После того как стало известно о смерти Билли, толпа, заблокировавшая подъезды к Уайтхоллу, начала расти, и вскоре после двух часов по приказу комиссара Вестминстерский мост был закрыт для всех видов транспорта, грузового и пассажирского. Часть набережной Виктории от Вестминстера до моста Хангер-форд была полностью очищена от пешеходов, Нортумберленд-авеню перекрыта, и к трем часам вокруг официальной резиденции сэра Филиппа Рамона в радиусе пятисот ярдов не осталось ни одного уголка, где бы ни находился представитель закона. Членов парламента по дороге на работу сопровождали конные полицейские, и каждого из них толпа встречала приветственными криками. В течение всего дня десятки тысяч человек терпеливо ждали, не видя ничего, кроме возвышающихся над армией констеблей шпилей и башен прародительницы парламентов или голых стен зданий – на Трафальгарской площади, на Малл (на той ее части, где полиция разрешила находиться), на нижней части Виктория-стрит, в начале набережной Альберта. С каждым часом людей становилось все больше и больше. Лондон замер в ожидании, ждал спокойно, не обращая внимания на усталость, довольствуясь единственно осознанием того, что находится настолько близко к месту, где должна произойти трагедия, насколько это в человеческих силах. Случайный путник, прибыв в столицу, удивленный этим собранием, поинтересовался причиной происходящего. Мужчина, стоящий с краю толпы на набережной Виктории, указал через реку мундштуком своей трубки.
– Ждем, когда произойдет убийство, – просто пояснил он, будто говорил о чем-то совершенно обыденном.
Вокруг этих людских скоплений бойко бегали мальчишки-газетчики, и торговля у них шла вовсю. Розовые газетные листки плыли над головами, передаваемые из рук в руки. Каждые полчаса появлялось новое издание, новая версия, новое описание сцены, в которой они сами играли второстепенную, хоть и яркую роль. Расчистка набережной Темзы была достаточным поводом для одного экстренного выпуска; следующий сообщил о перекрытии Вестминстерского моста; арест глупого социалиста, которому вздумалось обратиться к общественности на Трафальгарской площади, стал достаточным поводом для очередного сообщения. Каждое мало-мальски значимое происшествие, случившееся в тот день, тщательно фиксировалось и жадно поглощалось публикой.
Весь день люди ждали, рассказывая и пересказывая друг другу историю "Четверки", строя догадки, вынося оценки. И, наблюдая за медленным движением стрелок на Биг-Бене, которые отсчитывали томительные минуты, об ожидаемой развязке они говорили так, как обсуждают театральную постановку зрители перед началом представления. "Два часа осталось", – говорили они, когда пробило шесть, и это короткое предложение или, скорее даже, тон приятного предвкушения, которым это произносилось, выражал настроение толпы – жестокой, бессердечной и безжалостной.
Гулко пробило семь, и нестройный гомон множества голосов стих. Лондон молча, затаив дыхание, наблюдал, как стрелка на огромном циферблате начала отсчет последнего часа.
Однако на Даунинг-стрит произошли лишь незначительные изменения, и только в начале восьмого сэр Филипп, открыв дверь своего кабинета, жестом поманил к себе комиссара и Фалмута. Они подошли и остановились от него в нескольких футах.
Министр был бледен, на лице его появились новые морщины, но рука, сжимавшая лист бумаги с отпечатанным текстом, была тверда, а на лице застыло бесстрастное выражение сфинкса.
– Я собираюсь запереть дверь, – голосом, лишенным эмоций, произнес он. – Наш план, надо полагать, не изменился?
– Да, сэр, – спокойно ответил комиссар.
Сэр Ричард хотел сказать что-то еще, но сдержался.
– Я всегда считал себя честным человеком, – наконец произнес он, как будто думая вслух. – Что бы ни случилось, я точно знаю, что поступаю правильно… Что это?
В коридоре послышался приглушенный рокот.
– Люди… Они приветствуют вас, – сказал Фалмут, который буквально только что выходил на улицу с инспекцией.
Министр пренебрежительно поморщил губы, в голосе его послышалась привычная язвительность.
– Они будут ужасно разочарованы, если ничего не случится, – усмехнулся он. – Люди! Упаси меня, Господи, от людей с их состраданием, их аплодисментами и жалостью.
Министр развернулся, толкнул дверь кабинета, медленно прикрыл ее за собой, и мужчины услышали щелчок замка, когда он повернул ключ.
Фалмут посмотрел на часы.
– Сорок минут, – коротко сообщил он.
В темноте стояли четверо.
