- Может, рискнешь? - спросила Веруньша. Она подвела кавалера к играющим, крепко держа его под руку.
Лыткин попросил сдать и ему. Банкомет - им был Топорок - выложил две карты.
- Очко! - возвестил Лыткин торжествующим голосом и швырнул на стол червового туза и трефовую десятку.
Топорок кинул карты себе и перебрал. Крякнул расстроенно, пододвинул выигрыш Лыткину. Сказал Веруньше с завистью:
- Везунчик твой прапор.
- Иных не держим, - весело отозвалась та и шутливо толкнула кавалера в бок локтем.
Вступил в игру Зотов. Бросил на кон сотенную.
- Люблю рисковать. Игра омолаживает нервные клетки.
- Ой, Иван Софронович! - сказал Клыков укоризненно. - Просадишь свои трудовые…
- Трус в карты не играет, - отозвался Зотов весело. - Поехали!
Он метнул карты рукой профессионала. Они легли перед игроками с металлическим треском.
Кон от кона игра обострялась. Топорок все время проигрывал, злился и увеличивал ставки. Прапорщик дрожащими пальцами сгребал со стола и совал в карманы деньги.
- Пятьсот на кон! - вдруг объявил Топорок и бросил на стол пять новеньких сторублевок.
- Иду, - согласился Лыткин.
- Я пас, - развел руками Зотов. - Уже все просадил.
- Все равно метни нам, - предложил Топорок, - мы тебе доверяем. У тебя рука твердая.
Пока Зотов сдавал, Лыткину все время везло, и он поддержал предложение:
- Метайте, Иван Софронович! У вас рука счастливая.
Зотов перемешал колоду, дал снять игрокам, сперва Топорку, потом прапору. С треском бросил. И снова фортуна улыбнулась Лыткину.
- Везет тебе, Леня, - сказал Клыков удивленно. Он наблюдал за игрой из-за плеча Зотова. - Третий банк на очке. Я такого что-то не могу припомнить. Право слово - везунчик…
Прапорщик самодовольно ухмыльнулся.
- Помилуй бог, говорил Суворов, не все же везенье, кое-что и сами могем!
Он с явным наслаждением стал складывать деньги. Потом выхватил сторублевку, бросил ее на стол.
- За труды, Иван Софронович!
- Забери, - поморщился Зотов брезгливо. - За такое и по морде можно схлопотать.
- Ты чего? - удивленно воскликнул Лыткин.
- А того. Что подумает Володя? Тебе, может, все равно, а мне - нет. Выходит, ты меня купил, и я сбрасывал тебе фартовую карту.
- Прости, не сообразил, - сразу повинился Лыткин. - Вот ведь дурень!
Топорок сидел растерянный, вытирая потный лоб ладонью.
- Давай контровую! - вдруг предложил он хриплым голосом.
- Деньги на кон, - сказал Лыткин. - На так не играю.
- Тимофей Васильевич! - взмолился Топорок. - У вас моя тысяча…
- Ой, Володя! - укоризненно бросил Клыков. - Без штанов сидят не те, кто проигрывает, а те, которые хотят отыграться.
- Тимофей Васильевич…
Клыков вышел в спальню, через минуту вернулся с пачкой в банковской упаковке. Бросил ее на стол перед Топорком.
- Ладно, дуйся, беспутный! Дуракам, как говорят, закон не писан.
Зотов долго и старательно тасовал карты. На ладони протянул их прапорщику. Тот небрежным движением пальца сдвинул часть колоды. Зотов переместил разрезанные карты, сложил их, с хрустом прошелся по корешкам, стал сдавать.
К Лыткину пришли пиковый туз и девятка бубей. Скрывая довольную улыбку, он объявил:
- Хватит.
Топорок перевернул первую пришедшую к нему карту. Это была шестерка бубей. Сказал спокойно Зотову:
- Открывай, Иван Софронович.
Тот метнул. Пришла семерка пик.
- Еще, - разрешил Топорок.
На стол упал трефовый король. Прапорщик замер, ожидая, какое решение примет Топорок. Тот долго думал, морщил лоб, наконец произнес:
- Еще…
На стол упал король пик.
- Очко, - констатировал Топорок. - Вот так тебе, Советская Армия!
Лыткин со злостью открыл и швырнул свои карты.
