Он снова завел машину и так резко рванул с места, словно забыл, что везет покойника.
* * *
На небольшом раскольничьем кладбище для столь позднего часа было достаточно людно. Старообрядцы не стали расспрашивать, где старик получил пулю в живот, они молча обмыли и обрядили покойника.
Скиф записал им большими буквами на бумажке из школьной тетрадки в крупную клеточку: "Григорий Прохорович Варакушкин…" и даты жизни, насколько помнил.
Лысенький, как яйцо, попик спросил, не в старой ли вере крестился покойный.
- В старой… в старой, - ответил за Скифа Лопа. - В самой что ни на есть русской. Такой веры уже не сыскать в людях…
- Мы не спрашиваем, что вы за люди и откуда к нам заявились, - продолжил священник, - смерть прибирает равно как разбойника, так и его жертву, - говорил он чисто по-русски, сильно округляя "о" в своих словах.
Староверы в этих краях селились еще со времен Великого раскола. Их тут называют и по сей день - "москали" или "московськи", причем всегда отделяя от "русских" людей.
- А вас, рабы Божии, в свидетели записывать, если власти спросят? - спросил поп.
- Сделай, отче, так, чтоб не спросили, - сказал Скиф.
- Последний мой вопрос к вам будет: покойный руки на себя не накладывал?
- В бою погиб, батька, хоть ты режь нас на пытке, - сказал Лопа.
- Из казаков, гляжу, будете? - взглянул поп на Скифа.
- Из казаков… - ответил тот.
- А покойный?
- Из атаманов, - уточнил Засечный.
Они попрощались с обмытым и убранным Вороном. Скиф оставил деньги. Потом каждый добавил еще.
- Много, - решительно отказался попик. - За русского казака слишком много.
- У нас ребенок голодный, - сказал Скиф, не обращая внимания на слова священника. - Молочка бы попросить у хозяек. Три дня почти ничего не ела.
- Тогда лучше сливок и маслица на палянице, - забеспокоился священник.
Одна из женщин в черном вынесла вышитую торбочку.
- Вот вам с нашей лаской на дорогу.
Поп перекрестил их двумя перстами и вышел, подбирая полы рясы, во двор, чтобы удержать злобно рычавшую собаку на цепи.
- Не бойтесь, это пустобрех. Сорвется, так первый от вас убежит. Не кусается.
Когда шли к светившейся во тьме салоном машине, первым нарушил молчание Засечный:
- Вот тебе русские, это не Африка… Не дадут пропасть.
- И продадут ни за грош, - хмуро заметил Лопа.
Они молча сели в машину. Климатическая установка, пущенная на полную мощность, нагрела сиденье. Скиф закутал спящую Нику в одеяла и поставил во встроенный холодильник банку с молоком и сливками.
- Скажи хоть, Семен, - спросил он Засечного, - какими словами с тобой прощался дед?
- Шептал, просил позаботиться о Борьке-Баксике и по-людски похоронить его мать, когда придет время.
- Это я возьму на себя, - тут же отозвался Лопа, трогая машину.
Свет фар выхватил покосившиеся кресты маленького кладбища и побежал дальше по дороге.
* * *
- Куда едем-то? - спросил Лопа после получаса прыжков по лесным ухабам.
- В Киев, куда же еще, - ответил Скиф. - Машину нужно вернуть.
- Покойный Ворон за нее уже расплатился сполна с экологами, - сказал Лопа. - Я к чему разговор веду - девочка, получается, ничья.
- Как это ничья? - спросил Скиф.
- У кого она в паспорте записана? Ты, Луковкин Василий Петрович, по паспорту холостяк. Хохлы на любой границе тебя цапанут и спросят, чей ребенок и откуда… Мы с тобой еще не знаем, что за вертолет над нами пролетал. Так тебе и похищение собственной дочки пришьют. Ехать лучше в Белоруссию: здесь по лесу без погранперехода и потом на вокзале или в поезде тебя никто про Нику не спросит.
- В Белоруссии у меня никого нет, - сказал Скиф.
- Делать там нечего - одна бульба, как в Брянске! - возмутился Засечный. - Я в Киеве гульнуть хочу. Все ж мать городов русских.
