Я собрала остаток сил, слетела с крыльца и побежала за дом, обогнув пузатую бочку для дождевой воды. Позади дома все было серым и колючим. Меня несло по нескончаемым перекопанным грядкам, по низенькому крыжовнику, мимо скелетов "обеспленочных" парников… Я влетела в кусты - слава богу, на задах участков, выходящих в здешний лог, не ставят заборов. Не ощущая боли в ногах, твердя как заклинание: "Не потеряй тапки… не потеряй тапки…" - я скатилась в овраг, докондыляла до сгоревшего хозяйственного вагончика в ивовых зарослях и извилистым переулком выпала на Садовую. Меня уже никто не преследовал. Но я упорно неслась по мокрому асфальту, как мотылек на огонь - на освещенный крупный дом, где, невзирая на глухую ночь, играла музыка и кто-то басисто хохотал. Крутые на Садовой!..
Положительно эта ночь, равно обеим предыдущим, могла дарить только мерзости. Я влетела в помпезные ворота, бредя лишь одним - защитой!.. и поволоклась мимо устрашающе крупного зверя из породы "мерседесов", мимо другого такого же - на вычурный фонарик над крыльцом.
В голове клубился туман.
Ко мне уже кто-то подваливал, пошатываясь. Туча в штанах. Толстая, рассупоненная.
- Помогите… - тихо бормотала я. - За мной гонятся…
- Братаны! - захрюкала туча. - В натуре, к нам соска привалила… Еще одна! Берем?
- Берем! - дружным гоготом отозвались из дома. - Тащи ее сюда, поваляемся… А то наши уже дрыхнут…
Меня уже обнимали, дышали в рот огненной сивухой. Я отбивалась, с ужасом понимая, что загремела из кулька в рогожку. Здесь совсем не интересуются происхождением посторонних баб. Ценят сам факт. Недолюбили.
- Га-га, крошка, ну ты че, в натуре, - гундело существо, беря меня в оборот бесцеремонно и без прологов. У меня даже ноги оторвались от земли.
- Пустите… - хрипнула я, болтая тапками (не упали, задники высокие), извиваясь в воздухе, как червяк на крючке.
- Ах ты сучонка! - прорычало существо, разворачивая мою перекошенную, грязную физиономию к свету. - Га-га! - ублюдочно заржало. - При таком характере ты могла бы быть и покрасивше… Чего ж ты такая несговорчивая, цыпа?
- Тащи, тащи! - скандировали с веранды. - Поглядим, из чего там сделана наша девчонка!
Меня стиснули и понесли в дом. "Иметь будут!" - пронеслась отчаянная мысль. Я схватила этого мерзавца за волосы (там было негусто, но я нашла) и потянула его к земле. Он от боли разжал руки, заорал чего-то.
Но, видно, хорошо ко мне присох. Взревел трубно:
- Сука!!! - и начал на полном серьезе меня душить. Боль свела горло. Кровь ринулась в голову, активизируя лихорадочное мышление. У меня же баллончик в кармане! - озарило меня. В правом! Скорее же, пока руки не отнялись… Это убожество сладострастно хрюкало и шаг за шагом протаскивало меня в сторону дома, где за него непечатными оборотами болела целая команда.
Я пустила струю ему в лицо. Он отшатнулся, закрыл глаза руками и истошно завопил:
- А-а-а-а-а!!!
А я опять побежала. Подгоняемая воплями за спиной, добежала до улицы, пихнула калитку, понеслась по Садовой. Подвывая от ужаса, вырвалась задами подстанции на Сиреневую. До казачьих постов далеко. Патрулей не видно. Я брела по мокрому асфальту, размазывая слезы, машинально ища ту дачу, где днем шла активная подготовка к девичнику. Мы гуляли с Верестом, а женщины бальзаковских лет, бойко тараторя, кочегарили допотопный самовар с трубой… Вот он, этот дом, с ободранным мезонином над покатой крышей… Я опять брела по огороду, опять стучала в дверь, будоража сонную округу. Ведь не могут все на свете быть сволочами! Когда мне отворили, я уже не стояла на ногах - тихо сползала по косяку, как сползает капля воды по шершавой трубе. Озабоченно говорила баритоном женщина. Галдели другие, меня куда-то вели, куда-то укладывали. Потом вообще ни черта не помню.
