Подвал не отличался оглушительными масштабами - под лестницей я обнаружила всего три низких помещения со спертым воздухом. Не сказать, что они пустовали. Одно поражало пронзительной вонью - в былые времена в этом склепе хранились продукты. Все съестное давно сгнило - о нем напоминали осколки лопнувшей стеклотары и какие-то дотлевающие пакеты, но запах въелся в стены надолго - густой и тошнотворный. Во втором хранился стройматериал - под слоем плесени просматривались штабеля довольно приличной вагонки. Видимо, на такую глубину местные Плюшкины не спускались, а исполнителей доски не интересовали. У противоположной стены стояли листы оргалита, под ними - ящик с керамической плиткой. В третьем помещении, похоже, находился тайник, разграбленный судейскими (или милицией), в котором уважаемый господин "призрак" хранил неправедным трудом нажитые ценности. Половину склепа занимали стеллажи со всевозможным хозяйственным барахлом - горшками, лейками, рыболовными снастями (покойный очень уважал рыбалку), а другую, по всей видимости, отвели под археологические раскопки. Бетонный пол был вскрыт, под ним чернела грубо разрытая яма, а параллельно полу на глубине полуметра от поверхности угадывались очертания небольшой ниши. Там, очевидно, и хранилась заначенная Рихтером на черный день кубышка.
Как-то странно. Неужели он намеренно замуровал свои "безделушки" в такое недосягаемое место - в том числе от самого себя? Хотя почему бы нет? Покупают же люди копилки - пока свинью не разобьешь, денег не получишь…
Я осмотрелась. У стены валялись заступ и лопата. На обоих - густые плантации зеленой плесени. Рядом с ямой высилась гора застывшей земли - такую хоть отбойником долби, толку не будет.
Осмотрев помещения предварительно, я пошла по второму разу - начисто. Следовало торопиться - батарейки невечные. Вонючий "мешок" со сгнившей едой я пропустила - не станут в нем задерживаться люди. Но во втором помещении - складе стройматериалов - задержалась. Там и обнаружила при тщательном осмотре то, что хотела. На штабелях с вагонкой были чьи-то следы! В одном месте пыль и плесень были стерты, и там же под складированным материалом лежала горка окурков. Я опустилась на корточки.
Окурки были двух видов - папиросные и сигаретные - с угольным фильтром. Первых было три, остальных побольше. Я не побрезговала, подняла один, осмотрела. Затем другой. Выкурены до основания, лишь на одном из сигаретных окурков видна марка: "Парламент". Неплохо. Не просто так курево, а спутник обеспеченной жизни. А папироски поскромнее - "Казбек", чеченец злобный на фоне гор. Один человек курил?
Кто из нас, подозреваемых, курящий? Да практически любой. Сургачева - когда выпьет. Рябинина - когда одиноко. В марках предпочтений не имеют. Постоялов смолит "Золотую Яву", Марышев - обычную, Красноперов - чужие… Ваша почтенная слуга - в дни благополучия - французский народный "Житан", в дни стагнации - столичный "Дукат"…
Впрочем, вряд ли это имеет значение. На штабелях с вагонкой сидел охранник Зубов. Курил свои (я, кажется, видела на столе в караулке пачку "Казбека"), потом перешел на сигареты жертвы, лежащей рядом…
Последнее утверждение я не выдумала. Я его вывела из целых двух фактов: подозрительных притертостей посреди помещения (полежите на изгаженном полу, а потом встаньте и посмотрите, где лежали) и нескольких пятен крови. Поборов отвращение, я с особой щепетильностью осмотрела это место. Крови было немного. То есть человеку здесь не вспарывали живот. Самая подходящая версия - он лежал под ногами у курящего на штабелях Зубова и "общался" с ним, периодически получая носком сапога по носу.
Удовлетворенная такой версией, я отправилась в третье помещение. В качестве пролога осмотрела полки, не обнаружив на них ровным счетом ничего интересного, потом подошла к месту раскопок. Куском мешковины вытерла заступ, оперлась на черенок, сползла в яму.
