Тем не менее я очень на нее похожа. И не только внешне. С этим-то все прекрасно. Но кроме красоты, мамочка передала мне в наследство свою несобранность, неумение разбираться в людях, полную безответственность, как утверждала тетя Галя, и вообще ветер в голове. Сейчас, лежа на старом продавленном диване, я думала, что, если бы не мой дурацкий характер, ничего бы не случилось. Потому что кое-какие воспоминания ожили в мозгу, но лучше бы они этого не делали.
Итак, мамы не стало при родах - у нее не выдержало сердце. И тетя Галя осталась со мной один на один. Она никогда не жаловалась, и я поняла, как ей было трудно, только повзрослев. Родственников у нас с ней больше не было, и меня помогал воспитывать сосед дядя Витя. Он вечно торчал дома, и тетка подсовывала ему меня, когда нужно было сбегать в магазин или на молочную кухню. Потом он приводил меня из садика, затем - забирал из школы. Дядя Витя был непризнанным художником, он нигде не выставлял свои работы и вечно ругал власти. Работал он в котельной, тем и жил. Вечно у нас в квартире толклись такие же бородатые неопрятные личности, спорили об искусстве и выпивали. Со временем разговоров об искусстве становилось все меньше, а пьянок - все больше, так что тетя Галя даже пару раз выгоняла живописные сборища, а один раз, когда у нее из сумочки пропали деньги, даже грозилась вызвать милицию. И хоть угрозу свою она, разумеется, не выполнила, потому что характер у моей тетки очень отходчивый и вообще золотой она человек, но то ли кто-то из соседей потерял терпение, или же начальство котельной проявило бдительность, но заявился как-то к нам в отсутствие дяди Вити один такой неприятный тип с глазами, как два буравчика. Этими самыми буравчиками он внимательно оглядел квартиру и предъявил тетке красную книжечку. После чего они выгнали меня из комнаты и предались беседе. Собственно, беседовал-то в основном противный тип из органов, он задавал вопросы, часто ли собираются у дяди Вити компании и о чем они говорят. Тетя Галя отвечала односложно, что ничего не знает. Все это я подслушала под дверью.
Время шло, после перестройки многие друзья-художники уехали за границу, кто-то вышел из подполья и стал знаменитым, но дядя Витя по-прежнему работал в котельной и потихоньку спивался. Шумные компании к нему теперь не ходили, соображали они на троих с тихим алкоголиком Петей и с Генкой-инвалидом. Генка ходит в "пятне" и утверждает, что потерял ногу в Афганистане, хотя весь двор знает, что семь лет назад он по пьяному делу попал под электричку.
Я за это время закончила школу, а потом - фармацевтический колледж, тетя Галя настояла. Она сказала, что медсестрой я работать не смогу - да и доверить больного такой безответственной личности, как я, будет преступлением. А лекарство - что ж, все в рецепте да на коробочке написано, ничего не перепутаешь... Не то чтобы мне очень хотелось работать в аптеке, просто было все равно. Как уже говорила, мозгов при рождении мне особо не отсыпали, так что о высшем образовании я без содрогания и думать не могла.
Я заканчивала последний курс, когда дядя Витя заболел. Он все ходил и ходил в поликлинику и жаловался на врачей. Когда же он попросил достать ему некоторые лекарства, мы с теткой все поняли: онкология.
Он протянул месяца два, последние недели тетя Галя не пускала меня в больницу, говорила, что смотреть на это в юном возрасте не рекомендуется, можно на всю жизнь психику покалечить. Странно было слышать от нее такие речи, видно, и впрямь дяде Вите стало совсем плохо.
После смерти соседа выяснилось, что он вовсе не был одинок. Тут же набежали какие-то дальние родственники и принялись рыскать по комнате. Брать у дяди Вити было нечего, это они поняли сразу - полупустая комната, поношенные вещи... К этому времени исчезли репродукции, кисти с красками, красивые кувшины со шкафа, и даже желтый череп тихий алкоголик Петя продал как-то по просьбе дяди Вити за двадцать рублей на толкучке. Немногочисленные же рисунки самого дяди Вити и его друзей сосед перед уходом в больницу собрал в большую папку и отдал мне, велев сохранить, не уточнив для кого. Я решила сохранить их для себя, потому что мне очень нравились некоторые картины. Дядя Витя отвернулся и буркнул, что если с ним что случится, то пускай это все будет мое. И еще добавил, что больше ничего не может мне оставить на память.
Тетя Галя неоднократно удивлялась моей выдержке. Так, например, еще с детства я никогда не плакала в очереди на анализ крови, не боялась уколов и зубного врача. Я вообще никогда не плачу, и тетка как-то в сердцах назвала меня бесчувственной личностью. Возможно, она права, но в тот день, перед уходом дяди Вити в больницу, я прорыдала в подушку весь вечер.
