"Ужас, как он похож на Инквизитора! - подумал Походин, включая двигатель. - Будто зеркальное отражение изверга. Интересно: от Бога или от Дьявола они оба?" - подумал он и не нашел ответа.
Скоро черная фигура Стецюка в зеркале заднего обзора машины слилась с тусклыми стволами берез, и Походин почувствовал некоторое облегчение.
- Кто в эту жизнь послан Богом, а кто Сатаной, какое до этого дело мне, несчастному старику, потерявшему единственного сына? - горестно вздохнул он. - Главное, чтобы мой мальчик был отомщен!
ГЛАВА 41
"Японский" микроавтобус они аккуратно утопили в Припяти, благо ледостав в этих краях не наступил. Шурин Лопы долго потом выспрашивал про это место. Засечный, как опытный топограф, отметил ему местность на карте да еще зарисовал ее в блокнотик.
Нику решили пока оставить на руках у Лопиной сестры. Она быстро нашла общий, то есть немецкий, язык с и без того общительной девочкой. Когда Скиф зашел в спальню, чтобы попрощаться перед сном, фрау Маня читала ей сказки братьев Гримм.
Хитрый Лопа делал все, чтобы как можно дольше задержаться в доме у сестры. То он придумал поднять из воды микроавтобус и общими силами восстановить его, чтоб не светиться на станции техобслуживания, то уговорил всю команду съездить в лес за выписанными дровами и наколоть их сестре на всю зиму. Наконец предложил загнать микроавтобус заезжим полякам.
Скиф выходил из себя от этого, как он считал, безделья. Но неожиданно, в сильную оттепель, съевшую по окрестности снег, и Засечный предстал перед Скифом в замасленной кепочке и кацавейке Лопиного зятя, с лопатой на плече.
- Дурью маешься? - скривился Скиф.
Но Засечный хохотнул и деловито принялся копать в огороде подтаявшую землю.
- На землицу-матушку потянуло? - поддел его Скиф. - Других дел больше нет для старого вояки?
Семен оперся на черенок лопаты, поставил ногу на заступ и печально посмотрел на него, как смотрят перед предстоящим прощанием:
- Мне уже сорок пять, Скиф. Из них, почитай, двадцать пять я сплю в обнимку с автоматом. Кто знает, доведется ли мне вот так в родной земле лопатой поковыряться…
Его голубые, круглые, чисто кошачьи глаза подернулись светлой дымкой, как небо за деревней туманным маревом.
* * *
Мирослав проснулся в то утро в холодном поту. Он заглянул за перегородку, за которой метался у теплого бока русской печи стонущий во сне Алексеев, потом попил смородинового отвару и сел на краю постели. Дотронулась до его мокрой спины проснувшаяся Марья Тимофеевна:
- Уж не хворость ли к тебе подобралась, Мирослав?
- Сон мой проклятый опять вязался ко мне.
- Чай, страшный сон - рубаху хоть отжимай?
- Страшный… И опять самый конец не досмотрел, проснулся.
Перекрестив жену и закрыв глаза, Шабутский стал пересказывать ей свой сон:
- Будто бы в стародавние времена татаро-монгольских набегов построил я свою Златоглавую. А татаровья все лезут и лезут, в каждый набег разор ей великий творят. И вот в один-то из набегов из своих Каин выискался и провел врагов к Златоглавой тропами лесными, тайными. Не успел я иконы и церковный обиход в схорон упрятать, как они вороньем со всех сторон налетели. До глубокой ночи приход с ними бился, не пропускал к Златоглавой. Все предки мои православные в той сече плечо о плечо с погаными сражались. И все распластаны они были кривыми татарскими саблями.
К ночи враги совсем близко подобрались к Златоглавой, пустили тучей стрелы огненные, и огонь-полыхалище объял красавицу мою. И обратился я к Господу за помощью… Горели уже золотые купола, а помощи от Господа все не было и не было мне. Видно, в те времена грешник я был великий… И… и обратился я тогда по печали такой к нему…
- К кому? - в страхе выдохнула матушка, щепоть из пальцев ко рту поднесла.
