Само собой, говорили они про вклад покойного в восстановление Калининграда после войны и что он помогал спасать наследие города и многочисленные коллекции, спрятанные немцами. А когда понял, что отправленные в Москву ценнейшие экспонаты просто не доходят до хранилищ, растворяясь по пути, стал ратовать за создание местного музея. Клаус стал сотрудником, а потом замдиректора музея и во многом определял его работу. Уже заработав известность и авторитет историческими исследованиями, выбивал из властей деньги на восстановление собора и других исторических памятников. Он очень любил свой город, свой Кёнигсберг. Собирал не только исторические свидетельства, но и легенды и мифы, потому что уверен был: город живет не только зданиями и дорогами, но и атмосферой, сказками и былями и у каждого города обязательно есть свой фольклор. И даже хотел книгу издать с историями и мифами из фольклора Кёнигсберга-Калинин града и его окрестностей. Да вы сами знаете, как у нас трудно что-нибудь издать. Но материал он собрал богатейший. И конечно же коллеги не допустят, чтобы труды его пропали. Вот и Тереза Арнольдовна будет продолжать дело мужа…
Тереза кивала, чуть улыбалась одними губами и время от времени поглядывала на фотографию Клауса, стоявшую на буфете. Перед фото, как положено, стояла рюмка водки, накрытая хлебом. Тетя все время возвращалась глазами к снимку мужа, и тогда на лице ее вдруг мелькало растерянное и беспомощное выражение. Рада подумала, что она не может пока поверить в смерть Клауса.
В вечер перед отъездом тетя Тереза долго о чем-то говорила с мамой на кухне. Ираде казалось, что они спорят, но разобрать, о чем речь, она не смогла и уже почти заснула, когда мама и тетя пришли к ней в комнату. Тереза зажгла торшер и присела к девочке на диван. Мать стояла молча за ее спиной, недовольно поджав губы, но молчала.
– Я подарю тебе одну вещь, детка, – сказала Тереза. – Это очень старая вещь, она должна храниться в семье и передаваться из поколения в поколение, пока не выполнит своего предназначения. Она принадлежала Клаусу, и он оставил ее мне. Но у нас нет детей. Так что медальон теперь твой. С этими словами тетя сняла с шеи цепочку, на которой висел круглый серебряный медальон. Металл потемнел, и узор трудно было разобрать. Тереза надела его на шею девочки и погладила серебряный кружок ладонью, словно прощаясь.
– Не снимай его, – тихо попросила тетя. – И никогда никому не давай и не продавай. Он будет тебя беречь от всяких бед.
– Тереза, – предостерегающе сказала мать.
– Да-да, я помню и не стану морочить ей голову. Но она не обязана верить в то, во что верю я. А я верю и знаю, что он поможет и убережет… когда придет час. Обещай мне не снимать его, девочка!
– Обещаю, – прошептала растерявшаяся Рада.
Мама и Тереза ушли на кухню, а она лежала, скользя пальцем по сложному узору на теплом металле и удивляясь неприязненно-отчужденному выражению, которое сохранялось на мамином лице все время, пока Тереза рассказывала про медальон.
Ирада быстро привыкла к украшению. Единственное, купила цепочку подлиннее, чтобы медальон висел в ложбинке меж грудей и не виден был каждому любопытному. Рада девушка скромная и кофточки с глубоким декольте носит нечасто. Она не понимала знаков, нанесенных на медальон, не пыталась прочесть странные буквы. Воспринимала его как украшение и все. И вот теперь медальон возвращается туда, откуда уехал… девять… почти десять лет назад.
Глава 3
– А почему вы ничего не едите?
Ирада вздрогнула и уставилась на говорившего. В салоне самолета ей досталось место с краю, и через проход сидел симпатичный светловолосый молодой человек. Он улыбался и рассматривал Раду с очевидной заинтересованностью, но без нахальства.
– Не хочется, – честно ответила девушка, улыбнувшись в ответ. – Я перед отъездом спасала продукты, которые оставались в холодильнике… так что до утра мне точно хватит внутренних резервов.