У этих добрых самаритянок меня и навестил под утро Верест. Как выяснилось позже, звонок озадаченной Броньки Хатынской пришел по назначению. Верест бросил дела и примчался на дежурном "уазике". Алла Альбертовна Турицына - самая добрая из самаритянок и руководитель женского коллектива фирмы "Берта", отмечающего принудительный уход в отпуск, - еще ночью сбегала на ворота, поставив в известность охрану, так что Верест получил информацию, едва въехав в кооператив. Будить меня было кощунственно - не теряя времени, он помчался на дачу, где обнаружил большой кавардак - что наверху, что в подвале. То есть кто-то хорошо "посидел" в нашем с мамой имуществе. Чего искали - непонятно. Я никому не делала плохого. Соблазнительных для злоумышленников вещей не держала. Придя к выводу, что ни черта он в этих делах не смыслит, Верест вызвал криминалистов. Напоследок еще раз обошел дачу и отправился к Турицыной будить меня легкими поглаживаниями.
Когда я открыла глаза, он сидел на кровати, держа в своей руке мою. Глаза выражали ловко сымитированную озабоченность. Я покосилась на его конечность.
- Простите меня, Лидия Сергеевна, - вздохнул Верест. - Сержант Замятный получил приказ охранять вашу дачу как зеницу ока. А полковник Ананченко посчитал, что это блажь сопливая, и распорядился бросить всех людей на поимку маньяка. Нас очень мало. Я был бессилен в этой ситуации, простите.
Я закрыла глаза. У меня появилось подозрение, что ловко сымитированная озабоченность может оказаться местами искренней.
- После вчерашнего происшествия в "Янтарном" была введена операция "Перехват". "Тойоту-капеллу" обнаружили брошенной у разъезда Иня. По свидетельству очевидцев, человек с приметами маньяка прыгнул в электричку, следующую в город. Из базы данных ГИБДД уже пришел ответ - по номеру машины вычислили владельца. У дома устроили засаду. Но маньяк нынче умный, он домой не пошел. Он помчался к матери, где занял энную сумму денег, весьма немалую, и там же, в Кропоткинском жилмассиве, угнал "Жигули" последней модели, под угрозой ножа вытряхнув из нее владельца - некоего безработного К. И вот тут у убийцы сдали нервы - он шарахнулся от банальной патрульной машины. Те, конечно, заинтересовались, покатили с ветерком. И пострадавший - некий К. - оказался не лохом, позвонил в милицию, так что через пять минут приметы угонщика самым чудесным образом наложились на приметы объекта операции "Перехват"… Словом, у Речного вокзала наша группа присоединилась к гонке. Маньяка взяли на сороковом километре Бердского шоссе. Машину заблокировали. Он пытался скакнуть с обрыва, но вывихнул лодыжку и распорол голову. Вы правы - на Красноперова он похож лишь отчасти. В основном нахальными глазами. Маньяка зовут Сабиров Игорь Рафаэлевич, тридцать два года, работает внештатным корреспондентом желтой газеты "Досуг". Вы никогда не видели маньяка-журналиста? Мне кажется, это свежая струя в криминальном деле…
Я открыла глаза.
- А угадайте с трех раз, о чем он писал? Ни за что не угадаете, Лидия Сергеевна. Криминальная полоса! В том числе подробное смакование убийств пенсионеров в дачных кооперативах Первомайского района… Сам о себе - свихнуться можно!
Я закрыла глаза.
- Он действительно имеет дачу в этом кооперативе. Но от вас она далеко, у южных ворот, и показывался он на ней крайне редко, в основном помогал матери вывозить урожай…
Я открыла глаза.
- Ваши ночные обидчики с Садовой, девятнадцать, переписаны по фамилиям и высланы в город. С ними разберутся. К сожалению, у нас нет пока оснований подвергать их аресту…
Я закрыла глаза.
