* * *
Длинный бронированный "Мерседес" в сопровождении "БМВ" с охраной миновал узкий горбатый мост над пропастью и выехал на широкий автобан, уходящий к перевалу. Коробов, глядя с переднего сиденья машины на панораму заснеженных Альп, тяжело вздохнул, покосился на телохранителя, сидящего на заднем сиденье, и развернул газету с портретом Ольги под броским заголовком: "Русская мафия добилась своего!"
"Ольга, Ольга! - массируя защемившее сердце, думал он. - Всегда шла против отца, поперек! Во-о порода!.. Однако кто ухайдокал тебя, кто?.."
- Герр Виктор, - дотронулась до его руки Эльза фон Унгерн. - Тебя что-то расстраивает?
"Немчура, мать ее! - раздраженно отвернулся Коробов. - Расстраивает?.. Волком выть хочется!.."
На повороте среди заснеженных елей мелькнули несколько сиротливых березок.
"Как на Урале, - вздохнул он. - Как теперь там, в России?.. Снега, снега во всю ширь… Снега и скотское существование в скособоченных избах да в панельных пятиэтажках, в которых людишкам и остается лишь водку глушить от безысходности холопской доли. Допрыгались, славяне?.. Царь - не по нраву. Сталин - больно крут. Коммунисты не так, видите ли, управляли!.. Теперь под демократами покорчитесь, как черти на сковородке, от "общечеловеческих" ценностей. Неужто не дошло еще, что их "общечеловеческие" лишь для тех, кто при больших деньгах. Ничего, ничего, холопы безмозглые!.. Если мне удастся сорвать предоставление матушке-России очередного транша МВФ, то от голодухи, глядишь, как и встарь, полыхнет красный петух в ваших хлябях непроезжих… Привыкать вам, что ли, брат на брата, сын на отца… Когда уж совсем те и другие в крови захлебываться будут, вот тогда и придем мы. И кнут с собой прихватим. Кнут всегда был вам милее конституций и парламентов… Немка Катерина Вторая, говорят, с какой-то стороны родня фон Унгернам, дружбу с масонами Вольтером и Руссо водила, а кнут из рук не выпускала. И вона какую державу отгрохала, кнутом-то! Немка, а натуру славянскую лучше природных русских царей поняла. Правильно говорит Походин: "Чем хуже нынче для вас, тем завтра будет лучше для нас… Тьфу ты! - вскинулся Коробов. - Опять я о плешивом!.. Плешивый - лис, а не смог вовремя избавить Ольгу от Мучника и сам стать ее мужем…
А хорошо было задумано: собрать все контролируемые денежные потоки плюс семейные капиталы в один кулак и этим кулаком, нет, не по Танзании, Танзания так - этап, маневр - а по финансам России, чтобы все в ней снизу доверху вздыбилось. В хаосе-то легче отодрать от нефтяных и газовых труб присосавшихся к ним инородцев. Прибрать еще к рукам оборонку, и провозглашай любой режим. Не оценила дочь моего плана. Родному отцу с завещанием напакостила! И чую: не врет Походин, что она "на исповедь" к Инквизитору собиралась!
Уфф, опять плешивый в голову лезет!.. - скривился Коробов. - С ним-то что делать? Еще и у Инквизитора засветился по самое некуда… И знает чересчур много… Но в руках Походина все ниточки от "Славянского братства". Какая-никакая структура, а в случае русского бунта, "бессмысленного и жестокого", еще как пригодятся голодные господа офицеры для отрезвления бунтарей и сытой Европы, если она сдуру со своими "правами человека" к нам сунется…"
- Ладно, всему свое время, плешивый! - скрипнул зубами Коробов.
- Ты о ком, герр Виктор? - вскинула рыжие ресницы фрау Эльза.
- О Ваньке Лысом! - буркнул тот.
- Рюсски щютка?
"Знала бы ты, какова эта "рюсски щютка", кровь заледенела бы в твоих немецких жилах", - подумал Коробов, а вслух произнес:
- Скоро будем на нашем ранчо, дорогая! - Так он окрестил свою загородную цитадель.
