Николай Андреевич оживился и принялся рассказывать про Музей Кёнигсберга, старшим научным сотрудником коего он является много лет, "и Терезочка там же работала, перешла к нам из Музея янтаря, а до этого она заведовала библиотекой, но там стало тяжело, и я взял ее в свой проект". Да и не возникло у нее никаких проблем, потому что начинала она именно как музейный работник, еще с Клаусом…
Рада мыла посуду, стоя вполоборота к раковине и поглядывая на дядюшку. Николай Андреевич вполне оживился, руки перестали дрожать, и на лице появился слабый румянец.
– Наш Кёнигсберг, детка, город поистине уникальный, – хорошо поставленным голосом человека, привыкшего читать лекции, говорил он. – а-да, я знаю, что там, в Москве, его называют Калининградом. Но мы здесь все больше живем прошлым: и ради туристов, да и многим местным жителям так больше нравится. Поэтому для нас он – Кёнигсберг. Этот город был столицей Восточной Пруссии, здесь имелись богатейшие коллекции предметов искусства, невероятной ценности библиотеки. Многое пропало в годы войны и еще больше было разграблено позже, но, ты не поверишь, кое-что мы продолжаем находить до сих пор! Несколько лет назад среди строительного мусора было найдено несколько ценнейших артефактов!
А на Северной горе, в одном из старых фортов, нашлись ценнейшие экспонаты музейной коллекции Восточной Пруссии, которые долгое время считались утерянными. И кто знает, сколько еще кладов сокрыто в фортах и тоннелях, которые тянутся под городом.
В дверь позвонили, и Рада вопросительно взглянула на дядю.
– Думаю, это Владимир, сосед мой. Не забывает меня, заходит регулярно. Идем, я вас познакомлю.
Николай Андреевич пошел в прихожую, Ирада, вытирая руки полотенцем, – за ним.
Владимир оказался очкастым, крепко сбитым мужчиной. Темные с проседью волосы, короткая, аккуратно подстриженная борода. Джинсы, кроссовки, спортивная куртка.
– Я в магазин, Николай Андреевич, вам купить чего-нибудь? – Тут он увидел Ираду. – Здравствуйте!
– Доброе утро, – отозвалась девушка, улыбаясь.
– А вот ко мне племянница приехала, – радостно пояснил старик. – Хозяйничает.
– Ну и хорошо, – кивнул сосед. – Вам теперь повеселее будет. Так что насчет магазина?
– Я сама схожу, спасибо, – вмешалась Рада, решив, что холостой мужчина все равно ничего путного не купит. Почему-то она сразу поняла, что Владимир холостой. И не только из-за отсутствия кольца на пальце. Бородач кивнул, сказал, что попозже занесет Николаю Андреевичу одну очень интересную статью, и откланялся.
Когда они вернулись в кухню, Николай Андреевич принялся рассказывать о Володе. Ирада кивала, но слушала невнимательно. Само собой, дядюшка подробностями личной жизни соседа не интересовался, знал только, что живет он один. Работают они в соседних отделах музея, и Володя, по словам Николая Андреевича, считается прекрасным специалистом, просто очень многообещающий ученый. Его докторская вызвала большой отклик в научной среде. "Да и нам с Терезочкой он почти как сын, столько лет рядом прожили…"
Николай Андреевич замолчал, вдруг взглянул на Раду как-то растерянно, покраснел, а потом неловко спросил:
– Ты надолго приехала? Рада растерялась и выпалила:
– Не знаю. Некоторое время они смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Потом девушка вздохнула, села к столу и принялась рассказывать:
– Я уволилась с работы. Начальница меня невзлюбила, понимаете? И даже не начальница, а жена шефа, что самое обидное. То ли приревновала, то ли что. Может, просто потому, что я молодостью своей глаза ей мозолила. А еще я рассталась со своим… женихом. Он теперь с другой.
Ирада оторвала взгляд от скатерти и посмотрела на сидевшего напротив дядюшку. Тот походил на печального Вини-Пуха и, слушая ее, сочувственно кивал.