- К кому же еще оставалось, - вытолкнул из себя отец Мирослав. - К нему… Князю Тьмы… К Сатане рогатому…
Икнула с перепугу матушка, левой рукой оградила живот свой тяжелый, а правой часто-часто закрестилась и зашептала молитву. А Мирослав истово закрестился перед ликами святыми, смотревшими из иконостаса, и поясные поклоны сотворил им.
- Вплотную уже подступили поганые, - стараясь не смотреть на супругу, продолжал он. - Уже перед папертью крутятся на лохматых лошадях, вот-вот ворвутся в храм Божий, и силы уже покидают меня. А тут вдруг земля задрожала, и небо будто разверзлось. Откуда ни возьмись двое ратников на конях белых и один ратник - на коне черном… Латы и кольчуги на них огонь отражают, на шеломах золотых бунчуки из конского волоса по ветру вьются. У одного - шрам страшный по разбойному его лику, другой вроде болезный, но духом силен. А тот, что на вороном коне, - борода в проседи, а в глазах мука неизбывная, прямо волчья какая-то мука…
Кричу им: "От кого вы мне посланы?.." А они в ответ: "Воители мы славянские, с полей кровавых сербских на Русь путь держим и тебя, Мирослав преподобный, в беде не оставим". Кричу: "Владыко ли небесный вас послал или Князь Тьмы окаянный?"
Двое-то отвечают: владыко, мол, небесный, а третий, что на черном коне, молчит, однако глаза свои волчьи в сторону не отводит…
По его почину бросились они все трое на поганых. Мечами харалужными сечь их стали, гнать от храма Божьего. В разгар сечи оглянулся я и вижу: огонь-полыхалище внутрь храма дорогу уже проторил, вот-вот к ликам святым подберется. Бросился в храм иконы спасать, а за мной тот, что телом слаб, но силен духом…
- Господи, Мирослав, ты ж того описал, который по осени у нас гостил, и того, со шрамом по лику, с которым он в наш дом с собакой страшной приезжал! - воскликнула в изумлении матушка.
- Они, как есть, - кивнул Мирослав. - А тот, что за мной в горящий храм поспешил, стал быть, болезный наш послушник Олександр. Сон этот в первый раз еще летом ко мне явился. Но за делами мирскими забыл я его вскорости. А по осени, когда их троих на перроне одесском увидел, подумал, что пора мне, матушка, от наваждения дьявольского в московскую Кащенку проситься.
- Так лики-то спас ты с болезным нашим?
- Не помню я… Каждый раз дохожу до этого места и просыпаюсь…
- Ох, не к добру твой сон, Мирослав! - воскликнула Марья Тимофеевна, инстинктивно живот руками оградив. - Поберег бы ты себя, родненький…
- Да что мне сделается? - отмахнулся Мирослав и прислушался к стонам Алексеева за перегородкой. - А Олександра-войника в больницу ноне свезу в Калугу, а то не ровен час до весны не доживет, - добавил он.
- Дело божеское, свези, Мирослав, а я вам в дорожку пирогов напеку, - перекрестилась матушка и принялась заводить тесто в дежке.
* * *
К бывшему зданию райкома КПСС, а ныне резиденции администрации, подъехал на своем "мерсе" юный заместитель главы. Снаружи по промерзшей улице гуляла поземка, а в машине уютно, тепло, из колонок лилась музыка "Роллинг стоунз". Юный зам закрыл глаза и сладко потянулся на сиденье.
В окно автомобиля постучал высокий мужчина в облезлом китайском пуховике.
- На улице прием народонаселения не веду! - раздраженно распахнул дверь юный зам.
- Я нэ народонасэлэния, Лэонид Гхригорович! - бесцеремонно опустившись на сиденье рядом с ним, жестко отрезал мужчина с западноукраинским выговором. - Знову синоптики набрэхалы з погодой? - спросил он.
Юный зам вздрогнул и, оглянувшись по сторонам, будто в машине кто-то мог его услышать, пробормотал:
- У природы не бывает плохой погоды - бывает плохая одежда…
- Правильно, - сказал мужчина по-русски, кинув на юного зама насмешливый взгляд жестких карих глаз.
- Пройдемте в мой кабинет, простите, не знаю, как вас звать? - покраснев, заторопился юный зам.
