Как ни бесшабашна я от природы - ведь я никогда не думаю о серьезных вещах и не вижу, что делается у меня под носом, - все же хоть и с опозданием, но стала я замечать, что с теткой творится что-то не то. Она стала молчаливой, надолго застывала на одном месте, уставившись в одну точку, однажды сильно обожглась утюгом, другой раз чуть не своротила на себя кипящую кастрюлю с супом. Она тяжко вздыхала и ворочалась во сне, и вставала утром с опухшими красными глазами и головной болью. Она приходила с работы гораздо позже обычного, страшно измученная, ела без всякого аппетита и ложилась на диван лицом к стене или глядела пустыми глазами в экран телевизора. Я ненастойчиво интересовалась, все ли у нее в порядке, тетя Галя отвечала, что все нормально, и я отступилась. Но однажды я проснулась ночью от странных звуков - тетка рыдала в подушку. Что-то мне подсказало, что она будет недовольна, если обнаружит, что я не сплю. Тетя Галя стонала и кусала подушку, чтобы сдержаться, а потом стала биться головой о стенку, как-то боком, очевидно, так было ей больнее.
Тут молния сверкнула у меня в мозгу, я поняла, что тетя Галя тяжело больна и скоро уйдет, как сосед дядя Витя. И я останусь одна как перст. В жизни не испытывала такого страха, просто какой-то мистический ужас. Чувствуя, что сейчас сойду с ума, я вскочила с кровати, зажгла свет и заорала что-то несусветное. Тотчас зловредная бабка с третьего этажа стала стучать в потолок шваброй. От знакомых привычных звуков тетя Галя очнулась и перестала биться головой о стену. Тут же я налетела на нее коршуном и заставила рассказать все как есть. И тетка рассказала, что уже десять лет - десять лет! - у нее любовь с заведующим их, хирургическим, отделением больницы и что сначала он считал их роман чем-то несерьезным, поэтому ждал, что все пройдет, а потом не мог оставить семью из-за детей. Она же, тетя Галя, всегда знала, что у нее ничего не пройдет, что это на всю жизнь. Теперь дети у ее доктора давно выросли, переженились, даже внуки народились, и доктор тянул всю семью. А месяц назад он свалился с инфарктом, и тут выяснилось, что больной своей семейке совершенно не нужен. А тетя Галя не может без него жить и даже дала себе слово, что если с ним что случится, то она наложит на себя руки.
- Господи! - вскричала я, видя, что тетка говорит совершенно серьезно.
Руки у нее были ледяные, лоб же, наоборот, горел как в лихорадке. Она все твердила, что ее любимый доктор нужен ей любой, только бы живой, что она вытащит его из болезни. Я гладила ее по голове и молчала.
Бедная моя тетка! За что ей все эти мучения? Как говорил дядя Витя, "в чужом пиру похмелье". Достался ей в двадцать пять лет новорожденный ребенок, и личная жизнь кончилась, не успев начаться. Я прикинула: мне сейчас двадцать один, стало быть, тете Гале - сорок шесть. Мне, конечно, трудно представить, что в таком возрасте человек способен испытывать такие сильные чувства, но в жизни все бывает. Во всяком случае, тетя Галя не врет и не преувеличивает, она жить без своего доктора действительно не может. И многого недоговаривает, но все и так ясно: если было бы куда забрать ей доктора после больницы, то не рыдала бы она в подушку, а сейчас белила бы потолок и переклеивала обои в этой вот комнате, чтобы человек из больницы пришел в чистый уютный дом. А так получается как в песне, что пел дядя Витя, будучи в подпитии: "Пришел домой - там ты сидишь!" Вот именно, как же тетя Галя может обрести личное счастье, когда тут, в этой крошечной однокомнатной квартирке, все время торчу я? А ей ждать некогда, десять лет ждала. А на самом деле и больше, с моего рождения.