- Ваша дача перевернута вверх дном, Лидия Сергеевна. Убийца в ней что-то искал. Допускаю, что вы не в курсе, но почему бы нам вместе не подумать, что бы это могло быть? Займемся углубленным анализом последних дней?..
Я открыла глаза. Скоро изморгаюсь вся.
- Вы все о делах, да о делах, Олег Леонидович… - прошептала я. - Нельзя ли повременить?
- Конечно, - опомнился Верест. - Вот, пожалуйста, выпейте. - Он взял со стола и поставил на тумбочку у кровати чашку с чаем. - "Темная ночь" называется. Снижает порог усталости и ускоряет работу мозга. До дна, пожалуйста.
Я приняла полулежачее положение и вцепилась в чашку. А Верест взял ватку, кружку с водой и с какой-то особенно тщательной осторожностью принялся размазывать грязные пятна на моем лице. Это было, конечно, трогательно, но, по-моему, не очень эффективно.
- Что это вы такое делаете, Олег Леонидович? - осторожно поинтересовалась я.
Он недоуменно воззрился на грязную ватку:
- Действительно, не помогает… Но есть запасной вариант. - Он извлек откуда-то рацию и вызвал трескучий эфир: - Борзых?
- Слушаю, командир, - моментально, как будто того и ждал, включился сержант.
- Баню растопил?
- А то как же, Леонидыч, - хохотнул Борзых. - Я тебе не только баньку, но и постельку, и поля влюбленным постелю, ты только прикажи…
- Ладно, не паясничай. Гони машину к подъезду.
Он убрал рацию и повернул ко мне розовеющее, сконфуженное лицо.
- Не обращайте внимания, Лидия Сергеевна. У сержанта была трудная ночь. Когда Сабиров выскочил из машины и бросился к обрыву, Борзых пытался его перехватить, прыгнул наперерез и чуть не получил ножом по лицу. Это произвело на него сильное впечатление.
- Но не получил же, - возразила я. - Знать, талоны на счастье не кончились…
Это было как-то волнующе. Основное впечатление произвел, конечно, сон. В первые волны - обморок с миражами-хищниками и пьяными отморозками, идущими в психическую. Атаку. Но потом я успокоилась, и видения потекли куда изящнее. Тематика сменилась. На ковре из желтых листьев я занималась нежной любовью с… безголовым принцем. Собственно, голова у него была, но… сверху донизу прозрачная. Хотя и твердая. Я ощущала реальные прикосновения реального мужчины. Это было очень не "по-сонному". А может, и не очень - учитывая то, что по ходу пьесы в верхней части "экрана" не гасла яркая заставка с отчетливыми буквами - "вещий"…
Потом этот Верест со своими глазами и поглаживаниями. Потом родная баня, в которую я не пустила никого, кроме себя, заперлась на замок, задвижку и придвинула к порогу тазик-сигнализатор от внезапной атаки извне (чтобы сделать ее менее внезапной). Я тщательно разглядывала себя в огрызок зеркала и приходила к нелегкому пониманию, что из всех факторов моей привлекательности за три ночи безумия не пострадали только зубы (ведущие стоматологи пусть пока отдыхают). Лицо приобрело грязно-серый оттенок, глаза вдавились в череп - не дотянешься; морщинки под носом приняли форму жиденьких запорожских усов. Я плеснула в топку пару черпаков; под яростное шипение раскаленного угля и обильный пар улеглась на полок - полежать минуточку, а потом вскочить и бодренько помыться. Но жар окончательно расправился со мной - я сделалась мягкой, податливой, потекла… Лежала и не могла пошевелиться, обливалась потом, смотрела в низкий дощатый потолок. В голове мелькали обрывки сновидения…
Потом они стали спектрально правильными, связными, логичными, - видимо, я опять погрузилась в сон…
Проспала добрую осень. Очнулась, разомлевшая, от царапанья в дверь.
- Лидия Сергеевна, с вами все в порядке? - тревожно справлялся Верест.
Что-то сердце у меня вдруг неправильно себя повело…
- С нами все в порядке, - отозвалась я.
Он помолчал.