* * *
Ранчо - длинный трехэтажный, дикого камня дом с бойницами, напоминающий средневековую крепость. При нем конюшня на два десятка лошадей и своя молочная ферма с сыроварней. Все это расположилось у подножия широкого альпийского луга, покрытого в это время года пушистыми снегами.
Обслуга - повара, горничные, лакеи - почтительно поклонилась приехавшим хозяевам и под пристальными взглядами их телохранителей тут же разошлась по своим делам.
- Человек из России ждет герр Коробофф в конюшне, - доложил у входа лакей.
В добротной конюшне высокий, широкий в плечах мужчина с аскетичным неулыбчивым лицом и холодными глазами чистил скребком каурого жеребца. Тот тянулся к нему мягкими губами и тихонько похрапывал от удовольствия.
- Ах ты, волчья сыть! - по-русски, с еле заметным западноукраинским акцентом сказал мужчина. - В плуг бы тебя, обормота, иль в цыганскую телегу…
Конь переливчато заржал, будто засмеялся.
Мужчина прижался головой с ранними залысинами к его шее и застыл в глубокой задумчивости.
Сначала в конюшне появились два швейцарца-телохранителя. Подошли со спины к мужчине и обыскали его с головы до ног. За ними появился Коробов.
- Пойдем, Гнат, - сказал он, не подав руки.
В сопровождении телохранителей они пересекли двор и спустились в выложенный диким камнем подвал дома. Длинным угрюмым коридором, заставленным с двух сторон винными бочками, прошли в большой сводчатый зал, оборудованный под тир с движущимися по подиуму мишенями-манекенами.
- Не разучился? - Коробов показал на лежащие на стойке пистолеты.
Пока Гнат проверял обоймы, он укрылся в будке с броневым толстым стеклом и защелкал тумблерами на пульте управления.
Манекены начали хаотичное движение. В движении они быстро падали на пол и так же быстро вскакивали на ноги, делали большие прыжки, проносились по воздуху в горизонтальном положении и взлетали на тросах вверх.
Первых три манекена Гнат срезал тремя выстрелами по-македонски, с двух рук. Еще одного - в прыжке с переворотом через голову. Пятому манекену разнес пластмассовый череп в резком развороте, когда на прицеливание не остается и доли секунды.
Коробов вышел из будки и показал телохранителям на дверь. Когда те, забрав со стойки пистолеты, удалились, он раскрыл принесенный с собой кейс, заполненный пачками долларов.
- На Украине похищена бандитами моя внучка, Гнат, - сказал он приглушенным голосом. - Из поезда украдена, когда ехала в Москву. Негодяи требуют за нее огромный выкуп. Банду возглавляет Анатолий Походин, сын Походина. Слышал о таком?
- Возможно… Известно, хотя бы приблизительно, их местонахождение?
- В какой-то демонтированной ракетной шахте под Белокоровичами, на севере Украины.
- Готов немедленно приступить к выполнению задания.
- Это само собой, Гнат. На месте в твое командование поступит группа Гураева из подразделения "Феникс". Все бандиты, кроме сына генерала Походина, должны быть уничтожены. Сына Походина Гураеву предстоит вывезти на вертолете в Сванетию и укрыть там у наших людей.
- Разрешите выполнять! - отчеканил Гнат.
- Не торопись… Дело в том, что логово бандитов уже обложил отец девочки с дружками. Полковник боснийской армии Скиф - говорит тебе о чем-то?
- В Сербии я готовил его ликвидацию, но получил отбой…
- На этот раз отбоя не будет… Речь идет, понимаешь, об изъятии из жизни трех международных преступников, к сожалению, не оцененных нами по достоинству три месяца назад в Сербии… В Москве "сербские волки" сколотили законспирированную структуру "Секретная служба", аббревиатура: СС, для силового противодействия "Фениксу". Все, кто причастен к этому делу, бандиты, а также все остальные должны быть похоронены в той ракетной шахте. По возможности взорвите ее.
- Есть. Всех похоронить в шахте. Шахту взорвать, - с бесстрастностью робота отозвался Гнат и уточнил: - Внучку переправить вам в Цюрих или бабушке в Москву?