– Поэтому я взяла билет только сюда. Вернуться могу когда угодно. Давайте я у вас немножко поживу, помогу вам по хозяйству… А может, у вас есть свои родственники? – спросила она.
– Нет, – печально покачал головой Николай Андреевич. – Нет у меня никого.
– И у меня больше никого нет, – пробормотала Ирада, только теперь осознав эту печальную истину. Глаза мгновенно наполнились слезами. Она всхлипнула и торопливо схватила кухонное полотенце.
– Не плачь, детка. – Николай Андреевич встал и неловко гладил ее по плечу. – Я так рад, что ты приехала… так тяжко одному теперь, когда нет Терезочки. А вдвоем нам с тобой веселее будет. Да? Все же как-то вместе. Поживи, пока не надоем. А то, может, работу найдешь да и останешься.
Ирада хотела что-то сказать, но он замахал руками:
– Не стану загадывать и навязываться. Давай-ка недельки две отдохни. Тепло пока, погуляй по городу, к морю съезди. Вон у тебя и молодой человек образовался. Который провожал тебя… Ах я старый дурак, и комнату тебе не показал!
Николай Андреевич кинулся прочь из кухни, и девушка поспешила за ним. Он распахнул одну из дверей, и они вошли в залитую солнечным светом просторную комнату. Два окна, высокая кровать, большой письменный стол, на котором разложено много бумаг, но нет и следов беспорядка. Полки светлого дерева, заполненные книгами. Светлый же современный с панелями матового стекла гардероб. В углу трюмо с зеркалом, завешенным кружевной скатертью. Николай Андреевич на секунду застыл на пороге, потом решительно подошел к зеркалу и снял ткань.
– Вот, детка, – сказал он. – Будешь жить здесь. Хорошо?
Рада кивнула. Она принесла чемодан, открыла шкаф и освободила себе пару полок, просто поплотнее переложив вещи Терезы.
Прислушалась к себе и с удивлением поняла, что никаких неприятных чувств не испытывает. Когда разбирала мамины вещи, было тяжко и больно. Сейчас боли не было – она почти не знала тетю, видела ее всего несколько раз. Хотя после смерти мамы они сблизились, и Рада даже по электронным письмам чувствовала, что тетя переживает за нее. Грустно, да. Но одновременно девушке почему-то казалось, что все здесь ждало ее. И запах в комнате был свежий, то ли от мятных саше, то ли от цветов в палисаднике. Она привычно складывала джинсы и кофточки на полки и думала, что с удовольствием разберет тетины вещи, оставит себе что-нибудь на память – Николай Андреевич будет рад. Книги и письменный стол Терезы притягивали Ираду, но она решительно сказала себе, что сейчас не время. А вот дядюшка по телефону говорил о наследстве; что он, интересно, имел в виду? Не то чтобы ею двигал меркантильный интерес. Скорее любопытство. Тереза Арнольдовна сделала ей однажды подарок – медальон. Рада не стала касаться рукой груди, он здесь, где же ему быть. Странно, что дядя захотел его увидеть. Она вдруг замерла. Может, он не поверил, что она Ирада, племянница Терезы? И медальон стал своего рода паролем, после которого дядюшка явно перестал держаться настороженно. Как-то это странно. Но, с другой стороны, он пожилой человек, да еще научный сотрудник. Наверное, такие люди особенно склонны к чудачествам. Девушка пожала плечами и пошла в кухню. Дяди там не было, и она стукнула в дверь его комнаты:
– Николай Андреевич, можно?
– Да-да, детка, входи!
Ирада открыла дверь и вошла в комнату дяди.