– Ого! – хмыкнул парень. – Уважаю предусмотрительных людей.
– Хотите? – Ирада подвинула в его направлении пластиковый подносик с тем, что компания КЛМ называла поздним ужином. Видимо, люди из этой компании считали, что на ночь много есть вредно, а потому неудивительно, что здоровый молодой мужчина не удовлетворился скудной пищей.
– Вы мне жертвуете свой ужин? – задумчиво спросил молодой человек.
– Конечно, берите!
– Спасибо… только если вы после этого не станете считать меня своим врагом.
– А? – Ирада растерялась.
– Ну, знаете, как говорят: "Ужин отдай врагу".
Они вместе посмеялись, и Рада клятвенно заверила, что не станет считать врагом человека, съевшего вместо нее невкусный ужин. Она хорошенько рассмотрела соседа и решила, что он очень даже симпатичный: светлые волосы, голубые глаза, хорошего рисунка рот, твердый подбородок с ямочкой. Ирада инстинктивно поправила волосы и улыбнулась приветливо, зная, что от этого на щеках появятся милые ямочки. Они познакомились, и Алекс сказал, что впервые встречает девушку с таким необычным и торжественным именем. Рада дежурно улыбнулась: эту фразу она слышала множество раз.
В классе, где училась Рада, у нее имелся личный враг – противный мальчишка по имени Борька. Борис Ирзов. Сперва это был просто мелкий и сутулый ботаник, впрочем, даже на этой стадии мальчишеского развития задирать его особо никто не рисковал, потому что Борька, сочтя себя оскорбленным, начинал биться, как белорусский партизан и ниндзя одновременно. Не то чтобы он умел драться или сил резко прибавлялось, но на его худом лице вдруг проглядывало что-то сродни остервенению. И всем сразу становилось очевидно, что исход драки ему безразличен, но пощады он просить не будет. За это качество худой очкарик заработал солидную кличку Берсерк. А еще Борька умел делать четыре варианта контрольной по математике за урок и никогда не жадничал, а потому к старшей школе стал пользоваться у одноклассников неизменным уважением.
Но где-то класса с седьмого Ирзов доставал Раду, выискивая самые невероятные имена и называя ее то Юдифью, то Эсфирью, то Ариадной. Каждое имя сопровождалось историей, которой с интересом внимали окружающие. Особенно, помнится, всех впечатлил сюжет о Юдифи и Олоферне.
Борька, не поленившийся полазить в Интернете и почитать энциклопедию, в красках рассказывал затихшим одноклассникам, как ассирийский полководец Олоферн вторгся в Иудею во главе армии царя Навуходоносора. Навуходоносор поручил ему покарать обитавшие к западу от Ассирии народы за неповиновение; в их число попали и израильтяне. Олоферн осадил иудейский город Вестилуя и перекрыл жителям доступ к воде, обрекая их на медленную смерть. Тем временем молодая вдова Юдифь, стремясь спасти родной город, надела красивые одежды и отправилась вместе со служанкой в стан ассирийцев. Остановившим ее воинам Юдифь объявила, что собирается указать их полководцу легкий путь к захвату Вестилуи. Придя в шатер Олоферна, она рассказала ему, что израильтяне будто бы нарушили заповеди Бога, а значит, лишили себя Его защиты и обречены на поражение. Подчеркивая свое благочестие, она пообещала Олоферну помочь наказать отступников и провести его войско к Иерусалиму. За это Олоферн, восхищенный её красотой и мудростью, позволил Юдифи жить в его лагере. На четвертый день он устроил пир, на который повелел пригласить Юдифь.
Любуясь красавицей, Олоферн перебрал с вином и заснул. Когда слуги удалились из шатра, Юдифь обезглавила спящего Олоферна его собственным мечом и отдала отрубленную голову своей служанке, спрятавшей ее в мешок со съестными припасами. Затем израильтянки вернулись в город, показали голову горожанам, и те решили вывесить ее на крепостной стене. Лишившиеся полководца ассирийцы были обращены в бегство.