- Вы уверены? Вам… помощь не нужна? А то уже прошло так много времени…
- А в чем она будет заключаться? - оживилась я. - Спинку потрете? На головку польете? Пяточку почешете? Так это, извините, я и сама…
- Прошу прощения, - грустно вздохнул Верест.
Шорох листьев начал отдаляться.
"Не, в натуре, так дела не делаются", - подумала я. Глупостями ты занимаешься. Зачем любить, зачем страдать?.. Потом полюбишь. Не настрадалась еще?
- Эй! - крикнула я. - Не обижайтесь! Не уходите!
Шорох листьев усилился, заглушив противный гул в голове.
- Слушаю вас, Лидия Сергеевна.
"А вдруг и у меня не перевелись талоны на счастье?" - с надеждой подумала я. Предчувствие радости и "сбычи" чего-то несбыточного обернулось колющим вакуумом в животе. С испуганно бьющимся сердцем я сбросила себя с полка, отомкнула дверь и вернулась в лежачее положение. Потом всколыхнулась, вскочила, бросила в печку еще пару черпаков - для паровой завесы (такая уж я застенчивая…), опять легла.
- Входите, Олег Леонидович. Только там тазик под порогом, не оступитесь…
Мысль о немедленном бегстве в город, под бок к маме и дочери-двоечнице, меня уже не тревожила. Талон на счастье насадили на шило и выбили чек… Со мной обходились как с какой-то грацией морской. Я плавала в мыльно-шампунистой пене, облепленная с ног до головы белыми, лопающимися хлопьями, и тихо мурлыкала от удовольствия. Нирвана засасывала спокойным, неторопливым омутом… Ласковые руки, не знающие Камасутры, но умеющие тонко чувствовать, отмывали грязь. Я охотно меняла положение и подставляла для обработки разные места. Когда эмоции ударили через край и в голове дружно застучали молоточки, я отняла у него губку, куда-то ее забросила, обняла его, недомытая, обалдевающая, и утонула в таком море удовольствия, что самой стало страшно…
Видимо, одеться я уже сама не могла. Экстремальный романтизм высосал из меня последние соки. Но Верест успешно совместил роль любовника с ролью бэбиситтера - укутал меня в две простыни, в четыре одеяла, ласково шепнул: "Все ваши слабости с этого часа, Лидия Сергеевна, ложатся на плечи профессионала" - и отнес в дом. Мне было и стыдно, и приятно, и до фени. Сквозь прищуренные глаза я различала кланяющиеся березы, изумленную физиономию Постоялова, замершего с поднятой лопатой, салютующего на крыльце сержанта Борзых…
- Брысь, мальчишка, - шипел Верест. - Иди работай. Допроси охрану, соседей, кто чем ночью занимался… Короче, отвали. Ко мне до пяти не приближаться - выходной…
Я лежала в теплой кровати мансарды (ее не сильно повредили за ночь) под гнетом ватных и пуховых одеял, в предвкушении еще одного тепла - человеческого тела. Верест ходил по периметру и задергивал шторы, создавая сексуальный полумрак. Потом нерешительно присел на краешек кровати, провел рукой по взмокшему лбу:
- Вам жарко?
- Холодно, - зашептала я, - очень холодно. У меня под одеялом мороз трескучий. Скорее идите ко мне, Олег Леонидович… Снимайте свой дурацкий свитер - где вы такой нашли? Бабушка в семидесятом связала?
- Жена подарила, - смутился Верест, - в девяносто пятом. Нормальный свитер. У меня другого и нет…
- Сволочь, все испортил, - вздохнула я. - И как не стыдно?
Он посмотрел на меня с тихим ужасом.
- Ладно, - прошептала я, - потом поплачем, некогда. Будем считать, я ничего не слышала… Вас не учат в милиции быстро раздеваться, Олег Леонидович?..
Не хотела я его никуда отпускать. Сердечко возмущалось при одной только мысли. Ни на "спецоперации" - рассматривать свои трупы, ни к братве милицейской, ни, боже упаси, к жене. Курить и то не пустила.
