Аня
Я, конечно, понимаю, что Россия страна непредсказуемая, но всё-таки…
Впрочем, за последние дни, с того момента, когда Розалинда объявила, что мы с Майклом едем в Бельгию, у меня в голове всё перемешалось. Вместо тренировок с Али – дополнительные часы танцев, я чуть с ума не сходила. Потом еле приползала на ужин. Правда, вечерами мы с Майклом всё же гуляли у моря, но совсем немного – ноги у меня просто отваливались. Неужели Розалинда не понимает, что помимо танцевальных навыков нужно ещё и элементарно сохранять форму?!
Надо отдать должное моим туфлям: они почти не натёрли мне ноги. Вот это качество! Я с особым благоговением уложила их в багаж. Ещё через час я посмотрела на Индийский океан с высоты птичьего полёта. Всё казалось хорошо и благопристойно, пока самолёт не пошёл на посадку. Я вдруг, к своему ужасу, увидела надписи на русском языке! Оказалось, это Шереметьево-2!
– Куда мы прилетели? – обратилась я в панике сначала к Майклу, а потом к стюардессе. – Мы же летели в Бельгию!
– Всё отлично, Анна, не беспокойся! – послышался уверенный голос Розалинды. Мне осталось только расслабиться и пытаться получить удовольствие. Самолёт приземлился. Розалинда подошла ко мне и нависла, как дамоклов меч.
– Пойдёмте! Пора!
Я перестала что-либо понимать. Розалинда сунула мне в руку мой собственный заграничный паспорт – я не успела удивиться, как это он у неё оказался – и, понукаемая её командами и успокоительными репликами Майкла, я побрела наружу.
Вот окошечко паспортного контроля. Сейчас начнётся. Бедные мои руки…
Однако сотрудница без единого комментария поставила на мой паспорт штамп и всем видом дала понять, что я для неё больше не существую. У меня глаза полезли на лоб. Это что – всё?! А где "чёрный воронок", конвой и наручники?
Сзади меня зашипела недовольно очередь: я, видите ли, всех задерживаю. Розалинда потянула меня под локоть: С другой стороны подошёл Майкл.
– Анна, пойдём прогуляемся!
Я перестала понимать что-либо и позволила завести себя в какое-то кафе. Может, я сплю? Или окончательно спятила и уже в сумасшедшем доме под дозой транквилизаторов?
– Говорят, русское мороженое очень вкусно, это правда? – обратилась ко мне Розалинда.
– Да, – уныло произнёс кто-то моим голосом. Я сама была где-то далеко от этого кафе. Не ближе звезды Альфа-Центавра.
– А почему ты не берёшь? Ты же не петь едешь, а танцевать!
– Не хочу…
– Анна, возьми, пожалуйста! – заволновался Майкл. – Какое ты хочешь?
Его слова привели меня в чувство. Майкл со мной, значит, всё не так плохо. А впрочем – что вообще плохо? Меня же не арестовали. Только дура вроде меня способна огорчаться этому. Но как это понимать? Судя по всему, Махмуд кое с кем договорился, и вопрос о моём аресте деликатно снят. Во всяком случае, проблема не возникнет в тех районах Москвы, где я появлюсь в сопровождении Розалинды и Майкла. А если поеду домой или в институт?
– Розалинда! – слабым голосом произнесла я. – Можно мне заехать домой? Забрать кое-какие вещи…
– Невозможно! – отрезала злая училка. – Всё, что вам нужно, мы купим.
– А в институт? Хотя бы подать заявление на академический отпуск…
– Всё, что вам требуется, мы обеспечим. В институте вам появляться не следует.
Убедительная аргументация, ничего не скажешь. Я сникла и взялась за морожёное.
А ещё через два часа мы уже летели в Брюссель, и я понемногу приходила в себя. Раз меня в России не арестовали, значит, и в Бельгии не должны. Захочу – и исчезну для Махмуда. Но как быть с Майклом? Убедить его сбежать вместе со мной – и скитаться вдвоём в поисках заработка? Или пока переждать? В конце концов, ничего плохого со мной не делают, только танцевать надо, но это приятно, даже очень.