Поганец Борька не поленился и приволок из дома толстенный альбом с репродукцией какого-то итальянца, где была изображена женщина в длинных одеждах и с мечом, попирающая ногой отрубленную голову. После этого сюжета Ирада дома ревела несколько дней подряд, потому что замучилась выслушивать от одноклассников предложения, чью голову она должна отрезать в первую очередь и что за это поиметь. Мама расстроилась и хотела даже идти в школу, жаловаться классной руководительнице, но Ирада, зная законы школы, уговорила ее этого не делать – могло стать только хуже. Однако, судя по тому, что скоро Борькины исторические параллели практически сошли на нет, все-таки Клара что-то высказала мадам Ирзовой на ближайшем же родительском собрании. В одиннадцатом классе до Рады наконец дошло, что Борька к ней неровно дышит, и тут уж она отыгралась на нем и за Фриду, и за Фрейю, и за всех остальных.
Впрочем, сказать, что она догадалась сама, было бы нечестно – на то есть подруги. А в подругах у Ирады ходила смешливая Надия, которая сразу после школы вышла замуж, была мужем упакована в длинное платье и глухой платок и перестала видеться с подругами. Может, ей просто было некогда: к двадцати годам у Надии было уже трое детей.
А еще была Скво – весьма разносторонняя девушка, пользовавшаяся редкой свободой, потому что родители у нее были люди творческие и всегда дико занятые. Мама пахала прибыльную ниву ландшафтного дизайна, а папа возглавлял какой-то фонд, служивший прикрытием для деятельности в России секты хаббардистов, и постоянно мотался то в Америку, то по России.
То ли в пику папе, то ли просто так Скво увлеклась мистикой. Она гадала подругам на картах, сперва на обычных, потом на Таро, знала все геопатогенные и прочие зоны Москвы, и где какое привидение живет, и как с ним можно пообщаться. Читала она исключительно литературу "по специальности", от сонника девицы Ленорман до мадам Блаватской, из-за чего имела проблемы с оценками по литературе.
Никто и предположить не мог, что из своего дурацкого увлечения Скво сделает вполне прибыльную профессию. Теперь она официально подвизалась в магическом бизнесе, составляя гороскопы, изготавливая амулеты, гадая и занимаясь прочими делами, позволяющими ей жить безбедно и, как она сама говорила, чувствовать себя нужной людям.
Именно Скво в одиннадцатом классе и сообщила Ираде, что Борька в нее влюблен, причем давно. Та фыркнула, но Скво, встряхнув темными длинными волосами и позвенев многочисленными браслетами, авторитетно заявила, что она раскладывала карты им "на судьбу" и получилось, что жизни их связаны. Ирада лишь плечами пожала: несмотря на все более мужские ухаживания, она Борьку всерьез не воспринимала – одноклассник-медалист казался ей экземпляром хорошо изученным, а потому совершенно неинтересным.
Борис поступил на мехмат, женился, в аспирантуре развелся. Они виделись редко, но Рада всегда была в курсе его жизни, потому что Скво от своего предсказания отказываться не собиралась и упорно информировала фигурантов о том, как там дела у второй "половинки". А в прошлом году Борис позвонил попрощаться: он уезжал по контракту в Америку.
Остаток пути – всего и лететь-то оказалось полтора часа – Рада и Алекс самым милым образом проболтали. После посадки Алекс подхватил свою сумку, и они вместе дождались выдачи багажа, хотя сам он сказал, что путешествует налегке. Рада с готовностью доверила молодому человеку свой объемистый чемодан. Он хоть и оснащен был колесиками, однако всегда имелись на дорогах какие-нибудь бортики и ступеньки, по которым не больно-то проедешь.
Они вышли из аэропорта со смелым названием Храброво, и Алекс спросил, как именно Рада планирует добираться до города.
– Такси берем или автобусом?
– Я бы поехала автобусом, – отозвалась девушка, решив, что вот так сразу с незнакомцем в такси садиться не стоит. Да и деньгами разбрасываться не следует.