И застыла на пороге. Она словно попала в другую квартиру. А может, не в квартиру, а в кабинет музейного работника. Здесь было лишь два предмета бытового назначения: старый кожаный диван с высокой спинкой и полочкой, служивший кроватью. Скатанный матрас с подушкой лежал в углу. Еще имелся старинный темный деревянный гардероб с резными дверцами и на толстых ножках-лапах. Письменный стол был огромен и завален бумагами, книгами и какими-то артефактами, от которых у девушки зарябило в глазах. Здесь не имелось телевизора – всю стену напротив дивана от пола до потолка занимали полки. Книги и папки с бумагами стояли в относительном порядке. Но все же это был другого уровня порядок, не как у тети. То тут, то там всунута сверху книга, просто потому что явно недосуг было вернуть ее на место. Стопка солидных фолиантов высится в углу, подобно сталактиту в пещере науки. В другом углу, между столом и шкафом, примостилось нечто вроде высокой массивной этажерки. На ней лежали странные вещи: большой неопрятный камень, словно вывороченный из фундамента дома, обломок металлической решетки от ограды, несколько диких камней, необработанные куски янтаря, обработанные куски янтаря, массивный орел то ли из бронзы, то ли из другого металла и много всяких вещей и вещичек поменьше. Рада позабыла, зачем пришла, и некоторое время просто бродила вдоль полок, рассматривая обломки ржавого металла и кучку намагниченных блестящих металлических шариков, застывших причудливой однобокой пирамидкой. А вот ваза – очень красивая, только видно, что она склеена из осколков. Наконец девушка остановилась подле этажерки и некоторое время разглядывала ее содержимое. Николай Андреевич, которому она, видимо, совершенно не мешала, бодро печатал что-то на компьютере. Ирада взяла в руки странный нож, который привлек ее внимание. Его рукоятка сделана из металла, но желтоватый этот металл обработан грубо и выглядит скорее как кусок шершавого дерева. На нем нет ни знаков, ни украшений. Гладкое лезвие ножа абсолютно черное: матовый, глубокий и не отражающий блики солнца цвет. Девушка невольно вздрогнула: предмет показался ей не только необычным, но и недобрым.
– Что это за металл? – спросила она, проводя пальцем по пластине ножа и почему-то опасаясь коснуться самого лезвия. – Он не отражает свет.
– Это не металл, детка, это камень. Обсидиан. Старинная вещь. Хотя, ты будешь смеяться, мы так и не смогли точно определить время изготовления этого ножа или, вернее сказать, ритуального кинжала. Надо углеродный анализ сделать, но это дорого. Вот если бы имелась группа предметов одной культуры, тогда руководство музея могло бы пойти навстречу и профинансировать. А единичная находка… Все, что нам удалось выяснить, – это, видимо, ритуальный нож для обрядов… ну, масоны такими пользовались, да и много кто еще. Хотя если принять его таким, каков он есть, то есть предположить, что рукоять не стилизована, а выполнена на пике мастерства того времени, то эта вещь восходит глубже – ко временам прусских языческих племен, живших в этих местах. Они поклонялись многим богам. Ну, как свойственно всем язычникам, они обожествляли силы природы и тому подобное. Вот, например, гора, где позже был построен королевский замок, считалась местом силы. Там, по некоторым данным, приносились человеческие жертвы темным богам.
– Человеческие жертвоприношения? – с сомнением спросила Рада.
– А ты думала, это что-то из арсенала индейцев и дикарей-папуасов? – насмешливо вскинул брови Николай Андреевич. – Нет, Ирочка, наши с тобой предки были не менее кровожадны. Впрочем, кровожадность тут ни при чем. Они просто выстраивали для себя определенную систему мира и старались найти в ней свое место. Охотились, разводили скот и воевали, пытались задобрить своих богов, сжигая на кострах часть добычи. Иной раз жертвенное животное отпускали. Отсюда, кстати, пошло выражение "козел отпущения", потому что частенько это бывал именно козел. Ему позволяли убежать с алтаря, забрав с собой все грехи членов племени. Но иногда, в особенно трудные времена, место козла занимал пленник или провинившийся соплеменник, и тогда его приносили в жертву.
Рада торопливо положила нож на место и сделала вид, что совершенно не расстроена услышанным. Николай Андреевич улыбнулся девушке:
– Что, замечательная у меня берлога? Иди посмотри, посмотри. Можешь все брать, рассматривать и читать книги. На столе только ничего не перекладывай, тут у меня свой порядок. Статьи и материалы.
