- Спасибо за заботу, Игнат, это все очень трогательно. Что, собираешь всех Любиных друзей?..
- Пожалуй. Ей будет приятно увидеть всех снова, всех ее российских сателлитов и друганов, на таком могучем концерте. Гала-представление! Все телекомпании готовятся как угорелые. По всей Москве, видел, старик, орифламмы висят: "Любин Карнавал - супершоу Нового Века!" Чем-то она нас попотчует?
- Уж верно, чем-то интересненьким. Не пожалеем. Бахыт с Ритой идут?..
- Идут, идут. Я и о них позаботился.
- Ты что, позаботился обо всех зрителях, Игнат?
- Нет, Гриша, только о друзьях. Только о друзьях. А кто помнит - тот и сам придет. Кто помнит… любит…
"Да, сам придет. Без звонка, без пригласительного, без афиши, без орифламмы. Как на поминки".
- Он собирает друзей на ее концерт, Бахыт.
- Пусть собирает. У него свои планы, у нас - свои.
- Рита собралась ее раскрыть, как ракушку?
- Я не спрашиваю Риту о том, что она делает. Рита - камень в нашем перстне. Камень в кольце. Мы же кольцо, Гриша, как ты не понял. Она же сейчас начнет метаться, как волк между флажков. Ее превратили в ищейку. Но она ищет не там, где надо.
- Она ищет там, где надо. Если бы не она, самозванка чертова, Марина Мнишек подзаборная, мы бы давно уже вырубили Беловолка…
- Как, каким образом?..
- …либо услали куда подальше, за океан, либо…
- Понял. Ты всегда был сторонник крайних мер, Гриша. Все вы, банкиры новослепленные, таковы.
- Я не новослепленный. Я классик.
- Алмазы Лисовского давно бы уже были наши.
- Осторожней на поворотах с Игнатом. Пока все прииски и разработки новых месторождений - его. Он брат. Он первый и прямой наследник. Все дела перешли ему. И он в них, представь себе, смыслит. Бойся, чтобы они не спелись с этой курвой. Курвочка умная. Она далеко пойдет, чувствую. И, если мы ее не…
- Заткнись. Такой телефонный разговорчик могут запеленговать за милую душу.
- И все же что думает обо всем этом мудрая змея Рита? Где Рита? Надо посоветоваться с Ритой.
- Пока золотое мужское кольцо думает и брешет по телефону разные разности, - Бахыт хмыкнул, - женский самоцвет отдыхает. Кроме шуток, Ритуля куда-то помыкалась на ночь глядя. А гляди-ка, как сильно похолодало. Уже и цветочки из земельки вылезли, и травка вверх поехала - и опять этот гадский снег повалил. На эту-то всю весеннюю красоту! У, зимняя страна. Хочу в Италию. Хочу в Грецию. Хочу в Испанию. Жрать апельсины и пить кружками красное испанское вино. И греть кости на солнышке.
- И я тоже хочу. А у Риты, часом, не с курвочкой свидание назначено?
- Я был бы рад, если бы с любовником. Да баба моя как в меня въехала, так напрочь обо всех забыла. А та еще сучка была. Кобели за ней гужом ходили. Ты сам помнишь.
- Я все помню, Бахыт. Скажи мне одно: ты точно знаешь про алмазы в этом идиотском цветке?
- Я жалею, что я не перестрелял всех тогда из хорошего "магнума" в той продымленной кузнице в самом нищем и грязном квартале Чайна-тауна. И не подхватил цветок под мышку. Я делал хорошую мину. Я смотрел. Запоминал. Дрожал: вот она, добыча. А лучше бы я, тупица, действовал. Да вот беда, жалко мне стало тогда Цырена. Он все же мой друг был. Как опасно, плохо, неудобно иметь друзей, Гриша. Если ты захочешь друга убить - ты ведь его не убьешь, Гриша. Не убьешь.
- Смотря кто друг. И кто ты.
Зубрик осторожно положил сотовый телефон на инкрустированный красным и эбеновым деревом старинный стол. Огляделся, обозрел свою пышнотелую роскошь, массивные золоченые шандалы, задрал голову, наблюдая, как стукаются друг об дружку, тонко позванивая, граненые хрусталики люстры-колеса. Сияющее колесо. Колесо жизни. Эти хитрые восточные люди верят в какое-то колесо жизни. Бахыт ему рассказывал. Да он все равно ничего не понял, смеялся, тряс подбородками. Колесо, чтоб катилось, смазывается только баксами. Их нужно под колесо все время подкладывать. А если баксов нет - смазывать натурой.