Запах появился сразу. Сладкий такой, приторный, словно кошка сдохла. Или человек. Не раздумывая, захотелось прыжком выбраться из ямы и бежать отсюда к родному дому. Но я, собственно, не затем сюда явилась, чтобы бегать от своих же сбывшихся предположений. Пора побеждать сопливость… Перестав дышать носом, я осветила нишу. Так сколько нам открытий чудных?.. Пока нисколько. Проем заткнули двумя бетонными обломками - фрагментами разбитого пола. По одному из фрагментов ползла каракатица…
Я вынула один камень, вынула второй, с каракатицей… И громко закричала от ужаса, уронив камень себе на ноги, когда из темноты ниши, как чертик из табакерки, выскочила человеческая рука!..
К таким суровым испытаниям я оказалась не готова. Покойник должен лежать тихо, а не атаковать беззащитных женщин. Это общепринято. Мы не в фильме ужасов…
Отброшенная к дальнему скату ямы, я приходила в себя, как после операции. Одной рукой нащупала фонарь, другой заступ. Сердцебиение возвращалось в норму, сознание реанимировалось… "Ты ведешь себя чудовищно, - подал голос здравый смысл. - Человеку неловко подвернули руку (попробуй сама скрючиться в этой узине). Когда ты убрала камень, она просто приняла естественное положение, вот и все. Так что не напрягайся без нужды".
Легко сказать: не напрягайся. А как же трупное окоченение? По моим книжонкам всегда выходило, что оно настигает покойного в любом положении, пусть даже самом неблагоприятном. Я в чем-то ошибалась?
Ну и ну, короче. Что ни ночка, то жуть рогатая…
Устыдив себя, я мужественно осмотрела нишу. Обладатель буйной руки был мертв как минимум несколько суток. Сложенный вдвое, он испытывал, похоже, зверские неудобства: лицо искажено, глаза навыкате - мутны, как осеннее небо. Кожа на лице полностью серая, с характерными пятнами.
Если не обращать внимания на его физическое состояние, в принципе человек соответствовал образу "высокого, красивого и благородного". Так что можно было себя поздравить. И бежать звонить во все колокола.
Я уперла заступ в землю, чтобы выбраться из ямы. Но не тут-то было. Где-то очень далеко, за пределами помещений, заскрипела дверь…
Я не поверила своим ушам. Не может быть! Опять?!!.. Так и села в яму, уронив заступ. Это уже ни в какие ворота, извините…
Ну почему так происходит?
Я почувствовала, как по щекам потекли слезы. Обидно стало дальше некуда…
Скрип повторился. Человек вошел в подвал и прикрыл за собой дверь. Затем начал спускаться. Я выключила фонарь. Напрягла слух и дважды различила, как неторопливо шаркают подошвы по ступеням.
Горькая обида заставила меня собраться. Я отложила фонарь, сжала заступ. Присев на корточки, прижалась к сырой земле. Что еще остается? Чем я не боец? Ведь этот ублюдок наверняка один…
Боже, да ведь у него пистолет Штейниса!..
Секунды казались резиновыми. Шарканье стихло. Человек на цыпочках ходил по "склепам" и на слух вычислял добычу. Интересно, выстрелит?.. Я подтянула к себе фонарик. Если он выбьет у меня заступ, буду биться осветительным прибором. Выхода нет. Не умирать же в расцвете сил глубоко под землей при невыясненных обстоятельствах…
Бледный свет фонаря заплясал по стене склепа. Ну вот. Конкретно попала.
- Лидия Сергеевна… - прошипел убийца голосом Вереста, - вы здесь?..
Гора с плеч, как говорится. Я хотела приподняться, но голова пошла кругом - слишком легкой стала.
- 3-здесь, - сказала я.
- Ну слава богу, нашел беглянку! - Заскрипел песок, светлое пятно на стене стало ярче. - Вам делать нечего? Вы что там потеряли?