Вот мы заходим на посадку. Сели. Выходим из самолёта и идём по длинному туннелю. Снова паспортный контроль, теперь уже бельгийский. Ой, а бельгийская виза у меня есть?
Прежде чем я успеваю проверить, сотрудница аэропорта безжалостным движением забирает у меня паспорт, молниеносно просматривает его, шлёпает штамп – и до свиданья. С этого момента я в Бельгии на законном основании. Да, начинаю понимать Майкла: не так уж нас терзает Махмуд, чтобы убегать от него. Может, и пожениться разрешит? И что – я согласна навсегда остаться во дворце Абу-Салемов? Буду придворной танцовщицей? Чего я сама хочу, в конце концов? Я и задуматься не успеваю, так всё быстро происходит.
Да, но надо получить багаж. Вот эта штука, что-то вроде конвейера, на котором багаж всех, кто нашим рейсом. Где моя сумка?
Кто-то трогает меня за локоть: Какой-то парень в форме сотрудника аэропорта.
– Мисс, вы прилетели из Москвы?
– Да, а что?
– Пройдите со мной, пожалуйста!
Я оборачиваюсь в поисках Розалинды и Майкла, но не вижу их. Что мне делать – идти с этим типом или искать их? Караул, я ничего не понимаю!
Вот подходят двое местных полицейских и мягко подталкивают меня в ту же сторону, куда указывает сотрудник аэропорта. Неужели меня всё-таки арестуют? Деваться некуда, подчинюсь. Пока я не в наручниках…
Меня заводят в небольшую комнатку, где собрались пять человек – и в форме, и в обычной одежде, среди них женщина. На полу, высунув язык и с интересом глядя на меня, сидит большой пёс.
– Мисс, это ваша сумка?
– Да, моя, а что?
– Вы можете открыть её?
– Да, конечно.
Открываю сумку, и двое в форме принимаются рыться в моих вещах. Это очень неприятно, но худшее – ощущение того, что я снова вляпалась. Если меня собираются передать в Россию, зачем обыскивать?
Вот они вынули все вещи, разложили их кучей на столе… и начинают вспарывать мою сумку!
– Что вы делаете?! Вы с ума сошли!
– Стойте на месте, мисс, иначе мы наденем на вас наручники!
Я стараюсь взять себя в руки, всё равно драться с этими людьми нет смысла. Вот они раскурочили всю сумку… Что теперь? Подзывают собаку… Она с удивлением нюхает сумку, непонимающе смотрит на людей… Они искали у меня что-то? Контрабанду какую-нибудь, наркотики?
– Вы можете объяснить, что происходит?
– Извините, мисс, нам придётся обыскать также вас лично.
– Зачем?
Ничего не понимаю…
– Если у вас на себе имеются предметы, запрещённые к ввозу в нашу страну, предъявите их сейчас, и тогда обойдёмся без личного досмотра.
– На мне нет ничего такого! Вы же видите!
Они переглядываются. Женщина, сидевшая за столом, поднимается с места и подталкивает меня в какую-то узкую комнатку, где стоят небольшой стол и рядом стул:
– Раздевайтесь, мисс, и кладите вещи на стол! Я обязана осмотреть вас!
– Вы что, с ума все посходили? Зачем это?
– Если не подчинитесь, нам придётся применить силу!
Их много, я одна… Ничего не поделать, придётся подчиниться… Какая гнусность… Лишь бы не упасть в обморок…
У меня руки дрожат от невыносимого ощущения, но я раздеваюсь, кладу вещи на злополучный стол, а женщина в форме осматривает их и передаёт кому-то в соседней комнате. Вот я уже раздета…
– Откройте рот! Раздвиньте ноги! Шире! Наклонитесь вперёд!