Кровью.
Я смотрела на Игната умоляюще. Он же был так добр ко мне. Он поможет мне.
Я открыла ему все карты. Головой в омут. Была не была.
Мы лежали в постели. Я не могла обойтись без постели. Открывать эти карты, проклятые карты моей сумасшедшей жизни, можно было только в постели, больше нигде. Горизонтальное положение как нельзя лучше подходило для такого разговора. Да, постель, объятия, расслабуха, легкое вино, доверительный взгляд. Тебе ведь не впервой играть, актерка!
Глубоко внутрь души я загнала все: отвращение, боль, угрызения совести. После Каната мне казалось невозможным спать с другим человеком. И все же я сделала это. Акватинта из-за денег присоветовала мне спать с клиентами. Игнат Лисовский, конечно, не клиент. Он - один из моих мужчин. И все-таки я чувствовала себя будто вывалянной в грязи. Значит, со мной действительно что-то ПРОИЗОШЛО.
Канат, прости, не до тебя. Прости, Канат, я должна сейчас заручиться поддержкой этого человека.
А может, все, что у меня было с тобой, - призрак… Эта, твоя, как ее… инсталляция…
- Игнат. Помоги мне. Ты понял, что я в западне?
Он приподнялся на локте в постели, закурил.
- Ну, так. Я, в общем-то, предполагал, что все так оно и есть. Но достоверно не знал. У меня не было доказательств. Все сработано очень чисто. Беловолку браво. Хорошо, что ты мне все начистоту рассказала. - Он затянулся, щеки его ввалились. - Хочешь - тоже начистоту?
- Я не верю в "начистоту", Игнат. В любой самой искренней исповеди всегда есть тихая заводь скрытого. Тайны.
- Я не делаю из своих взаимоотношений с Зубриком никакой тайны. Зубрик всегда был соперником Женьки в его денежных делах. А когда Женькины дела, после его гибели, перешли ко мне, то вся неприязнь Зубрика перекинулась на меня. Ты ж понимаешь. В бизнесе так.
- Ты занимаешься алмазами? - Я вынула у него изо рта сигарету и тоже затянулась.
- Да, и ими тоже. Прибыльное дело. Но очень опасное. Голландская контора по перекупке и обработке алмазов, "Де Бирс", заключила со мной, то есть с "Архангельскдиамантом", неравноправный, как я сейчас понял, договор. Потому что мне перебежал дорогу Вова Живов из "Саха-алмаза". Он отсыпает краденые с приисков алмазы в карманы голландцев горстями. Распоряжается камнями, как своей собственностью. Будто алмазы - это так, белая смородина, килограммом больше, килограммом меньше, какая разница. И международный алмазный рынок залихорадило. Я втянулся в эту историю… ну, да это не твоего ума дело, Люба… - Он поправился. - Пардон, Алла. Мне непривычно называть тебя так.
- От брата… осталось много живых камней?.. Украшений?..
- О, много. Большая часть у меня. То, что принадлежало Любе, хранит Беловолк. Мы теперь с Беловолком молочные, то бишь алмазные, братья. - Игнат докурил сигарету, бросил в тяжелую нефритовую пепельницу, стоявшую на столике рядом с кроватью. Из зеленого, болотного нефрита по краям пепельницы были вырезаны слоны с едущими у них на загривках всадниками. В руках всадники держали короткие копья… или ножи?.. Я тогда не знала, что это крючки для понукания слона, анкасы. - Почему ты об этом спрашиваешь? Ты хочешь, чтобы я помог тебе в твоей борьбе с твоим Горбушко материально? Подбросил тебе пару-тройку хороших камней?.. И ты бы попросту купила его?.. Понятно, Юрка не даст тебе таких денег, ну, в смысле, на откуп, никогда. В лепешку расшибется, не даст.
Мы оба помолчали. Горела тихая лампа, медовый ночник. Будто бы горела свеча. Я снова вспомнила бамбуковые трубки. Ощутила на губах вкус опийного дыма. Рядом со мной чужое тело. Нелюбимое тело. Господи, как же долго я блуждала во тьме. Вырви меня из тьмы. Дай мне снова свет.
Жить с художником - в подвале - в ужасе - в нищете?!
Это я, я вырву сама его оттуда.