От стаи я отбилась…
- В-вас ждем-с, - ответила я, - чтобы заступом отоварить…
- О, вы так говорите, словно там не одна.
- А я, собственно, и не одна…
Верест подошел совсем близко, свет сконцентрировался на узком фрагменте стены и скрюченной руке покойника, висящей, точно длань судьбы, над моей головой.
Я совсем ослабла.
Вот такая петрушка. Я снова попыталась приподняться, опираясь на "боевой" заступ, но подкосились ноги, и я рухнула, как рубль после дефолта. Сидела там, всхлипывая, пока Верест не поднял меня на поверхность, где вновь поинтересовался гигантской кастрюлей и чего в нее нельзя впихнуть. От взаимного испуга мы опять перешли на "вы".
- Перебьетесь, - прошептала я. - Детская задачка. Чему вас в милиции учат?
- Таких, как вы, защищать, - нашелся Верест.
- А таких, как он? - кивнула я на скрюченную руку.
- А с ним совсем плохо, - ушел капитан от ответа. - Четыре убийства - это уже дело государственной безопасности. Огребем по полной программе. Разве я не говорил вам, что это дело - полноценный тухляк?
Он проснулся от того, что слегка озяб (грелку отняли). Полежал минутку-другую - теплее не стало. Тогда он спустился с мансарды на кухню и стал исследовать мои следы. Того добра там было предостаточно. Я блуждала по первому этажу точно незрячая и, даже надев сапоги, продолжала свои перемещения, растаскивая по полу крошку от печных руин. С этой крошкой на подошвах и ушла. По ней он меня и вычислил - до поворота от калитки. Крошки там уже не было, но остались непосредственно следы от ботфорт, которые в сырую малодождливую ночь сохраняются прекрасно. По следам он дошел по Облепиховой до известного дома, а когда они оборвались, легко сообразил, что я опять собралась развлечься…
Он не стал осматривать труп. Пояснил, что для общения с умершими существуют особые службы, и связался по рации с подчиненными на воротах. Распорядился отзвониться из казачьей будки в город - на предмет труповозки и желательно бригады рудокопов. Заспанный лейтенант Ткаченко выразил сомнение, что номер пройдет. Поставил девять против одного, что его просто пошлют по известному адресу, мотивируя тем, что машина из морга уже трижды приезжала в "Восход" и пора бы уже убойному отделу перестать издеваться. Тем более в ночное время. "А ты все-таки попробуй, - посоветовал Верест. - Если уж совсем заартачатся, то ладно, до утра потерпим. Нам главное, Ткаченко, прокукарекать, а там хоть не рассветай"…
Поддерживая под локоток, он довел меня до дома. В принципе время было детское - около половины второго. Если кооператив не наводнят новые банды представителей законности, то до утра можно с чувством оклематься. Я уже представляла, вползая на буксире в калитку, ласковую постель и прочие прикроватные радости, когда свершилась новая драма…
Вернее, драма свершилась до нас, а нам осталось любоваться ее последствиями.
На моем крыльце лицом вниз лежал человек!
Верест выхватил пистолет, меня пихнул под засохший плющ, а сам оперативно обернулся на триста шестьдесят, водя фонарем по кустам. Никого не было. Только меленький дождик продолжал невозмутимо моросить при полном безветрии.
- Мамочки… - тихо сказала я.
- Пятый труп, - горько вымолвил Верест. - Нормально живем. Другого места не нашлось, да?.. А ну-ка возьмите фонарик, Лидия Сергеевна, осветите крыльцо…
Я послушно направила свет на бесформенную груду под моей дверью. Груда приняла знакомые очертания. Курточка вроде моей, косынка на голове…
- Жива! - радостно вскричал Верест, переворачивая тело на спину. - Надо привести ее в чувство, скорее…
Рита?!.. Я ошеломленно захлопала ресницами. Вот так новости… Глаза закрыты, дышит слабо… Какого хрена она тут вообще делает?