– Уже почти пора, – прозвучал голос Манфреда. Тери, шаркая, сделал несколько шагов вперед, нагнулся и стал шарить рукой по полу.
– Надо спичку зажечь, – сказал он по-испански.
– Нет! – тут же воскликнул Пуаккар.
Гонзалес наклонился и быстро провел по полу нервными пальцами. Нащупав один провод, он взял его и вложил в ладонь Тери. Потом поднял руку и нашел второй. Тери умело скрутил их вместе.
– Еще не время? – спросил Тери, тяжела дыша от напряжения.
– Ждите.
Манфред не отводил взгляда от подсвеченного циферблата часов. Все молча замерли.
– Время, – наконец торжественно произнес Манфред, и Тери вытянул руку и…
Он вытянул руку, застонал и повалился на пол.
Трое услышали стон и не увидели, а скорее почувствовали, как покачнулась рядом с ними человеческая фигура и услышали глухой шум, с которым тело упало на пол.
– Что случилось? – прошептал Гонзалес.
Манфред опустился рядом с Тери и приложил руку к его рубашке.
– Тери в чем-то просчитался и поплатился за это, – тихо произнес он.
– Но Рамон…
– Посмотрим, посмотрим, – сказал Манфред, все еще держа руку на сердце лежащего.
Эти сорок минут были самыми долгими в жизни Фалмута. Он пытался скоротать время рассказами о приятном, например о некоторых своих знаменитых расследованиях, но тут же мысли его смешивались. Рассказ становился невразумительным, бессвязным, и сам он начинал страшно нервничать, едва не впадая в истерику. Вскоре прошел слух, что всем запрещается громко разговаривать, и воцарилась полная тишина, лишь изредка нарушаемая глухим шепотом.
Полицейские были в каждой комнате, в каждом коридоре, на крыше, в подвале, и каждый был при оружии. Фалмут осмотрелся. Он занял кабинет секретаря, предварительно отправив Гамильтона в парламент. Все двери были широко открыты и удерживались в таком состоянии клинышками, вставленными в щель, чтобы все полицейские отряды находились в поле зрения друг друга.
– Я даже не представляю, что может случиться, – в двадцатый раз прошептал он своему начальнику. – По-моему, совершенно невозможно, чтобы эти люди выполнили то, что пообещали… Абсолютно невозможно.
– Меня больше интересует, сдержат ли они свое второе обещание, – последовал ответ комиссара, – откажутся ли от своих попыток, если увидят, что потерпели неудачу. Одно можно сказать наверняка, – добавил он, – если Рамон выйдет из этой переделки живым, его чертов законопроект будет принят единогласно.
Он посмотрел на часы. Если быть точным, он держал часы в руке с тех пор, как сэр Филипп вошел в свой кабинет.
– Остается пять минут, – тревожно произнес он, тихо подошел к двери кабинета и прислушался. – Ничего не слышно, – сказал комиссар.
Пять последних минут тянулись ужасно медленно. Но наконец прошли и они.
– Время настало, – напряженным голосом прошептал Фалмут. – Нужно…
В этот миг раздался отдаленный удар Биг-Бена.
– Один! – прошептал он, и оба мужчины обратились в слух. – Два, – бормотал Фалмут, считая удары. – Три. Четыре. Пять… Что это? – быстро прошептал он. – Нет, показалось… Нет, точно что-то было. – Фалмут подскочил к двери и припал ухом к замочной скважине. – Что это? Что…
И тут из комнаты донесся отчаянный крик, вопль, словно кричали от боли, потом грохот, и снова стало тихо.
– Быстро… Все сюда! – заорал он бешеным голосом и навалился плечом на дверь.
Она не шелохнулась.
– Давайте разом!
Три крепких констебля с разбега бросились на дверь, и та с треском распахнулась.
Фалмут и комиссар вбежали в комнату.
– Боже правый! – в ужасе вскричал Фалмут.
На письменном столе в неестественной позе лежал министр иностранных дел.
Различные мелкие предметы, которые стояли на столе, были сброшены на пол, как будто в пылу борьбы. Комиссар подскочил к лежащему и приподнял его. Одного взгляда на его лицо оказалось достаточно.
– Мертв, – хрипло прошептал он.
Комиссар обвел взглядом комнату. Кроме полицейских и мертвеца здесь не было никого.
Глава XI. Газетная вырезка
"Сегодня зал суда снова был переполнен публикой, собравшейся для того, чтобы выслушать показания комиссара столичной полиции и сэра Френсиса Кэтлинга, знаменитого хирурга. Прежде чем заседание началось, коронер объявил, что получает огромное количество писем от самых разных людей со всевозможными версиями (среди которых встречаются и совершенно фантастические) относительно причин смерти сэра Филиппа Рамона.
