Конечно, деяния отцов-основателей не всегда соответствовали тому, что они проповедовали. Наиболее явный пример такого конфликта - рабство. Сам Томас Джефферсон владел рабами до самого дня своей смерти 4 июля 1826 года. Он постоянно испытывал угрызения совести, связанные с рабством, предлагал в своих записках и переписке планы уничтожения рабства, но никогда не предлагал публично никаких планов и не проводил кампаний против этого института.
Тем не менее созданная им Декларация должна была либо грубо нарушаться страной, для создания и формирования которой он так много сделал, либо рабство должно было быть отменено. Неудивительно, что в первые десятилетия существования США поднялась волна полемики по поводу института рабства. Эта полемика закончилась Гражданской войной, которая, как сказал Авраам Линкольн в Геттисбергской речи, явилась пробным камнем того, "способна ли нация, зачатая в свободе и преданная идее о том, что все люди созданы равными… долго выносить рабство". Нация выстояла, но заплатила страшную цену человеческими жизнями, имуществом и социальным разобщением.
Равенство возможностей
Коль скоро Гражданская война ликвидировала рабство и понятие личного равенства, т. е. равенства перед Богом и законом, приблизилось к своему воплощению, акценты в интеллектуальной дискуссии, в правительственной и неофициальной политике сместились в сторону другого понятия - равенства возможностей.
Буквальное равенство возможностей - в смысле "идентичности" - недостижимо. Один родится слепым, другой - зрячим. Родители одного ребенка проявляют большую заботу о его благосостоянии, что обеспечивает ему хорошие предпосылки для культурного развития и обучения, у другого распутные и недальновидные родители. Один родится в США, другой - в Индии, Китае или СССР. Понятно, что дети не получают равных возможностей от рождения, и нет способа сделать их одинаковыми.
Как и личное равенство, равенство возможностей не должно пониматься буквально. Его истинное значение получило наилучшее выражение в высказывании времен Французской революции: "Une carriere ouverte aux talents" - карьера открыта талантам. Никакие произвольные препятствия не должны закрывать доступ к позициям, которые люди могут и хотят занять в соответствии со своими способностями и ценностями. Не рождение, гражданство, цвет кожи, религиозная принадлежность, пол или какие-либо другие не относящиеся к делу характеристики должны определять возможности, открытые для человека, но исключительно его способности.
В подобном истолковании равенство возможностей конкретизирует понятие личного равенства, равенства перед законом. И точно так же, как личное равенство, оно важно и значимо именно потому, что люди различаются по своим генетическим и культурным характеристикам и вследствие этого желают и могут стремиться к разным карьерам.
Равенство возможностей, как и личное равенство, не противоречит понятию свободы; напротив, оно является существенным компонентом свободы. Если отдельным людям закрыт доступ к определенным жизненным позициям лишь по причине их этнического происхождения, цвета кожи или вероисповедания, то это является нарушением их права на "жизнь, свободу и стремление к счастью". Это отрицает равенство возможностей и тем самым жертвует свободой одних людей ради выгод других.
Как и любой идеал, равенство возможностей не может быть реализовано полностью. Наиболее серьезное отступление от него допускалось по отношению к чернокожим, особенно на Юге, но также и на Севере. Вместе с тем имел место громадный прогресс в положении чернокожих и других групп населения. Само понимание Соединенных Штатов как "плавильного котла" отражало цель равенства возможностей. Равно как и широкое введение "бесплатного" образования в начальных, средних и старших классах, хотя это и не являлось, как мы покажем в следующей главе, бесспорным благом.
Приоритет, отдаваемый равенству возможностей в иерархии ценностей, разделявшейся широкой общественностью после Гражданской войны, нашел свое выражение, в частности, в экономической политике. Основными лозунгами являлись свободное предпринимательство, конкуренция, невмешательство государства. Каждый был волен открывать любой бизнес, заниматься любым делом, приобретать любое имущество при наличии согласия со стороны других участников дела. Каждый должен был иметь возможность пожинать выгоды, если он преуспевал, и нести убытки, если проигрывал. Не должно было быть никаких произвольных препятствий. Главным критерием были достижения, а не происхождение, вероисповедание или гражданство.
Одним из результатов стало все возрастающее значение, придававшееся всемогущему доллару, богатству как символу и доказательству успеха, хотя так называемой культурной элитой это презрительно высмеивалось как вульгарный материализм. Как указывал Токвиль, это отражало нежелание сообщества принимать критерии, традиционные для феодальных и аристократических обществ, а именно происхождение и родство. Очевидной альтернативой были достижения, а богатство - самым доступным измерителем достижений.
