Сыщик хоть и говорил ровным, лишенным интонаций голосом, было очевидно, что его гнетет сильнейшее волнение. Кажется, он очень горько переживал неудачу полиции, которая не смогла уберечь от смерти министра. Ни для кого уже не секрет, что после трагедии и он, и комиссар столичной полиции подали прошения об отставке, но по предписанию премьер-министра оба они были отклонены.
Мистер Фалмут во многом повторил показания комиссара, дополнив их рассказом о том, как он дежурил у двери в кабинет министра иностранных дел, когда произошла трагедия. Когда он подробно описывал события того вечера, в зале суда воцарилось гробовое молчание.
– Вы говорите, что услышали в кабинете какой-то шум?
– Да.
– Какого рода был этот шум?
– Ну, его не так-то просто описать… Неопределенный шум, как будто стул тащат по мягкой поверхности.
– А звук этот не напоминал звук скользящей двери или панели?
– Да, напомнил.
(Волнение в зале).
– Так вы описали этот звук в своем отчете.
– Да, верно.
– Вы обнаружили какие-нибудь скользящие панели?
– Нет.
– Может быть, скользящие двери?
– Нет.
– А возможно ли, чтобы посторонний человек спрятался в одном из книжных шкафов или бюро?
– Нет, они все были осмотрены.
– Хорошо. Что произошло потом?
– Я услышал щелчок, крик сэр Филиппа и попробовал выбить дверь.
Старшина присяжных:
– Она была заперта?
– Да.
– И сэр Филипп был один?
– Да. Это было его желание.
– После трагедии вы провели осмотр дома и прилегающих территорий?
– Да.
– Что-нибудь обнаружили?
– Ничего. Разве что сделал одно открытие, интересное само по себе, но не имеющее отношения к делу.
– Что же это?
– Два мертвых воробья на подоконнике.
– Их исследовали?
– Да, но хирург, который проводил их вскрытие, пришел к выводу, что они умерли от переохлаждения и упали туда с расположенного выше парапета.
– Следы какого-нибудь яда в этих птицах нашли?
– Нет, ничего подобного не обнаружили.
Тут снова был вызван сэр Френсис Кэтлинг. Он заявил, что тоже видел птиц, но следов яда в них не обнаружил.
– Если представить себе, что в кабинет пустили газ, о котором мы говорили раньше (смертельно ядовитый газ, способный быстро рассеиваться), могло ли какое-то мизерное его количество, просочившееся из комнаты, стать причиной смерти этих птиц?
– Да, если они сидели на подоконнике.
Старшина присяжных:
– Вы связываете смерть этих воробьев с трагедией?
– Нет, не связываю! – категорически произнес свидетель.
Далее продолжился допрос суперинтенданта Фалмута.
– Больше ничего необычного вы не заметили?
– Нет, больше ничего.
После этого коронер начал расспрашивать свидетеля о Марксе.
– Не было ли на теле Маркса обнаружено такого же пятна, как у сэра Филиппа и у Тери?
– Нет".
Когда рассмотрение дела закончилось, и люди, выходя из зала суда, собирались небольшими группками, чтобы обсудить самый необычный вердикт из всех, когда-либо вынесенных коронерским жюри ("Смерть в результате неустановленных причин признать предумышленным убийством, совершенным неизвестным лицом или лицами"), сам коронер на пороге суда столкнулся с кем-то из своих знакомых.
– Карсон! – удивленно воскликнул он. – Здравствуйте, здравствуйте. И вы тут! А я думал, ваши банкроты не отпустят вас даже в такой день… Поразительное дело…
– Поразительное, – согласился его товарищ.
– Вы с самого начала присутствовали?
– Да, – ответил зритель.
– Вы обратили внимание, какой толковый старшина присяжных нам попался?
– Да. Думаю, из него вышел бы гораздо лучший адвокат, чем коммерсант.
– Так вы с ним знакомы?
