Гозданкер в это время неспешно беседовал с губернаторской четой о чем-то важном. Почувствовав мой взгляд, губернатор повернулся в нашу сторону и заговорщицки мне подмигнул, вероятно намекая на завтрашнюю поездку. Следом за ним обернулся и Гозданкер и небрежно помахал нам рукой.
- А ты заметил, что Кулакова нет? - вдруг спросил Пономарь.
- Может, не пригласили? - предположил Плохиш.
- Чтобы мэра да не пригласили! Скажешь тоже! - Как и многие бизнесмены, Пономарь считал себя знатоком политических раскладов. - Черносбруев-то вон крутится. А кто он такой, по сравнению с Кулаковым! Нет, это Кулаков специально к врагам не пошел. Чует засаду.
Но я уже не слушал их. Я смотрел в другую сторону. И было на что посмотреть.
4
Она стояла в другом конце зала. Высокая, лет двадцати двух, с густыми черными волосами в художественном беспорядке, черными, ночными, блестящими глазами, тонким носом и подвижным большим ртом. Она с нескрываемым любопытством наблюдала за всем происходящим, и смена впечатлений легко читалась на ее выразительном лице.
На ней был оранжево-красный тесный пиджак, такая же короткая юбка и рыжие замшевые сапоги. Среди губернского бомонда она выглядела как-то крамольно, как всполох пламени.
Даже не знаю, что мне нравится в женщинах больше: породные носы или отсутствие вызова в глазах. И то и другое у нас большая редкость. Порода в России вывелась давно, и незнакомые женщины обычно смотрят на вас с высокомерным вызовом. Как будто это вы вчера, будучи пьяным, тупо приставали к ней на вечеринке и были с позором выведены из зала ее мужем.
Может, они считают, что именно таким взглядом должны встречать мужчину настоящие дамы, а может быть, просто бессознательно копируют агрессию проституток, которые также диктуют моду нашим женщинам, как бандиты мужчинам.
Я пробрался сквозь толпу и, поравнявшись с девушкой, некоторое время постоял рядом, нарочно не глядя открыто в ее сторону, чтобы не спугнуть.
Краем глаза я отметил ее тонкие запястья и длинные ноги с узкими коленками. Между тем, худой она не была. Я обожаю эти боттичеллиевские линии: прямые плечи, высокая талия, скрипичный изгиб бедра и изящные лодыжки.
Такие женщины сохраняют летящую легкость, даже набирая лишний вес. И, лаская их, вы сходите с ума оттого, что ваши руки знают тайну, скрытую от глаз.
Поглощенная своими наблюдениями, она не расслышала мотива судьбы из Пятой симфонии Бетховена. Она слышала дребезжание нашего раздолбанного оркестра и нестройный шум голосов. А зря. Я был уже близко.
Между нами говоря, вовсе не обязательно спать с женщиной для того, чтобы понять, стоило ли это делать. Обладая некоторой наблюдательностью и опытом, вы через полчаса общения можете определить, следует ли приглашать даму к себе сегодня, не лучше ли это сделать через неделю или вовсе отказаться от подобной затеи.
Посторонних мужчин рядом с ней не наблюдалось, и не было похоже, что она кого-то дожидалась. Странно, что я ее прежде не встречал.
- Простите, вы не на телевидении работаете? - начал я. - Мне кажется, я видел ваше лицо.
- Нет, - ответила она весело. - И никогда не работала. Равно как в "Потенциале". Даже "крышу" им делаю не я. Хотя, говорят, я похожа на бандитку. - Она состроила забавную гримасу. - Я здесь вообще случайно. По чужому приглашению. Практически никого здесь не знаю.
Голос был с легкой хрипотцой, не высокий и не звонкий. Стоило попробовать.
- Какое совпадение, - фальшиво обрадовался я. - Я тоже попал сюда случайно. Зашел в филармонию, после работы, думал, отдохну душой, послушаю музыку. Я, кстати, врач по профессии. Терапевт. Моя фамилия…
- Хватит врать-то, - прервала она бесцеремонно, обжигая меня взглядом. - Вас зовут Андрей Решетов. Вы у Храповицкого работаете. Вас весь город знает. Раньше вы выпускали интересные газеты, всех разоблачали. А потом продались нефтяникам и стали писать всякую чушь.