Приводить Рябинину в чувство надо было решительно. Застудиться на холодном крыльце - дело нехитрое. Я с перепугу посчитала, что клин выбивают клином: сунув фонарик под мышку, сняла с "мойдодыра" рукомойник и выхлестнула ей в лицо все, что там было. Верест успел отшатнуться:
- Ну ты, блин, и сумасшедшая…
Да, дура. Но эффект не заставил себя ждать. Рита застонала, дернула ресницами. Судорожно вдохнула и распахнула глаза, тут же принявшись бешено моргать. Пухлый рот исказила гримаса боли.
- С пробужденьицем, мадам, - облегченно вздохнул Верест. - Вы не ошиблись крыльцом?
Дурдом процветал. Обретя способность шевелить извилинами, Рита вцепилась в Вереста и стала его мутызгать с таким азартом, что я покрылась толстым слоем ревности. Выглядело это натуральной клиникой. Отчаянно дрожа и заикаясь, Рита протарахтела о том, что не спала с одиннадцати вечера (Красноперов подло бросил), обдумывая, как бы получше сообщить милиции ценную информацию, способную продвинуть следствие далеко вперед, ибо только она обладает этой информацией - абсолютно случайно; но теперь после случившегося никому ее не отдаст, иначе ее добьют, арестовать никого милиция не сможет - кишка тонка, а до нее дотянутся… Ей казалось, за ней следят, но возвращаться было поздно… и страшно, она взошла на крыльцо, чтобы постучать в дверь, - тут на нее и напали сзади, треснули по затылку, она упала, забылась… очнулась. Голова гудит!
Обошлось, по всей видимости, без крови. Желтые розочки на косынке Риты остались желтыми. Кожу не рассекли. Дали по кумполу - и вся трагедия.
- Разрешите, я посмотрю. - Верест осторожно взялся за косынку, чтобы развязать ее.
- Не трогайте! - заверещала Рита, делая дурные глаза. - Больно! Я сама, дома!..
И так заработала руками, выгребая из-под Вереста, что стало ясно - живьем не дастся. Да и не очень-то хотелось. Ничего серьезного с ней не случилось - от легких сотрясений никто не умирал. А с одержимой психованностью совладать могло только время. Предложив мне заняться предварительным успокоением объекта, наливающийся злобой Верест прямо на крыльце провел "селекторное совещание" со своей заспанной гвардией.
- Нас имеют как мальчишек, - заявил он самокритично. - Учтите, пинкертоны, если уволят меня, уволят и вас, уж я постараюсь раскрыть вашу истинную, не желающую работать суть. А ну живо проснулись - и за дело! Ткаченко - рысью на Облепиховую. Есть объект, будешь охранять и лелеять. Борзых - на главные ворота, Замятный - в Сосновый переулок - на въезд. Акулов - ко мне, получишь особые инструкции. Придет машина из морга - не заплутает…
Убрав рацию и с ненавистью взглянув на трясущиеся губы Риты (она сидела на корточках и с фаталистической обреченностью смотрела перед собой), он переключился на меня. Попытка смоделировать нормальный человеческий голос к успеху не привела.
- Идите в дом, Лидия Сергеевна, - рявкнул он. - Ложитесь спать. - Но потом, видимо, напрягся и, нечеловеческим усилием сбавив тон на две октавы, выдавил поласковее: - В кровати встретимся…
Он пришел в три, ушел в семь. Я, как верная военно-полевая жена, оказала ему первую помощь в плане моральной реабилитации перед сном, а утром накормила поросенком. И даже завернула в газетку немного осетринки для бойцов в окопах.
- Спи спокойно, дорогая, - буркнул на пороге Верест. - На этот раз охрана не ударит лицом в грязь. Акулов на крыльце, если что - все пожелания к нему.
У меня имелось одно пожелание - носом в подушку… Туда и попала. В одиннадцатом часу утра Верест перевернул меня на спину и принялся поглаживать, не раздеваясь. Его глаза были грустнее поникшей яблоньки в моем саду.