– Да, – зевнул конкурсный управляющий. – Бедняга, думал Бога за бороду схватить. Учредил компанию, собирался штамповать фотогравюры и прочую ерунду… Избавил нас от мастерской Этерингтона… Теперь опять придется с ней возиться.
– Неужели он прогорел? – удивился коронер.
– Не то чтобы прогорел, просто решил все бросить. Говорит, здешний климат ему не подходит… Как там его зовут?
– Манфред, – напомнил коронер.
Глава XII. Заключение
В кабинете комиссара столичной полиции Фалмут сидел напротив своего начальника, положив на стол перед собой сцепленные руки. На блокноте с промокательной бумагой лежал узкий сероватый листок. Комиссар поднял его и снова прочитал то, что на нем было написано:
"К тому времени, когда Вы получите это письмо, мы – те, кто за неимением лучшего названия именуем себя "Четверо благочестивых" – уже разъедемся по Европе, и вряд ли Вам когда когда-либо удастся выследить нас. Мы заявляем, что выполнили то, за что взялись, но не подумайте, что это похвальба. Совершенно искренне, без тени лицемерия, мы также выражаем сожаление, что нам пришлось пойти на этот шаг.
Смерть сэра Филиппа Рамона можно считать случайной. Мы признаем это. Тери не справился со своей работой, за что и поплатился. Мы слишком сильно доверились его техническим познаниям. Возможно, продолжив поиски с должным усердием, вы сумеете раскрыть тайну смерти сэра Филиппа Рамона… Если подобное усердие принесет результаты, Вы убедитесь, что сказанное здесь – правда.
Прощайте".
– Это ничего не дает, – сказал комиссар.
– Поиски! – Фалмут безнадежно покачал головой. – Мы перерыли весь дом на Даунинг-стрит сверху донизу… Где еще искать?
– Среди бумаг сэра Филиппа не было ничего, что могло бы навести на след?
– Нам ничего такого не попалось.
Комиссар в задумчивости покусал кончик ручки.
– Его загородное имение осматривали?
Фалмут нахмурился.
– Не вижу в этом необходимости.
– А Портленд-плейс?
– Нет. В день убийства дом там был на замке.
Комиссар встал.
– Проверьте Портленд-плейс, – посоветовал он. – Сейчас там распоряжаются душеприказчики сэра Филиппа.
Детектив остановил хэнсом и через четверть часа уже стучался в большую тяжелую дверь городского особняка покойного министра иностранных дел. Открыл ему степенный мужчина, это был дворецкий сэра Филиппа, с которым Фалмут уже встречался раньше. Слуга приветствовал сыщика поклоном головы.
– Я хочу обыскать дом, Перкс, – сказал Фалмут. – Здесь ни к чему не прикасались?
Мужчина покачал головой.
– Нет, мистер Фалмут, – сказал он. – Все так, как оставил сэр Филипп. Господа из адвокатской конторы даже еще не провели опись.
Фалмут прошел через холодный коридор в уютную комнатку лакея.
– Думаю начать с кабинета, – сказал он.
– Боюсь, что это будет не так просто, сэр, – вежливо произнес Перкс.
– Почему? – насторожился Фалмут.
– Это единственная комната в доме, от которой у нас нет ключа. Сэр Филипп закрывал кабинет на особый замок, а ключ от него всегда носил при себе. Видите ли, он ведь был членом кабинета министров и просто очень аккуратным человеком, он чрезвычайно щепетильно относился к тому, кто заходит в его кабинет.
Фалмут задумался. В Скотленд-Ярде хранились многие из ключей сэра Филиппа. Он написал короткую записку своему начальнику и отправил в Скотленд-Ярд посыльного на кебе. В ожидании он решил не тратить зря время и поговорить с дворецким.
– А где были вы, Перкс, когда произошло убийство? – спросил он.
– В деревне. Сэр Филипп отослал всех своих слух, если помните.
– А дом?
– Дом стоял пустой… Совершенно пустой.
– Вы, когда вернулись, не заметили ничего необычного? Следы? Может, кто-нибудь хотел проникнуть внутрь?
