– Скажу больше и со всей возможной откровенностью, – решил окончательно развеять победное настроение Владимирский. – Если германские войска действительно ворвутся на полуостров, а это уже неизбежно, Севастополь окажется на таком же осадном положении, как и Одесса. Вражеская авиация и артиллерия возьмут под контроль одесский фарватер почти на всех его участках. Флот и так чуть ли не каждый день теряет суда, если не на одесском, то на кавказском фарватерах.
– Ты, адмирал, прямо скажи: – сипловатым баском потребовал Софронов, – проект приказа об эвакуации нашего оборонительного района в штабе флота уже заготовлен?
– Уверен, что да.
– Но это всего лишь ваше предположение? – насторожился Жуков.
– Или все же приказ готов? – буквально наваливался на него Софронов, который терпеть не мог какой-либо недосказанности в военных делах, считая, что скрывать что-либо от старшего комсостава до командира дивизии включительно – преступная бессмыслица.
– Уже не только предположение, и не только мое, – многозначительно произнес адмирал. – Элементарная логика подсказывает: не пройдет и двух недель, как наши войска и корабли понадобятся для защиты основной базы флота, потерять которую нам не позволят. Понятно, что окончательное решение будет принимать Ставка Верховного, но…
Сначала Жуков, а затем и все остальные растерянно посмотрели на Гродова, словно судьба города, судьба оборонительного района зависела сейчас от его решения и его решительности.
– Позволю себе считать, – проговорил майор, чеканя каждое слово, – что приказ о подготовке моего полка к десантированию в районе Сухого лимана уже последовал и его никто не отменял. Независимо от ситуации в Крыму.
– И это – закоренелый факт, – вновь в самый затылок пробубнил свою бессмертную фразу Щедров.
– Да, имея такой десантный полк морской пехоты и такого опытного командира, – как бы размышляя вслух, произнес Жуков, – грех не использовать их по назначению. Однако сразу же предупреждаю: подготовкой придется заниматься прямо на передовой. Отвести целый полк в тыл для переформирования и переподготовки… Такого мы себе позволить уже не можем.
– Какая, прошу прощения, эвакуация?! Тем более – теперь, после такого успеха? – неожиданно вклинился в этот разговор начальник штаба обороны. – Уверен, что приказа сдать Одессу Верховный не подпишет. Кстати, напомню, что мы уже начали подготовку оборонительного района к действиям в зимних условиях. Отдано распоряжение о заготовке картофеля, свеклы и кукурузы. Наши предприятия консервируют конину и шьют зимнее обмундирование…
– Ну, картофель и консервы в любом случае понадобятся, – иронично улыбнулся Владимирский, слегка обидевшись на то, что пророчество его пока что никто из членов Военсовета всерьез не воспринимает. Получается так, что он слишком рано решил сдавать позиции. – Не в Одессе, так в Севастополе, но запасы ваши все равно пригодятся.
28
В течение еще нескольких часов майор Гродов вынужден был созерцать нервную штабную суету, вместе с офицерами контрразведки пережить два налета авиации и снова выполнять один из самых убийственных на войне армейских приказов, который он получил от Бекетова: "Молча, терпеливо ждать". Чтобы не мозолить глаза, Дмитрий вышел за территорию и, предупредив часового, отправился в расположенную неподалеку парикмахерскую.
– За ваш мундир, молодой человек, мы, извиняюсь, прошу пробачення, говорить не будем, – возник возле него не ко времени облысевший, прихрамывающий парикмахер. – Как может, извиняюсь, прошу пробачення, пахнуть мундир морского офицера, который много дней провел в сыром окопе, давно пропитался морской влагой, а после дождя его сушили над костром?
– Не пытайтесь представать передо мной в образе фениморовского следопыта, – сдержанно осадил его майор, садясь в освободившееся кресло.
– За ваш военторговский одеколон мы тоже, извиняясь, прошу пробачення, говорить не будем, – не так-то легко было угомонить этого говоруна. – Потому как он таки-да военторговский, и этим все сказано. А вот, за те дорогие женские духи, которыми повевает от вашего плеча, мы могли бы пару слов друг другу сказать. К такому аромату после войны нам придется привыкать так же долго, как и к ночной тишине. Кто она – актриса?
– Медик, – как-то машинально ответил Гродов.
– Послушайте меня, старого одесского парикмахера, – взялся мастер за ножницы и расческу, – это она по профессии медик. Я тоже по профессии парикмахер, а моим голосом заслушивался сам Лещенко. Так что вы на это скажете? На самом же деле в душе она – актриса. Такой изысканный вкус….
– Ошибаетесь, в душе она хирург, и по жизни тоже. Кстати, вы стричь меня собираетесь?