Сначала родственников было трое. Две завитые крашеные тетки, одна приходилась дяде Вите двоюродной сестрой, другая - троюродной племянницей, или наоборот, я не слишком вникала. Еще была там ужасающих размеров старуха с бородавкой на носу и с усами. Говорила она густым басом и называла дядю Витю племяшом. Позже присоединился к теткам коренастый широкоплечий мужик с руками толстыми, как ноги. Пальцы на руках были корявые, как корни у дерева, и такие же черные. Этими корявыми пальцами мужик все время пытался достать из пачки сигареты и рассыпал их по полу. Мужик принес с собой бутылки, тетки - кастрюлю винегрета и палку полукопченой колбасы. Перерыв всю комнату, родственники устроили поминки. Не позвали ни нас с тетей Галей, ни других соседей. Мы с теткой только плечами пожали - не больно-то и хотелось.
Но самое интересное случилось потом, когда родственнички напились и стали буянить. Раздался звонок в дверь, я открыла. На пороге стояла довольно молодая, лет тридцати баба, очень худая и жуткая стерва. Вот ей-богу, она и слова не успела сказать, а я уже сразу все про нее поняла. Бывают такие люди - с первого взгляда всю их сущность видно. Девица прищурила ярко накрашенные глаза и спросила, не утруждая себя приветствием:
- К Семушкину как пройти?
Я даже не сразу сообразила, что Семушкин - это дядя Витя, потом мотнула головой в сторону закрытой двери, из-за которой раздавалось нестройное пение - что-то про Хасбулата удалого и про его бедную саклю. Девица рванула на себя дверь и вошла в комнату. Мне стало интересно, что сейчас будет, но было плохо слышно. Девица тихо-тихо сказала что-то, но родственники по инерции продолжали петь.
- Золотою казной... - пели тетки хором удивительно визгливыми голосами.
- Я осыплю тебя-а... - вторила старуха густым басом.
Мужик молчал, по моим наблюдениям, он вообще не умел говорить.
Девица снова что-то прошипела, а дальше начался форменный цирк. За дверью заорали все, кроме мужика, слышался шум и треск ломаемой мебели.
Тетя Галя появилась в коридоре и взялась за трубку коммунального телефона, чтобы вызвать милицию.
- Подожди пока, - прошептала я, - интересно, что дальше будет.
- Как бы они нам еще под горячую руку не накостыляли, - опасливо прошептала тетка, - этот мужику них уж больно страшный. Руки как грабли...
Насчет мужика она оказалась не права, потому что за все время скандала он не вымолвил ни слова и тихо курил в уголке. Орали бабы, все четверо. Как мне удалось разобрать, вновь пришедшая девица оказалась ни больше ни меньше как родной дочкой нашего дяди Вити. Ну дела! А мы ничего и не знали!
Надо отдать должное девице - она одна успешно выстояла против троих, мужик не в счет, он не вмешивался. Через двадцать минут родственнички, отругиваясь на ходу, покинули нашу квартиру с пустыми руками - брать у дяди Вити, как я уже говорила, было нечего. Я забеспокоилась было, что отберут у меня папку с его картинами, но, как видно, родственники не считали это чем-то стоящим, а скорей всего, вообще не знали, что дядя Витя - художник. Так что я малость успокоилась по этому поводу.
- Теперь с вами! - сказала девица и показала нам бумагу, из коей следовало, что комната по завещанию отходит ей. - Это чтобы вы ни на что не рассчитывали, - усмехнулась фурия, - губенки чтобы не раскатывали на чужую жилплощадь...
Могу прозакладывать собственную больную голову, что у нас с тетей Галей и в мыслях не было ничего про комнату - просто еще опомниться не успели, ведь только-только соседа похоронили... Тетка не выдержала и пробормотала что-то о некоторых родственниках, которым в больницу сходить лень, и вспоминают они о человеке лишь тогда, когда можно что-то урвать...
- Мои отношения с отцом вас совершенно не касаются, - спокойно сказала девица, вздернув выщипанные брови.
Я пожала плечами и пошла в нашу с теткой комнату - как ни противно это признавать, но зараза полностью права.
Однако на этом наше общение не закончилось, потому что примерно через неделю девица явилась снова в сопровождении агента по недвижимости - маленького роста, кругленького такого мужичка. Он был лысый, с бегающими глазками, в удивительно широких клоунских брюках. Квартира неплохая, сказал он, комнаты большие, если с приплатой, то можно попробовать выменять две однокомнатные. Вот Мариночка уже согласна...