– Нет, сэр. Ничего подобного я не заметил. Вору пробраться в этот дом почти невозможно. Здесь установлены сигнализационные провода, связанные напрямую с полицейским участком, а окна закрываются автоматически.
– То есть ни на двери, ни на окнах не было никаких подозрительных следов? Мысли о возможном взломе у вас не возникало?
Дворецкий убежденно покачал головой.
– Никаких. Я каждый день очень внимательно проверяю краску на дверях и ставнях, поэтому, если бы там что-то было, я бы обязательно заметил.
Через полчаса вернулся посыльный с полицейским. Сыщик в штатской одежде передал Фалмуту небольшую связку ключей.
Дворецкий провел их на второй этаж и указал на массивную дубовую дверь кабинета, с микроскопическим замком.
Фалмут долго подбирал ключ. Две первых попытки оказались неудачными, на третий раз замок, щелкнув, открылся, и дверь бесшумно поползла в сторону. Вошел он не сразу, потому что в комнате было совершенно темно.
– Простите, забыл, – сказал Перкс. – Ставни закрыты… Открыть?
– Да, пожалуйста, – сказал детектив.
Через несколько минут комната наполнилась светом.
Это было просто обставленное помещение, напоминающее то, в котором встретил смерть министр: застоявшийся запах старой кожи, книжные шкафы вдоль стен, посередине – большой письменный стол красного дерева с аккуратно сложенными стопками бумаг.
Первым делом Фалмут быстро и внимательно осмотрел стол. За прошедшие дни на нем скопился толстый слой пыли. Рядом, на отдельном столике, но так, чтобы можно было дотянуться не вставая с места, находился обычный настольный телефон.
– Телефон без звонка? – удивился Фалмут.
– Без звонка, – кивнул дворецкий. – Сэр Филипп не любил резкие звонки, его телефон жужжал.
Фалмут вспомнил.
– Да-да, конечно, я помню, – пробормотал он и вдруг удивленно воскликнул: – А что это?!
Он наклонился к телефону.
– Что случилось с аппаратом?
И было чему удивляться: стальной корпус телефона был искривлен и как бы слегка перекручен, снизу, под эбонитовой приемной трубкой, лежала горка черного порошка, а от гибкого шнура, который соединял его с внешним миром, не осталось ничего, кроме перекрученного обесцвеченного куска провода. Столик, на котором стоял аппарат, покрылся пузырями, словно побывал в огне.
Детектив глубоко вздохнул и повернулся к подчиненному.
– Срочно бегите в мастерскую Миллера на Риджент-стрит и попросите мистера Миллера – это электрик – немедленно прийти сюда.
Он все еще рассматривал телефон, когда явился электрик.
– Мистер Миллер, – медленно произнес он, – что произошло с этим телефоном?
Электрик надел пенсне и осмотрел остатки аппарата.
– Гм, – произнес он, – похоже, какой-то монтер проявил прямо-таки преступную небрежность.
– Монтер? Какой монтер? – потребовал объяснений Фалмут.
– Тот, который прокладывает телефонные провода. – Он снова осмотрел аппарат. – Вы разве не видите? – он указал на изуродованный аппарат.
– Я вижу, что телефон испорчен, но как это произошло?
Электрик нагнулся и поднял с пола обгоревший кусок провода.
– Произошло следующее, – сказал он. Кто-то подключил провод под высоким напряжением (возможно, провод электрического освещения) вот к этой телефонной линии. И если бы кто-нибудь в эту секунду поднял трубку… – неожиданно он замолчал и побледнел.
– Боже правый! – прошептал он. – Так значит, сэра Филиппа Рамона убили электрическим током!
Какое-то время никто не мог произнести ни слова. Потом Фалмут достал из кармана маленькую записную книжку, ту самую, которую украл Билли Маркс.
– Так вот оно что! – воскликнул он. – Выходит, это направление, в котором проложены провода… Но почему такое же не произошло с телефоном на Даунинг-стрит? Дрожащий электрик, бледный как мел, покачал головой.