- Ты меня не понял, Гнат, - пристально глядя в его прозрачные глаза, леденящим душу голосом произнес Коробов. - Я сказал: все должны быть похоронены в той шахте… Все…
Он открыл принесенный с собой кейс, в котором лежали пачки долларов, спутниковый телефон и протянул его Гнату:
- Тут гонорар за работу…
Гнат отшатнулся и изумленно посмотрел на него.
- Но это же!..
- "Это же"! - Лицо Коробова исказила гримаса. - Было бы не "это же", "Феникс" нашел бы ликвидатора попроще и не платил бы ему чемодан долларов.
- Но я никогда таких заданий не выполнял… Я никогда… не делал такого… - прошептал Гнат.
- А я, думаешь, делал?.. - так же шепотом спросил Коробов. - Знал бы ты, как сердце кровью обливается… Но за этим… за этим должны последовать события, которые я не имею права тебе пока раскрывать. Сегодня мы должны понять главное: или мы, славяне, все, что имеем, даже жизни близких, кладем на алтарь Отечества, или завтра становимся навозом для удобрения чужих цивилизаций. Выбора у нас с тобой нет. Таков закон истории. У нее всегда виноваты побежденные. Тут уж не до морали и сантиментов! Кстати, после завершения операции можешь исчезнуть из поля зрения "Феникса" навсегда. Если захочешь оставить святое славянское дело, искать тебя не будем.
- Не захочу, - через долгую паузу глухо произнес Гнат. - Да простит меня Бог!..
- Телефон всегда держи рядом, чтобы в любую минуту я мог связаться с тобой, - вложив в его ладонь ручку кейса, сказал Коробов.
- Есть держать при себе.
- Это не все, Гнат… Туда завтра вылетает Походин… Ежели все состоится как надо, информации ему - нуль, и в шахту его не допускать… Предупреди об этом абреков Гураева… А ежели Скиф все же опередит вас и завалит его недоноска, то ты поступишь на десять дней в полное распоряжение Походина и выполнишь любые его приказы. Любые, понимаешь, о чем я?..
- Так точно, любые! - бесстрастно ответил Гнат, по-офицерски щелкнув каблуками. - Я понимаю, о чем вы…
- Там, - Коробов показал на кейс в его руке. - Там за все мной проплачено. В случае провала…
- Я знаю, что делать в случае провала. Разрешите идти?
- Иди.
Угрюмо посмотрев вслед уходящему Гнату, Коробов дрожащими руками налил в бокал виски и выпил его одним махом. Включив на пульте подиум, он долго смотрел невидящими глазами на хоровод манекенов. Потом очнулся и с искаженным злобой лицом стал палить по ним из изящного "браунинга". Но так ловко, как у Гната, у него не получалось, и на него накатилась вдруг мутная злоба. Меняя обоймы, он стал подкрадываться к куклам все ближе и ближе, пока не оказался на подиуме в метре от них: дырявых, с проломленными пластмассовыми черепами, с отстреленными руками и ногами… Манекены, как монстры, обступили его со всех сторон, и ему показалось, что прыгали они, как черти на картинах Босха, проносились над ним на бешеной скорости, подмигивали и корчили устрашающие рожи, тянули к нему перебитые пластмассовые руки…
- Прочь! Прочь! Прочь, мать вашу! - заорал Коробов и в каком-то остервенении стал расстреливать их в упор.
Пули прошивали пластмассу или на секунду-другую опрокидывали фигурки на пол, но манекены, как русские куклы-"неваляшки", вскакивали и снова вели свой нелепый и жуткий хоровод.
Они двоились, троились в глазах Коробова, сливались в какой-то круг, похожий на засасывающий черный омут…
"Кажется, я схожу с ума", - вяло подумал Коробов, и словно ослепительная вспышка сверкнула перед ним…
…Под возникшим сиянием вдруг выплыла из небытия утонувшая в яблоневых садах рязанская деревня на берегу неспешной, но омутовой реки Прони. Покосившийся саманный дом с земляным полом, по которому среди квохчущих кур и цыплят ползают голопузые двойняшки послевоенного образца. У русской печки застыла со скорбными глазами Богородицы мать, прижимающая к себе белоголового Витьку, родившегося за три года до войны. Заросший щетиной, с нечесаной головой отец, звякая двумя медалями на сношенной до бахромы гимнастерке, выдергивает пробку с горлышка зеленой бутылки и дрожащей рукой наливает в грязный граненый стакан мутную сивуху.