Это замечание мало походило на комплимент. Оно наводило на мысль о том, что город знает меня не с лучшей стороны, и приятного продолжения знакомства не сулило.
Можно было, конечно, ответить, что я не интересуюсь чужим мнением о себе. Но эта гордая реплика наталкивалась на легкое опровержение: тогда какого черта я старался ей понравится?
Пока я раздумывал над достойным ответом, она продолжала:
- Да вы не обижайтесь. Вы тут далеко не худший экземпляр. - Она примирительно улыбнулась своими полными губами.
- Я надеюсь, - отозвался я со сдержанным достоинством. - Стремлюсь к совершенству. Просто не всегда получается…
Она не слушала.
- Не понимаю, что люди находят хорошего в подобных мероприятиях? - рассуждала она вслух. - Все обнимаются, а сами ненавидят друг друга.
Я мог бы мстительно возразить, что она, в некотором роде, тоже здесь. Среди обнимающихся и ненавидящих. Но делать этого я не стал. Мне чужда мелочность. Я вообще не спорю с женщинами, пока они не начинают критиковать мои вкусы в отношении других женщин.
- Да, - подхватил я с энтузиазмом. - Это точно. Я и сам думал, как тягостно здесь, среди всей этой фальши и пересоленных объедков, двум столь рафинированным и искренним людям, как вы и я! Между прочим, я знаю пару тихих мест неподалеку…
- Вы ко мне пристаете? - Она по-прежнему улыбалась, но ночные глаза сделались настороженными.
- Нет еще, - ответил я поспешно. - Я так быстро не могу. Я старомодный. Мне нужно время. Боюсь случайных знакомств и все такое.
- А мне про вас говорили другое, - заметила она упрямо. - Мне рассказывали…
- Что я пишу плохие стихи? - перебил я. - Это неправда. На самом деле я рисую замечательные картины. И, заметьте, никакой обнаженки. Только пейзажи. Морские. Утро в лесу. Три медведя. Иван Грозный убивает своего сына. В этом духе. Просто я их не показываю. Как вы думаете, почему это губернатор на вас так подозрительно смотрит?
На всякий случай следовало отойти от опасной темы моего бурного прошлого.
- Мне кажется, он смотрит совсем в другую сторону, - сказала она удивленно. Странно, что при таких данных она была столь доверчива.
- Это сейчас. А раньше он смотрел на вас. И подмигивал. Двумя глазами. Вот так. - Я показал, как подмигивал ей губернатор. Будто бы.
- Вы опять выдумываете! Зачем ему подмигивать незнакомым девушкам при жене. Тем более, такой стерве. Кстати, почему вы не спрашиваете, как меня зовут. Меня зовут Наташа. Мне двадцать один год. Я не замужем. Еще вопросы есть?
Была еще пара вопросов. Но задавать их было пока рано.
5
Как-то Храповицкий объяснял мне, почему он никогда не отпускает своих женщин в Москву без охраны.
- Ты только представь себе, что в самолете к ней подсядет праздный бездельник, вроде тебя. И начнет болтать, как ты это обычно делаешь в обществе женщин, изображая из себя порядочного и умного человека. И по-настоящему порядочный и умный человек, - он ткнул себя в грудь пальцем, - покажется ей скучным и неинтересным. Я же не рассыпаюсь в восторгах, и вместо комплиментов просто даю деньги. А это так банально! И вот, когда через пару часов самолет приземлится, то завороженная дурочка поедет не в свой отель, а в твой. Даже не соображая, что она делает. А потом вернется ко мне. За моими банальными деньгами. Да еще по глупости обо всем расскажет. Ты-то, подлец, потом и не вспомнишь. А мне что прикажешь делать!
Оценка моего красноречия была существенно завышена. А моральных качеств - занижена.
Да и в целом, должен отметить, он понимал проблему совершенно неправильно. Восхищавшие его капризные худосочные красавицы не бередили во мне отрадного мечтания, даже когда я выпивал. Чего я давно уже не делал.