Тетя Галя, выговорив самое трудное, малость успокоилась и теперь рассказывала мне, какой ее любимый доктор замечательный человек и талантливый хирург. И что если он не сможет оперировать, то тоже не беда, потому что он - потрясающий диагност, просто от бога, может без всякого оборудования определить, какой орган у человека не в порядке. Я машинально кивала, напряженно размышляя. Процесс этот с непривычки отнял у меня много сил, даже пот прошиб, как будто в горку бежала. И вот до чего я додумалась.
Я просто обязана отплатить тетке добром, потому что свой долг она выполнила передо мной на всю оставшуюся жизнь. Что им с доктором необходимо для счастья? Жилплощадь, остальное приложится. Здесь, наедине, тетя Галя обеспечит своему милому такой уход, что он про больное сердце и не вспомнит! Уж я-то знаю свою тетку, она мертвого на ноги поднимет!
Стало быть, нужно мне выметаться из этой квартиры, и как можно скорее. Но куда? Снимать квартиру? Да мне с моей аптечной зарплатой даже комната не по карману! Пойти в содержанки к какому-нибудь богатому папику? Само по себе это, может, и неплохо, во всяком случае, квартирный вопрос это снимет, но есть два "но". Первое: ужасно не хочется угождать какому-нибудь жирному борову - небось потеет в постели, храпит по ночам и вообще противный. И тетя Галя устроит грандиозный скандал. Она-то сразу поймет, зачем я связалась с папиком, знает, как я к ним отношусь. Второе, и самое главное: где этого папика взять. Потому что в аптеку наведываются только молодые папаши за детским питанием или братки за презервативами. Эти-то меня прямо съесть готовы, вечером на машинах встречают, но вряд ли среди них найдется кто-то, кто снимет мне квартиру на долгий срок. Осознав такой факт, я несколько приуныла.
Тетя Галя наконец заснула, я же долго мучилась без сна, пила воду и даже покурила на кухне, хотя тетка не любила запаха дыма в квартире. И только под утро меня осенило: нужно выйти замуж! Причем как можно скорее!
Вероятно, кто-то мне возразит, что если папика быстро не найти, то уж мужа-то и подавно. Процесс этот сложный, выбираешь, мол, спутника жизни надолго, если не навсегда... Но вот как раз один кандидат в мужья у меня был - Кирюша Корольков. Мы с ним учились в параллельных классах, потом я ушла в колледж, а он остался в школе. Когда же я закончила колледж, то встретила его в аптеке совершенно случайно. Он покупал лекарство для мамы и сначала меня не узнал. Я сама его окликнула, тогда он поразился, какая же я стала красавица, и надолго замолчал. Девчонки долго потом веселились, уж очень уморительный вид был у Кирюши, когда он уходил - как будто его канатом тянуло назад.
Он приходил часто, пару раз мы были с ним в кафе, как-то он затащил меня в кино и обнимался на последнем ряду. Жили они вдвоем с мамой, он где-то учился и работал, но в целом денег, конечно, было маловато. Я его всерьез не воспринимала, хоть внешне он выглядел неплохо, особенно если приодеть и постричь в дорогом салоне. Он приглашал меня на дачу к приятелю, звал домой, когда мать его была в отъезде. Кирюшины планы ясно читались на его лице - затащить меня в постель и как можно дольше оттуда не выпускать. Но мало ли кому чего хочется... Я вот, к примеру, давно хочу "Мерседес", но почему-то никто мне его не покупает. Стало быть, перетерпится... Однако Кирюша даже похудел от неудовлетворенных желаний. В глазах у него появилось такое несчастное выражение, что моя сменщица Ленка Выдрина не выдержала и сказала, чтобы я пожалела парня и переспала с ним по-быстрому. От меня, мол, не убудет, а человеку здоровье поправить можно... Я пожала плечами и сказала, что если Ленке парня жалко, то сама пускай с ним и спит. Ленка весит без малого девяносто кило, вряд ли Кирюша согласился бы на такую замену.