Не говори Игнату ничего об алмазах, спрятанных в Тюльпане. У тебя в сумке сокровище. И ты сама не знаешь, какое. Может, там что-то защелкнулось, какой-то механизм, и эта железяка уже не откроется никогда.
- Деньги мне нужны, да, - тихо и твердо сказала я. - Мои собственные деньги. У меня их никогда особо не было. И теперь нет. Но они мне нужны. Не в этом дело. Я их добуду. Помоги мне избавиться от папарацци.
- Избавиться?.. - Он округлил рот в притворном испуге, поцокал языком. - Какие выражения ты употребляешь…
- Я хочу сказать, помоги избавить меня от него.
- Так-так, помоги-спаси. - Игнат насмешливо покосился на меня. От его красивых губ пахло табаком. Красавчик Игнат. Брат красавчика Женьки Лисовского, алмазного босса, сам алмазный босс. В постели рядом со мной. Еще слегка вспотевший после праведных трудов. - И что же мне за это будет, как говорят пацаны-третьеклассники?
Я уже знала, клянусь, о чем он меня спросит. По блеску его глаз. По вздрогу его красивых губ.
- Выходи за меня за это замуж, а, Люба-Алла?.. Слабо тебе?..
Я даже не смогла опешить, потому что у меня не было времени.
Времени нет никогда ни на что, Алка.
Сделка. Какая изящная сделка. Ты выйдешь за него замуж, и он тебя прикроет, у него наверняка мощная крыша. Прикроет так, что тебе нечего будет беспокоиться о судах-пересудах, Игнат Лисовский купит всех судей с потрохами. Все так просто. Замуж - и крыша. Крыша - если замуж.
И тебе крышка.
Все ясно, Алка, ты в мышеловке. В еще одной.
И когда только этот младший Лисовский успел в тебя втюхаться до такой степени, что - на тебе, девочка, руку, сердце и все с ними впридачу?! Невероятно.
Как невероятно?! Ты что, считаешь, что в тебя нельзя влюбиться и от тебя, блестящая Люба Башкирцева, нельзя потерять голову?!
Он не теряет головы. Видишь, как он насмешливо, прищурясь, смотрит на тебя.
А может, это всего лишь шутка. Всего лишь веселая шутка. Подберись, Алка. Соберись, как для прыжка. Тебе же так часто приходилось прыгать. Даже с высокой платформы на заснеженное полотно, с риском сломать ногу и разбить голову, когда за тобой в один прекрасный январский день гнались трое с ножами в руках и початыми бутылками в карманах. О Россия, страна водки и ножей. Ножи, как это традиционно. Мы - азиаты. Нас голыми руками не возьмешь.
- Ха-ха, - отчетливо сказала я. - У меня даже голова закружилась, Игнат. Плесни мне немного сухого. Я не люблю эту кислятину, но дай горлышко промочить.
Он взял со столика бутылку "тибаани", налил мне в бокал. Я села в подушках и отпила. Быстрей. Алла, быстрей. Ты слишком долго думаешь.
- Я…
Прокуренный подвал. Темный силуэт виселицы с троллейбусной кожаной петлей. Мертвые тараканы, приклеенные к ночному горшку. Мясорубка в тазу с резиновыми утками. И эта ржавая дверь гаража с процарапанным во всю ширину железным цветком. И это темно-смуглое, огненное тело, летящее сквозь меня степной стрелой с дрожащим опереньем. Эти единственные руки.
- Что умолкла, пташка?..
Он взял меня за подбородок. Я вспомнила, как брал меня за подбородок Сим-Сим, когда хотел ударить. Беловолк, когда хотел изругать. Тот, в кладовке у Белорусского, нанятый Зубриком, что поигрывал пистолетом перед моим носом.
Игнат, зачем ты взял меня за подбородок. Меня, шлюху со стажем. Я же устала от этого жеста. Если бы ты не взял меня за подбородок - я бы сказала тебе "да".
- Нет, Игнат. - Горло мое свела судорога, когда я глотала вино. - Я не пойду за тебя замуж.
- Ну и дура. - Он плеснул "тибаани" себе тоже. - Извини. Но ты дура. Ты была бы тогда под защитой. Со мной - под защитой. Я бы имел полное моральное право так прихлопнуть Горбушко, что он бы и имя твое забыл. Или так спрятать тебя, чтобы ни один хрен тебя не нашел. Или так опорочить "утку" Горбушко…
- Правду!..