За час, который прошел с того момента, как я подошел к Наташе, до той минуты, как сажал ее в свою машину, мое участие в нашем диалоге в основном сводилось к мычащим репликам.
- Зачем тебе столько охраны? - спросила она, когда мы тронулись с места. Она уже давно перешла на "ты". - Кого ты боишься?
- Кроме тебя - никого. С тобой почему-то робею. Твоя красота меня подавляет. Жалею, что так и не дочитал "Критику чистого разума" Канта. Смог бы достойно поддержать беседу.
- Правда? - Она была в восторге и, опустив зеркальце над лобовым стеклом, бросила в него взгляд. - Значит, ты и впрямь не такой наглый, как мне говорили. Это хорошо. А может, наоборот, плохо. А тебе не скучно жить? - вдруг спросила она без всякой последовательности.
Я задумался. Обычно, когда люди задают вам подобные вопросы, они мало интересуются вашими ответами. Люди вообще редко думают о том, что чувствуют другие. Они спрашивают о том, что тревожит их самих.
- Судя по вопросу, ты недавно рассталась с молодым человеком, - уклонился я от ответа. - По собственной инициативе. И любви пока не обрела.
- Можно сказать и так, - засмеялась она. В профиль было заметно, что у нее длинные, словно наклеенные ресницы, которые делали черные глаза смоляными. - У меня с любовью как-то не очень получается. То ли я эгоистка, то ли достойных мало. И долгие отношения у меня не складываются. В этом плане мы с тобой похожи. Ведь так?
- Как две капли воды, - кивнул я. В эту минуту я согласился бы с чем угодно. - Удивительно, что нас до сих пор не путают.
Мне нравилась ее непоследовательность и музыка ее голоса. Иное дело, что, хотя говорила она почти беспрерывно, подробностей ее биографии я знал ничуть не больше, чем вначале.
Я привез ее в "Мираж", помпезный и несуразный ресторан, с претензией на французскую кухню, повар которого прежде явно специализировался на травле грызунов. Но если вы неравнодушны к еде, то вам вообще не следует ходить в провинции по ресторанам. Лучше покупайте чипсы в магазинах.
Я ездил в "Мираж" только потому, что, из-за непомерных цен, здесь никогда не было народу. Но на сей раз я не угадал.
Вышколенный моими чаевыми швейцар подскочил к машине и открыл дверцу.
- Рады вас видеть, Андрей Дмитриевич, - затараторил он. - Желанный гость - для нас радость. У нас, правда, сегодня банкет. Но вас мы посадим в отдельном зале. Никакого беспокойства вам не будет.
- Тебя тут знают, - заметила Наташа насмешливо. Услужливость персонала не произвела на нее впечатления.
Попасть с банкета на банкет - довольно глупо. Но уезжать мне показалось не умнее.
Два зала соединялись между собой аркой. Метрдотель проводил нас в тот, что поменьше, с позолоченным фонтаном посередине. Мы здесь были одни. Зато в большом зале бушевало веселье. Там сидело человек сорок, в основном молодежь не старше тридцати лет.
Банкет, видимо, продолжался не первый час. Девушки со стершейся губной помадой и потерявшими первоначальную привлекательность прическами визжали и громко хохотали. Раскрасневшиеся молодые люди уже сняли пиджаки и наперебой старались друг друга перекричать. Кто-то неуклюже бегал по залу. Отделившаяся группа в углу пыталась петь нестройными голосами.
- Кто гуляет? - спросил я у метрдотеля.
- "Золотая нива". Инвестиционный фонд. Слышали про такой? Солидная организация.
Я слышал. "Золотая нива" была одной из тех однодневок по обиранию граждан, что, как грибы, произрастали в провинции после скандальных крахов в Москве знаменитых финансовых пирамид. Хотя местные мошенники работали совсем топорно: фирмы регистрировались на беспаспортных бомжей или давно почивших граждан, а расписки в получении денег писались от руки, - народ по-прежнему выстраивался в очередь, чтобы под обещанные триста процентов годовых отдать туда свои накопления.
- Чем ты занимаешься? - спросил я, когда мы сели за столик и она заказала мартини, а я - минеральной воды.