И утром я всерьез задумалась: а что, если мне выйти замуж за Кирюшу? Хоть живут они вдвоем с матерью небогато, но квартира все же трехкомнатная, правда, очень запущенная. Разместились бы как-нибудь... Я девушка небалованная, все делать умею. Кирюша вежливый, меня любит. Нужно только подвести его к мысли о женитьбе. Надо дать ему понять, что в постель он получит меня только после свадьбы, думаю, он согласится. Существует еще препятствие в лице его мамы, она-то явно будет не в восторге от моих планов, но тут уже ничего не поделаешь...
Дверь котельной громко хлопнула, и послышался жизнерадостный голос отставного невропатолога Семеныча:
- Танюха, глянь, что я нашел!
Семеныч протянул мне бежевую сумку с оторванным ремешком.
- Твоя?
- Вроде моя... - неуверенно ответила я, взяв у него из рук сумку.
- В мусорке валялась! - Семеныч просто лучился довольством. - Видать, деньги и другое что забрали, а сумку выкинули, потому что она им без надобности - рваная, не продать.
- Это я вчера одного из них сумкой приложила, вот ремешок и оторвался, - ответила я машинально.
- Глянь, может, они документы какие оставили... я-то не смотрел...
Однако не успела я открыть сумку, как дверь котельной снова с грохотом распахнулась.
На пороге стояла крепенькая тетка небольшого роста с круглыми кирпично-красными щеками и маленькими бесцветными глазками.
- Табачищем-то несет! Опять дымили! - рявкнула тетка, подозрительно поведя широким приплюснутым носом. - Скоко тебе говорено, чтобы здесь ни в коем разе не курить! И дух стоит прям как в покойницкой! Опять алкашей, дружков закадычных своих, принимаешь? Ох, Мишка, разберусь я с тобой!
- Ты все же потише, - забубнил Михалыч, - орешь как резаная. Ничего страшного не случилось...
И вдруг тетка заметила меня.
С ней произошло что-то несусветное.
Если раньше она ругалась на Михалыча как-то без энтузиазма, без настоящей страсти, просто по многолетней привычке, для порядка, то тут она по-настоящему разъярилась. Маленькие глазки загорелись огнем, от щек, казалось, можно было прикуривать.
- Эт-то что такое? - проговорила тетка тихим, многообещающим голосом.
- Это Таня, Вити покойного племяшка... - испуганно проговорил Михаил, резко уменьшившись ростом. - А это, значит, Раиса, сменщица моя...
- Ах племяшка! - звенящим от гнева голосом выкрикнула Раиса, уперев руки в крепкие бока. - Это, значит, так теперь называется! Я тебе щас такую племяшку покажу, до конца жизни на костылях шкандыбать будешь! Это надо так оборзеть - шалаву уличную на объект приволочь!
- Рая, Рая, ты это не того! - попытался сопротивляться Михаил. - Ты это так не говори! Она девушка приличная... Вити племяшка... помнишь Витю, покойника? Ты зачем к ней такие слова применяешь?
- Слышали уже про племяшку! Я щас не только слова, я щас к вам тут действие применю! Тебе бороденку твою паршивую по волоску выдеру, дружку твоему санитарному такой фонарь на морде засвечу, что никакой рентген ему не понадобится, а этой подзаборной ваще ноги поотрываю! Неизвестно, какую она заразу на объект занесет! Покойника еще какого-то приплел! Вы у меня все щас натурально покойниками будете!
- Рая, Рая, ты не заводись! - Михаил заслонил нас с Семенычем от своей грозной сменщицы и пытался подтолкнуть к выходу из котельной, но тетка стояла как раз на пути к свободе и полыхала яростью, как лесной пожар третьей степени.
- Это на какой же помойке вы эту дрянь инфекционную подобрали! - продолжала она, еще больше свирепея. - На ней небось болезней больше, чем во всей больнице имени Кошкиса! Теперь придется всю котельную с хлоркой мыть! Но только сперва я с вами туточки разберусь...