Мужчина покачал головой и опять перешел на украинский:
- Гнатом клычут, Лэонид Гхригорович. Мэни ще трэба на твоем рынку кавказцам-оптовикам украинскэ сало всучыть и на одеський пойизд нэ запизнитысь. А размова у нас будэ коротка. Приказ з Цэнтру пэрэдам, и у ризни стороны, як тараканы.
- Какой приказ? - почувствовав под ребрами неприятный холодок, спросил юный зам.
- Вид Цэнтру "Феникс", який колысь тоби подарував мясокомбинат та цэмэнтный завод, чув про цэ? - насмешливо спросил Гнат.
- Чув, - кивнул юный зам. - Я так, для проверки. Разговор и в самом деле занял не более пяти минут. Перед тем как покинуть уютный салон "Мерседеса", Гнат протянул юному заму пластиковый пакет.
- Тут дэсять кускив "зелени" и югославски машинки. Працюваты треба сёгодни ночью, потим трэба обовъязково залишыты йих на мисци, вразумив приказ, Лэонид Гхригорович?
- Вразумив, - хмуро кивнул тот и с мольбой посмотрел на украинца. - А может, вы сами, а?.. Сверху столько же кину, а?
- Ни, ни! - покачал головой Гнат. - Цэ справа - москальска. Моя праця у Львови.
Взглянув на съежившегося юного зама, он скривил в злой усмешке губы и бросил:
- Очко грае - наймы блатнюкив. Тэбэ нредупрэждалы: "Феникс", вин нэ говэннэ "Славянскэ братство". Сёгодня ночью, вразумив, Лэонид Гхригорович, або в Цэнтри нэ поймуть тэбэ.
- Да, да, я усек! - поспешно закивал юный зам.
В своем кабинете он сразу бросился к телефону и набрал по кодовой связи Тамбов.
- Гундосый, это я, Ленчик… Дело есть этой ночью… Да, да, о чем ты, френд?! "Зеленью", без базара, конечно. Да, и прихвати с собой какого-нибудь "быка" понадежней, - торопливым шепотом сказал он в трубку.
Уже в сумерках Иван Васильевич Косицын, бывший начальник районного угро, а ныне, по преклонному возрасту, обыкновенный участковый инспектор, возвращался домой из городской бани. Подходя к двухэтажке из серого силикатного кирпича, на фронтоне которого нахально красовалась неоновая вывеска: "Супермаркет. Бизюкина и компания", он совсем кстати вспомнил слова не то Петра Первого, не то Суворова: "После бани продай подштанники, но выпей". "Не прихватить ли домой бутылочку?" - подумал он и повернул к двери "супермаркета", который на самом-то деле был заурядным окраинным магазином, где с советских времен еще лежали грудой выцветшие ткани, пахнущая плесенью одежда местного производства, запчасти к мотоциклам, школьные тетради и "самопальная" захолустная водка.
Кинув взгляд на прилавок, Иван Васильевич сразу направился в хозяйский кабинет:
- Ты уж, Ксюша, сгоноши менту поганому бутылочку казенной, - сказал он дебелой крашеной блондинке неопределенных лет, Ксении Бизюкиной, зазнобе Ленчика и полноправной хозяйке заведения. - То, что у тебя на витрине, бомжи и то поперхнутся…
- Найдется, найдется бутылочка московской "кристалловской". Привезла из столицы для себя, но по старой дружбе, - засмеялась Бизюкина и упорхнула в подсобку.
Оставшись один, по неистребимой привычке опера Иван Васильевич заглянул через окно во двор магазина, скрытый от улицы высоким деревянным забором. Во дворе стоял с погашенными фарами знакомый "Мерседес" и рядом с ним черный джип "Чероки". В освещенном салоне джипа сидели трое и разговаривали. Один - понятно, Ленчик, заместитель главы администрации, а те кто?.. Никак тамбовские "быки": Гундосый, а тот, кажись, Мерин? Точно, и номер на джипе тамбовский. "Компашка у нынешней власти! - усмехнулся Иван Васильевич и без озлобленности подумал: - Вот ты, старый хрен, бандюками из-за угла стрелянный, их нафтами не раз резанный, за всю свою поганую ментовскую жизнь на паршивый "жигуль" не заработал. А Гундосый - год после отсидки, и уже на американском "Чероки" разъезжает".