Другим результатом было, конечно, гигантское высвобождение человеческой энергии, которое превращало Америку во все более производительное и динамичное общество, в котором социальная мобильность являлась повседневной реальностью. Еще одним, возможно неожиданным, результатом стал взрыв благотворительной деятельности. Подобный рост стал возможен благодаря быстрому увеличению богатства. Формы благотворительности - создание некоммерческих больниц, колледжей и университетов, существовавших за счет частных пожертвований, множества благотворительных организаций, предназначенных для помощи бедным, - определялись доминирующими ценностями общества и, в особенности, желанием обеспечить равенство возможностей.
Разумеется, в экономической сфере, как и в любой другой, практика не всегда соответствовала идеалу. Правительству отводилась небольшая роль;не существовало сколь-нибудь значительных препятствий для развития предпринимательства. В конце XIX века правительством были приняты позитивные меры, в частности, антитрестовский закон Шермана, направленный на ликвидацию частных барьеров для конкуренции. Однако внезаконные соглашения продолжали чинить препятствия свободе индивидов заниматься различными видами бизнеса или профессиями, к тому же социальная практика несомненно давала преимущества людям, рожденным в "правильных" семьях, имевшим "правильный цвет кожи" и исповедовавшим "правильную" религию. Однако резкое улучшение экономического и социального положения различных менее привилегированных групп демонстрировало, что эти препятствия ни в коей мере не были непреодолимыми.
Что касается правительственных мер, то во внешнеторговой деятельности имело место значительное отклонение от политики свободного рынка, где стараниями Александра Гамильтона утвердилась идея, что тарифная защита отечественного товаропроизводителя является составной частью американского пути. Протекционистские тарифы были несовместимы с полным равенством возможностей (см. главу 2) и, по сути дела, со свободной иммиграцией людей, которая являлась до Первой мировой войны правилом для всех, за исключением выходцев с Востока. Впрочем, это можно было обосновать, с одной стороны, нуждами национальной обороны и, с другой стороны, тем, что равенство прекращается на морском берегу - иррациональное объяснение, взятое сегодня на вооружение многими защитниками совершенно другого понимания равенства.
Равенство результатов
Другое понимание равенства, как равенства результатов, все больше завоевывает позиции в нашем столетии. Сначала оно оказало воздействие на политику правительства Великобритании и европейских стран. В последние полвека оно оказывало все возрастающее влияние на политику американского правительства. В некоторых интеллектуальных кругах желательность равенства результатов стала предметом своего рода религиозного культа: все должны закончить скачки одновременно. Как сказал Додо в "Алисе в Стране чудес", "победили все! И каждый получит награды!".
При подобном понимании, как и в двух предыдущих трактовках, "равный" не означает "идентичный". На самом деле никто не будет утверждать, что каждый человек, независимо от его возраста, пола и других физических качеств, должен иметь одинаковые нормы потребления каждого предмета питания, одежды и т. д. Целью, скорее, является "честность или справедливость", гораздо более расплывчатое понятие, которому трудно, если вообще возможно, дать точное определение. "Честную долю для каждого" - это современный лозунг, пришедший на смену требованию Карла Маркса "каждому по потребностям, от каждого по способностям".
Это последнее понятие равенства коренным образом отличается от двух предыдущих. Меры правительства, обеспечивающие личное равенство или равенство возможностей, увеличивают свободу; меры, направленные на обеспечение "честной доли для каждого", уменьшают свободу. Если то, что люди получают, будет определяться "честностью", кто будет решать, что такое "по-честному"? Так, хор голосов спросил Додо о наградах: "А кто же их будет раздавать?" Если "честность" не идентична полному равенству, трудно сказать, что она такое. "Честность", как и "потребности", зависит от точки зрения наблюдателя. Если все должны иметь "честные доли", то кто-то или какая-то группа людей должны решать - какие доли являются честными, более того, они должны иметь возможность навязывать свои решения другим, забирая у тех, кто имеет больше, чем их "честная" доля, и отдавая тем, кто имеет меньше. Будут ли люди, принимающие такие решения и проводящие их в жизнь, равны с теми, за кого они принимают решения? Не окажемся ли мы на "Скотном дворе" Джорджа Оруэлла, где "все животные равны, но некоторые животные равны более, чем другие"?