- Рая, глянь, - подал голос испуганно молчавший до того санитар Семеныч. - Глянь, вон он, покойник! - Он указал корявым обкуренным пальцем на что-то, якобы находящееся прямо за спиной у Раисы, в слабой надежде отвлечь ее и выскользнуть наружу.
Однако тетка была тертая и на такой простой известный фокус не поддалась. Она отмахнулась от санитара, как от назойливой мухи, и двинулась на нас, угрожающе приговаривая:
- Щас и правда тут будут покойники! Отправишься прямиком к себе в морг с биркой на пальце!
Неожиданно во мне проснулась злость, придавшая сил и энергии. Я шагнула навстречу тетке и проговорила с угрозой:
- Подзаборная, говоришь? Все болезни у меня, говоришь? Ну, все - не все, а СПИД точно имеется! И сейчас я тебя в два счета заражу! - Я потянулась к Раисе, делая вид, что собираюсь ее обхватить.
- Ой, мамочки! - Та мгновенно перетрусила и отскочила в угол. - Ой, мамочки, правда ведь заразит, сучка трепаная!
Семеныч проскользнул к выходу, подхватив меня под локоть, и через несколько секунд мы оказались на улице.
Дверь котельной захлопнулась за нами, изнутри доносились отголоски затихающего скандала.
- Ну, ничего, Мишка как-нибудь отобьется, ему не впервой... - проговорил Семеныч, отдышавшись. - Это же надо, какая баба вреднейшая! Просто редкостной вредности баба!
Я ничего не ответила и стояла, прислонившись к кирпичной стене. Взрыв эмоций, благодаря которому мы прорвались на свободу, отнял у меня последние силы, и я почувствовала, что еще немного - и просто упаду.
- Ой, да на тебе, Танюха, лица нет! - переполошился санитар. - Пойдем, я тебя в морге пристрою, полежишь маленько!
- Вроде для морга я еще не совсем созрела, - проговорила я, усмехнувшись из последних сил.
- Ну, шутишь, значит, еще ничего! - Семеныч подхватил меня под руку и потащил куда-то между больничными корпусами. - Я же тебя не в прозекторскую и не в холодильник, прости, господи, у меня там при морге каптерочка махонькая имеется, все чин-чинарем, и коечка, и тумбочка, живи - не хочу!
Выражение "живи - не хочу" применительно к моргу показалось мне сомнительным, но сил на препирательства больше никаких не было, и я послушно двинулась за санитаром. Мы подошли к одноэтажному кирпичному домику. Семеныч приложил палец к губам и прошептал:
- Мы, это, Танюха, через парадный ход не пойдем, у меня тут свой, отдельный имеется, чтоб никого не потревожить!
Он подвел меня к окошку, изнутри замазанному белой масляной краской, подцепил обшарпанную раму корявым, желтым от никотина ногтем и распахнул створку.
- Ну, полезай, Танюха, аккурат в мою каптерочку и попадешь!
Окно было невысоко, и, несмотря на слабость, с помощью Семеныча я кое-как через него перебралась, оказавшись в крошечной комнатке, где и правда имелась узкая койка, аккуратно застеленная вытертым байковым одеялом, кособокая деревянная тумбочка и трехногий стул. Я прилегла на койку и прикрыла глаза.
Определенно жизнь моя дала трещину, причем не сегодня и не вчера, а гораздо раньше. Но поняла я это только сейчас. Даже вчера еще казалось, что я смогу самостоятельно преодолеть все свои неприятности. Я была слишком самонадеянна, это точно.