- Тебе дадут там прогуляться после того, как мы на той военной площадке наследили, - огрызнулся Лопа, не отрываясь взглядом от дороги.
- Ладно, поворачивай оглобли в Белоруссию, - согласился Скиф.
- А что ты с ребенком будешь делать? Не котенок все-таки, - ехидно спросил Засечный.
- В школу отдам, портфель куплю, как все родители. Буду на классные собрания ходить.
- В Москве? Ты теперь после расправы с той троицей и недели не продержишься, - заметил Лопа.
- К тебе на Дон под защиту казаков отправлю.
- Казаки преданы и проданы, они себя отстоять не могут. Нужно отдать ее бабке в Москве или деду в Швейцарию, - рассудил Лопа.
- Я с ней теперь ни на день не расстанусь, - категорически отверг это предложение Скиф.
- Тогда жить тебе с ней и Аней только в Белоруссии, - решил Лопа. - Тут русских в обиду не дадут. У тебя ее свидетельство о рождении с собой, что мать перед гибелью Ане передала?
- Спрашиваешь…
- Вот и все. Купи домик поскромней…
- Хочу на русскай тройка… Циган па-ет, - неожиданно для всех вмешалась в разговор Ника.
Мужчины в салоне разом повернулись к ней. Девочка, еще закутанная в одеяла, весело оглядывалась по сторонам. Потом что-то вспомнила, закрыла лицо руками, зашлась в безутешном плаче, бормоча сквозь всхлипы по-немецки:
- Фрау Марта… Фрау Марта…
- Да-а-а, - озабоченно протянул Лопа, останавливая машину. - Фрау Марте капут. Они, гады, ее, раздетую, на морозе в сарае к козлам привязали.
- Никушка, доченька, тебе уже легче? - привлек ее к себе Скиф.
- Гут, - ответила девочка и бойко посыпала по-немецки слабым голоском.
- Ника, а ты по-русски что-то понимаешь? Ну - мама, папа, люблю…
- В крас-най рупашоночке… Циган па-ет! - выдала Ника почти весь свой запас русских слов.
- Весело тебе придется, - отреагировал Засечный.
Когда ее напоили еще раз молоком и немножко подкормили, она разомлела и только жалась к Скифу, на которого была удивительно похожа.
Быстрее всех нашел общий язык с девочкой Засечный. Он настолько ловко разговорил Нику на французском, что она время от времени показывала пальчиком и звонко смеялась:
- Лепа!.. Игор… Земен…
- Слушай, Скиф, - вдруг опомнился Засечный. - Она ведь до сих пор ничего о матери не знает. Сказать ей?
- Я тебе скажу! Переведи, что мама к дедушке в Швейцарию уехала.
Семен еще несколько минут перебрасывался шутками, потом сказал:
- Ника спрашивает, почему папа Игорь не умеет говорить по-французски?
- Переведи ей, что в моем колледже французский язык дворник вел, за неимением учителей.
Засечный перевел. Ника сначала удивленно подняла брови, потом засмеялась, повторяя за ним:
- Шут-ка!
Скиф повернул девочку к себе, серьезно посмотрел в ее блестящие глазенки и спросил:
- Как твоя фамилия?
- Фа-ми-ли-я? - переспросила она. Семен опять перевел.
Девочка быстро кивнула и ткнула пальчиком сначала в Скифа, потом в себя:
- Игорь Скворцофф… Ника Скворцофф! И победно оглянулась на остальных.
Засечный снова с ней затараторил по-французски, и она снова засмеялась.
- Она думает, - пояснил он остальным, - что мы слуги Скифа. Спрашивает, есть ли у нас в поместье кошка. Я ответил, что в нашем поместье мыши передохли с голодухи. Она говорит, что видела, где в Женеве продают мышей.
- Ладно же ты детям зубы умеешь заговаривать, - засмеялся Лопа.
- Было бы у тебя таких восемь - научился бы. Тушенку ей только пока не давайте и шоколаду, а то рвать начнет с голодухи.
Ника выговорилась и быстро утомилась. Дальше по темной дороге ехали молча.