Так мы выяснили, что эту стерву зовут Мариночка. Агент углубился в какие-то сложные подсчеты и обмеры, долго бегал по квартире, потом стоял в прихожей, глядя в потолок и шевеля губами, после чего испарился вместе с Мариночкой. Однако не навсегда, потому что вскоре явился уже с какими-то бумагами и сообщил нам как о величайшей радости, что он все устроил и что нам, чтобы въехать в однокомнатную квартиру, нужно доплатить всего лишь пять тысяч долларов. Мы с теткой рассмеялись и ответили, что у нас таких денег нет. Это была чистая правда, поскольку у тети Гали все накопления лежали в ящике комода под бельем и составляли двести пятьдесят долларов. Агент очень удивился, у него даже глазки бегать перестали. Очень жаль, что вы не хотите по-хорошему, сказал он и пригорюнился. Мариночка-то, конечно, комнату продаст, но на эту квартиру у него уже есть покупатель, и теперь сделка сорвется. И раз мы такие несговорчивые, то по просьбе Мариночки он расстарается и вселит нам какого-нибудь хронического алкоголика.
- Ну, испугал! - засмеялась тетя Галя. - Да мы, почитай, всю жизнь с алкоголиком прожили, уж не тем Виктор покойный будь помянут!
- Это не тот случай, - улыбнулся агент, - бывает все гораздо хуже. А не хотите алкаша - семейство многодетное можно устроить. Мама, папа и трое детей - от семи до десяти лет, самый возраст подходящий. Вы подумайте, конечно, над перспективой, только недолго, я зайду вскорости...
Ночью тетя Галя не спала, она ворочалась и вздыхала. Утром она не пошла на работу, долго звонила куда-то по телефону, говорила с кем-то, понизив голос, после чего нарядилась в темно-синий костюм и ушла.
Явилась тетка через несколько часов, уже к вечеру. В глазах у нее стояла нечеловеческая усталость и пустота, я даже испугалась, не заболела ли она. Не ответив на мои расспросы, тетка вытащила из сумки бутылку водки. У меня отвисла челюсть - никогда в жизни такого с моей теткой не случалось. Даже в гостях или за праздничным столом она рюмку едва пригубит...
Тетя Галя велела мне позвать тихого Петю и Генку-инвалида, после чего они втроем уединились на кухне и принялись квасить, поминая дядю Витю. Петя два раза бегал за водкой, пока мне все это не надоело и я не уложила тетку в постель совершенно пьяную. Она плакала и между делом обмолвилась, что была сегодня у моего отца и просила у него денег. Он богатый, денег у него куры не клюют, но один бог знает, чего это ей стоило, и чтобы я ни под каким видом не смела к нему обращаться, разве что уж совсем край придет... Да я и не собиралась этого делать, нужен он мне...
В результате теткиного героического поведения мы заплатили агенту пять тысяч долларов и переехали в однокомнатную квартиру на окраине.
Я очнулась от воспоминаний и удивилась, как я, оказывается, быстро все восстановила в памяти. Было так хорошо лежать в тишине, перебирая события моей жизни, голова почти не болела. Мне показалось, что я вернулась в детство, провожу время в этой котельной, пока тетка на дежурстве в больнице...
Проснулась я оттого, что кто-то взял меня за руку. Спросонья мне показалось, что я дома, то есть еще в старой нашей коммунальной квартире, что мне десять лет, я заболела гриппом и не пошла в школу, и тетя Галя сидит рядом со мной, держит меня за руку и спрашивает, чего я хочу на завтрак...
- Хочу чаю с лимоном... - пробормотала я полусонным голосом и открыла глаза.
Рядом со мной сидела вовсе не тетя Галя. На краю дивана пристроился худой немолодой дядечка в несвежем белом халате. Круглые старомодные очки были сдвинуты на лоб, дядечка держал меня за руку и к чему-то внимательно прислушивался.
- А я вас знаю, - сказала я, разглядев его как следует. - Вы к дяде Вите часто приходили.
- Тс-с! - дядечка поднес палец к губам, еще немножко послушал и отпустил мою руку, проговорив: - Восемьдесят. Это точно.
- Что - восемьдесят? - не поняла я.
- Пульс. Чаю я тебе сейчас принесу, а насчет лимона надо у Миши спросить. Михалыч! - крикнул он куда-то за занавеску. - У тебя лимон есть?
- Лимон? - из-за занавески высунулось знакомое уже лицо с пегой бороденкой. - А на фига тебе лимон?
- Да вот девушка хочет чаю с лимоном.
- Можно на угол сгонять!
- Не стоит! - Я улыбнулась, почувствовав себя удивительно спокойно, и повторила: - А я вас знаю.
- Ну-ну, - дядечка в халате спустил очки на нос, - да я тебя тоже признал. Только ты тогда маленькая совсем была, а сейчас вон какая красавица! Встать-то сможешь?
Вставать мне совсем не хотелось. Хотелось лежать, бездумно смотреть на потолок с потеками и слушать ровное убаюкивающее гудение за стеной.