– Я не знаю всех возможностей электричества, – пробормотал он. – Электрический ток… вся сила электрического тока могла уйти в одну сторону… Могло произойти короткое замыкание… Что угодно могло произойти.
– Постойте, – взволнованно воскликнул Фалмут, – а если бы человек, который замыкал провода, сам прикоснулся к проводу… Могло бы это дать такой результат?
– Могло…
– Тери не справился со своей работой, за что и поплатился, – медленно произнес Фалмут слова из последнего письма "Четверки". – Рамон получил легкий удар… Но достаточный, чтобы напугать его… У него было слабое сердце… Ожог на ладони, мертвые воробьи! Господи, все же ясно как день!
Усиленный полицейский отряд ворвался в здание на Карнаби-стрит, но не обнаружил там ничего, кроме недокуренной сигареты с названием лондонской табачной лавки и корешок билета до Нью-Йорка. Это был билет на лайнер "Лукания" на места первого класса для трех пассажиров.
Когда "Лукания" прибыла в Нью-Йорк, судно обыскали от носа до кормы, но никаких следов "Четверых благочестивых" обнаружено не было. Идея оставить этот "ключ" для полиции принадлежала Гонзалесу.
По обе стороны закона
Глава 1. Ребус
Однажды, пребывая в мрачном, задумчивом настроении, скорее констатируя, нежели порицая парадоксы нашего времени, кто-то из журналистов "Мегафона" заметил:
"Даже "Четверо благочестивых" стали уважаемым учреждением. Каких-то пятнадцать лет назад мы называли их "преступной группой", за их поимку предлагалось вознаграждение… А сегодня достаточно свернуть на Керзон-стрит, чтобы увидеть серебряный треугольник, укрепленный на двери здания, в котором располагается их контора… Те, на кого раньше охотились, кого поносили, превратились в самое закрытое детективное агентство, куда нет доступа посторонним… Нам остается лишь надеяться, что их некогда весьма радикальные методы со временем были значительно пересмотрены".
Порой опасно наблюдать за наблюдателем.
– Что же так напугало мистера Льюиса Лезерсона? – спросил Манфред за завтраком, разбивая ложечкой яйцо. Свежий красновато-коричневый загар на его мужественном, чисто выбритом лице объяснялся тем, что совсем недавно он вернулся из солнечной снежной Швейцарии.
Напротив него сидел Леон Гонзалес, поглощенный "Таймс", а место в конце стола занимал широколицый и вечно угрюмый Раймон Пуаккар. Его качества и страсть к овощеводству здесь описывать смысла не имеет, поскольку до меня это уже неоднократно делали другие.
Он поднял глаза на Гонзалеса.
– Это тот джентльмен, который вот уже месяц наблюдает за нашим домом? – уточнил он.
Губы Леона дрогнули в усмешке, когда он аккуратно сложил газету.
– Да, тот самый джентльмен… Я сегодня утром с ним встречаюсь, – сказал он. – Между прочим, ищеек отозвали… Это были люди из детективного агентства Оттиса.
– Если он наблюдает за нами, значит, у него нечиста совесть, – значительно заметил Пуаккар. – Интересно будет узнать что к чему.
Мистер Льюис Лезерсон жил на Лоуэр-баркли-стрит, в огромном и очень дорогом доме. Лакей, открывший дверь Леону, был облачен в костюм, весьма уместный для исторических фильмов, но совершенно не вписывающийся в общую картину на вполне современной Лоуэр-баркли-стрит: темно-красная ливрея, бриджи до колен… Леон, преисполнившись благоговения, окинул слугу восхищенным взглядом.
– Мистер Лезерсон примет вас в библиотеке, – произнес слуга.
"Кажется, – подумал Леон, – он прекрасно понимает, до чего великолепно выглядит".
Дом был поистине роскошен: шикарная мебель, богатое убранство. Ступив на широкую лестницу, Леон заметил наверху красивую женщину, которая скользнула по площадке, бросив на него мимолетный взгляд и оставив после себя легкий шлейф аромата экзотических духов.