- Вот тебе и ответ, Скиф, - сказал Лопа, когда уже вел машину по белорусской земле. - Куда ты с безъязыкой иностранкой в России спрячешься? Только в Белоруссии или, как советовал Чугуев, в сибирской глухомани с ней место.
- Мы здесь, Аня там!.. А с Баксиком этим, которого Ворон пригрел, что будет? - раздраженно спросил Скиф.
- Баксик пущай тебя не заботит, я его на Дон возьму. Казака сделаю. У меня двое - третий лишним не будет. А с Аней еще проще - женись, и все дела.
Засечный даже хохотнул от удовольствия.
Хитрый казак не зря распевал про прелести Белоруссии.
У него в Луннице жила замужняя сестра, с которой он не виделся уже лет десять. Ему, как и всем, хотелось повстречаться с родными людьми, выспаться, смыть грязь и отдохнуть в домашней обстановке. О том, что его сестра работает в школе учителем немецкого языка, он сказал в самый последний момент.
ГЛАВА 40
Глухой промозглой ночью к одноэтажному ветхому зданию на задворках одной из больниц Житомира подъехала с приглушенными фарами иномарка. При ее приближении захлопали спросонья вороны на березах, а от стены отделилась высокая фигура человека в черном пуховике. Человек шагнул к вышедшему из машины Походину и отрекомендовался:
- Гнат Стецюк, товарищ генерал. Поступаю на десять дней в ваше подчинение.
- Про вас сказали, что вы - профессионал, а проворонили убийц, Стецюк, - вцепился в него Походин.
- Мы опоздали и потеряли трех преданных людей…
- Плевать мне на ваших "преданных"!.. Я потерял единственного сына.
- Соболезную…
- Кто?.. - отрывисто спросил Походин. - Опросили по деревням?
- Так точно. Четверо их было. Один - не установленный пока донской казак, но трое, судя по описаниям, - Скиф с сербскими подельниками. Один - рыжий, со шрамом на лице. Облик другого не запомнили, но говорят: чахоточный, сильно кашлял…
- Чахоточный - монах Алексеев, - выдохнул Походин. - Он же сербский поручик Олекса - душегуб и международный преступник.
- "Феникс" готовил ликвидацию Скифа еще в Сербии, - напомнил Стецюк. - Акция тогда почему-то была отменена в последнюю минуту…
- Знали бы, где упасть, соломки бы подстелили, - оборвал Походин и кивнул на дверь морга. - Могу войти к сыну?
- Можете. Милиционер и сторож морга после двух бутылок водки с клофелином до утра будут спать как убитые.
В убогой покойницкой Походин уронил на пол пальто со шляпой и походкой лунатика подошел к лежащему на скамье мертвому Тото. Дрожащей рукой откинул окровавленную простыню с его лица и, всмотревшись в искаженные смертью черты сына, простонал:
- Тотоша-а-а!!! Мальчи-и-ик мо-о-ой!!! Сыночка-а-а мо-о-ой еди-и-инстве-е-енный!!!
Упав на колени, он бессильно уронил плешивую голову на холодное тело покойника. Спина его содрогнулась от безутешных рыданий.
До Гната Стецюка, оставшегося на улице, долетел из окон морга тоскливый и протяжный вой. Испуганное воронье с заполошным шумом снялось со своих гнезд на березах и с тревожным карканьем закружилось в ночном небе над убогой обителью смерти.
А вой из окон все рвался и рвался, и Гнату казалось, что не человек это воет, а смертельно раненное животное.
Так - вспомнил он - в Афгане заходился туркменский волкодав над трупом пристреленного им старика - погонщика верблюдов, который почему-то очень интересовался грузом в тюках, и еще пришло ему в голову: тот груз чаре предназначался на границе тоже какому-то Походину… Может, однофамильцы, а может… "Стоп, стоп!.. Даже большую нужду не ходи справлять на минное поле", - вспомнил Гнат старое солдатское правило.
Тем временем доносившийся из морга вой уже перешел в надсадный захлебывающийся крик. Но Гнату не было жалко этого кричащего над телом сына человека. Он считал все эмоции непозволительной роскошью в своей профессии ликвидатора, хотя его больше устраивало ее жаргонное название - чистильщик.