Что она делает? Какая мерзость… Лучше бы я умерла…
– Можете посидеть, отдохнуть.
Я сваливаюсь на стул и мечтаю умереть сейчас же. Меня обыскали, заставили раздеться, влезли своими погаными руками ВЕЗДЕ… Не знаю и не желаю знать, как выглядит изнасилование, но вряд ли омерзительнее…
– Можете одеться!
Женщина-полицейский возвращает мне вещи, и я одеваюсь. Наверное, так чувствовали себя еврейки в нацистских концлагерях. Лучше бы меня арестовали для передачи в Россию по ложному обвинению. Я для них никто, не женщина, не человек, даже не подозреваемая. Просто – предмет для обыска, проверки, ощупывания… Как мерзко…
Слёзы душат меня, тело дрожит в ознобе. Но постепенно до меня доходит, что эта отвратительная процедура завершена. Я одета. Мне можно, наконец, выйти отсюда? Эти скоты в человеческом облике оставили меня в покое?
Слёзы высыхают. Я выхожу из комнатки, где ЭТО произошло. Они смотрят друг на друга в растерянности. Затем один обращается ко мне:
– Простите, мисс, произошла ошибка.
При этих словах у меня начинается истерика. Меня выворачивает наизнанку, я реву, исхожу слезами, ничего не вижу, падаю на пол, бессильно бью кулаками и ногами о бетон, с меня слетают туфли: то, как со мной поступили – всего лишь ошибка?! Люди, которые вокруг, поднимают меня, у моих губ оказывается стакан с водой. Я глотаю немного воды и постепенно прихожу в себя. Рядом со мной – человек в белом халате. Врач? Как мерзко – я разревелась перед этими скотами…
– Оставьте меня… Я в порядке…
– Мисс, мы очень извиняемся! Мы ошиблись!
Ошиблись?! Меня раздели, ощупали, как кусок мяса в магазине, командовали мною, как тюремщики в московском СИЗО – и это ошибка? Вроде как не там поставили запятую в предложении "Казнить нельзя помиловать"?! Я для них человек или кто?
– Мисс, нас неправильно информировали! Нам сообщили, что у вас при себе контрабанда, мы были обязаны проверить!
Я удивлённо смотрю на человека, который произносит эти слова. До меня начинает доходить, что если не простить, то понять этих людей можно. Работа такая… А если бы по работе им потребовалось убить меня?
– Вы понимаете, что сейчас со мной сделали?
– Мы очень извиняемся!
Как ни странно, его идиотский ответ действует на меня успокоительно. Они не враги мне, не преступники, а просто чиновники, которым платят за то, чтобы они со мной поступали вот так. Они искренне не понимают, отчего я чуть не сошла с ума – ведь они были вежливы, не причинили ни одной травмы. Что же, попробую говорить с ними на их языке. Трудно, но постараюсь. Вдруг на этот раз поймут?
– Как это – ошибка?! Вы мне испортили сумку!
– Вы правы, мы виноваты. Мы возместим вам ущерб.
Обида на свершившееся во мне проходит, уступает место злости. Теперь я хочу повредничать. Пусть они попляшут!
– Что значит – возместите?! Как я понесу свои вещи?
– Купите сумку, а мы вам возместим её стоимость!
– Что – я пойду покупать сумку, а мои вещи останутся без присмотра?
– Мисс, неужели вы думаете, что мы их украдём?
– А вдруг? Подумали же вы на меня, что я контрабандистка!
– Мы ошиблись!
– А я разве не имею права ошибиться?
Они переглядываются. Один из них – вероятно, старший – тяжело вздыхает и обращается ко мне:
– Мисс, вы правы. Мы поступили с вами очень нехорошо. Однако у нас не было иного выхода.
– Потому что вас неправильно информировали, да?
– Именно так, мисс. Скажите, что я могу сделать, чтобы заслужить ваше прощение?