- Дело принимает тоскливый оборот, - признался он, нежно массируя мои плечи. Он пользовал меня точно кошку, от поглаживания которой, говорят, исходит успокоение. - Ни одной ниточки. С гибелью Зубова мы лишились последней возможности выйти на след вдохновителя преступной акции. К сожалению.
- И что теперь? - Я невольно зажмурилась от удовольствия.
- Теперь - открытое поле для маневра. То есть отступление по всем фронтам. Рябинина городит полнейшую чушь, отказываясь вразумительно объяснять свое присутствие на вашем крыльце. Остальные загадочно помалкивают. Я вижу только одно решение - собрать фигурантов в одной комнате и внимательно посмотреть им в глаза. Не хочешь поучаствовать? Обещаю - страшно не будет. Чистая психология.
- Не хочу, - сказала я, - но придется. Вы же без меня как дети малые.
- Прекрасно. Готовься наблюдать. Выберешь такое место, откуда увидишь глаза каждого. Время и место сбора - пятнадцать ноль-ноль, дача Красноперова: у него удобная гостиная. Фигуранты в курсе, форма одежды - парадная…
- Все в гольфиках, - пискнула я.
- Хорошо бы, конечно, это дело заснять на скрытую камеру… - Верест задумчиво потер непристойно колючую щетину. - Но кто ж нам ее даст?..
Глава 8
Талантом публичного оратора он не блистал. И не стремился. Но предстал в очень непривычном ракурсе - попивал колу, "любезно" предоставленную Красноперовым, и отпускал безвредные шуточки. А главное - был побрит до синевы! Я глазам не поверила, аж слюнки потекли - и где же он сподобился? С дачи он ушел около часу дня, оставив на крыльце чернявого опера Акулова - парня с почти высшим образованием и незанудливого. Больше не появлялся. Под присмотром Акулова я и дотопала до "тырла" (буквально - место гульбища сомов), как презрительно окрестил Верест намечающуюся вечеринку с разборками. Верест был уже при деле. Остальные тоже собрались - рассредоточившись по уютному, обитому панелями холлу. Я немного оробела, представ перед честным народом в облезлой телогрейке с маминого плеча. Хотя могла и не робеть - половина публики была одета не лучше.
- Итак, господа, - Верест сцепил ладошки и скромно потупился в пол, - благодарю за пунктуальность. Все трупы собраны, время подвести итоги.
Я протиснулась мимо дивана, на котором сидел мрачнее тучи хозяин дачи, к подоконнику и взгромоздилась между фикусом и кактусом.
- Человек, обнаруженный в подвале дома номер двадцать пять по улице Облепиховой, скончался трое суток назад. Полагаю, в ночь на седьмое октября. На трупе следы избиения. Запястья стерты - руки были связаны. От чего наступила смерть - от многочисленных избиений или внезапного инфаркта, инсульта и тэ дэ, - выясняется. Можно сделать вывод, что этот человек погиб первым. Смерть остальных - следствие его кончины. А теперь давайте последовательно, то есть кон-се-квен-тно, - блеснул Верест эрудицией и глазами, - пойдем по нашим баранам. Покойного звали Тамбовцев Геннадий Васильевич, ему было тридцать девять лет, проживал с женой и двумя дочерьми по адресу улица Косычева, шесть, - это элитный дом с нестандартной планировкой. Руководил фирмой "Сибсталь", занимающейся сбытом металлоизделий; имел интересы в химической, алюминиевой и металлургической промышленности, владел незначительными пакетами акций ряда известных фирм. В браке несчастлив.
Последнее утверждение вызвало небольшое оживление.
- Ну и глупый, - сказал Марышев. - При своих-то капиталах мог и счастья набраться. Вот я с Кирюхой тих и счастлив.
- Что-то ты сегодня добрый, - покосилась на него Сургачева.
Марышев глупо заулыбался - но не Кире, а Вересту.
- Кто-нибудь из вас знаком с этим человеком? - повысил голос капитан.