* * *
В течение нескольких последующих суток десантники Гродова вместе с остальными морскими пехотинцами и полевыми стрелками добивали окруженные подразделения противника, прочесывали степные хутора, овраги и плавни, выкуривая румынских вояк, которые искали там спасения. В то же время значительно пополнившаяся за счет трофейных орудий артиллерия Восточного сектора совершала массированные артналеты на любое скопление противника, которое только обнаруживалось армейской или авиационной разведкой.
А затем, воспользовавшись наступившим на фронте затишьем, часть защитников Одессы прошла по городским улицам, от окраин Пересыпи до центра города, "парадом трофейной техники". Причем среди захваченных у врага орудий особое внимание одесситов привлекали добытые десантниками дальнобойные пушки, на щитах и стволах которых было написано: "Она стреляла по Одессе…". И въезжал майор Гродов в познавший радость избавления город в кабине одного из автомобилей, который использовали сейчас в роли артиллерийского тягача.
Это был удивительный день: канонады из пригородов не доносилось, ни один самолет ревом своим небо не осквернял, а солнце светило так, как и должно было светить в этих пляжных краях в разгар бархатного сезона. И ни машины, кузова которых были наполнены ранеными, ни руины и дымящиеся пожарища, которые восставали по обе стороны "дороги мстителей", не способны были развеять у майора ощущение праздника и чувства отмщения.
24
Передав в условленном месте орудия командиру новой береговой батареи, Гродов оставил за своим полком один из грузовиков, за рулем которого сидел Малюта. Прибыв в штаб, он тут же представился полковнику Бекетову и был озадачен тем, что начальник контрразведки встретил его с напускной прохладцей:
– Ну, знаю-знаю, майор, задание твой полк выполнил. Однако согласись, что способен он был на большее, просто само задание оказалось слегка упрощенным.
Командир десантников поначалу встретил его слова с широко открытыми от удивления глазами, а затем рассмеялся.
– Понимаю: будь ваша воля, вы бы заставили меня идти тылами врага до окраин Кишинева.
– Стремлением дойти со своими "непобедимыми" не только до Кишинева, но и до столицы Румынии, ты как-то сам похвалялся, еще будучи на Дунае.
– Так это ж когда происходило!.. – по-школярски оправдался Гродов. – Хватило времени и для того, чтобы поумнеть, и для того, чтобы поумерить свой пыл.
– А вот дойти до Николаева для тебя было вполне реально.
– Так что, прикажете тут же выступать маршем на Николаев? – поинтересовался Гродов, не скрывая сарказма.
– Поздно уже, – невозмутимо объяснил полковник, – враг опомнился, понял что к чему, фактор внезапности утерян…
Гродов был одним из немногих из окружения полковника, кто безошибочно улавливал, когда тот возмущается всерьез, а когда откровенно бузит. Однако и ему разгадка сия давалась не всегда.
– А вас это сдерживать не должно, товарищ полковник, – мрачновато улыбнулся Гродов. – Правда, на всякий случай надо бы немного пополнить ряды полка. Погибших не так уж и много, а вот раненых…
– Пропавшие без вести тоже числятся?
– Вроде бы двоих не досчитались – ни среди павших, ни среди госпитальных пока что не обнаружили.
– Вот это уже плохо. У десантников, как и разведчиков, пропавших без вести быть не должно.
– Как выясняется, в этой войне многое чего не должно было бы происходить… Но что поделаешь, происходит. Понятно, что сами в плен эти парни не сдавались, а уж что там произошло на самом деле…
Только теперь полковник позволил Гродову присесть, а сам еще какое-то время стоял у занавешенного золотистой сентябрьской листвой окна, выходившего во двор большого особняка, словно перед ним открывался портовый рейд.
– Завтра к десяти утра подашь донесение о ходе всей десантной операции. Лирикой в штабе никто не увлекается, не говоря уже обо мне… Поэтому пиши коротко, внятно и конкретно: сколько чего добыли, сколько километров очистили от врага, скольких бойцов потеряли.
– Понятно, изложу, как в таких случаях полагается.
– Верю, что опыт сочинения подобных бумаг у тебя уже появился. Заодно подашь список бойцов, отличившихся в боях. Правда, кое-кто в штабе флота считает, что не время сейчас наградами разбрасываться, однако я с ним не согласен. Всякий солдатский подвиг должен быть замечен и отмечен. У тебя другое мнение?
– К армейским, особенно фронтовым, наградам и чинам я всегда относился с почитанием.
– Ответил бы по-другому, я бы тебя из этого списка вычеркнул, – хищно ухмыльнулся полковник. – А так подумаю: может быть, даже на звание Героя представим.