Комната, куда его провели, обилием дорогих безделушек и вычурностью обстановки вполне могла бы сойти за спальню.
Мистер Лезерсон встал из-за огромного ампирного письменного стола и протянул гостю ухоженную белую руку. Худощавый, лысоватый, с лицом, покрытым морщинами, он чем-то напоминал ученого.
– Мистер Гонзалес? – голос у него оказался высокий и не особенно приятный. – Не хотите ли присесть? Я получил ваш запрос… Очевидно, произошла какая-то ошибка.
Сам он опустился на то же место, с которого поднялся. Если напряжение он мог попытаться выдать за деловитость, то нервозность скрыть ему не удалось.
– Вас я, разумеется, знаю… Но с чего бы мне посылать своих людей следить за вашим домом? Зачем мне это?
Гонзалес не сводил с него пристального взгляда.
– Я пришел для того, чтобы это узнать, – произнес он. – Мне наверняка известно, что это именно вы следите за нами. Нам известно также агентство, в которое вы для этого обратились, знаем, сколько вы за это заплатили, какие инструкции дали. Единственный вопрос: зачем?
Мистер Лезерсон поёрзал на месте и неловко улыбнулся.
– Что ж… Наверное, и в самом деле было бы неразумно отрицать, что я нанял сыщиков. Видите ли, дело в том, что "Четверо благочестивых" – солидная организация… и… м-м… Я – богатый человек…
Не зная, как продолжить, он замолчал.
Разговор закончился так же нескладно: взаимными обещаниями с обеих сторон. Леон Гонзалес вернулся на Керзон-стрит в глубокой задумчивости.
– Он боится того, что к нам кто-то обратится, и нанял людей, чтобы те предотвратили это. Но кто этот "кто-то"?
Случилось так, что следующий день принес ответ на этот вопрос.
Был тоскливый апрельский вечер, серый и промозглый. Полицейский, стоящий на углу "Клариджез", с подозрением поглядывал на женщину, которая медленно шла по Керзон-стрит, выискивая номера домов. Женщине было лет тридцать, поношенное, пропитавшееся влагой пальто скрывало худую фигуру. Лицо у нее было бледное, изможденное. "Когда-то была симпатичной, – подумал Леон Гонзалес, наблюдавший за ней из-за тюлевой занавески, закрывавшей все окно. – Трудяга. В мыслях одно: как сводить концы с концами".
У него было время хорошенько рассмотреть ее: она надолго остановилась на тротуаре, беспомощно глядя по сторонам.
"Так-так, одежда довольно жалкая… И это когда даже самые бедные могут позволить себе какой-нибудь шарфик или пару перчаток".
Манфред оторвался от легкого обеда и подошел к товарищу.
– Надо полагать, провинциалка, – задумчиво произнес Леон. – Явно заблудилась, похоже, впервые в Уэст-Энде… Она идет к нам!
Женщина повернулась, посмотрела на номер их двери, и через секунду послышался звонок.
– Я ошибся… Она не заблудилась, просто набиралась мужества позвонить. И провалиться мне на этом месте, если она не béte noire Лезерсона!
В коридоре раздались тяжелые шаги Пуаккара… С ролью дворецкого он справлялся лучше остальных. Через какое-то время он вошел и прикрыл за собой дверь.
– Вы удивитесь, – своим обычным серьезным тоном произнес он. Сообщать о чем-то неожиданном и загадочном многозначительным тоном было в духе Пуаккара.
– Насчет леди? Я отказываюсь удивляться! – воскликнул Леон. – Она просто что-то потеряла… Мужа, часы, что-нибудь. У нее вид "потерявшей"… Она излучает какую-то беспомощность. Эти симптомы ни с чем невозможно спутать!
– Пригласите ее, – сказал Манфред, и Пуаккар вышел.
Через мгновение в комнату вошла Маргарет Стэмфорд.