"Я вычищаю без пощады тех, кто противостоит единству, и считаю это смыслом своей жизни, - размышлял Стецюк. - Но теперь я должен выполнить задание, которое перечеркнет этот смысл и всю мою жизнь… Какое мне дело до воплей этого генерала над трупом сына-бандита?.." - без злости думал он.
Когда крик стал постепенно стихать, Гнат вошел в дверь. Походин сидел на полу и, подвывая, как пес, с нежностью гладил руки и голову сына. От раны на голове Тото одна его рука была в крови.
- Вытрите руку, - протянул Стецюк ему платок. Походин со злобой посмотрел на него.
- Кровь смывается кровью! - давясь слезами, выкрикнул он. - Око за око!..
Гнат открыл висевшую у него на плече черную дорожную сумку.
- Костюм вашего сына, - сказал он. - Его нашли в джипе в стогу сена, в трех километрах от ракетной шахты. Надо обрядить покойника.
- Да, да, - поднялся с пола Походин. - Я хочу одеть своего мальчика… Да, да, я сам. Я всегда сам одевал его в детский садик, в школу.
- Я помогу вам.
- Не прикасайся к нему! Я сам, сам, только сам! Стецюк кивнул и отошел к окну.
Через раскрытую дверь в комнату, уставленную бутылями с формалином, были видны спящие за столом старик сторож и милицейский сержант, приставленный к охране криминального трупа. Сержант внезапно зашевелился и попытался было подняться со стула. Ликвидатор направил на него пистолет с глушителем. Но сержант, пробормотав что-то нечленораздельное, сполз на пол и по-богатырски захрапел.
К удивлению Гната, Походин, протерев мокрым полотенцем тело сына, быстро облачил покойника в костюм и даже приладил на его шее галстук-бабочку.
"Часто раздевал и одевал, когда отпрыск лыка не вязал от наркоты", - подумал он, заметив синие гематомы на венах рук Тото.
Походин наконец справился с рыданиями и теперь в глубокой печали всматривался в лицо сына.
"Это Инквизитор, - обреченно думал он. - Руками "сербских волкодавов" Тотошеньку… Его жизнью расквитался со мной за жизнь своего Шведова".
Он бросил затравленный взгляд на Стецюка.
"Кого напоминает этот тип, приставленный ко мне Коробовым? - пронеслось в его голове. - Ну, конечно же, его - Инквизитора. Тот же холодный, непроницаемый взгляд, то же бесстрастное лицо кастрата. Фигура и рост - те же… Может, его сын или брат?.."
Но Походин точно знал, что детей и братьев у Инквизитора не было.
Гнат протянул пачку документов:
- Мы нашли в джипе и документы вашего сына. А в кармане костюма занятную бумажку, прочитайте.
Походин подошел к свисающей с потолка лампочке и расправил смятую бумагу. Написанные корявым почерком сына буквы червяками замельтешили перед глазами:
"Расписка: Я, Тото Походин, взял в долг под проценты у Симы Мучника сто тридцать три тыщи долларов (США), чтоб отдать хохлам карточный долг…"
Перед глазами бывшего генерала закружились красные круги, тисками сдавило грудь.
- Мучник, гнида! - заскрипел он зубами. - Мальчик проиграл каким-то уголовникам-хохлам. Гнойный пидор дока такие пакости подстраивать. Яснее ясного!.. Он расплатился за Тото с уголовниками и подбил его от безысходности пойти на захват девчонки. Ну да!.. Лишь один Мучник знал день ее приезда. Значит, Косоротая блядь рассчитывал получить с Ольгиных денег хоть какую-то уплывшую к Скифу долю?..
Следующая мысль буквально подбросила Походина, красные круги перед глазами разлетелись на мелкие осколки.
