться, – созналась Вера.
– Хочешь поужинать со мной? Есть бутылка неплохого каберне, – предложила Анна.
– Я за рулем. Мне возвращаться пора, – Вера встала. – В другой раз, а лучше приезжай ужинать ко мне.
– Ты что, прискакала сюда, чтобы проверить: все ли нормально у меня?
– Да, – согласилась она. – Ты откуда взяла эти факты?
– Нашла дневник Матильды.
Вера достала из джинсов ключи от автомобиля и оглянулась:
– А может…
– Что?
– Пусть прошлое останется прошлым.
– Нет, я должна выяснить, что произошло с ней.
– Зачем?
– Мне кажется, со мной происходит то же самое.
– Ты меня пугаешь. Скажи правду: что ты ищешь?
– Я не знаю, что со мной и чего я ищу… Вот тебе правда. Когда узнаю – скажу.
– Я могу чем-нибудь помочь?
– Вряд ли…
* * *
Дрожащими руками Анна взяла дневник, чтобы продолжить чтение.
"Мы должны встретиться. Любым способом. Пусть даже через мадам Тадески. Мне нужно объясниться с тем, кого я имела неосторожность полюбить. Хочу убедиться, что он тоже любит меня. Сегодня я скажу: любимый, люблю и всегда буду любить. Прости…
Черные чулки с ажурной резинкой, черное бархатное платье, прозрачная накидка, расшитая стеклярусом, жемчужное ожерелье – в таком наряде я готова предстать перед Артуром. Перед выходом я сделала две ровные дорожки и достала золотую трубочку. Теперь я в порядке.
Войдя в салон мадам Тадески, я приподняла вуаль. Гости уже собрались. Все были возбуждены предстоящим сеансом, изредка слышался нервный женский смех, мужчины шутили чаще и громче обычного. Было заметно, что все на взводе. Одна пара была в трауре. Кое-кого из присутствующих я видела и раньше.
– Вот и ты, моя милая! – ко мне выплыла баронесса фон Штейн. – Скоро начнется. Давай я представлю тебя кое-кому из присутствующих.
– Кто все эти люди? – спросила я.
– Те, кто не смог смириться со смертью близких, как и мы. Однако есть тут и такие, кто любит острые ощущения.
Я прислушалась к стоящим рядом со мной гостям:
– Так приятно получить известие от любимого…
– Медиумы могут быть полезны. Мы с мужем только и живем после сеансов…
Мне было не по себе от этой странной публики. Если бы с Артуром ничего не случилось, я бы никогда не оказалась в таком месте. Баронесса не успела меня представить всем гостям, так как появился дворецкий и пригласил нас пройти с ним.
Мы вошли в темную комнату, занавески уже были задернуты. Большой круглый стол стоял в центре комнаты, вокруг которого были расставлены несколько стульев. Мы расселись по кругу.
Дворецкий завел граммофон – одну из сонат Бетховена. Развернувшись к нам, он произнес с пафосом:
– Господа! Напоминаю, что нельзя прерывать сеанс во время действия. Нельзя размыкать руки. Как только события начнут выходить из-под контроля, все будет остановлено. Всем понятно?
Вошла мадам Тадески в черном тюрбане и кимоно из черного шелка, расшитом павлинами с золотыми хвостами. Она уселась в кресло с высокой спинкой и замерла. В комнате наступила тревожная тишина. Дворецкий закрыл дверь, и мы на мгновение погрузились в полную темноту.
Я почувствовала, как теплая ладонь баронессы фон Штейн сжала мою руку. Камни перстней вонзились мне в кожу, но я боялась пошевелиться. Вытянув в темноту другую руку, я ощутила чью-то холодную жесткую ладонь. Сейчас я не могла видеть того, кто сжимал мне руку. От темноты и душных духов баронессы фон Штейн у меня закружилась голова.
Дворецкий зажег одну-единственную свечу и поставил в центр стола. Тут я увидела, что рядом со мной сидит мужчина в трауре. Мадам Тадески подняла руку и провозгласила экзальтированным голосом:
– Здесь хорошая аура. Очень. Я чувствую, как духи тянутся к нам. Не забывайте, духи хотят войти в контакт. Они лишь ждут, когда вы отворите для них сердце и разум. Уверена, что в эту минуту вы стараетесь открыть им путь, и, значит, они придут к вам. Я буду вашим проводником в мир духов.