Я стараюсь успокоиться. Мало ли что им сообщили. Я приехала из России, а перед этим была в арабской стране. Здесь не доверяют ни русским, ни арабам. Возможно, меня приняли за террористку. А что такого? Сочли же меня на родине убийцей. И, что удивительно, тогда я так не возмущалась, даже подписала признание. А эти люди от меня ложных признаний не требовали, не запугивали, в грязную и прокуренную камеру не заталкивали, а… просто проверили. Эта проверка меня оскорбила и унизила, но к этому они не стремились. Так что хватит возмущаться, пора ехать в гостиницу.
– Значит, так, господа: вы мне сами купите новую сумку, такого же размера или больше, и я буду считать инцидент исчерпанным.
Знаю, что говорю глупость, но ничего умнее придумать не могу. Просто сил нет.
Все вскакивают с мест:
– О, да-да! Не беспокойтесь, мы вам купим самую лучшую, дорогую сумку!
Из комнаты выбегают все, кроме старшего и той женщины, которая меня обыскивала. Я не могу сдержать вопрос к ней:
– А если бы с вами поступили так, как вы со мной сегодня?
Она смотрит удивлённо:
– Поступали, а что такого? Я училась в школе полиции, там было задание: спрятать пакет с наркотиками в вещах или на себе, а другие учащиеся должны найти. Я прятала, да так, что те, которые меня обыскивали, не сразу находили. А в другой раз я кого-то обыскивала. Мы так тренировались, ничего особенного.
Да, понятно, а сегодня она потренировалась на мне и теперь не понимает, в чём проблема. Может, действительно, ничего особенного, я преувеличиваю?
– Вот сумка, мисс! Она вам подходит?
Один из людей в форме возвращается, держа в руках огромную пустую сумку. Она сделана из натуральной кожи, очень красива и наверняка стоит дорого.
– Да, спасибо, хорошая сумка.
– Мы можем считать инцидент исчерпанным, мисс? – радостно вскидывается старший. Я пожимаю плечами. Если эти люди думают, что вся проблема в разрезанной сумке, то объяснить им я ничего не смогу, да уже и не хочется. Уйти бы поскорее отсюда, добраться до постели и забыться. Они помогают мне уложить вещи, стараются, чтобы всё было аккуратно. Они улыбаются и говорят мне комплименты, высказывают самые благие пожелания. Если бы не то, что случилось полчаса назад, я бы сказала, что это самые вежливые и любезные люди на свете.
Я выхожу из этой страшной комнаты. Один из тех, кто меня обыскивал, несёт мою сумку. Где же Майкл и Розалинда? А, вон они, беседуют о чём-то с сотрудницей аэропорта. Не знаю, как рассказать им о случившемся. Розалинде, пожалуй, вообще незачем знать. А Майклу… потом как-нибудь.
– Анна, где ты была? Мы тебя искали!
Они смотрят так, будто всё поняли. Не хочу этого. Даже Майклу пока не расскажу. А уж ей…
– Розалинда, потом расскажу как-нибудь. Я очень устала. Поедем в гостиницу, пожалуйста.
– А почему у тебя другая сумка?
– Это подарок сотрудников аэропорта.
– Какая большая, красивая!
– Да, очень. Пойдёмте же, скорее!
Майкл забирает у бельгийца мою сумку, и мы идём к выходу. Прочь отсюда, из этих стен! Хоть бы никогда не бывать здесь!
Розалинда говорит что-то, наверное, обращается ко мне, но я ничего не понимаю, даже не слышу. Но вот мы выходим на воздух, здесь слабый мороз, который мягко касается моего лица и приводит в чувство. Я слышу голос Розалинды:
– Анна, а теперь ты можешь рассказать мне, что случилось в аэропорту? Куда ты исчезла на целый час?
У меня даже хватает сил ответить:
– Ничего особенного, я зашла в туалет, и мне стало нехорошо. Тот бельгиец помог мне.