- Да, в сущности, ничем, - пожала она плечами и своей узкой рукой откинула непослушные волосы. - Просто живу. Ну, еще учусь. В институте культуры, на режиссерском отделении.
Институт культуры был кладбищем местных творческих амбиций. Я промолчал, но, наверное, что-то отразилось на моем лице.
- Ты хочешь сказать, что там учатся одни бездарности? - улыбнулась она. Я хотел притворно возразить, но она не дала. - Это правильно. Но в семнадцать лет я же не думала, что я бездарность. Мне хотелось заниматься чем-то творческим. Может быть, потому, что ни к чему другому я не способна. А года через три, когда я уже все поняла, было просто жалко бросать. Ведь надо же где-нибудь учиться. Кстати, а где ты сам учился?
Ответить я не успел. Веселье в соседнем зале достигло апогея и перешло в новую фазу. Кто-то принес из машины магнитофонные кассеты и на полную громкость включил стоявший у стены музыкальный центр с мощными динамиками. Музыка загрохотала так, что, казалось, потрескаются стены. Сотрудники "Золотой нивы" пустились танцевать.
Я поманил рукой Гошу, который маячил у входа, неодобрительно взирая на чужой праздник. Он кивнул, показывая, что понял мою просьбу. Осторожно пробравшись через пляшущую толпу, он подошел к музыкальному центру и убавил звук. К нему тут же подскочили две пьяные девушки и, оттолкнув его, вернули громкость в прежнее состояние.
Гоша укоризненно покачал головой и повторил попытку. Результат был тем же. К девушкам добавилось несколько парней. Теперь вокруг Гоши толкалось человек шесть. Они размахивали руками и что-то кричали, но голосов было не разобрать. Видя бесполезность дальнейших убеждений, Гоша грустно посмотрел на них, сделал несколько шагов в сторону и достал рацию. Через минуту в ресторане появились еще двое моих охранников.
Почувствовав, что дело заходит слишком далеко, я встал, чтобы их остановить, но было поздно. Гоша решительно выдернул шнур музыкального центра из розетки и во внезапно наступившей тишине объявил на весь зал:
- По техническим причинам дискотека отменяется. Администрация приносит свои извинения. Просьба всем покинуть помещение.
Раздались возмущенные возгласы и звон разбитого стекла. Видно, кто-то уронил бокал.
- Ты кто такой, чтоб здесь командовать?! - выкрикнула какая-то толстуха. Остальные одобрительно загудели.
Вступать в пререкания Гоша счел ниже своего достоинства.
- Я же сказал, прошу разойтись! - повторил он твердо.
- Да что вы смотрите на этих козлов! - завизжала вдруг одна из девушек, подступая к Гоше, с отчетливым намерением вцепиться ему в волосы. - Набейте им морду! Вас же больше!
Суровое лицо Гоши окаменело. Он не шелохнулся, лишь сжал зубы, так, что проступили тяжелые скулы. Я понимал, что теперь он не отступится. Мои охранники стояли рядом, и выражение их оскорбленных физиономий не сулило ничего хорошего. Приказы Гоши они выполняли беспрекословно, и то, что кто-то осмелился с ним спорить, их коробило.
Отсиживаться дальше, делая вид, что я зашел сюда случайно, поболтать со швейцаром, я не мог. Проклиная про себя Гошину строптивость, я пробормотал Наташе, что сейчас вернусь, снял пиджак и присоединился к своим, прикидывая наши шансы в предстоящей драке. Шансы, в общем-то, были. Но не на победу.
Перепуганные официанты сгрудились в проходе. Бледный метрдотель метался между ними, не зная, что предпринять.
Мое присутствие Гошу окончательно распоясало.
- Считаю до трех! - торжественно заявил он. - Раз. Два!
Я думал, сейчас начнется. По моим расчетам, на "три" я успевал дать в челюсть парню передо мною и врезать по печени тому, что сбоку. Дальше пошла бы свалка.
Драки, однако, не случилось.
- Да ладно! - подал, наконец, голос один из парней, по-видимому старший в этой компании. - Чего связываться с идиотами. Бандиты какие-то! Да и поздно уже. Все равно, домой собирались.