Кроме того, если то, что получают люди, определяется "честностью", а не тем, что они производят, откуда возьмутся "призы"? Какие стимулы останутся для работы и производства? Как будет решаться вопрос о том, кому быть врачом, адвокатом, сборщиком мусора или дворником? Где гарантии того, что люди будут принимать предписанные им роли и исполнять их в соответствии со своими способностями? Ясно, что только сила или угроза силы заставит их сделать это.
Суть не только в том, что практика отойдет от идеала. Конечно, это случится точно так же, как это происходило и с двумя другими понятиями равенства. Дело в том, что здесь имеет место фундаментальный конфликт между идеалом "распределения по-честному" или его предтечей "каждому по потребности" и идеалом личной свободы. Этот конфликт отравляет каждую попытку превратить равенство результатов в главенствующий принцип социальной организации. Конечным результатом неизменно становится государство террора: СССР, Китай и, позднее, Камбоджа дали тому яркие и убедительные свидетельства. Но даже террор не уравнивает результатов. В каждом случае существует громадное по любым меркам неравенство; неравенство между правителями и подданными, не только с точки зрения их власти, но и материального уровня жизни.
Гораздо менее радикальные меры, предпринятые в западных странах во имя равенства результатов, постигла та же судьба, хотя и в меньшей степени. Они также ограничили личную свободу. Они также не смогли достичь своих целей. На практике оказалось невозможным определить "распределение по-честному" приемлемым для широких кругов способом или удовлетворить членов сообщества тем, что с ними обращались "справедливо". Напротив, каждая новая попытка обеспечить равенство результатов вела к росту неудовлетворенности.
Большая часть морального пыла, скрывающегося за стремлением к равенству результатов, рождается широко распространенной верой в несправедливость того, что одни дети должны иметь большие преимущества перед другими только потому, что им посчастливилось иметь обеспеченных родителей. Конечно, это несправедливо. Тем не менее несправедливость может принимать разные формы. Она может принимать форму наследования собственности (ценных бумаг и акций, домов, предприятий); она может также иметь форму наследственного таланта (музыкальных способностей, физической силы, математической одаренности). Наследование собственности может оспариваться с большей горячностью, чем таланта. Но существует ли между ними какая-либо разница с этической точки зрения? Тем не менее многих людей возмущает наследование собственности, но не таланта.
Посмотрим на этот вопрос с точки зрения родителей. Если вы хотите гарантировать своему ребенку более высокие доходы на всю жизнь, вы можете сделать это различными способами. Вы можете оплатить образование, которое вооружит его знаниями для получения профессии, приносящей высокий доход; вы можете основать дело, которое будет приносить ему более высокий доход, чем заработная плата наемного работника; вы можете оставить ему собственность, доход от которой позволит ему безбедно существовать. Существует ли какое-нибудь этическое различие между этими тремя путями использования вашей собственности? Если государство оставляет вам деньги после уплаты налогов, чтобы вы потратили их на свои нужды, может ли оно позволить вам тратить их на разгульный образ жизни, но запретить передачу их вашим детям?
Подобные этические вопросы сложны и деликатны. Их нельзя разрешить на основе таких упрощенных формул, как "честная доля для каждого". На самом деле, если относиться к этому серьезно, то молодым людям с меньшими музыкальными способностями нужно давать наибольшее количество музыкальной подготовки, чтобы компенсировать их наследственный недостаток, а тем, кто имеет большие музыкальные способности, нужно препятствовать в получении хорошей музыкальной подготовки. Подобного принципа нужно будет придерживаться по отношению ко всем другим видам природной одаренности. Это может быть "честным" по отношению к молодым людям, обделенным талантом, но будет ли это "честно" по отношению к одаренным людям, не говоря уж о тех, кому придется платить за обучение бездарных, или тех, кому не дали возможности развить свой талант?
Жизнь несправедлива. Соблазнительно поверить в то, что правительство может исправить то, что создала природа. Но не менее важно осознавать, сколь много мы выигрываем от этой самой несправедливости, на которую мы сетуем.
Нет никакой справедливости в том, что Марлен Дитрих родилась с красивыми ножками, которыми мы любуемся, или в том, что Мухаммед Али от рождения был наделен способностями, которые сделали его величайшим боксером. Но, с другой стороны, миллионы людей, которые получали удовольствие, любуясь Марлен Дитрих или наблюдая за схватками Мухаммеда Али, получили пользу от несправедливости природы, которая произвела на свет Дитрих и Али. Каким был бы этот мир, если бы все люди были копиями друг друга?