– Тогда пошли на автобус, – легко отозвался Алекс, и они присоединились к недлинной очереди пассажиров, переминавшихся у остановки. Пока ехали в автобусе, молодой человек рассказал, что он аспирант-историк и едет в Калининград собирать материалы для своей диссертации. А Рада коротко сообщила, что едет к родственнику, который только что похоронил жену и теперь совсем один, так что надо будет то ли пожить с ним, пока не оправится, то ли просто помочь привести дела в порядок.
ЛИАЗ, чей почтенный возраст не располагал к высоким скоростям, катил по дорогам неспешно, и Рада искренне любовалась окружающей природой. Тронутые позолотой березы, сжатые нивы, луга, еще раскрашенные поздними цветами, яблоки в многочисленных садах. А кое-где на горизонте поднимались сюрреалистические конструкции ветряных мельниц.
ЛИАЗ выгрузил пассажиров на автовокзале Калининграда и, натужно всхрапнув мотором, уехал куда-то по своим автобусным делам.
– Куда теперь? – спросил Алекс.
– Мне нужно на улицу Соммера, только, наверное, сейчас слишком рано беспокоить дядю, все-таки пожилой человек, – нерешительно сказала Рада.
– А мне на проспект Мира, – бодро отрапортовал молодой человек. – Думаю, вы плохо знаете пожилых людей. Как правило, они встают рано и больше всего на свете не любят ждать. Так что вперед! – Он поставил на землю чемодан, чуть коснулся плеча девушки и нерешительно сказал: – Ирада, я не хочу показаться навязчивым… но вы здесь никого не знаете, как я понял. У меня есть люди, которые меня знают по работе, но приятелей тоже нет… Давайте обменяемся телефонами и адресами. Я обязательно вам позвоню, и, возможно, вы найдете время посидеть со мной в кафе и побродить по городу. А если возникнут проблемы, звоните не задумываясь – я помогу вам. Идет?
Рада согласилась, стараясь не выдать своей радости. Парень ей действительно понравился, и вот, похоже, она его тоже зацепила! Они достали мобильники и обменялись координатами. Убрав телефон в карман, Алекс решительно сказал, что намерен проводить ее до дома дяди и сдать с рук на руки.
Так он, собственно, и сделал. Молодые люди добрались до улицы Соммера, нашли нужный дом – старый, построенный, видимо, немцами: крупный кирпич, три высоких этажа под черепичной крышей, аккуратный палисадничек за низким кованым заборчиком. По-осеннему яркие кусты и лохматые астры. А впрочем, вот и розы еще цветут. Металлическая и явно довольно новая дверь снабжена домофоном, но, когда Рада повернулась к Алексу, чтобы попрощаться, тот покачал головой:
– Даже не думай. Этаж второй, но высокий. А лифта нет. Как ты чемодан потащишь?
Девушка кивнула. На домофоне имелись таблички с фамилиями, и Рада нажала ту, где было написано "Наперстков Н.А., Райнц Т.А".
Вскоре хрипловатый голос спросил:
– Кто там?
– Это Ирада. Я прилетела из Москвы.
Раздалось жужжание, и молодые люди вошли в темноватый подъезд и поднялись на второй этаж.
Николай Андреевич ждал подле открытой двери. Дядя оказался невысоким полноватым человеком, похожим на кого-то из старых актеров, Рада решила, что, пожалуй, на Леонова.
Он подслеповато щурился сквозь очки, пока девушка представляла ему своего спутника. Растерянно кивнул и пригласил заходить. Но Алекс отказался.
– Мне пора, – сказал он. – Поеду устраиваться, а то можно и без комнаты остаться. А в гостинице жить не по карману.
Они распрощались, и он шепнул Ираде:
– Звони, если что. – И побежал вниз по лестнице.
Ирада вошла в квартиру и огляделась. Как-то она не помнила совершенно ничего из прежнего интерьера. Впрочем, кажется, вдоль стен были шкафы? Или, будучи подростком, она просто не задумывалась о метраже и прочих прозаических деталях? Зато теперь Рада смогла в полной мере оценить все достоинства калининградской жилплощади. Да, это вам не московская панельная "двушка". Потолки никак не меньше трех метров, по периметру даже узкая полоска лепнины. Две солидные деревянные двери вели в комнаты и полукруглая арка – в просторную кухню. Пол – деревянные доски, покрытые лаком, светильники матового стекла, украшенные гроздьями желтых матовых шариков, удивительно похожих на янтарь; светлые, почти гладкие обои. Однако, подумала девушка, у тетушки был прекрасный вкус.