– Да не за что пока представлять, – проворчал Гродов. – Вот если бы мы в самом деле добрались до Бухареста, как это вам видится, товарищ полковник…
Бекетов прошелся по кабинету, вновь на какое-то время остановился у окна и резко сменил тему:
– С доктором Верниковой, я так полагаю, ты в Севастополе виделся…
– Поговорили, да. За несколько минут до посадки на суда подъехала, успела.
– Мне почему-то казалось, что из вас получилась бы прекрасная пара.
– Но ведь она же вышла замуж! – как бы оправдываясь, молвил Гродов.
– Знаю, что вышла. Вся эта судьбоносная история со спасением мне уже известна. И я бесконечно рад, что у нее появилась семья; ты ведь понимаешь, что Римма – человек мне не чужой. Но давай поставим вопрос иначе: а если бы она не вышла замуж?
Дмитрий понял, что полковник намекает на Магду Ковач, виновато покряхтел и развел руками.
– Тут уж, видно, судьба по-своему распорядилась.
– Да я не в упрек тебе. Так, просто, размечтался видеть вас вдвоем. Неожиданно вдруг размечтался, совершенно не ко времени.
Дмитрий понятия не имел о том, как складывается личная жизнь самого полковника, но почудилось, что ему хотелось видеть их с Риммой более счастливыми, нежели представал перед миром он сам.
– Ваша забота о докторе Верниковой, дочери вашего друга, конечно, поучительна…
– Почему только о Верниковой? – вежливо возразил полковник. – Ты, Гродов, мне тоже не чужой. Впрочем, хватит сантиментов. До утра ты свободен. Водитель твой пусть поставит машину в нашем гараже. О машине и о нем позаботятся. Мой адъютант договорился с начальником госпиталя, в котором работает фельдшер Магда Ковач. И на службе, и в мединституте, где она сейчас занимается на вечернем отделении, о ней отзываются прекрасно, поэтому возражений по поводу того, чтобы дать ей до утра увольнительную, не последовало. Так уж удачно все совпадает у тебя, Гродов.
– Действительно, удачно, – признал Дмитрий. Он давно обратил внимание, что любое свое действие полковник продумывал до мелочей, и сегодня снова сумел убедиться в этом.
– Кстати, – сказал полковник, когда Гродов уже взялся за дверную ручку, – крестница твоя, Терезия Атаманчук, оказалась очень способной курсанткой – меткая в стрельбе, хладнокровная, быстро овладела рацией и способами маскировки.
– Вряд ли у меня появится время для встречи с ней, – слегка смутившись, объяснил майор. Меньше всего ему хотелось выглядеть в глазах Бекетова неким юбкострадателем.
– Да это и невозможно. Наша "Атаманша" опять на той стороне фронта; "подбросили" ее румынам в одной из деревень, которую наши войска оставляли на северном участке обороны. По легенде, она заметила за собой слежку и спасалась бегством.
– Никогда не сомневался, что она – женщина мужественная, – сдержанно проговорил Гродов, оставляя кабинет начальника контрразведки оборонительного района.
25
Магда ждала его в трех шагах от ворот, прохаживаясь рядом с машиной Малюты. В тщательно подогнанной гимнастерке, со знаками различия младшего лейтенанта; в лихо уложенной на копну волос пилотке… – она выглядела потрясающе. Ни война как таковая, ни напряженная работа в госпитале никакого отпечатка на внешность этой красавицы не накладывали. Армейская форма словно бы специально для нее была создана – еще бы чуточку юбку подкоротить; да и к смугловатому степному лицу ее блокадная бледность, порожденная усталостью и недоеданием, пока еще не подступалась… А когда она улыбалась – ямочки на щека, и сливовые, подернутые едва уловимой поволокой глаза, придавали ее лицу облик озорной, взбалмошной девчонки.
– А вот и он – "герой Аджалыкского десанта"! – грудной, с легким придыханием, голос Магды звучал как-то по-особому – в приглушенном тембре и с явными бархатистыми переливами. Его хотелось слушать, он зачаровывал. – В последнее время в городе только и говорят о морских десантниках, которые буквально все истребляли на своем пути, а недобитых румын оттеснили почти на сто километров от побережья.
– В данном случае преувеличения допустимы.
Ухватившись руками за предплечье мужчины так, словно пыталась приковать его к себе, Магда в то же время на удивление скромно, словно влюбленная школьница, ткнулась губами в его губы и в самом деле слегка смутилась. Судя по всему, она принадлежала к тем женщинам, внутренняя раскованность которых развеивалась вместе с предрассветной дымкой. Впрочем, завистливые взгляды проходивших мимо них офицеров на нее не очень-то влияли.
– Причем молва народная почему-то упорно именует тебя полковником, – окатила его влюбленным взглядом Ковач.