– Полицейские власти просили меня передавать им все письма, – сказал коронер, – и заверили, что не оставят без внимания даже самые на первый взгляд невероятные.
Первым вызванным свидетелем был комиссар столичной полиции. Пересказав во всех подробностях события, предшествовавшие обнаружению тела покойного министра, он описал его кабинет. Большие книжные шкафы занимали две стены комнаты, третья, юго-западная, стена была прорезана тремя окнами, четвертая же была отведена под географические карты, подвешенные на подвижных роликах.
– Окна были закрыты?
– Да.
– И надежно защищены?
– Да, деревянными складными ставнями, обшитыми стальными пластинами.
– Не было ли на них каких-либо следов взлома?
– Никаких.
– Вы провели обыск в комнате?
– Да, самый тщательный.
Старшина присяжных:
– Обыск был проведен сразу?
– Да, как только убрали тело, из комнаты вынесли всю мебель, сняли ковры и обшивку со стен и потолка.
– И ничего не было найдено?
– Ничего.
– В комнате есть камин?
– Да.
– Есть ли вероятность того, что кто-либо мог проникнуть в помещение через него?
– Это исключено.
– Вы читали газеты?
– Да, некоторые.
– Вам не попадалось предположение, что покойный мог быть отравлен ядовитым газом?
– Попадалось.
– Это возможно?
– Не думаю.
Старшина присяжных:
– Вы не обнаружили никаких приспособлений, через которые в кабинет мог бы попасть такой газ?
Свидетель (неуверенно):
– Нет, разве что старая неработающая газовая труба над его письменным столом.
(Волнение в зале).
– Были ли какие-либо признаки присутствия подобного газа?
– Совершенно никаких.
– Ни запаха?
– Абсолютно никаких.
– Но существуют ядовитые газы, не имеющие запаха… Углекислый газ к примеру?
– Да, существуют.
Старшина присяжных:
– Вы проверили воздух в кабинете, не было ли газа?
– Нет, но я вошел в комнату до того, как газ успел бы рассеяться. Я бы его почувствовал.
– В комнате был заметен беспорядок?
– Кроме как на письменном столе, нигде беспорядка не было.
– Вы осмотрели те предметы, которые находились на столе?
– Да.
– Не могли подробно описать, как выглядел стол?
– Все тяжелые предметы, которые обычно ставят на стол (серебряные подсвечники, например), остались на своих местах. На полу лежали кое-какие бумаги, чернильница, ручка и (тут свидетель достал из кармана бумажник и извлек из него небольшой сухой черный предмет) еще разбитая ваза и высыпавшиеся из нее розы.
– В руках у трупа ничего не было?
– Было. Я нашел вот это.
Сыщик показал судьям высохший, сморщенный цветок розы, и весь переполненный зал застыл от ужаса.
– Это роза?
– Да.
Коронер полистал письменный отчет начальника полиции.
– А на самой руке вы не обнаружили ничего особенного?
– Да, там, где к ней прикасался цветок, было черное пятнышко.
(Сильное волнение в зале).
– Вы можете объяснить, что это за пятно?
– Нет.
Старшина присяжных:
– Что вы предприняли, когда это обнаружили?
– Приказал аккуратно поднять цветы и чистой промокательной бумагой собрать как можно больше разлитой воды. Все это отослали в главное управление на экспертизу.
– Что установила экспертиза, вам известно?
– Насколько мне известно, они не нашли ничего.
– А лепестки той розы, которую вы оставили у себя, были проверены?
– Да.
После этого комиссар подробно описал действия полиции в тот день. Было невозможно, категорически заявил он, чтобы кто-нибудь сумел войти в дом номер сорок четыре на Даунинг-стрит или выйти из него незамеченным. Сразу после убийства всем дежурившим полицейским была дана команда усилить бдительность. Большинство дежуривших, сказал свидетель, простояли на своих постах двадцать шесть часов без перерыва.
После этого было сделано самое громкое открытие за все время разбирательства. Произошло это совершенно неожиданно, с подачи коронера, который постоянно заглядывал в лежащий перед ним подписанный лично комиссаром письменный отчет.
– Вам знаком человек по имени Тери?
– Да.
– Он был одним из банды, которая называет себя "Четверо благочестивых"?
– Думаю, да.
– За его арест было назначено вознаграждение?
– Да.
– Его подозревали в причастности к подготовке убийства сэра Филиппа Рамона?
– Да.
– Его нашли?
– Да.
Когда прозвучал сей односложный ответ, по залу прокатился изумленный ропот.