- Знал еще Инквизитор! - прошептал он. - Лубянка зафиксировала мой звонок из офиса в Цюрих. Без сомнения, его люди нашпиговали дворец Мучника "жучками" подслушки. Обычное дело - муж подозревается в покушении на жену. День и ночь слушают мразь Косоротую: в машине, в туалете, даже в сауне. Слухачи не могли не доложить Инквизитору о готовящемся киднепинге. Он знал, но не стал останавливать молокососов. "Сербские волкодавы" еще с Белграда у него под колпаком, но Инквизитор не стал останавливать и их… Знал ведь, что "волкодавы" возьмут след, потому что знал о ясновидении Скифа. А может, ясновидение тут ни при чем, люди Инквизитора сами навели "волкодавов" на ту глухомань. Так вот что означал твой странный взгляд, Инквизитор, там, в ресторане "Президент-отеля"! - запоздало понял Походин. - Я все гадал, почему он дал мне спокойно улететь из Москвы… Ты, как компьютер, все просчитал!.. Просчитал, изверг, что без Ольги и сына моя жизнь в любой стране будет сущим адом. Ах ты, зверь лютый!
Последний раз поцеловав Тото, Походин закрыл его лицо простыней и как лунатик вышел из обители смерти.
Над березами все еще заполошно галдело воронье, а в голых корявых ветках выводил зимнюю тоскливую мелодию ветер.
"Ветер оплакивает моего Тотошу", - подумалось Походину, и он повернулся к появившемуся в дверном проеме Гнату:
- Вы сказали, Стецюк, что поступаете в мое полное распоряжение?..
- Так точно. В полное… На десять дней. Готов выполнить любой ваш приказ.
- Любой?
- Так точно.
- Сколько стоит ликвидация всех причастных к убийству моего мальчика?
- Все причастные уже оплачены.
- Коробовым? - вскинул глаза Походин.
- Вам не надо знать кем, - отрезал Стецюк.
- Приказываю тебе, Гнат Стецюк, ликвидировать Мучника и Скифа - лично, Засечного и Алексеева - можешь нанять бандитов…
- Есть лично Скифа и Мучника. Товарищ генерал, мне кажется, кроме известного казака, вы забыли еще одного - лично.
- Кого я забыл?
- Вы не считаете, что история смерти вашего сына написана почерком Инквизитора?
"Этот странный человек умеет читать мысли!" - с мистическим страхом подумал Походин и хрипло выдохнул:
- Ты можешь самого его… Инквизитора?
Десять лет назад Гнат Стецюк, закончив Институт военных переводчиков, получил назначение в КГБ. И, к его гордости, не переводчиком, а настоящим оперативным сотрудником. В мечтах он уже видел на своих плечах погоны с большими звездами. После семи лет безупречной службы в Управлении КГБ во Львове его откомандировали на спецзадание в Афганистан. На месте выяснилось, что задание состояло в сопровождении верблюжьих караванов от Гиндукуша до Памира. Гнат быстро понял, что в тюках, болтающихся на верблюжьих горбах, был опиум, по-пуштунски - чаре. Он искренне считал, что участвует в тайной операции КГБ, необходимой для чего-то его стране, и даже гордился этим. Но когда Инквизитор перекрыл верблюжьи тропы, выяснилось, что Гнат, сам того не ведая, помогал делать грязные "наркодоллары" каким-то высокопоставленным проходимцам. Кому именно, он не знал и по сей день. Инквизитор тогда лично сорвал с него капитанские погоны. С тех пор год за годом Гнат копил ненависть к Инквизитору и готовился к расправе над ним.
- Так ты можешь Инквизитора? - повторил вопрос Походин. - Отвечай, Стецюк!
- Десять суток я в вашем подчинении, - сухо ответил Гнат. - Приказывайте.
- Приказываю, - выдохнул Походин. - Адресами фигурантов тебя снабдит в Москве полковник Чугуев.
- Я знаком с полковником Чугуевым.
- Он же снабдит тебя оружием югославского производства.
- Предпочитаю работать своим оружием.
- Югославским, Стецюк!.. Пусть думают, что это их личные, сербские разборки. Операция будет называться "Сербский след".
- Понимаю… Есть оружием югославского производства!..
- Как я узнаю о твоих делах?
- Из газет.
- Больше не задерживаю тебя, Стецюк!
Гнат молча кивнул и отступил на шаг от машины.
Прежде чем сесть за руль, Походин снова прислушался к тоскливой мелодии ветра в березах, к заполошному вороньему граю и спросил:
- Стецюк, как ты поступишь в случае… провала?
- Самоликвидируюсь, - прозвучал в темноте бесстрастный голос Гната.