Словно прочитав мои мысли, дядечка в халате добавил:
- Не хочешь - не вставай, я только хотел рефлексы у тебя проверить, нет ли сотряса...
- Чего? - удивилась я.
- Сотрясения мозга.
Он наклонился надо мной, вгляделся внимательно в глаза и удовлетворенно отстранился:
- Да нет, вроде порядок. Зрачки в норме. Так что ты просто отлежись несколько дней, и будешь как новенькая. Голова - это такая вещь, что никогда не угадаешь, как повернется. Одному ломом по черепушке приложат, и хоть бы что, встанет да отряхнется, а другого чуть заденет, а он на всю жизнь парализованный...
Занавеска отодвинулась, появился дядя Миша.
- Семеныч, ты зря-то девушку не пугай! Ей и так уж досталось... А вообще-то, - он повернулся ко мне и проговорил уважительно: - Семеныч в этих делах понимает! Семеныч, он по жизни очень хороший доктор.
- Да какой я доктор! - смутился тот. - В морге санитаром состою! Только покойников мне теперь доверяют!
- Так это сейчас! - не уступал дядя Миша. - А раньше ты настоящим доктором был, невропатологом. А мастерство-то, все знают, его не пропьешь...
- Что было раньше, то никому не интересно! - отмахнулся Семеныч. - И пропить, друг сердечный, все можно, и мастерство тоже. А вот мы с гостьей твоей и правда раньше встречались. Виктор ее сюда еще совсем пацанкой приводил...
- Давайте-ка завтракать. - Дядя Миша поставил на колченогий столик пыхтящий чайник, три кружки и снова ушел за занавеску.
Я приподнялась на диване. Потолок снова слегка качнулся, но на этот раз остановился гораздо быстрее. В комнате запахло полукопченой колбасой, и я внезапно почувствовала, что ужасно хочу есть. Дядя Миша опять появился, разложил на столе хлеб, колбасу, помидоры, покосился на меня и проговорил:
- А ты, девонька, можешь не вставать, я тебе туда все принесу.
- Да нет, - я виновато улыбнулась, - я лучше сама...
Я встала и, держась за стенку, вползла в комнату. Подсела к столу, взяла ту самую кружку с курицей и цыплятами, дядя Миша налил ее до половины крепчайшей заваркой, разбавил кипятком, протянул мне ломоть хлеба с колбасой.
- Я вам хлопот устроила... - пробормотала я с полным ртом.
- Ты глупостей-то не болтай, - обиделся он, - ешь лучше! Хлопот она устроила! Что же мне тебя - на улице надо было оставить?
Я была очень голодной, но смогла съесть только один бутерброд и помидор. Снова навалилась усталость, я чуть не заснула за столом, и Семеныч перетащил меня на диванчик. Они с Мишей пили чай, думая, что я сплю. Но сон не шел. Диван не казался теперь таким уж удобным, котел утробно гудел за стеной, и я подумала: а что, собственно, я тут делаю? Ну, допустим, еще день у меня есть оправдание - не могу встать с постели. Но не валяться же мне тут вечно, нельзя злоупотреблять добротой посторонних людей. Хватит того, что Миша подобрал меня и привел сюда, а то так бы и валялась до утра на улице, пока ранние прохожие не пойдут...
"Бестолочь ты, Танька, - услышала я теткин голос, - ну как же так можно... Одна, ночью... Совсем в голове мозгов нету!"
Все же я не полная дура и, конечно, не стала бы лезть на рожон, если бы не было у меня причины. Вернее, если бы не сложились так ужасно обстоятельства. Похоже, что именно сейчас наступила для меня полоса невезения. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я снова стала вспоминать всю свою жизнь.
В новой квартире мы зажили вначале отлично, только тете Гале далеко было ездить на работу. Я закончила потихоньку свой колледж и устроилась по теткиной рекомендации в аптеку здесь же, рядом с Седьмой городской больницей имени наркома Кошкиса. Мы с теткой прожили тут много-много лет, все кругом были знакомые.
Квартирка была маленькая, но зато никаких соседей. Тетя Галя оклеила кухню веселенькими обоями в цветочек, повесила яркие занавески, и получилась у нас столовая. А в комнате было просторно, потому что барахла особого мы с теткой не нажили. На работе я старалась сильно не перетруждаться, в основном напирала на развлечения, благо от парней отбою не было еще со школы. В любой момент находился очередной поклонник, который согласен был повести меня в ресторан или в ночной клуб. Со временем я научилась выбирать из них тех немногих, кто не требовал после ночного клуба немедленного доказательства моей любви. Нет, разумеется, я не монашка, но считаю, что при моей внешности могу позволить себе некоторую разборчивость. Тетя Галя обычно относилась к таким вещам строго, она все время вспоминала мою мать и заклинала меня, чтобы я не повторяла ее судьбу. Но потом тетка как-то ослабила контроль, и вскоре я поняла почему.