- Правдой это быть не может. Правда это только наполовину - что ты не Люба. Но ты же не убивала Любу. Так растереть его в порошок, что он потеряет само звание журналиста навек. Есть много способов. Но для этого ты должна быть моей женой.
- А если я не буду твоей женой, ты не сможешь для меня все это сделать? Даже если я буду с тобой?.. Просто с тобой, Игнат?.. Останусь твой любовницей?..
- Любовницей?.. - Я увидела, как изменилось выражение его лица. Как оно подернулось серой, будто табачной, дымкой. Как прорезалась между бровей длинная вертикальная морщина. - Лю-бов-ни-цей… Да-а-а… Большего я, видно, недостоин.
Меня осенило. Он меня любит.
И когда успел полюбить? Две-три-четыре встречи, сидение в кафе, поход к Бахыту в антикварную галерею, несколько незначащих телефонных разговоров…
Да он же любит тебя, Алка, по-настоящему. И он не захочет твоей свободы. Он не захочет делить тебя ни с кем. Он хочет всего, чего хочет обыкновенный человек на земле, мужчина. Совместного сна в одной постели. Совместного кофе по утрам. Совместного отдыха. Совместной жизни. Он хочет жить вместе с тобой, Алка. Жить. Ведь это же так просто.
Надо мной нависло его красивое, теперь такое взволнованное, скинувшее светскую маску лицо. Я вжала голову в подушки.
- Я хочу, чтобы ты родила мне ребенка, Люба… Алла. Думай. Это шанс. Я даю тебе время подумать.
Я лежала в постели неподвижно. Закурить бы. Или выпить, не закусывая, полный стакан водки. И закрыть глаза.
- Тоже неделю? - мертво спросила я.
Толстая Анька смотрела на Серебро, как на придурочную. Схватила ее за плечи, потрясла. Будто хотела вытрясти из нее остатки той глупости, которую Серебро сморозила.
- Что ты порешь! Как ты можешь! Что ты мелешь! Ты все выдумала!
- Ничего я не выдумала. Я сама слышала. Собственными ушами. У меня же есть уши, Анька.
Акватинта опять затрясла ее. У Серебро выпала из уха сережка.
- Ты, мать!.. Потише… Вот сережку ищи теперь, она же золотая, в щель закатится…
- Выкинь то, что услышала, из башки! Это все чушь! Они, наверное, поддатые были… - Анька щелкнула себя пальцем по шее. - Мало ли что люди брешут, как собаки…
- Они не собаки, Анька. И я не глухая. - Серебро поправила длинные светлые волосы, выбившиеся из-под заколки. - Я обязательно скажу Алке. Алка вообще спятит. Она должна быть на стреме. Я должна ее предупредить.
Акватинта повернула свои сдобные телеса к кухонной двери.
- Мясо! Мое мясо сгорит!.. Инка, пожрешь со мной?..
- Великий пост, мать.
- Ты что, уверовала, старушка?.. Рановато…
- Да нет, смеюсь. - Серебро нацепила кожаную мальчишью фуражку - ей всегда шли мужские шляпы. - Не держи меня. В жизни все надо делать быстро. Пойду Алку, дуру, предупрежу. Кто не успел, то опоздал.
Я позвонила Бахыту. Его не было дома. Трубку взяла Рита.
- Рита?.. Здравствуй. Это я.
Пауза. Колотьба под ребрами. Только бы не бросила трубку.
- Я узнала тебя, кошка. Что хочешь?
- Встречи.
- Будешь просить? Нищим не помогаю. Да ты и не нищая. Ты богатая. У тебя есть, на чем заработать деньги.
Теперь помолчала я.
- Я не хочу ничего просить у тебя. Я знаю, это ты убила Лисовского-старшего. Я выхожу замуж за младшего. В связи с этим у меня к тебе есть вопросы.
- Приезжай.
- Я не хочу к тебе домой. Встретимся где хочешь, но не у тебя дома.
- Боишься?.. Бойся. С тобой сейчас, рыбка, все может случиться.
- Не пугай. Где?..
- У фонтана в ГУМе. Шучу.
- Я знаю место лучше. Ресторан "Парадиз" около Казанского вокзала.
- Ну и что скажешь?
Время. Время. Его костяшки стучат.
- Рита. Это ты наняла амбалов, что на меня напали.