Призывавшая к сражению девушка плюнула в нашу сторону, и "Золотая нива" гуськом поплелась к выходу.
- Не забудьте заплатить по счету! - добавил Гоша, торжествуя.
- Я тебя убью, - процедил я Гоше сквозь зубы.
- Никак нельзя, - ответил он строго. - Три семьи кормлю.
6
- Вообще-то с твоей стороны это свинство! - возмущенно сообщила мне Наташа, когда мы сели в машину. - Какое право ты имел выгонять людей! Ты испортил им праздник! Мы должны были уйти.
- Мы и ушли, - сказал я. Наверное, она была права. Перед уходом я, правда, сунул метрдотелю полторы тысячи долларов в качестве компенсации за скандал, но совесть меня точила. - Я не могу быть таким хорошим, как тебе хочется. Мы слишком редко видимся.
В ответ она фыркнула.
- А ты действительно собирался драться? - вдруг поинтересовалась она, в присущей ей манере перескакивая с одной темы на другую.
- А что мне оставалось делать, - угрюмо отозвался я. - Смотреть, как по моей вине бьют мою охрану?
- Дурь какая-то! - возразила она. - Хоть у кого-то в вашей милой команде должна же быть голова на плечах! Кстати, куда мы едем?
- Мы уже приехали, - ответил я, останавливаясь возле своего дома.
- И к тому же ты наглец! - заключила она, выходя из машины. - Я не собираюсь с тобой спать.
- Я надеюсь, - заметил я. - Спать можно и по отдельности.
Она вновь фыркнула.
У меня дома мы еще с полчаса сидели на кухне, пока она заканчивала очередной бокал мартини, а я обдумывал дальнейший план действий.
Когда мой взгляд падал на ее плавные бедра с узкими коленками, я чувствовал сухость во рту и жаркую истому в крови. Я торопливо поднимал глаза, видел ее полные губы и понимал, что если я не поцелую ее сейчас, то до конца своих дней буду считать, что жил я зря.
Но чудом сохранявшиеся остатки разума подсказывали мне, что эту ночь лучше пропустить. Градус влечения должен быть одинаков, иначе все теряет смысл.
Отчаянным усилием я дотоптал в себе зверя и поднялся.
- У меня здесь две спальни, каждая с душем, - произнес я как можно более обыденно. - Пойдем, я покажу тебе твою.
Ее ночные глаза удивленно распахнулись, потом в них мелькнуло что-то, похожее на уважение.
- Ты уже устал? - спросила она осторожно. - Я надеялась, что мы еще поболтаем.
- Я не устал, - ответил я честно. - Просто еще пять минут, и я не выдержу.
Она обожгла меня взглядом, но промолчала. Больше она ни о чем не спрашивала.
Я проводил ее в крыло, где жил мой сын, когда гостил у меня, пожелал спокойной ночи и ушел.
Черт, я действительно ушел, чтобы до четырех часов ночи ворочаться на кровати, попеременно то открывая книги, в которых не понимал ни слова, то вставляя в видеомагнитофон кассеты с мелькавшими кадрами вместо фильмов.
Наверное, я поступил правильно. Но очень глупо. Черт. Черт.
Вскочил я по обыкновению рано и, спустившись вниз, попросил охрану, которая всегда прибывала к восьми, съездить и купить штук двадцать роз.
Через полчаса с этой охапкой я поднялся к ней, положил цветы на подушку, рядом с ее лицом, и осторожно поцеловал ее в густые, разметавшиеся волосы.
Тяжелые ресницы поднялись, открывая яркие, даже после сна, черные глаза.
- Ой, это опять ты?
- Извини, - сказал я. - Я здесь живу. Так получилось.
Она перевела взгляд на цветы.
- Это мне? Серьезно?
- Я подожду тебя внизу, - сказал я вместо ответа.
Минут через сорок она спустилась на кухню свежая, как розы, которые держала в руках, и яркая, как всполох. Когда мы пили кофе, она посмотрела на меня с веселым вызовом и, все-таки, спросила:
- Почему ты не пришел ко мне ночью?
Я с сожалением вздохнул.