Скривившись, он залпом выпивает целый стакан и со слезами на глазах занюхивает сивуху коркой засохшего хлеба. А занюхав, орет матери во все горло:
- Не-а, ты мне ответь, Олюха-горюха… Я всю войну на передке, а ен, мать его таком и сраком, всю войну в тылу с санитарками проваландался, а хоромину старики ему отписали!.. Эт по-божески, да?.. Ты мне ответь, ответь, Олюха!
Витьке хочется скорее улизнуть на улицу. Он уже наслушался о смертной обиде вечно пьяного отца на своих умерших в войну родителей и на старшего брата, которому те отписали перед смертью свой добротный каменный дом.
- Окстись, Иван, брат он тебе родной, - тихим голосом урезонивает его мать. - У Василья восемь душ, мал мала меньше.
- Положил я на них!.. - еще больше распаляется тот. - Я на передке Расею защищал, а ен…
Витька знает, что будет дальше. Пьяный отец вырвет из забора кол и бросится на подворье старшего брата, а потом два его младших брата, оставшиеся жить с покладистым и трудолюбивым Василием в родительском доме, притащат отца домой с расквашенным носом и аккуратно уложат на земляной пол, где тот будет храпеть и материться во сне до утра.
Но как-то раз малец Василия, погодок Витьки, Санька Коробов попался в начале осени объездчику Никишке-партейному на колхозном морковном поле. В школе над Санькой по указанию роно предстоял суд, чтобы его на законном основании исключить из школы.
Узнав об этом, Иван Коробов даже пить бросил. А накануне взбудоражившего деревню события он отозвал Витьку на огороды и, показав ему трофейную губную гармошку, на которую у того давно глаз горел, сказал, что отдаст "эту музыку" ему, если он на суде над Санькой прилюдно скажет то-то и то-то…
- Дети, - свистящим шепотом открыла судилище однорукая высоченная, под два метра, Марь Ванна - директор школы, - говорите без утайки все, что вы знаете об этом злостном расхитителе социалистической собственности и враге народа, - ткнула она пальцем в съежившегося от страха Саньку.
Ребятишки о тихом, застенчивом Саньке ничего плохого не знали. Не понимая, что хотят от них взрослые, они испуганно шушукались меж собой. В классе стоял гул, как в пчелином улье.
Марь Ванна на их гул вытянулась во весь свой гренадерский рост, одернула поношенный офицерский китель и, вознеся к потолку левую руку - правую она оставила на войне, - провозгласила громовым окопным басом:
От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, Уведи меня в стан погибающих за великое дело любви!..
Дети с перепугу так и замерли с открытыми ртами.
- Марь Ванна, - встал тогда из-за парты Витька Коробов, двоюродный брат "врага народа". - А Санька наш на сборе колосков сказал, что товарищ Сталин без порток всех оставил. А еще он в нужнике подтерся газетой со Сталиным.
Тишина наступила такая, что было слышно, как в стекла бьются осенние мухи.
- Ты это сам видел, Коробов? - трагическим шепотом спросила Марь Ванна.
- Не-е, отец велел сказать за губную фрицевскую гармошку, - шмыгнул носом и растянул рот до ушей Витька.
Вечером того же дня из райцентра приехали два мордатых милиционера. Долго допрашивали Саньку и Витьку и их родителей, дали пацанам подписать какую-то бумагу, а потом увезли Саньку на мотоцикле с собой.
Через полмесяца в областной газете появилась статья о мужественном поступке пионера Виктора Коробова и его отца героя-фронтовика, которые, невзирая на родственные связи, помогли органам НКВД разоблачить злостного расхитителя социалистической собственности и "врага народа" Александра Коробова.
Витькин отец после статьи летал по округе гоголем. У деревенского шалмана кричал с пьяных глаз, что скоро выведет на чистую воду главного "врага народа" и врага колхозного строя своего старшего брата Василия.