– Я попозже, ладно? А сейчас хотела в магазин сходить. Раз я теперь буду тут жить, то и готовить нужно, и все такое.
– А ты умеешь? – с интересом спросил Николай Андреевич.
– Ну, кое-что умею. Борщ могу сварить. Будете?
– Конечно! Борщ – это просто чудесно! Особенно если со сметанкой… – Тут дядюшка вспомнил что-то важное, сорвался со стула и потянул за собой Раду.
В кухне на полочке стоял красивый деревянный туесок. Николай Андреевич снял его, открыл крышку и предъявил девушке купюры, спрятанные внутри:
– Это на продукты. Бери, не стесняйся. Ты ведешь хозяйство, а я зарабатываю. Вполне честное разделение труда.
Ирада не стала возражать, взяла пару купюр, решив, что на продукты будет брать из денег дяди, а на собственные нужды расходовать свои пусть скромные, но все же сбережения.
Она спустилась во двор и огляделась, прикидывая, где может находиться ближайший магазин. Хлопнула дверь, и из подъезда показался бородатый Володя.
– Вам помочь? – спросил он, верно оценив ее растерянный вид.
– Наверное. Мне нужно знать, где ближайшие магазины и рынок.
– Идемте, я как раз туда.
– Вы же уже ходили.
– Шел-шел, да не дошел. Телефон забыл, а я жду звонка из редакции.
– Это просто удивительно, – задумчиво сказала Ирада. – С момента моего приезда в Калининград я встречаю исключительно историков и музейных работников.
– Да? Ну, относительно нас с Николаем Андреевичем ничего удивительного нет. Было раньше такое понятие, как ведомственный жилой фонд. Так вот, этот дом на улице Соммера как раз и принадлежал к фонду музея. А что, вы успели встретить еще каких-то историков? – спросил он, как показалось Раде, несколько ревниво.
– Я познакомилась в самолете с парнем. Он историк-аспирант.
– Какого института?
– Не помню, хотя он, кажется, говорил.
– А тему работы называл?
– Ну, он сказал, что приехал собирать материал для кандидатской. Что-то про историю Кёнигсберга.
– А какой период?
– Не знаю… – Ирада пожала плечами.
– Впрочем, какой бы период ваш молодой человек… кстати, как его зовут?
– Алекс.
– Ага. Так вот, какой бы период он ни выбрал, здесь можно написать не одну диссертацию. Этот город – сокровищница для историка, причем сокровищница, полная ненайденных кладов.
– Правда?
– Конечно. Здесь даже камни – история.
Рада улыбнулась вежливо: фраза показалась ей порядком избитой.
Владимир, видимо, заметил ее недоверие и расценил его как пренебрежение. Он обиженно засопел и вдруг потянул ее за руку:
– Идите сюда.
– Куда? – Рада с тоской посмотрела на уже маячившую впереди надпись на павильоне: "Рынок продовольственный", но бородач был настроен решительно и нырнул в узкую улочку.
Они прошли несколько шагов и остановились подле старого дома.
– Смотрите. – Мужчина сел на корточки и тыкал пальцем в фундамент дома.
– Что там?
– Смотрите же! – Он потер ладонью стену, стирая пыль, и Рада с удивлением увидела вмятину, похожую на след собачьей лапы.
– Это отпечаток собаки? – нерешительно спросила она.
– Нет, это след волчьей лапы. И в городе немало таких камней.
– Но при чем тут волки?