- Я?! Каких амбалов?! Слушай, не бери меня на пушку. Я стреляная воробьиха. Я не убивала Лисовского. Я не нанимала никаких амбалов убить тебя.
- Они бросали в меня ножи. Не видно?
Алла показала на шрамы на лице, на шее.
- Ну и что. Мало ли кто балуется холодным оружием.
- Ладно. Можешь отрицать все. Ты-то ведь со мной ножичком побаловалась. Я ли твой почерк не узнаю. Рита, моя партия сыграна. Человек, крутой журналист, с выходами в какой хочешь Интернет, на Марс и Венеру и черт-те куда, тоже знает, кто я. Он хочет меня засадить в тюрьму - ради своей славы. Прославиться во что бы то ни стало, любым способом. Способ убийства ближнего - самый популярный сейчас. И эта собака им не погнушается. У меня мало времени Рита. - Алла облизнула пересохшие губы. Мрачный халдей - жаль, Вити сегодня в "Парадизе" не дежурил - угрюмо брякнул об стол два коктейля, два кофе, два пирожных. Дамы не взяли выпивки, плохие клиентки, недоходные, а рассядутся тут на час, на два, стол займут. - У меня чертовски мало времени.
Алая надпись: "PARADISE" - кончиком, острием ножа прошлась по сердцу, вырезала красные иероглифы. Мартовский снег стаял. Пять дней. У тебя остается всего пять дней. Купи себе букет тюльпанов на прощанье. И выйди с ними на сцену Колонного зала в "Любином Карнавале".
- Что ты от меня хочешь, кошка? Попробуй только причинить мне вред. Мне или Бахыту. Мы сотрем тебя в порошок.
- Знаю. - Алла выпила весь коктейль залпом, сразу. - Я не сумею причинить тебе вреда, даже если захочу, Рита. Мне только важно знать правду. Мне надо ее узнать как можно скорее. Рита!
Алла вскинула голову. Поправила холодными пальцами черную Любину челку на лбу. Поправила на висках закрученные кольцами локоны. Маленькая черная вуалька спускалась ей на глаза с крохотной черной шляпки. Черные рюши кокетливо торчали вокруг нежного горла. Глаза подведены густой черной тушью, ресницы летят черными лучами. Она напоминала очаровательную шпионку начала века, этакую Мату Хари, Цинтию Смит. Певчее горло, вокальная глотка. Рита прищурилась. А эта девка - талантище. Беловолк не промахнулся. Как ей идет стиль ретро! Жаль, жаль, очень жаль. Очень жаль такую певчую пташку.
- Рита, ты знаешь, кто убил Любу?
Молчание.
- Рита. Это очень важно. Я прошу не денег. Я прошу истины. Хоть какой-нибудь догадки. Рита! Слышишь! Ты догадываешься, кто убил Любу? Ты знаешь, кто ее убил?..
Молчание.
Официанты снуют туда-сюда по залу. Полумрак, как всегда. Стены, отделанные темным деревом. Строгие столы. Тяжелые темные гардины на окнах. Она только теперь поняла, что "Парадиз" похож на склеп. И эти лампы, длинные, вытянутые, как свечи, похожие на свечи, мигающие, как свечи. Текущие, как слезы.
- Рита!..
- Не ори. - Рита Рейн поднесла пирожное ко рту. Казалось, она наслаждается Аллиным отчаянием. - Пытаешься пробудить во мне бабью солидарность? На жалость бьешь?.. Никогда не бей на жалость, девочка. Ни с мужчиной, ни с бабой. Ни с кем. А что ты скажешь, если это я убила Любу Башкирцеву?
Рита поедала пирожное спокойно, медленно жуя, размеренно двигая челюстями, не сводя с Аллы наглых, огромных черных глаз. Пышные волосы, забранные у висков сверкающими заколками - "бижутерия или алмазы?!.. с Бахыта станет…" - спускались по голой спине. Танцовщица любила декольтированные платья.
Две красивых женщины в полумраке ресторанного зала смотрели друг на друга, как две щуки, стоя бревнами в темной воде, стоят неподвижно, не сводя друг с дружки застылых янтарных глаз.
- Ты… ты убила Любу?..
- Ну, беги. Беги, доноси все своему журналистику. Беги в суд, в прокуратуру, в милицию, куда угодно. Давай! Что же ты сидишь? Ты же хотела правды? Ну? Если это я?
Халдей, как демон, возник на плечом у Аллы.
- Счет, мадам.