А начался мой проект с замужеством очень даже неплохо. Кирюша шел в расставленные силки доверчиво, как куропатка. Я велела ему приходить в аптеку каждый день, сказала, что очень скучаю. Иногда мы сидели в кафе, иногда гуляли по улицам. Но была зима, а я не белый медведь, чтобы целоваться на морозе. На всякие провокационные приглашения типа зайти к одинокому приятелю домой я отвечала решительным отказом. Зимой мама его никуда не уезжала, она и вообще-то мало куда ходила, кроме работы. Работала моя будущая свекровь в районной библиотеке неподалеку и часто прибегала домой то чаю попить, то проверить, как там ее ненаглядный Кирюшенька. Так что Кирюша очень быстро дошел до кондиции. Потом я продинамила его пару раз, сбежала из аптеки пораньше с Вовчиком. Вовчик брился наголо, носил на пальце золотую "гайку" и ездил на черной "бээмвэшке". Собой он очень гордился, потому что занимал в бандитской группировке нашего района не последнее место. Меня Вовчик выбрал за красоту и приличные манеры. Он так и признался - не люблю, мол, когда девка матом ругается и нажирается в ресторане, как свинья. Другому, может, это все равно, а у него фишка такая. Я отнеслась к его признанию с пониманием - Вовчик был росту метр восемьдесят и шириной почти столько же, у такого великого человека могут быть маленькие слабости.
Ленка Выдрина рассказала мне, что Кирюша, узнав про Вовчика, так изменился в лице, что она уже хотела "Скорую" вызывать. Ну, потом своими силами обошлись - аптека все-таки, лекарств навалом...
Дальше все прошло как по маслу. Я легко выдержала душераздирающую сцену ревности и удачно заплакала, когда Кирюша осыпал меня упреками. По моему глубокому убеждению, женские слезы запросто растопили бы айсберг, который погубил "Титаник", так что у Кирюши не было никаких шансов. Оказывается, он сам давно хотел на мне жениться, но беспокоился, как на это посмотрит мама. Мама, конечно, посмотрит плохо, это-то я понимала. Но с другой стороны, Кирюшино слово тоже кое-что значило. Итак, мы обо всем договорились, и в ближайшую субботу меня пригласили к ним домой.
Приблизительный портрет моей будущей свекрови я составила со слов Кирюши, поэтому надела самое свое длинное и закрытое платье, причесала волосы гладко и накрасила ногти бесцветным лаком. И можете себе представить, она сказала сыну, что я вульгарная и малообразованная особа, что я одеваюсь ужасно и злоупотребляю косметикой!
Все это дурачок Кирюша честно рассказал мне на следующий день. Я не очень удивилась, потому что свекровь не понравилась мне с первого взгляда. Разумеется, со мной она была преувеличенно любезна, все время улыбалась и звала Танечкой. Но улыбалась она фальшиво, да еще зубы у нее были слишком крупные, как клавиши у рояля. Случись такое двумя неделями раньше, я, не задумываясь, послала бы Кирюшу с его мамочкой куда-нибудь подальше. Но сейчас, кажется впервые в жизни, у меня была вполне определенная цель - срочно освободить жилплощадь. Поэтому я проглотила все выразительные эпитеты, которыми собиралась наградить Кирюшину мамашу, и постаралась вести себя, как потерпевшая сторона. Как уж там прошли у них переговоры, не знаю, но результат не замедлил сказаться. Кирюша приструнил свою родительницу, и меня снова вызвали на смотрины. В этот раз я надела брюки, а про косметику вообще забыла. Мамочка сменила гнев на милость и разрешила нам с Кирюшей встречаться. Я едва удержалась, чтобы не прыснуть, но Кирюша, видно, дошел до ручки, потому что рявкнул на мамашу, что свадьба будет через неделю. Кажется, она подумала, что вскорости станет бабушкой, и присмирела.
Тетя Галя смотрела на меня с подозрением, но я делала такие честные и невинные глаза и так долго распиналась, как я люблю Кирюшу, что тетка отступилась. Некогда ей было со мной разбираться, ее доктору стало лучше, его готовили на выписку.
Мы расписались в загсе, очень скромно. С моей стороны свидетельницей была Ленка Выдрина, с его - дальний родственник Сергей, постарше и побогаче. Во всяком случае, он привез нас всех домой на своем "мерсе".