Между тем юный зам передал "быкам" полиэтиленовый пакет. Те что-то достали из него… "Мать честная! - сделал стойку Иван Васильевич. - Кажись, стволы!.." Его ментовские "страдания" прервала вошедшая с бутылкой "Кубанской" хозяйка "супермаркета". Расплачиваясь с ней, Иван Васильевич краем глаза успел заметить, что джип со всеми тремя пассажирами выехал из магазинного двора. Проходя мимо ворот, он по привычке машинально отметил по свежему следу: резина фирменная, с шипами, а сход-развал передних колес не отрегулирован. Протекторы стесаны снаружи.
С наступлением сумерек Алексееву стало совсем худо.
- Огнем внутри все горит, будто стакан неразведенного шила выпил, - слабым голосом сказал он Мирославу.
- На "Скорую" позвонить и в нашу больницу его свезти? - закрестилась матушка.
- Какую "Скорую", в какую больницу? - укорил ее Мирослав. - У них в больнице даже анальгина нет. Ловить попутку и в Калугу болезного надо.
- На ночь глядя! - всплеснула руками супруга.
- Заладила! - одернул ее Мирослав и повернулся к Алексееву. - Давай, войник, одевай тулуп и пошли на остановку машину ловить. Свет не без добрых людей, кто-нибудь да подбросит нас до Калуги.
Автобусная остановка находилась неподалеку от избы, и, доведя до нее закутанного в поярковый тулуп Алексеева, Шабутский принялся голосовать попутным машинам. Но те или проносились мимо, или их хозяева заламывали такую цену, что от такого безбожия Мирославу оставалось только в ужасе отмахиваться двумя руками и креститься…
Джип "Чероки" съехал с трассы и по заметенному большаку подъехал к монастырю. Ленчик постучал в дубовые монастырские ворота и, когда сбоку от них открылось маленькое окошко, сказал внутрь его:
- Мне бы нового монаха вашего, Алексеева, увидеть. Родственник к нему приехал из Москвы.
- Нетути в обители брата Олександра, - ответил из окошка заспанный голос. - Захворал. Преподобный отче Мирослав в свой дом забрал больного, для присмотру.
- Блин! - выругался Ленчик по дороге к городу. - В дом попа лезть, там меня знают как облупленного.
- Покажешь хату, и вали трахать Бизючку, - ухмыльнулся Гундосый и, грязно выругавшись, нажал на тормоз - от небольшой группы людей, мерзнувших на автобусной остановке, отчаянно махая руками, отделилась фигура в рясе.
- Поп! - запоздало воскликнул Ленчик, когда джип уже проскочил остановку. - Чего он тут?
- Какой поп? - дернулся Гундосый. - Мирослав энтот, что ли?
- Он самый.
Шабутский подбежал к остановившейся машине и, увидев на переднем сиденье юного зама, запричитал:
- Ваше превосходительство, монаха из обители срочно в больницу, в Калугу надо, - показал он на прильнувшего к березовому стволу Алексеева. - Худо совсем к ночи ему стало, до утра может не дожить.
- Какого монаха? - оторопел Ленчик.
- Олександром он в миру наречен.
- А фамилия у монаха есть? - продолжал интересоваться представитель власти.
- Так Алексеев его фамилия. Гундосый хохотнул и сунул руку за пазуху.
- На остановке люди, - испугался Ленчик. - Отвезем от города и…
Гундосый кивнул Мерину, и тот, подхватив за руки Алексеева, усадил его на заднее сиденье джипа.
- Везучий ты, Славик, - повернувшись к Мирославу, хохотнул юный зам. - Мы как раз в Калугу намылились.
- Тебе-то чего, поп, в Калугу мотаться? - сказал молчавший до этого Мерин. - Без тебя положим монаха. Я с завхозом областной больницы вась-вась.
- Нет-нет! - замахал руками Шабутский. - Я сам должен положить брата Олександра, и дела у меня в области имеются…
- Дело твое, поп, - недовольно пробормотал Мерин. Такую кликуху он получил за постоянно отвисшую челюсть на длинном лошадином лице и равнодушные ко всему, тусклые глаза.