- Двадцать…
- Риск - благородное дело! - злорадно произнес Топорок, загребая выигрыш.
- Не тушуйся, Леня, - сказал Клыков, кладя руку на плечо Лыткину. - Невелик проигрыш - одна косая. Да и деньги ли важны? Мы здесь ради удовольствия кидаемся…
- Давай контровую! - пьяно заупрямился прапорщик. - Трус в карты не играет. Тимофей Васильевич, будь другом, ссуди!
- Оставь, Леня. К Володе поперла карта. Он тебя обдерет.
- Ты друг или нет? - обиженно прогудел прапорщик. - Отыграюсь!
Клыков пожал плечами.
- Смотри сам, не пожалеть бы. Сколько тебе?
- Тысчонку, - лихо заломил Лыткин. - Вот увидишь…
- Дам, дам, только учти: придется писать расписку. Денежки счет любят.
- Тогда две, если можешь. На всякий случай.
- Ой, Леня, какой ты зажигательный! - возбужденно взвизгнула Веруньша и чмокнула прапорщика в щеку. - Обожаю азартных мужчин!
- Погоди, - отстранил ее Лыткин. - Пошла игра…
- Проходи, прапор, - сказал Клыков и отступил в сторону, пропуская Лыткина в дом. - Принес долг? Ах, нет… Плохо это. Плохо. Ты пойми верно, Леонид, я к тебе отношусь с доверием, но обстоятельства требуют отдачи. Ты думаешь, у меня в тот вечер деньги лежали для того, чтобы ты спустил их с кона? У каждого из нас свои долги. Ведь я тебя предупреждал: к Топорку поперла карта. Ты глаза выкатил и свое: дай косушку! Взял две. Потом еще три… Это большие деньги, Леня.
- Я понимаю, - в голосе Лыткина звенела нотка, взывавшая к жалости. - Но я сейчас не при деньгах. Ты понимаешь…
- Хорошо, - сказал Клыков сурово. - Ящик патронов, Леня. Автоматных. Один.
Он поднял мизинец, как бы подчеркивая этим мелочность сделки.
- Тимофей Васильевич! - воскликнул прапорщик. - Во-первых, у меня на складе и патронов-то нет. Во-вторых, даже будь они - из зоны не вынесешь. Если бы ты знал, какая там охрана!
- Ты расскажи, - вкрадчиво предложил Клыков.
Прапорщик рассмеялся.
- Я, между прочим, всерьез спрашиваю, - сказал Клыков. - Конечно, если ты меня за иностранного шпиона принимаешь - тогда молчи. А если нет, то расскажи, как на духу. И тогда я подумаю, как нам с тобой из долгов выбраться. Может, даже с прибылью будем. А?
- Что тебе интересно?
- Вот ты сказал, что на складе твоем нет патронов. А что там есть?
- Гироскопы, тебя устроит?
- Гидро… Это что-то с водой связано? Насосы какие?
Лыткин снисходительно улыбнулся.
- Не в дугу. Гироскопы - это от систем управления ракетами. Детали такие.
- Так продай один. Покупателя я тебе отыщу.
- Ты в своем уме? - Лыткин сразу помрачнел. - Знаешь, как такое предложение называется?
- Ну-ну, просвети.
- Предательство, вот как!
- Дурак ты, Лыткин!
- Почему же - сразу и дурак? - обиделся прапорщик.
- Потому, милый мой, что сейчас каждый, у кого на плечах голова, делает деньги, собирает капитал, чтобы не остаться завтра в глубокой дупе. Потому, что уже завтра хозяином жизни станет тот, кто сегодня не постесняется отщипнуть от общего пирога кусок побольше и пожирнее. И никого, учти, прапор, никого не будут спрашивать, откуда он взял свой капитал. У хозяев жизни не спрашивают, как они стали хозяевами. Ты к такому повороту дел еще не готов. В тебе социалистическая закваска бродит: кто не работает, тот не ест. А вся наша жизнь уже семьдесят лет отвергала эту дурацкую истину. Не ел тот, кто мало зарабатывал. А тот, кто имел деньги - правые или неправые, - без харча никогда не маялся. Теперь лозунги надоели людям. Они хотят жить по-иному. Ваши генералы, например, гонят за границу танки. Полковники из разведки бегут на Запад. Почему? Да потому, что понимают: приватизация - это справедливый передел достояния. Умные будут богаче, у ослов хороший шанс отрастить уши подлиннее. Вот и выбирай, а я потом погляжу, как ты их под кепку укладывать станешь…
- Кончай, Васильич, - попросил Лыткин тоскливо, поднимаясь со стула.