– А я что делаю? – "постриг" он ножницами перед лицом клиента.
– По-моему, тянете волынку, не понимая, что мне нужно на фронт. Признайтесь честно: хотите дождаться, когда после меня очередь к вам начнут занимать румынские офицеры?
Парикмахер отступил на два шага, снял очки и с высокомерной придирчивостью, как заказчик – незавершенную работу скульптора, осмотрел Гродова.
– Нет, я, конечно, понимаю, что при таком чине и таких наградах плохим офицером вы быть не можете. Но, извиняюсь и прошу пробачення, при таком характере вы никогда не сможете стать одесситом.
Так и не умолкнувший парикмахер уже завершал свою работу, когда на пороге появился Щедров. Майор тут же отвел руку мастера, быстро рассчитался и вышел.
– Как оказалось, адмирал Владимирский был прав, – увлек его в сторону адъютант командующего. – На предложение адмирала Жукова командующий флотом отреагировал резко и нервно. Никаких подкреплений, никаких новых десантных конвоев, а значит, и никаких десантов. Как видите, неожиданный поворот событий после такой удачной операции в Восточном секторе. И это закоренелый факт.
– Не столь уж и неожиданный этот поворот, если вспомнить предположения адмирала Владимирского.
– Словом, из штаба флота приказали впредь рассчитывать на свои силы и на поддержку той корабельной и береговой артиллерии, которая уже находится в распоряжении Военсовета обороны. Ну и ждать дальнейших директив.
– Очевидно, мне следует показаться полковнику Бекетову?
– Не стоит. Прежде чем отправиться на ваши поиски, я связался с ним. Сложилось впечатление, что он растерян точно так же, как и командующий обороной города. Он приказал вам отправляться в полк, который ведет сейчас бои в районе Новой Дофиновки.
– Опять схватка за контроль над перешейком Большого Аджалыка… – понимающе кивнул Гродов.
– Обещал похлопотать о поддержке огнем реактивного дивизиона, – добавил адъютант командующего, уже прощально хлопнув майора по предплечью. Единственное, чем он способен сейчас помочь, при всем уважении к морской пехоте и к вам лично. Закоренелый факт.
– Попытайтесь напомнить ему об этом обещании, капитан-лейтенант. Помнится, в штабе Дунайской флотилии вы не раз помогали мне своими беспардонными напоминаниями командующему.
– И особенно начальнику штаба. Закоренелый, скажу вам, товарищ майор, факт. Вы храбрый офицер, Гродов. Признаюсь, что порой хвастаюсь знакомством с вами. Но это я хвастаюсь порой, а горжусь постоянно. Надеюсь, что мы еще и под Севастополем тоже вместе повоюем.
Отыскав ефрейтора Малюту с его машиной, Гродов успел заскочить в госпиталь. Дежурная медсестра предупредила его, что Ковач находится на операции.
– Заменяет хирургическую сестру? – уточнил Дмитрий.
– Почему же, фельдшер Ковач уже сама делает некоторые операции, – встряхнула рыжеватыми кудряшками молоденькая сестричка.
– Странно, сама она предпочитает об этом молчать.
– Несложные, конечно. Однако наши хирурги, которые буквально с ног валятся, работой ее довольны; говорят, что будет талантливым полевым хирургом.
– Полевым?! – удивился Гродов. – Почему именно полевым?
– Это значит – хирургом, способным делать операции в полевых условиях, при минимальном наличии хирургических средств, – назидательно просветила его девчушка. – Теперь, во время войны, это высшая похвала хирурга.
– Кто бы, глядя на нее, мог предположить такое? – смущенно проворковал майор, не понимая, почему Магда ничего не говорила о своих клинических успехах.
Пока облаченная в халат и белую косынку Ковач приближалась к нему, майор напряженно решался: стоит ли обнимать ее при всех или же продемонстрировать суровую сдержанность. Однако все его планы и сомнения были разрушены несколькими, командирским тоном произнесенными Магдой словами:
– Вы все еще в городе, майор? – ни усталости, ни удивления на лице этой сдержанной женщины не было видно. Как, впрочем, и эмоций. – Странно.
– Я ведь говорил, что был вызван на Военсовет.
– Но он завершился несколько часов назад.
– Откуда такие сведения?
– Начальник медицинской службы оборонительного района дождался его окончания, встретился с начальником штаба и давно успел сообщить о своей беседе с ним начальнику госпиталя.
Гродов мягко, растерянно улыбнулся: такого холодного, напористого приема он явно не ожидал.
– У тебя найдется несколько свободных минут?
– Не более пяти, – едва заметно качнула головой Магда. – Причем не покидая госпиталя. Так что затевать что-либо бессмысленно.