– Когда его нашли?
– Сегодня утром.
– Где?
– На Ромнийских болотах.
– Он был мертв?
– Да.
(Громкий шум и движение в зале).
– На его теле были какие-нибудь необычные следы?
Все присутствующие затаили дыхание в ожидании ответа.
– Да. На правой ладони у него было пятно, похожее на то, что было на руке у сэра Филиппа Рамона!
При этих словах зал содрогнулся.
– У него в руке тоже нашли розу?
– Нет.
Старшина присяжных:
– Известно, как Тери оказался там, где его нашли?
– Нет.
Свидетель добавил, что при этом человеке не оказалось ни документов, удостоверяющих личность, ни каких-либо иных бумаг.
Следующим вызванным свидетелем был сэр Френсис Кэтлинг.
Он был приведен к присяге и получил разрешение давать показания с адвокатского места, где на столе разложил свои многочисленные записи и заметки, касающиеся дела. Полчаса он зачитывал технические результаты проведенного обследования тела. По его мнению, возможных причин смерти было три. Смерть могла быть естественной (слабое сердце покойного давало повод предположить это), смерть могла наступить в результате удушения или же ее мог вызвать сильный удар, который каким-то невероятным образом не оставил на теле никакого следа.
– Следов отравления не было?
– Никаких.
– Вы слышали показания предыдущего свидетеля?
– Да.
– И ту их часть, которая касалась черного пятна?
– Да.
– Вы исследовали это пятно?
– Да.
– И у вас появились какие-нибудь соображения относительно его природы?
– Да. Мне кажется, что такое пятно могла оставить кислота.
– Как карболовая кислота, например?
– Да, только никаких следов кислот, известных науке, я там не обнаружил.
– Руку Тери вы видели?
– Да.
– Его пятно было той же природы?
– Да, только больше и не такое ровное.
– На нем были какие-нибудь следы кислоты?
– Ни единого.
Старшина присяжных:
– Вы ознакомились с теми версиями, которые выдвигают пресса и люди?
– Да, я все их внимательно изучил.
– И вы среди них не нашли ничего, что могло бы подсказать, как погиб сэр Филипп?
– Нет.
– Что вы скажете по поводу отравления газом?
– Это невозможно. Газ сразу бы заметили.
– А если в комнату было подброшено какое-нибудь вещество, которое могло вызвать удушье и не оставить после себя следа?
– Таких ядов медицинская наука не знает.
– Вы видели розу, найденную в руке сэра Филиппа?
– Да.
– Как она, по-вашему, туда попала?
– Этого я не могу объяснить.
– Равно как и то, каким образом появилось пятно?
– Да.
Старшина присяжных:
– Какого-то определенного мнения относительно причины смерти у вас нет?
– Нет. Я могу только предположить три версии, о которых уже упоминал раньше.
– Вы верите в гипноз?
– Да, до определенной степени.
– Возможно ли, что после столь долгих разговоров о смерти некое внушение, последовавшее в определенное время, могло стать причиной смерти?
– Я не совсем понимаю вас.
– Возможно ли, что покойный стал жертвой гипнотического внушения?
– Нет, не думаю, что такое возможно.
Старшина присяжных:
– Вы упомянули о не оставившем следа ударе. Вам когда-либо приходилось сталкиваться с чем-либо подобным?
– Да. Дважды.
– И это были удары достаточно сильные, чтобы вызвать смерть?
– Да.
– И они не оставили ни кровоподтеков, ни иных следов?
– Да. В Японии я сталкивался со случаем, когда человек умер на месте от прикосновения к определенной точке у него на шее.
– Это что, обычная практика?
– Нет, очень необычная. Это настолько необычно, что вызвало настоящий переполох в медицинских кругах. Этот случай был описан в "Британском медицинском журнале" в 1896 году.
– И от того прикосновения не осталось ни ушибов, ни кровоподтеков?
– Ни единого, абсолютно никаких следов.
После этого знаменитый хирург зачитал длинную статью из "Британского медицинского журнала", в которой описывался тот случай.
– Вы хотите сказать, что это могло стать причиной смерти министра?
– Это возможно.
Старшина присяжных:
– И вы всерьез рассматриваете эту версию?
– Да.
После нескольких дополнительных вопросов технического характера допрос свидетеля завершился.
Когда знаменитый хирург покинул свидетельское место, в аудитории загудели, со всех сторон послышались разочарованные выкрики. Люди надеялись, что показания медицинского эксперта прольют свет на темные места, но смерть сэра Филиппа Рамона оставалась такой же загадочной.
Следующим вызвали для допроса суперинтенданта Фалмута.