- Мне кончить проще, чем тебе начать. Ты поинтересуйся, о чем твое начальство думает. Не знаешь? Вот и береги свои склады. Потом генералы на них бизнес сделают. А тебя под зад коленкой. И вообще, если на то пошло, катись ты… Я тебе помочь хотел заработать тысяч так тридцать-сорок. Не надо? Тогда давай плати долг. Завтра поеду к вам и пройдусь по начальству с твоими расписками. У меня все на месте.
- Зачем же так? - всполошился Лыткин, не в силах скрыть испуга. - Я же не…
- А я - да. За тобой должок. Чтобы его покрыть да еще подзаработать на молочишко, тебе предложили выгодное дело. А ты кочевряжишься. И потом… А, да ладно…
- Нет уж, говори. Что потом? Давай, договаривай, раз начал.
- Хорошо, слушай. Потом, ты держишься со мной так, будто тебе предлагают великую измену. А большим предателем, чем Меченый Миша, тебе, Лыткин, никогда не стать. Миша продал всех - друзей, партийцев, государство, и все для того, чтобы иметь свой кусок хлеба с твоим маслом. Сколько лет, прапор, ты кидал ему взносы со своих старшинских грошей? Сколько он на твои рублишки для своей мадам шубок купил? А теперь он всем вам, верным слугам Отечества, шишку в лузу вкатил - радуйтесь, солдаты, сержанты и офицеры! Так что любое твое дело в своих интересах никогда не позволит тебе дотянуться до прорабов перестройки…
Клыков махнул рукой и с презрением бросил:
- Надо же, Веруньше поверил. Она все гудела: ах, прапор, мужик рисковый! Тьфу!
Все время, пока Клыков произносил свой монолог, Лыткин обдумывал названную им сумму - тридцать-сорок тысяч рублей. Нули, образовавшие ее, выглядели впечатляюще. Это столько, сколько он смог бы заработать, служа в армии еще лет десять! Привлекательность цифр усиливала неопределенность перспектив. Президент, чье имя назвал Клыков, обходился с Советской Армией как Гудериан - ломил, трепал, раскидывал, крушил. История скорее всего не припомнит случаев, когда бы глава государства в таком безжалостном стиле расправлялся со своими вооруженными силами. Поэтому загадывать, что с тобой станет завтра, где и как будешь искать пропитание для себя и семьи, военный человек не мог. А сорок тысяч - сумма серьезная.
Наконец прапорщик принял решение.
- Говорил ты, Васильевич, красиво. А насколько серьезно? В отношении тех больших тысяч?
Вместо ответа Клыков спросил:
- Выпить хочешь? - он сходил к буфету, принес бутылку и рюмки… Под мужской разговор жидкий фундамент крепче бетонного…
- Послушай, Елизар, - сказал Клыков лениво. - Сколько тебе до дембеля?
- Месяца полтора. Время летит…
- А мы его ухватим, - засмеялся Клыков. - Как кота за хвост. Армянин с прапором порешили по-мирному…
- Не сохранил, значит, целку Лыткин?
Они сидели на веранде за накрытым столом, пили чай. Солнце лежало на деревянном полу светлыми полосами. За верандой в кустах сирени копошились и громко чирикали возбужденные воробьи.
- Сколько ему пришлось дать?
- Полсотни, - ответил Клыков. - Больших, понятно…
- И что дальше?
- Теперь все только от твоей готовности зависит. Прапор ждет, когда ему назовут время. Так что точи нож. Я проверю, как ты им работаешь.
Елизаров нервно скребыхнул ногами по полу.
- Он у меня и без того острый.
- Штык? - спросил Клыков и покачал головой отрицательно. - Нет, милый, мы тебя вооружим как следует.
Он скрылся в комнате и, вернувшись, протянул руку к сержанту. Из сжатого кулака, сверкнув на солнце, как змеиное жало, вылетело узкое острое лезвие. Елизаров даже отшатнулся от неожиданности.