Только бы она не выясняла, как это бельгиец оказался в женском туалете…
Мы садимся в заказное такси, которое ждёт нас – я и Розалинда сзади, Майкл рядом с водителем. Мужчины обсуждают что-то между собой, а я молю Бога, чтобы Розалинда больше не приставала с вопросами. Машина трогается, мимо проносится городской пейзаж, пусть моя соседка на него любуется, а мне не до того. Когда же, наконец, я останусь одна?
Вот, кажется, и гостиница. Да, машина останавливается. Майкл помогает мне выйти, берёт сначала мою сумку, а затем Розалинды, и мы втроём входим в здание.
– Мадмуазель, вам плохо? – с тревогой обращается ко мне девушка в униформе. Я отрицательно качаю головой и сажусь в ближайшее кресло. Когда же, наконец, я останусь одна?
Розалинда и Майкл что-то обсуждают с хозяйкой, берут у неё ключи. Майкл подходит ко мне. Мягко берёт за локоть, несильно тянет. До меня доносятся его слова:
– Анна, дорогая, пойдём в номер!
Я уже не так плохо себя чувствую, это скорее слабость. Мы заходим в лифт и поднимаемся на третий этаж. Идём по длинному коридору, и Майкл бережно поддерживает меня за руку. Кажется, вот этот номер – мой? Я смогу, наконец, отдохнуть? Майкл открывает дверь, и я вваливаюсь внутрь. Здесь прохладно, но мой спутник заботливо включает обогрев. Я вижу кровать и, забыв про все приличия, валюсь на неё. Майкл вздыхает, качает головой, подходит к кровати и начинает меня раздевать. Я не возражаю. Пусть он делает со мной всё что хочет. Впрочем, нет… Не хочу, чтобы моё тело досталось ему после всех тех мерзких ощупываний. Я вдруг чувствую, что не так уж слаба. Во всяком случае, во мне довольно силы, чтобы зайти в ванную…
Вот я, выкупавшаяся и посвежевшая, возвращаюсь в комнату. Майкл сидит на стуле и терпеливо смотрит на меня. Я ложусь в постель и не знаю, чего хочу – отдыха или Майкла? Но мой любимый решает за меня, его голос настойчиво спрашивает:
– Анна, любимая, что с тобой случилось?
Я чувствую, что уже почти успокоилась.
– Почему ты считаешь, что со мной произошло что-нибудь особенное?
– Анна, я люблю тебя. Я чувствую: случилось что-то очень нехорошее. К тому же – посмотри на себя в зеркало. Ты очень сильно изменилась за тот час. И почему ты отводишь взгляд?
Мне не надо смотреть в зеркало, я и так знаю, что он прав. Майкл любит меня, он почти всё понял. Ну, была – не была, скажу разом, будто это не со мной, на одном дыхании:
– Меня обыскали, выпотрошили сумку, заставили раздеться, ощупали всю, сверху донизу, залезли руками…
Дальше не могу говорить, слёзы снова душат, как тогда, в аэропорту. Но, надеюсь, Майкл всё понял и уточнений не потребует. Проходит целая вечность, рыдания выворачивают меня, но кругом тихо, спокойно, только мягкое, тёплое прикосновение – это поцелуи Майкла. Не бурные, как обычно, а тихие, печальные. Кажется, я немного успокоилась, уже могу говорить:
– Сказали, что ошиблись… их неправильно информировали…
И снова тишина, только мягкое прикосновение губ Майкла к моим пальцам и запястьям. До меня вдруг доходит, что и Майкла есть о чём спросить:
– Майкл, а почему вы с Розалиндой не сразу подошли к конвейеру с багажом?
Я, наверное, неправильно называю ту штуку, но надеюсь, что Майкл меня поймёт.
– Нас задержали на проверке документов. Очень удивились, что мы приехали рейсом из Москвы.
Что-то меня смущает в этом объяснении, но губы Майкла ложатся на мою грудь, а его руки обнимают и гладят меня… Прочь все подозрения и выяснения, когда меня ласкает лучший в мире мужчина!