Словно угадав ее мысли, Николай Андреевич вздохнул и сказал:
– Вот, всего два года назад ремонт сделали…
Рада оставила чемодан в прихожей, и Николай Андреевич почему-то сразу повел ее в кухню. Рада с легкой завистью оглядела немецкую встроенную технику, удобный стол и стильные занавески на окнах. Она о таком могла только мечтать, и в ее московской жизни всегда находились дела и расходы более важные, чем ремонт кухни. Одежда, например, или горящая путевка в Египет. А уж туфли так и вовсе чистое разорение, порой денег до слез жалко! Но ведь девушка должна прилично выглядеть. Между тем дядя бестолково заглядывал в холодильник и гремел посудой. Говорил что-то про похороны, а потом вдруг повернулся к девушке и быстро спросил:
– А помнишь ли, детка, какой подарок сделала тебе тетя, когда ты приезжала сюда на похороны Клауса?
Ирада слегка опешила и подумала, что дядюшка, должно быть, не совсем в себе. Однако, ничего не говоря, вытащила из-под кофточки медальон. Николай Андреевич подошел поближе, приподнял очки и, щурясь, вглядывался в потемневший металл.
– Да-да, – сказал он наконец, – несомненно, это медальон Терезы. – Потом он схватился за чайник: – Что же это я, человек с дороги, а я и не угощаю ничем… Сейчас, детка, посмотрим, что нам Бог послал. Кажется, я вчера ходил в магазин. Или позавчера. Обычно Терезочка все покупала или давала мне список. Но я сегодня целый день дома, с работы отпросился, так что можем сходить на рынок и пополнить наши стратегические запасы… – Он опять открыл холодильник, задумчиво посмотрел внутрь. Потом полез в шкаф.
Взглянув на его растерянное лицо и дрожащие руки, Ирада сказала:
– Давайте я сама, а вы посидите. У вас, наверное, давление?
– Ну да, – покивал дядюшка. Он сел к столу и как-то словно обмяк. Разговор про болячки был для него привычным, и за несколько минут Рада прослушала полный отчет и теперь была вполне в курсе его анамнеза: несколько лет назад был микроинсульт, но в целом все ничего, только вот когда понервничает или перетрудится, давление поднимается. Но Терезочка всегда настаивала, чтобы он ходил пешком, потому что нагрузки физические все равно нужны, и всегда, смеясь, говорила: "Ты меня переживешь". Она, конечно, была на несколько лет старше, но всегда прекрасно выглядела, и он воспринимал ее слова как женское кокетство, а она вот, видимо, и правда знала… Вспомнив о своей утрате, Николай Андреевич смешался и замолчал, опустив голову.
Ирада торопливо поставила перед ним чашку чая. Еще она выставила на стол вазочку с пряниками, которая нашлась в шкафу, сахарницу и спросила, завтракал ли дядюшка.
Тот покачал головой, и девушка решительно углубилась в холодильник. Там имелись молоко и яйца, а также чуть-чуть масла и совершенно заветренный сыр. Вздохнув, она соорудила непременный омлет и поджарила на сковородке гренки.
Они поели. Взбодрившийся немного Николай Андреевич вполне внятно рассказал, что Тереза умерла в одночасье: занималась чем-то на работе, упала, и когда приехала скорая, то им осталось лишь констатировать мгновенную смерть. Сказали – обширный инсульт.
– На работе? – удивилась Рада. – Но сколько же ей было лет? Она вроде давно на пенсии.
– Что ж, на пенсию не очень-то проживешь, – вздохнул Николай Андреевич. – Да и не такой человек была моя Терезочка, чтобы сидеть дома и телевизор смотреть. Она работала и мне покою не давала.
– Вы вместе работали, да? – спросила девушка, собирая со стола посуду.