- Держи, - усмехнулся Клыков.
Елизаров взял нож в руку, примерился. Пряча кривую усмешку, сказал довольно:
- А что, пойдет!
- Не кажи гоп, - охладил его Клыков и подошел к двери. - Володя! Подкинь-ка нам досочку…
Топорок, загоравший во дворе, поднялся на веранду, держа в руках толстую короткую плаху. Положив ее между двух табуреток, сел в плетеное кресло-качалку, с любопытством ожидая экзамена.
- Доска дюймовая, - сказал Клыков. - Если пробьешь с одного удара, значит, по ножичку у тебя соперников не будет. А делается все так…
Он взял у Елизарова нож, сжал сильные пальцы на рукоятке, потом нанес удар по доске. Лезвие пронзило доску насквозь.
- Вынь и попробуй сам, - сказал Клыков, ухмыляясь.
Елизаров стал тянуть нож, но он не поддавался.
- Ты, Елизар, покачай, - посоветовал Топорок, - Клык садит знатно, ни один врач не отлечит…
Лишь на шестом ударе Елизарову удалось наконец пронзить плаху.
- Молоток, - похвалил Клыков и взял его под руку. - Теперь топай за мной.
Они спустились с крыльца и двинулись к загончику на задах двора, где сыто урчал кабан весом пудов на шесть. Клыков протиснулся внутрь, подошел к животному, почесал его за ухом. Хряк довольно захрюкал, поднимая вверх розовый плотный пятачок.
- Пора колоть, - сказал Клыков. - В магазинах ни хрена нету, а он вон какой хоботок наел. Попробуй заделать, Елизар. Почешешь его, потом ударишь. Вот сюда…
Он ткнул пальцем в щетину под левой лопаткой.
- Вы серьезно, Тимофей Васильевич? - удивился Елизаров. - Я не мясник…
- Надо, милый, надо, - мягко, но настойчиво сказал Клыков. - Доска - это доска. Надо уметь резать живое. - Он ласково похлопал сержанта по спине. - Ты, мальчик, просеки и подумай. Допустим, тебя прихватит аппендицит. Надо пороть брюхо. А тебе говорят: есть у нас лепило, готов оперировать, но раньше никого не резал. Такое тебе понравится?
Елизаров шевельнул плечами, давая понять, что ласка ему неприятна.
- Что молчишь? - спросил Клыков, убирая ладонь. - Пошел бы ты к такому за помощью?
- Дурак я, что ли?
- Тогда не тяни. Почеши его и бей. Вот сюда…
- Знаю, - сердито сказал Елизаров. - Ударю, куда надо.
- Ты не залупайся, милок, - одернул его Клыков. - Ударить может каждый. А вот убьет только умелый. Промахнешься - визгу будет… Нам только этого не хватало.
Елизаров нанес удар с неожиданной для себя яростью. Нож вошел в спину кабана по самую рукоятку. Животное упало на подогнувшиеся колени, ткнулось пятачком в землю.
- Хорошо, - сказал Клыков одобрительно. - А сейчас опрокинь его на спину. Распори брюхо и вынь печенку…
- Может, Топорок сделает? - нерешительно предложил Елизаров.
- Слушай, ты мне надоел! - зло оборвал его Клыков. - Я тебе не прапорщик, не лейтенант. Меня положено слушать с первого раза, ясно?
Выполнив задание, Елизаров встал, растопырив окровавленные руки. Посмотрел на Топорка, сказал повелительно:
- Слей.
Тот послушно взял алюминиевую кружку, зачерпнул из бочки. Елизаров сложил руки ковшичком и с видимым удовольствием принялся смывать липкие сгустки.
- Верка! - крикнул Клыков. - Где ты там, кобыла? Пожарь нам печеночки! - Он дружески ткнул Елизарова в бок. - Молоток! Сейчас выпьем, закусим свежатинкой…
- Не хочу, - Елизаров поморщился. - Не пойдет.
- Что так?
- Я же резал его. Жрать будет тошно.
- Будешь. Надо эту бабью слабость бороть. Иначе я на тебя и гроша не поставлю.
Они ели жареную печенку, запивали шикарным пивом из банок и весело хохотали. Топорок рассказывал смачные анекдоты, смешил всех до слез. Веруньша сидела рядышком с Елизаровым, прижималась к нему, заглядывала в глаза.