Глухой осенней ночью, когда пьяный Иван Коробов, очередной раз горланя на всю деревню матерные песни, тащился огородами домой, его встретили два младших брата. Тот по обыкновению выломал из ближайшего забора кол и бросился на них. В завязавшейся драке кто-то из них неосторожно угодил ему в висок свинцовым кастетом. Бросив его в луже крови под забором, они скрылись в темноте. Витькин отец умер, не приходя в сознание.
Подозрение в его убийстве, разумеется, пало на старшего брата Василия.
Милиционеры увезли его в тюрьму, и в деревне больше никогда не слышали о нем. Власти властями, а в деревне по-своему судят о правде и кривде. Младшие братья после случившегося поспешили завербоваться на шатурские торфяные разработки, не вынеся правды-матки от односельчан. Витькина мать почернела лицом от таких всех бед. Деревенские стороной обходили ее дом, плевали вслед, даже не хотели брать воду из одного с ней колодца. И Витька тоже стал изгоем для деревни. Он бросил школу и целыми днями на полатях выдувал из губной гармошки услышанные по радио мелодии.
А в лютые крещенские морозы умерли от скарлатины оба его послевоенных братика. Еще больше почернев ликом, опустила их мать в мерзлую землю на деревенском погосте, а потом закутала Витьку в свою пуховую шаль и подалась в столицу Родины родной.
В Москве ей удалось устроиться домработницей к очень важному железнодорожному генералу. Своих чад у него и его супруги не было, и они всю нерастраченную любовь к детям обратили на смышленого сынишку своей прислуги Витьку. Через год представительницу славного крестьянства, чтобы не портила деревенской некультурностью их приемыша, они устроили на ткацкую фабрику и добились для нее койки в общежитии.
Часто общаться со своей сельской матерью, к их вящей радости, у Витьки потребности не было. Жил он теперь в роскоши, среди редкостной антикварной мебели, вывезенной железнодорожным генералом из поверженной Германии, и среди старых картин в массивных золоченых рамах. На полотнах известных старых мастеров были изображены в основном средневековые замки. С младых ногтей Витька Коробов мечтал жить в них. И не чаял, что его мечта сбудется…
Когда вырос и стал по генеральской протекции студентом Московского института инженеров железнодорожного транспорта, МИИТа, тяга к общению с родительницей у него тоже не появилась. Он стыдился знакомить ее с друзьями и сокурсниками из-за ее натруженных рук ткачихи, деревенского вида и простых манер. Тем более не воспылал он любовью к матери, когда, благодаря связям генерала, стал слушателем Высшей партийной школы, а потом и Академии общественных наук при ЦК КПСС. Правда, заняв кабинет на Старой площади, помог ей с получением квартиры и обустройством. В родной деревне никогда больше не был и, казалось, напрочь забыл о ее существовании.
И вот в подвале его ранчо в Швейцарских Альпах забытая рязанская деревня вдруг выплыла из небытия прогнившим старым кораблем, который все считают давно погибшим, а он вдруг появляется в родной гавани, как призрак, из ревущего штормового моря, с изодранными парусами и сломанными мачтами. И сходят с корабля-призрака по шатким сходням на берег матросы, ищут ослепшими белыми глазами родных и близких, давно похоронивших и забывших их.
В одном из матросов Коробов узнал самого себя, а в женщине в черном, стоящей одиноко у уходящего в волны мола, свою покойную мать. Она посмотрела на него своими скорбными глазами, отшатнулась и быстро пошла по пирсу прямо в штормовое море. Он хотел догнать ее, остановить, но дорогу перегородили изорванные пулями манекены, так похожие на русские куклы-"неваляшки".
- Мама!.. Не уходи!.. Это я, твой сын, Витька Коробов! - закричал он, отшвыривая от себя наседающие манекены.
Но мать даже не оглянулась и уходила в бушующий простор все дальше и дальше…
- Мама-а-а-а!..
Ответом Коробову был лишь похожий на хруст переламываемых человеческих костей скрежет металлических шестеренок под полом подиума.