…Поземка стелилась по асфальту серым рваным полотенцем, секла продольными полосами стекло джипа. Алексеева укачало в теплом салоне, и он еле слышно постанывал.
- Съешь пирожка, брат Олександр, глядишь, полегчает, - попросил его Мирослав.
Тот отрицательно замотал головой и надсадно закашлял. Сидевший рядом с ним Мерин брезгливо отодвинулся и, не переставая месить зубами жвачку, уставился в окно.
- Укол в больнице сделают, поспишь, а там, глядишь, поставят эскулапы тебя на ноги, и еще женим, - улыбнулся Алексееву Мирослав и накрыл его колени полами тулупа.
От однообразия дороги и музыки, звучащей из магнитофона, отец Мирослав на несколько минут провалился в сон…
…Секутся с ордынцами не на жизнь, а на смерть всадники на черном коне и со шрамом через все лицо - на белом коне. Гонят они поганых от входа в горящую Златоглавую. А огонь-полыхалище уже бушует в церковном приделе. И бросился Мирослав спасать древние лики святые. А за ним поспешил в огонь воин, не крепкий телом, но сильный духом. Вдвоем сбивают они жадное пламя, уже подбирающееся к иконостасу. Краска лопается от жара, сворачивается в жгуты, и кажется, что святые, изображенные на ликах, корчатся в муках адских. Вдруг сверху внезапно раздается треск, и горящая церковная кровля в снопах искр, взметнувшихся выше оплавленных крестов, обрушивается в церковный придел, погребая под собой Мирослава и воина не крепкого телом, но сильного духом.
Промелькнула какая-то заметеленная деревенька. Впереди стелилась поземка: ни огонька, ни света фар встречного автомобиля. Ленчик посмотрел в зеркало заднего обзора и толкнул коленом сидящего за рулем Гундосого.
- Ага-а! - проворчал тот и остановил джип на обочине. Выйдя из машины, все трое помочились на переднее колесо, перекинулись несколькими фразами.
- Братаны, а попа чо, тоже, а?.. - спросил Мерин.
- Поп он или дьякон - все равно свидетель… - ответил Гундосый. - По киче скучаешь, пацан?
- Лучший свидетель - мертвый свидетель, даже если он поп, - нервно хихикнул Ленчик и перебежал на другую сторону трассы.
Мирослав, смутно понявший из сна своего тягостного, что сейчас должно произойти, прошептал:
- Укрепи, Господи, дух наш в час последний и прости нам с братом Олександром все прегрешения наши!.. Аминь…
- О чем ты, отче Мирослав? - сонно спросил Алексеев. Ответить Мирослав не успел. Гундосый и Мерин вытащили их из машины и столкнули в кювет.
- Ироды!.. Анафеме предаю вас, ироды, и весь ваш род до десятого… - заслоняя собой ничего не понявшего со сна Алексеева, выкрикнул Мирослав.
Дула двух пистолетных стволов, расцветших вдруг яркими огненными крестами, оборвали его крик…
…Взметнув снопы искр выше оплавленных крестов, на Мирослава и Алексеева обрушилась горящая церковная крыша, и огненная река стала быстро уносить их от горящей в ночи Златоглавой…
- Скорее добивайте их! - визжал подбежавший к кювету Ленчик.
Но стоящий у колеса на коленях Мерин лишь согнулся. Его рвало одной зеленой слизью. Гундосый же, глянув с презрением на него, хохотнул и сделал поочередно два контрольных выстрела в головы жертв.
На обратном пути в город юного зама трясло как в лихорадке. Он сунул Гундосому пакет с шестью тысячами долларов и забился в угол джипа. Остальные четыре он заранее отложил себе в качестве гонорара за "услуги" фирме "Феникс".
Поступив в Высшую комсомольскую школу, Ленчик близко сошелся в Москве с курсантами ВКШ, прошедшими Афганистан. От них пахло порохом, мужской силой и уверенностью в своей избранности, которой не хватало изнеженному сыну партийного номенклатурщика. Песни под гитару об их боевых подвигах он был готов слушать в общаге в Вешняках ночи напролет.