- Здесь курите, - сказала я, - и мне оставьте…
Я пускала дым колечками, норовя сделать это красиво, сама не ведая почему. Он смотрел то на меня, то на мою руку.
- У вас занятная родинка, Лидия Сергеевна… - шептал он дурным голосом, хватая губами мое запястье. - Никогда не видел таких родинок…
Я отдергивала руку, но не очень активно. Скажем честно, у меня не занятная родинка, а очень даже дурацкая. Одно дело, когда родимые пятна вырастают на щеке, на шее или, скажем, на внешней стороне бедра ближе к ягодице. В этом есть своя пикантность. Это нормально. А вот моя выросла на тыльной стороне ладони - здоровое такое "рублевое" пятно, спасибо мамочке. Его обычно принимают за грязь, да и Верест вот в бане как-то настойчиво его шоркал - в беспамятство, видно, впал.
И не возвращался из него… Мы очень плотно проводили свой досуг. Время мчалось как борзая - не успели оглянуться, а часовая стрелка развернулась на девяносто градусов - с 12 до 3.
- Уже не холодно, - простонала я, сбрасывая на пол верхнее одеяло. Подумав, сбросила еще одно (все равно два осталось).
Верест приподнялся и снова посмотрел на меня с выражением, близким к тихому помешательству. Я подумала, что он забыл что-то сделать. Позвонить жене, например (якобы маме).
Но он сидел и просто смотрел на меня, как будто впервые увидел эдакую нелепость и очень этим расстроился.
- Ты знаешь, - наконец признался он, ненавязчиво переходя на "ты", - когда мне ночью сообщили, что с тобой случилась беда, я от страха чуть не помер. Выбросил водилу Ермакова из машины - у парня кличка Тормозная Жидкость - и помчался к тебе…
- Ну и как прикажешь это понимать?
- Вот я и думаю…
Думал он, судя по отяжелевшему лицу, напряженно.
- А ты с женой посоветуйся, - предложила я. - У нас, у баб, независимый подчас характер, мы можем иногда подсказать интересное решение.
Вопреки прогнозам, он не обозвал меня черной акулой или той же сибирской язвой. Лег на подушку и обнял меня за узкие девичьи плечи.
- Женат-то давно? - брезгливо бросила я.
- Десятый год, - сухо отчитался он. - Дочке Оксанке - девятый. Умница растет - по стадионам бегает, на фоно брякает, по-английски шпрехает… Недавно в театральный кружок отдали - актерское мастерство оттачивать…
- А у меня лоботряской растет, - позавидовала я. - Ничего делать не хочет, только мячиком об стенку лупит. Мне с ней некогда, маме тоже недосуг, только возмущается… Ты своей жене с каждой встречной изменяешь?
- Нет, - он не обиделся. - Я не такой уж ходок. У меня работа отменяет личное время… Впрочем, случалось, но редко. Раз…
"Девять", - подумала я.
- …или два.
Бедненький, не запомнил он, раз или два.
- Значит, хронически любишь. Хрон вы, Олег Леонидович.
Он в третий раз посмотрел на меня как на вымершего ящера и вдруг принялся остервенело целовать - словно мы уже расставались и к даче подъезжала горячо любимая супруга с базукой. Я не оказала ему достойного сопротивления. Коси коса…
Глава 7
В заключение он поинтересовался - не будет ли ему дозволено в связи с новыми открывшимися горизонтами в наших отношениях узнать, что нельзя запихнуть в самую большую кастрюлю. Я ответила ему, что наши отношения еще не настолько доверительны, и уснула. В пять вечера дом затрясся от стука в дверь - стартовала новая серия кошмара. Верест скатился по лестнице, облачаясь на ходу. "Не спящий в Первомайке" Костян Борзых во всеуслышание объявил, что полку трупов прибыло. Я напряглась - разговор с первого этажа прекрасно долетал до второго.
- Почему сразу не сообщили? - возмущался Верест. - Что за самодеятельность?
- Леонидыч, у тебя же выходной до пяти, - отбивался сержант. - Сам говорил… Да ты не напрягайся, начальник, час назад жмурика нашли. Оформили как положено, протокол составили…