– Понимаю, мне не следовало приходить сюда… Во всяком случае, ты моему визиту не рада. Надеюсь, на твою репутацию мое посещение госпиталя не повлияет?
Магда демонстративно привлекла Дмитрия к себе, нежно поцеловала в губы, однако выражения лица не изменила.
– Я рада видеть тебя, майор. Но еще больше рады будут видеть твои бойцы. У них там, в районе Новой Дофиновки, идут сейчас тяжелые бои. Только что привезли трех тяжелораненых бойцов. Из твоего полка. Одному придется ампутировать ногу.
– Надо бы проведать их, – помрачнел Гродов.
– Чтобы выслушать тот же вопрос, который выслушал от меня: почему ты все еще здесь, наш неустрашимый "Черный Комиссар"? Не хотела бы я присутствовать при такой встрече.
– И снова ты права.
Магда проводила майора до ворот госпиталя, и они вновь на несколько мгновений приникли друг к другу. Как же Дмитрию не хотелось расставаться с этой женщиной, как панически он боялся потерять ее! Какое-то тягостное предчувствие угнетало его сознание, его душу, заставляя все оттягивать и оттягивать момент прощания.
– Кажется, тебе совершенно не страшно за меня. Неужели ты не опасаешься, что можем потерять друг друга?
– Женщин, которые в такое страшное для страны время пытаются удержать мужей при себе или же, провожая, бредут за ними, рыдая, как над покойниками, я бы отдавала под трибунал.
– За что?!
– За дезертирство и предательство.
– Жестокая ты женщина, – улыбнувшись, повел рукой по ее подбородку Гродов.
– Как все, кто работает в кровавом фронтовом госпитале. Но дело даже не в этом. Так уж случилось, что я влюбилась в тебя, по слухам, не как в мужчину, а как в солдата, воина. Неужели ты не запомнил, упустил этот момент? Так вот, теперь я по-прежнему хочу помнить тебя как того самого Черного Комиссара и чувствовать себя женщиной настоящего воина.
– Видно, и мне придется помнить, что судьба одарила меня истинной спартанкой.
29
Еще на подъезде ко второй линии окопов грузовик Гродова был атакован двумя "юнкерсами". С пробоиной в борту ефрейтор Малюта все же успел загнать его в прибрежные плавни, спасая таким образом и машину, и ее экипаж. Но пока они вдвоем совершали марш-бросок в направлении командного пункта полка, самолеты улетели, а позиции моряков принялась вспахивать вражеская артиллерия, причем крупнокалиберные орудия палили вперемешку с противотанковыми пушчонками и полковыми минометами.
– Как воюется, "полковник"? – вошел Гродов в блиндаж, устроенный в свое время румынами в склоне каменистого приморского косогора.
Старший лейтенант Владыка, который оставался в полку за старшего, кивнул майору и тут же предложил выйти из КП, где кроме телефониста и начальника штаба приходило в себя после перевязки еще двое раненых. Говорить он хотел наедине.
Направляясь вслед за ним, комполка приказал Малюте взять шестерых бойцов, вернуться в плавни и освободить машину из болота. Ему же надлежало заняться перевозкой в тыл, до ближайшего лазарета, раненых.
– Лучше я найду кого-нибудь, кто умеет крутить баранку, – тут же поставил условие Малюта. – Мне нужно быть с вами.
Гродов и сам понимал, что использовать такого бойца в качестве тылового водителя было бы неразумно, и согласился:
– Если только сумеешь найти. Желательно кого-нибудь из легкораненых.
Тремя последними залпами румыны накрыли все пространство, от морского мелководья до лиманных плавней, и офицерам пришлось пережидать эту артиллерийскую истерию противника в окопчике, у пустующего пулеметного гнезда.
– А доложить, товарищ майор, я тебе должен вот о чем, – жадно курил самокрутку из кулака Владыка, – от полка нашего в строю осталось около трехсот бойцов! Точнее, оставалось до этого летно-артиллерийского ада. Да и то четверть из них – в бинтах, и должны были бы отлеживаться сейчас в лазарете. И это – из полка, который еще недавно насчитывал более полутора тысяч!
Они сдержанно, по-мужски, стараясь не смотреть друг на друга, помолчали, мысленно помянув всех тех, кто…
– И все же ударятся в скорбь сейчас не время, – первым нарушил молчание майор.
– Понимаю, что не время. Но через несколько минут румыны снова попрут на нас. Там их, как минимум, два батальона пехоты и до эскадрона кавалерии.
– Атаковать такими силами?