После обеда она крепко взяла его под руку, улыбнулась обещающе.
- Пошли в сад…
Они уединились в беседке, густо обвитой виноградом. Там стояли топчан, застланный серым шинельным сукном, и круглый стол, на котором громоздился эмалированный таз, полный краснобоких яблок. Веруньша подошла к топчану, на ходу расстегивая молнию юбки, едва прикрывавшей колени. Аккуратно, как дрессированная цирковая лошадка, подняла сначала одну, потом вторую ногу и вышла из упавшей на пол юбки. Елизаров увидел ядреные ягодицы, туго обтянутые нейлоном, судорожно сглотнул слюну. Он сделал шаг, как слепой, вытянув руки. Веруньша схватила его за кисти и потянула к себе.
- Погоди, вот так… - лихорадочно шептала она, уверенной рукой помогая действию. И вдруг заголосила громко, страдальчески: "О-о-у-у…" - и забилась лихорадочно, как бьются больные, впадая в приступ эпилепсии.
Потом они лежали на топчане, оглушенные, обессиленные, медленно возвращаясь к нормальному мироощущению.
- Ты психическая? - спросил Елизаров, облизывая с укушенной губы солоноватую кровь.
- Просто я ужас какая страстница, - сказала Веруньша и засмеялась довольно. - Ты тоже озорной. Мне подходишь…
Она встала, поправила прическу и только потом надела юбку. Взяла из таза яблоко, с хрустом надкусила и блаженно зажмурилась.
- Кто вкуснее, я или Ромка?
- Ты-ы, - сказал он, понимая, какой она ждет ответ. - Конечно, ты.
- То-то. Вот и брось ее…
- А Лыткин? - спросил он лениво. - Куда ты прапора денешь?
- А ну его, слюнявого. Тыр-пыр - и дух вон.
- Что ж ты его сразу не бросила?
- Попробуй, брось, - сказала Веруньша простодушно. - Ты что, Клыка не знаешь? Он приказал завлечь, и вот… А ты мне нравишься просто так, по любви. С первой встречи. Брось ты эту дуру, пока она тебя не продала…
Сказала и испуганно прихлопнула рот ладонью.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Елизаров встревоженно.
- А ничего, - Веруньша явно замкнулась.
- И все же? Между нами…
- Ты спроси о ней у Топорка. Вроде случайно…
Елизаров так и поступил, когда они вернулись в дом.
- А что, Ромка сегодня не появлялась?
- Ожидал приглашения на проводы? - поинтересовался Топорок.
- Какие проводы? - удивился сержант.
- Уезжает твоя Ромка.
- Куда?!
- Угадай кроссворд. Первая часть слова - буква русского алфавита, вторая - часть тела еврейской женщины. В целом - город на Волге.
- Причем тут еврейская женщина? - разозлился Елизаров. - Не знаю. Я не отгадчик.
- Че - бок Сары, - сказал негромко Клыков. Он вошел в комнату босиком, в одних брюках, без рубашки и майки. Сел на диван, стал стричь ногти на ногах. - Чебоксары. Клевая загадка, верно?
- Чего ей там надо? - спросил Елизаров.
- Жених у нее там. Под венец прицелилась.
- Су-у-ка-а! - выругался Елизаров. - Ну, сука!
- Я думал, ты знаешь, - пожал плечами Топорок. - Если нет, действительно сука.
- Убью! - Елизаров стукнул кулаком по столу.
- Это не причина, чтобы убивать, - сказал Клыков. - Баба с возу - мужику облегчение. Уедет - Веруньшу потискаешь. Она по тебе млеет, и телом помягче Ромки. Но вот то, что Ромка может завалить все наше дело, это серьезно. За такое…
Клыков громко пощелкал ножницами, как парикмахер над головой клиента.
- Чик-чик, - ухмыльнулся Топорок. - Тут уж, Елизар, тебе не открутиться. Твоя баба - тебе ее мокрым узлом вязать. А я свои бабки из-за такой сучки терять не согласен.
- Где ж мне ее искать? - спросил Елизаров озабоченно: над гонораром, маячившим в отдалении, нависала угроза.
- Послезавтра едем на озеро, - сказал Клыков. - Закатим небольшой пикничок. Там на месте все и порешим…