– А как им еще называть командира полка? Особенно десантного, морских пехотинцев…
Магда округлила глаза. Мимика у нее оставалась выразительной, как у шкодливого ребенка.
– Нужно, чтобы тебя срочно повысили в звании.
– Только недавно дали майора. Понимаю, что тебе хотелось бы встречаться с генералом, однако же не торопи события.
– И никто не посмеет упрекнуть меня в том, что хочу видеть тебя генералом, потому что ты этого заслуживаешь.
Гродов удивленно взглянул на Магду и недоверчиво повел подбородком. Хотелось бы ему верить, что в данном случае она шутит. Если уж женщина решит, что супруг ее должен стать генералом, она попытается сделать все возможное, чтобы он до этого чина дослужился. "Но, может, именно такая женщина – решительная и целеустремленная – и должна находиться рядом с настоящим офицером?" – неожиданно осадил себя майор.
Поскольку Магда предложила немного побродить по городу, майор помог водителю определиться с питанием и ночлегом, и они отправились на прибрежный склон, с которого открывался вид на разрушенный маяк и на чудом уцелевшие строения судоремонтного завода. Потом они долго брели по гребню плато, с которого открывались песчаные отмели пляжа Ланжерон и стаи крикливых чаек, носившихся между ними и затопленной неподалеку баржей. Даже видневшиеся вдалеке силуэты военных кораблей не могли разрушить идиллический пейзаж, который формировался в восприятии этих влюбленных.
Пройдя через пост береговой охраны, они спустились к скале, которую одесситы называли Золотым Камнем, попросили у подростков удочки и, к удивлению этих знатоков местной рыбалки, Магда тут же умудрилась поймать бычка.
– Дядя и тетя офицеры, побудьте немного, – попросил владелец одной из самодельных удочек, – поймайте еще одну рыбину.
– Как только кончится война, мы с младшим лейтенантом организуем для вас рыболовецкую артель, – пообещал майор.
Волны становились все круче, и они проскакивали между пенящимися валами, чувствуя, как обувь и кителя их насыщаются влагой. Теперь они целовались все чаще и чаще, не обращая внимания на то, что на губах остается горьковато-соленый привкус морской воды, словно они только что вышли на берег после купания.
– Как хорошо было бы, если бы где-то здесь, на берегу, обнаружился какой-нибудь ресторанчик, – мечтательно подставляла лицо нежаркому осеннему солнцу Магда. – И мы сидели бы с тобой у самой воды…
– Пили пиво с вялеными бычками… Беззаботно болтали и махали руками вслед уходящим в сторону Босфора судам. Господи, как же мало нужно двум глупым влюбленным людям, чтобы познавать радость жизни…
– Но лишь в том случае, если из этого познания исключить войну, – уточнила Ковач. – Причем исключить ее напрочь.
– Хорошо бы, – мечтательно проговорил майор. – Только вряд ли получится.
Они оба взглянули на небо, и, словно бы возрожденные из сознания, в западной части его, над морем, стали медленно проявляться силуэты первого звена тяжелых бомбардировщиков, которые с натужным ревом надвигались со стороны рейда, спасаясь таким образом от огня степных зениток.
Считая, что не могут представлять никакого интереса для пилотов, Дмитрий и Магда начали подниматься по склону на верхнюю террасу берега, но тут один из самолетов прикрытия отделился от остальных штурмовиков и, спикировав на них, прошелся очередью из пулемета, затем, развернувшись на каком-то крутом, немыслимом вираже, повторил свою атаку. Заметив, что пилот готовится к третьему заходу, майор схватил женщину за руку и побежал к желтевшему неподалеку косогору, чтобы спрятаться под его крутым склоном.
И вот тут произошло то, чего эти двое никак не ожидали. Спустившись на минимальную высоту, пилот провел свою машину прямо над ними, но, вместо того чтобы еще раз ударить из пулемета или попытаться расстрелять из пушки, помахал крыльями и пошел в сторону моря, чтобы развернуться и взять курс на порт. А еще через несколько мгновений иссеченная орудиями кораблей, стоявших на ближнем рейде, машина его взорвалась над пенящимся прибрежьем.
– Все-таки нельзя посягать на влюбленных, – постепенно приходила в себя от страха и удивления Магда, прижимаясь к груди мужчины.
– Будем считать, что перед гибелью он попросил у нас прощения, а значит, покаялся.
– А по-моему, он не успел осознать, что пришла его гибель, а потому так и ушел в мир иной с чувством зависти.
– …Которая, надеюсь, на том свете ему простится. Во всяком случае, на его месте я завидовал бы точно так же.
Немного пройдя по улицам города, они обнаружили, что храм, расположенный недалеко от полуразрушенного железнодорожного вокзала, открыт. В сумерках его зала, посреди которого слабо мерцали две свечи, они увидели морского офицера, отрешенно вглядывавшегося в лик святого. Дмитрий и Магда замерли, стараясь не нарушать его одиночества, однако моряк заметил их и, опустив голову, намеревался пройти мимо, но вдруг остановился и, не поворачиваясь, глухим сдавленным голосом произнес:
– Так не должно было случиться, товарищ майор, чтобы из всей десантной роты уцелел только я один. Не по-армейски это, не по справедливости.
Несколько мгновений Дмитрий провел в явном оцепенении и слегка дрогнувшим голосом спросил:
– Так, это вы, старший лейтенант Зубов?! Командир той самой десантной роты?..
– Бывший командир несуществующей роты, если уж быть точным. – Он козырнул и направился к выходу, но майор осадил его: – Стоять, старший лейтенант! Не забывайте, что ваша отдельная рота входила в состав вверенного мне полка морской пехоты.
– Помню, товарищ майор, помню. Поскольку вы были на передовой, подробнейший письменный отчет о выполнении ротой особого задания мне приказано было подать на имя начальника штаба оборонительного района. Что я и сделал, – завершил свое объяснение, совершенно не похожее на четкий армейский доклад Зубов, договаривая последние слова уже от входной двери храма.
– Не оставляйте его одного, – вкрадчивым полушепотом посоветовал появившийся откуда-то из-за колонны священник – исхудавший, сгорбленный старичок, облаченный в прожженную на предплечье сутану. Такие, неверующие, приходят в храм не для утверждения себя в этом мире, а чтобы утвердиться в намерении уйти в мир иной.
– Вы в этом уверены?
– Главное, чтобы вы сами уверовали в это.
Гродов и Магда поспешили вслед за старшим лейтенантом, остановили его, когда тот уже спустился с высокой паперти и растерянно осматривался, решая, куда направиться.
– Вы, старший лейтенант, уже получили какое-то назначение? – спросил Гродов.
– У меня ранение в бедро и в руку. Ложиться в госпиталь я отказался, поскольку ранения легкие, но до завтрашнего дня получил краткосрочный отпуск в виде поощрения. Хотя, глядя на меня, каждый офицер задается вопросом: "Почему он вернулся, если вся рота его полегла?"
– Перед вами, Зубов, – два офицера, которые таким идиотским вопросом не задаются, – уведомил его Гродов.
– Кроме того, я вспомнила, – как можно строже и увереннее произнесла Магда, – что в нашем госпитале лежат трое раненых моряков. Помню, фельдшер, который перевозил их из полевого лазарета, говорил, что они – из погибшего где-то под Очаковом десантного отряда какого-то лейтенанта. С плацдарма их снял то ли катер, то ли баркас. Разве, кроме ваших двух морских десантов, существовал еще какой-либо?
– Такого быть не могло, – ответил Гродов.
– Тогда все сходится. Кроме того, один из раненых сообщил, что еще двое бойцов из этого же отряда остаются в лазарете, поскольку в операциях не нуждаются. Как вы понимаете, старший лейтенант, я интересовалась каждым моряком-десантником, который попадал к нам в надежде узнать что-либо о судьбе командира полка.
Майор выслушал рассказ Магды о раненых десантниках из роты Зубова с плохо скрываемым недоверием, тем не менее тут же ухватился за ее слова:
– Вот видите, под вашим командованием все еще находятся пятеро бойцов. А возможно, и больше, нужно выяснить по госпитальным записям. Поэтому хватит сантиментов! Завтра к десяти жду вас у штаба оборонительного района. Продолжите службу в моем полку, где всегда чувствовалась нехватка офицеров. Итак, завтра к десяти, это приказ, – проговорил Гродов, уже садясь в подошедший трамвай – этот удивительный атрибут мирной жизни, само существование которого всегда так поражало фронтовиков, сражавшихся на подступах к городу.
Несколько минут они, стоя на задней площадке полупустого вагона, ехали молча, затем Дмитрий спросил:
– В госпитале действительно есть бойцы из роты Зубова? Мне сказали, что вся она полегла. Не упоминая даже о ее командире, который, как я понимаю, спасся на единственном прибывшем к плацдарму катере.
– Там лежит много моряков – взяла женщина его руку в свои теплые, слегка влажноватые ладони. – А кто они – из твоего полка, из полка Осипова или же из раненых прямо на кораблях, во время налета вражеских самолетов… Поди знай, я могла и ошибиться. Зато появилась уверенность, что в эту ночь за пистолет свой старший лейтенант хвататься не будет, – сухим, жестким, истинно командирским тоном мотивировала Магда свое поведение. – Ты же попытайся немедленно отправить его на передовую, пусть упражняется в стрельбе, находясь в окопе.