– А ты не помнишь, какими силами они набрасывались на нас раньше? – Владыка развернул карту и показал, где именно накапливается вражеская пехота и кавалерия. – Поняли, что наши ресурсы иссякли, что потери у нас большие. А тут еще оправдываться перед Антонеску надо. Мы одного офицерика ихнего в плен взяли, так в планшетке его нашли приказ маршала. Вот, – протянул он листик майору, – ты ведь по-молдавски шпрехаешь. Мне тоже один наш молдаванин переводил.
– "Командиров полков, – прочел Гродов, – батальонов и рот, чьи части не наступают со всей решительностью, снимать с постов и предавать суду. Маршал Антонеску". Многих же офицеров ему придется перестрелять, пока его "бесстрашные" войдут в город. Кстати, телефонная связь со штабом есть?
– Недавно восстановили. Как и раньше, базируемся на подземном кабеле, который к береговой батарее подходил.
С адъютантом командующего удалось связаться очень быстро, и обещание свое он не забыл. Через несколько минут, когда, уже находясь в первой линии окопов, майор рассматривал в бинокль передовые подразделения противника, с ним по рации связался командир первой батареи реактивного дивизиона, чтобы запросить координаты целей. И как раз в те минуты, когда, дождавшись трех танков, которые должны были составить штурмовой кулак, румыны пошли в атаку, батарея дала залп, затем второй.
От взрывов ее странных снарядов не только все, что было на земле, но и сама земля неожиданно запылала каким-то багряно-зеленоватым бездымным пламенем. Ни эскадрона, ни пехотных подразделений уже не видно было как таковых, их попросту не существовало. Из трех танков два пылали, а водитель уцелевшего гнал машину куда-то в степь, подальше от того ада, который только что перед ним разверзся.
В бинокль Гродов видел, как те немногие, кто уцелел после второго залпа, в панике разбегались по степи, бросаясь, кто к морю, а кто – к лиману.
– Поднимай людей в атаку, комполка! – азартно прокричал Владыка. – Пока они в панике, мы ворвемся в деревню на спинах врагов.
– Если бы "на спинах врагов", это было бы неплохо, – невозмутимо согласился Гродов. – Классический образец. Однако же "классики" сегодня не получится. Уцелевшие солдаты слишком далеко от нас. Когда мы ворвемся в деревню, которую нам в любом случае удерживать бессмысленно, они встретят нас огнем из каждой усадьбы. И потеряем мы такую массу бойцов, о какой, приступая к своей атаке, противник даже не мечтал.
Владыка вроде бы и согласился с его доводами, но, глядя на разбегавшихся по степи вражеских солдат, все же не мог укротить свой охотничий азарт.
– А я все-таки поднял бы наших морячков. Пусть хоть напоследок…
– К их счастью, командир полка не ты, – задумчиво обронил Гродов, в очередной раз поднося к глазам бинокль.
– Комдив Небоженко говорит, – возник в наушниках голос командира реактивных минометов. – Ну и как оцениваете работу моих "миноносцев", товарищ майор?
– Постарались. Впечатляет.
– Их старания всегда впечатляют, даже своих, не говоря уже о врагах.
– Если вы нам еще и завтра утром…
– "Завтра утром" – не будет. Меня уже предупредили, что это был последний залп. По крайней мере, на вашем участке.
– Почему так?
– Да потому что завтра, по-моему, вообще все будет по-иному.
В течение всего следующего дня румыны так ни разу в атаку и не поднялись, зато трижды массированно налетала авиация противника, которая бомбила и передовую, и предместья города. К тому же несколько раз оживали все орудия и минометы, какие только имелись у противника на этом направлении. Вместе с тем разведка доносила, что войска и бронетехника противника накапливаются теперь не только в Новой Дофиновке, но и в степи юго-восточнее деревни, а также в прибрежной зоне, вдоль моря. Причем у северной окраины деревни появились подразделения немцев.
Но, что майору казалось наиболее опасным, румыны вместе с немцами, готовили средства для переправы. Гродов знал, чем это грозит его катастрофически поредевшему полку. Его десантники должны были прикрывать не только перешеек, но и три километра западного побережья лимана. Однако людей у него осталось настолько мало, что он сумел выделить лишь две небольшие рейдовые группы, которые круглосуточно контролировали этот берег. Если же придется перебросить туда еще хотя бы сотню бойцов, удерживать перешеек уже будет не с кем.
И все же истинный смысл сказанного комдивом Небоженко стал понятен Гродову следующим утром, когда на связь неожиданно вышел полковник Бекетов.
– Как оказалось, Владимирский был прав, – произнес он без какого-либо вступления и явно встревоженным голосом. Что было так не похоже на начальника контрразведки. – Вчера поступила директива Ставки ВГК. Ты понимаешь, о чем идет речь.
– Еще бы! – Гродов движением руки отослал из КП телефониста, многозначительно помолчал и уточнил: – Однако процесс этот продлится не один день…