– Это очень старая легенда, – начал Володя, послушно следуя за девушкой, которая потихоньку двинулась обратно в сторону рынка. – Все случилось в тринадцатом веке, когда тевтонские рыцари топили прусские земли в крови, устанавливая здесь свои законы и свою веру. Была зима, и волки, призванные языческими колдунами, вышли из лесов, чтобы помочь людям защитить их землю. Поговаривали, что то были оборотни, и им было все равно, в доспехах рыцарь или без – никто не мог уйти от них живым. Рыцари устраивали облавы в лесах, уничтожали логова и щенков, а потом отсиживались в замке. Но однажды под стенами замка собралось огромное количество волков и стрелы у тевтонцев кончились. Волки выли и царапали каменные стены. А ворота сотрясались от ударов волчицы, которая была вожаком стаи. Утром горожане, не сомкнувшие глаз от страха, вышли на площадь и увидели на ней ту самую волчицу, которая стояла над телом командира гарнизона, защищавшего Кёнигсберг. Она перегрызла ему горло. Никто не знал, как волчица попала в замок, но ни один человек не рискнул поднять на нее руку. Люди расступились и выпустили зверя из крепости. С того дня набеги волков прекратились, а на всех домах, строившихся в городе, каменщики стали ставить след волчьей лапы, как своего рода оберег.
– Как интересно, – искренне сказала Ирада, а потом все же спросила: – А вы сами верите в эту легенду?
– Что ж, как местный житель я в нее верю. Но как историк не могу не признать, что в тот год могла случиться очень холодная зима и голод погнал волков под стены замка. А все остальное…
– Все равно интересно, – повторила Рада. – Спасибо вам за рассказ и за то, что проводили.
– Я много покупать не буду и вполне могу помочь вам с сумками, – сказал Владимир. – Хотите, встретимся здесь, у входа, через час?
Ирада еще раз поблагодарила и нырнула в шумное многолюдье рынка. Будучи девушкой обстоятельной и давно научившись считать заработанные деньги, она прежде всего обошла весь рынок, присмотрелась, приценилась, а уж потом выбрала и мясо, и овощи и кое-что из молочных продуктов. Сумка получилась увесистая, и она искренне обрадовалась, увидев скучающего у крайней палатки Володю. При нем было две пластиковые сумки. В одной проглядывали пакеты с кефиром или молоком, а в другой лежали какие-то овощи, и наружу торчал пучок зеленого лука.
Рада прикинула, что крепкий мужик явно недогружен, и с облегчением повесила на него сумки, оставив себе только пакет с хлебом и корзиночку ежевики. Увидев ягоды, Володя задумчиво сказал:
– А ведь этой ежевики в дюнах полным-полно. Мы раньше по выходным ездили, целой компанией с работы. И Тереза тоже ездила, она потом варенье варила, вкусное. Песни пели у костра, шашлыки жарили… Здорово было.
– Вы хорошо знали мою тетю?
– Конечно! Полжизни в соседних квартирах, считай, что почти родственники.
– А я ее и видела-то всего пару раз, – вздохнула Рада.
– Жаль, что так, – отозвался Володя. Некоторое время они шли молча, потом он сказал:
– Она больше всего в жизни любила свою работу и этот город. И Клауса. Да, я очень уважаю Николая Андреевича, мы много лет работаем вместе, и я знал – да все знали, – что он восхищается Терезой. Никто в музее даже не шутил по этому поводу. Такое трогательное поклонение, абсолютно без претензий. Наверное, так любили в прошлом веке. А ведь она была старше его. Но Тереза всегда прекрасно выглядела, очень за собой следила. Их брак после смерти обожаемого Клауса стал скорее союзом двух друзей и единомышленников. Впрочем, с возрастом Тереза становилась как-то мягче, начала больше думать о людях, и, наверное, по-своему она действительно любила Николая Андреевича. А он ее просто обожал, и ему очень трудно теперь… А на похороны что ж вы не приехали? – спросил он вдруг, и в голосе его Рада услышала осуждение.
– Я не знала, что она умерла, – ответила девушка. – Мы переписывались через электронную почту, но где-то два раза в месяц. Так что я не волновалась – ну, нет письма, может, закрутилась тетя с делами… Да и у меня столько проблем своих свалилось…
– И дядя вам не звонил?
– Вчера только позвонил, и я сразу же приехала.
– Наверное, он испугался, оставшись один, – как бы про себя сказал Володя. – Здоровье не то, а работы много. Он, наверное, предложил вам стать его помощницей в работе с архивами?