Конечно, несправедливо, что Мухаммед Али может заработать миллион долларов за одну ночь. Но не будет ли еще большей несправедливостью по отношению к его болельщикам, если, следуя некоей абстрактной идее равенства, ему бы запретили зарабатывать за одну схватку или за каждый день подготовки к бою больше, чем самый неквалифицированный докер? Такое вполне возможно, но в результате люди были бы лишены права смотреть бои Мухаммеда Али. Мы глубоко сомневаемся в том, что он захотел бы подвергать себя жесткому режиму тренировок, которые предшествуют схваткам, или участвовать в таких тяжелых боях, если бы его зарплата равнялась зарплате докера.
Еще один аспект сложного вопроса справедливости можно проиллюстрировать азартной игрой, например, в баккара. Игроки могут начать вечер с одинаковым числом фишек, но в ходе игры их количество становится неравным. К концу вечера одни крупно выигрывают, а другие - проигрывают. Должны ли победители во имя идеала равенства вернуть свой выигрыш проигравшим? Ведь это лишит игру азарта! Даже проигравшим это не понравилось бы. Один раз им могло бы понравиться, но станут ли они играть снова и снова, если будут заранее знать, что в любом случае они останутся при своих?
Этот пример гораздо более жизнен, чем может показаться на первый взгляд. Каждый день все мы принимаем решения, связанные с определенным риском. Иногда они связаны с большим риском, например, когда мы выбираем профессию, жену, дом или объект для инвестирования. Чаще всего риск невелик, например, когда мы решаем, какой фильм посмотреть, пересечь ли улицу на красный свет, купить акцию этой компании или другой. В каждом случае вопрос состоит в том, кто решает, идти на риск или нет? Это, в свою очередь, зависит от того, кто несет ответственность за последствия принятых решений. Если ответственность на нас, мы можем принимать решения. Но если эту ответственность несет кто-то другой, можем ли мы и будет ли нам позволено принимать решения? Если вы играете в баккара по поручению кого-нибудь и на его деньги, должен ли он дать вам неограниченный простор в принятии решений? Наверняка он наложит на вас какие-то ограничения. Или возьмем совершенно другой пример. Если правительство (такие же налогоплательщики, как и вы) берет на себя возмещение ущерба в случае разрушения вашего дома от наводнения, разрешит ли оно свободно выбирать, где строить дом? К примеру, на низменном месте, подверженном наводнениям. Неслучайно, что растущее вмешательство правительства в принятие личных решений идет рука об руку со стремлением к "честной доле для каждого".
Система, при которой люди сами принимали решения - и несли ответственность за их последствия, - преобладала на протяжении всей нашей истории. В последние два столетия именно эта система дала Генри Форду, Томасу Эдисону, Джорджу Истмену, Джону Рокфеллеру и им подобным стимулы для преобразования нашего общества. Эта система давала другим людям стимулы вкладывать капитал в рискованные предприятия, которые создавали эти амбициозные изобретатели и капитаны индустрии. Конечно, на этом пути было много проигравших. Возможно, больше проигравших, чем победителей. История не сохранила их имена. Но в большинстве своем они действовали с открытыми глазами. Они понимали, что рискуют. Выигрывали они или проигрывали, общество в целом получало пользу от их готовности идти на риск.
Богатство, созданное этой системой, было получено главным образом благодаря созданию новых продуктов или услуг, новых способов производства или оказания услуг или более широкому их распространению. Полученный в результате этого прирост богатства общества в целом, рост благосостояния масс людей во много раз превосходил состояния, накопленные самими новаторами. Генри Форд приобрел огромное состояние. Страна же получила дешевые и надежные средства передвижения и технологию массового производства. Более того, во многих случаях огромные частные состояния направлялись на благо общества. Фонды Рокфеллера, Форда и Карнеги являются наиболее известными примерами множества частных благотворительных начинаний, являющихся выдающимся следствием функционирования системы, которая соответствовала "равенству возможностей" и "свободе" в том их понимании, которое господствовало до недавних пор.
Один небольшой пример может дать представление о поразительном напоре благотворительной деятельности в XIX и начале XX века. В книге, посвященной "благотворительности в культурной сфере в Чикаго в 1880–1917 годах", Элен Горовиц пишет: