Группа Багирова тем временем была занята делом. По полированной поверхности столиков рассыпан был тончайший порошок для обнаружения отпечатков пальцев. Лева Бакст нюхал окурок, найденный в цветочном горшке.
- Среди ваших знакомых нет интеллигентов, курящих "Герцеговину флор"? обратился он к Гурмаеву.
В профессорской памяти подобных знакомств не обнаружилось.
Но Леву трудно было обескуражить. После долгих поисков в кухне возле раковины он обнаружил плевок. Так грубо и неэтично плюнуть может только преступник. Лева долго рассматривал культуру слюны в переносной микроскоп и пришел к выводу, что преступник незадолго до прихода в квартиру потчевался мясным пирожком. Не доверяя себе, он отослал неисследованные остатки в лабораторию с нарочным на мотоцикле.
Не прошло и часа, как в квартире резко зазвонил телефон. Докладывала лаборантка.
Бакст слушал, довольно кивая головой.
- Ну вот, как я и предполагал, преступник, вероятнее всего, живет в районе Трубной площади. Такие пирожки с мясом печет лишь столовая № 27. Начинка замешана из третьёводнишних котлет с добавлением хлебного фарша из батонов по 13 копеек.
- Ошибки не могло быть? - усомнилась Гера Андалузова, будущий эксперт-криминалист.
Лева Бакст обиделся:
- В науке сомневаешься?
Андалузова окинула его насмешливым, но не лишенным любви взглядом. Ей все больше нравился этот горячий практикант.
- В науке, Лева, я не сомневаюсь. Но если воры действительно ели пирожки, купленные на Неглинной, то
скрыться они не могли. Надо немедленно запросить данные о всех острых желудочно-кишечных отравлениях. Обидно, если преступников не удастся взять живыми.
Сам полковник Багиров вот уже более получаса как уединился с Гурмаевым в одной из комнат просторной профессорской квартиры, и стажеров страшно интересовало, о чем они там говорят. Наконец дверь отворилась.
- И все-таки я не могу поверить, - продолжал возражать чему-то профессор.
- А я постараюсь, Николай Николаевич, вас в этом убедить, - мягко отвечал Багиров, пропуская Гурмаева в гостиную. - В этой истории с приездом Ширинкина на дачу много странного.
В дверь позвонили, и в сопровождении незнакомого человека вошел Наиль Салихов. Вид у него был озабоченный.
- Обнаружились следы зеленого фургона, - выпалил Салихов с порога. - Вот, Сергей Андреевич все объяснит.
Человек, которого Салихов назвал Сергеем Андреевичем, оказался мастером из расположенной неподалеку от дома радиомастерской. Вот что он рассказал.
Несмотря на выходной день, он приехал в мастерскую, чтобы выполнить один срочный заказ, о котором его просили лично. Дело оказалось хлопотным, и мастер проработал до двух часов "не разгибаясь". Поняв, что дел еще много, он решил передохнуть и заодно сходить за сигаретами. Тут-то он и увидел зеленый фургон.
- Я решил было, что кто-то с большим запозданием переезжает на дачу. Но меня удивило то, что один из грузивших тащил скатанный в рулон ковер. Ну я возьми к ним и подойди: кого, мол, братцы, перевозим? А они так, знаете, спокойно отвечают: профессора Гурмаева вещи. Один из них даже подмигнул: живут же люди… Ну я и успокоился. Коли профессор, тогда понятно: профессору и на даче по ковру походить можно.
В продолжении всего рассказа Гурмаев ни разу не шевельнулся. Но едва мастер умолк, он поднял голову и спросил:
- Скажите, а не было среди грузивших человека лет за шестьдесят?
- Нет, - покачал головой мастер, - такого не было.
Профессор, очевидно, был вполне удовлетворен ответом и с довольным видом откинулся в кресле.
- Интересовались, не было ли среди грузчиков Ширинкина, не так ли? - спросил лукаво Багиров.
Роль Сидора Ширинкина была ему не вполне ясна. Многое в его поведении казалось необъяснимым, если, конечно, не предположить, что…
- Ну что Ширинкин? - спросил полковник у беспрерывно звонившего по телефону Гоги Остракидзе.
- Никаких следов, товарищ полковник… Дома нет, в бане нет; отвечают, что на работу не вышел.
- Прекрасно, прекрасно… - чуть слышно проговорил Багиров. - Дело, кажется, становится интересным.
Из кабинета профессора донесся взволнованный голос Геры Андалузовой.
- Эврика! Эврика! - кричала она.
Когда она появилась в гостиной, грудь ее взволнованно вздымалась, на похудевших во время практики скулах пылал румянец. В предчувствии непредвиденного все смолкли.
- Внутри тумбы стола Николая Николаевича обнаружены отпечатки пальцев. Взгляните!
После дерзкого ограбления квартиры профессора Гурмаева напряженная работа коллективного ума достигла, казалось, апогея. Однако злоумышленников взять не удавалось. Молчали комиссионные магазины. Скучали засады, оставленные у скупщиков краденого. Розыски тигрового купальника Галины Еремеевны на курортах Кавказа, Крыма и Прибалтики результатов не дали. Ширин-кин, таинственно исчезнувший в день грабежа, нигде присутствия своего не обнаруживал.
По делу уже работали две группы - каждая по своей версии. Первая перемалывала идею с "Герцеговиной флор". Составлен был список всех курильщиков этого редкого сорта папирос, но среди них в большинстве были лица вне подозрений. Вторая группа работала по версии, получившей условное название "Ботулизм". Были обследованы десятки клиник, проанализированы сотни больничных листов. По истечении трех дней и трех ночей на стол Багирова лег листок с адресом одной из московских клиник. Несколько дней назад туда были доставлены три человека с диагнозом "острое отравление".
На утренней летучке Багиров, раскрошив две сигареты (после очередного мини-инфаркта он не курил, а только нюхал сигареты "Дымок"), подвел первые итоги. Версия с "Герцеговиной флор" ему представлялась сомнительной.
- Умный преступник не станет курить "Герцеговину флор", - сказал он задумчиво. - Слишком заметно. Да и дорого!
- Простите, а как же экспертиза? - возразила Андалузова. - Спектральный анализ табака подтвердил…
- С наукой не спорю, - снисходительно улыбнулся Багиров, - но наука смотрит в микроскоп и не видит перспективы. Надо смотреть шире и изучать жизнь.
Гуляя вчера с внучкой, Багиров обошел пяток табачных палаток: нигде "Герцеговины флор" не оказалось.
- А теперь взгляните…
С этими словами полковник расстегнул нагрудный карман и бережно развернул на столе свежевыстиранный носовой платок. Внутри платка что-то было.
- Окурок? - удивились присутствующие.
- Окурок, - кивнул Багиров. - Но какой!
Изжеванный чинарик переходил из рук в руки.
- Черт возьми, да это же "Герцеговина флор"! - воскликнул Гога. - Откуда это у вас, товарищ полковник?
В глазах, устремленных на полковника, горело неподдельное восхищение.
- То-то, - добродушно усмехнулся Багиров. - А вы мне спектром в нос тычете!
"Седой" - как любовно звали Багирова сослуживцы - прошел сложную школу жизни и не упускал случая подтрунить над "технарями", как он с юмором называл молодых.
- Я нашел окурок возле американского посольства на Садовой, когда шел с внучкой от зоопарка на Арбат за минеральной водой. Что бы это значило? - спросил он, поигрывая седыми как лунь бровями.
- Не исключено, что здесь замешана рука ЦРУ, - выставил догадку Гога. - У меня с самого начала было подозрение, что угри, пропавшие вместе с фургоном, выращены за границей с применением биологических гормонов.
- Эк куда хватил! - заметил Лева Бакст.
Пока разгоралась дружеская перепалка, глаза полковника все больше теплели. Наконец он рассмеялся.
- Версию с ЦРУ - отставить, - сказал он, массируя уставшие виски. - Здесь оно, к сожалению, ни при чем. Нам точно известно, что из сотрудников американского посольства "Герцеговину флор" курит лишь сторож Струм-Ковальзон, он же известный специалист по советскому литературоведению. Мы знаем, что он собирает материал для очередного антисоветского пасквиля под названием "Кому живется весело, вольготно на Руси". И усиленно курит "Герцеговину флор". Обо всем этом я бы мог вам не рассказывать, - сурово проговорил Багиров, - и если рассказал, то для того лишь, чтобы показать, что "Герцеговину флор" теперь курят одни кремле-нологи и иностранные журналисты.
- Но ведь в квартире Гурмаева найден именно окурок "Герцеговины", - хватаясь за соломинку, прошептала Гера Андалузова. - Это же научно доказано!
- Науку нужно правильно ориентировать, девушка, тогда она приведет туда, куда надо, - назидательно проговорил полковник, поглядывая на именные часы. - Неужели зам не ясно, что преступник курил чинарик, найденный возле посольства? Это как раз на пути к дому Гурмаева. Эту версию отставить.
Когда все поднялись и направились к обитой черным дерматином двери, полковник окликнул Леву Бакста.
- А вы останьтесь. Ваша версия "Ботулизм" мне по вкусу.
На ночном совещании, как обычно, горячился Гога Остракидзе:
- Но не могли же угри пропасть бесследно, не могли! Где-то они должны всплыть.
- С собаками пробовали? - поинтересовался полковник. - На Западе снова возвращаются к этому старинному средству. Особенно для поиска наркотиков. А тут угорь: должен быть запах и вкус. Да какой!
- Пробовали и это, товарищ полковник, - доложил Салихов. - Но с запахом сущая неразбериха. Собаки начинают проявлять признаки беспокойства и рыть землю уже на подступах к Трубной площади. Но найти ничего не удалось.
- Может быть, их волнует запах цирка? - спросила Гера Андалузова.
- Проверяли, - отреагировал Гога. - В цирковой буфет угря не завозили со. времен нэпа.
В последние дни для розыска угрей, похищенных вместе с фургоном, были предприняты самые радикальные меры. В очереди, в рыбные магазины, на рынки, в рестораны были внедрены люди Багирова. Взяли под контроль все банкеты, юбилеи, студенческие свадьбы, но ни на одном из московских столов так и не появился копченый угорь.
- Где же он? Где? - терялись в догадках стажеры Салихов, Гога, Гера Андалузова и Лева Бакст. Все осунулись; плохо спали по ночам, и только полковник Багиров. сохранял присутствие крепкого духа.
Приближался уик-энд. А вместе с ним заслуженный отдых. Москва похорошела. Но стажерам было не до нее.
- Если к понедельнику следы угря не будут обнаружены, - строго проговорил Багиров, - расследование придется передать другой группе.
Все видели, как потемнели чуть раскосые татарские глаза Наиля Салихова. И Гога, и Гера, и Лева Бакст - все знали, что ни сегодня, ни в субботу, ни даже в воскресенье спать им не придется. Не знали они другого - что предстоящий уик-энд готовит для них невообразимый, немыслимый сюрприз…
Праздник на Трубной
Хотя наступившая суббота и не была отмечена в календаре красным, центр города, особенно подступы к Трубной площади. Кузнецкому мосту и Неглинной улице, полыхал транспарантами. Из репродукторов выпархивали марши, а дикторы особенными, металлическими голосами, какие бывают только по большим дням, зачитывали рапорты трудовых бригад и приветствия из братских республик.
Еще с утра как-то само собой начало выковываться, казалось бы из пустяков, хорошее, радостное настроение. Во-первых, в ранних новостях - еще до того, как в эфир выпустили Кобзона, - дикторша обрадовала тем, что в столице ожидается самый теплый, самый безоблачный и самый летний день со времен отмены крепостного права. Самая же главная и приятная новость придерживалась редакторами до девятичасового выпуска, когда все москвичи проснулись, сделали зарядку и водные процедуры.
Новость эта состояла в том, что с большим опережением графика и с побитием многих рекордов завершено строительство подземного коллектора своенравной и древней реки Неглинки. Главным юбиляром было ОГСУ-27, или, как расшифровывалось в рапорте, Особое Главное Строительное Управление треста Мосспецподземканализация, выросшее из некогда неизвестной артели по рытью нужников в мощную организацию, возглавляемую ныне Антоном Антоновичем Рупоровым. Это у него берет теперь интервью известный московский репортер Люсин-Рюмин. Весело полощется его голос в московском эфире.
- …Выбираем люк пошире и, облаченные в резиновые сапоги отечественного производства, спускаемся к берегам Неглинки. Подумать только, - обращается Люсин-Рюмин к начальнику Управления, - с сегодняшнего дня наводнения на Трубной площади станут преданием, древней легендой.
- Да, я думаю, они станут, - послышался взволнованный голос юбиляра. - Но для этого строителям пришлось переместить более полутора миллионов кубометров столичного суглинка и супеска. Если всю эту землю разложить в крестьянские телеги, то такой, с позволения сказать, обоз растянулся бы от Москвы до Роттердама, стертого с лица земли во время второй мировой…
- …Проходим дальше, - слышится любимый радиослушателями голос журналиста. - На каждом шагу встречаются люди и трубы, из которых скоро бурным потоком ринется дренаж из наших квартир. А вот и бригадир землепроходцев Владимир Нерукомойников. Он внимательно смотрит на часы.
- Здравствуйте, Владимир Владимирович, - говорит Люсин-Рюмин. - Что это вы смотрите на часы?
- Пройдет еще немного времени, - задумчиво говорит бригадир, - и укрощенная река плавно потечет по рукотворному туннелю, освещенному гирляндами электрических лампочек.
- Скажите, какой вклад внесла в строительство туннеля дружба? - втер Люсин-Рюмин заготовленный еще в прошлом месяце вопрос.
- Скажу прямо, - не растерялся бригадир. - Если бы не юркие тракторы "Беларусь", не экскаваторы "Поклейн" и не мощные краны "Гроф", изготовленные руками наших друзей в Венгрии, Чехословакии, Польше, Болгарии и других странах, думаю, мы не смогли бы так опередить время…
Слышно, как грохает крышка люка, и участники подземного репортажа вылезают на Трубную площадь.
- Раньше этого люка здесь не было, - замечает мимоходом Люсин-Рюмин.
- Совершенно верно, - дружно говорят бригадир и начальник Управления. - Этот люк построен из металлолома, собранного во дворах и скверах столицы. Обратите внимание на литой орнамент.
- Неужели каслинское литье? - задохнулся от восторга Люсин-Рюмин.
- Оно, - выдохнул Рупоров. - Уральские сталевары и литейщики, узнав о нашем коллекторе, вызвались отлить крышку со сценами из истории древней Москвы. Теперь интурист, гуляя по площадям и проспектам столицы, сможет в предельно сжатые сроки ознакомиться с историей первого в мире государства, похоронившего капитализм.
На этой оптимистической ноте и закончился репортаж, на гонорар с которого Люсин-Рюмин рассчитывал купить мохеровый шарф, но купил вместо него кепку, так как злодей-редактор зарезал все историческое экспозе, где рассказывалось, в каких трудных условиях жила Неглинка при царе и как подружилась она с писателем Гиляровским.
Читателям, верно, надо пояснить, что дела в Управлении, вопреки оптимистическим аккордам товарища Рупорова, шли неважно. Средства на подземное благоустройство столицы были освоены лишь на треть, и товарищ Рупоров имел все основания подозревать, что скоро на его голову посыпятся шишки из вышестоящих строительных инстанций.
Тут-то и явилась ему вдохновенная идея построить новый коллектор в сверхкороткие сроки с побитием зарубежных рекордов. Рекордсменов, справедливо смекнул Рупоров, судят, но очень редко.
Все другие объекты, разбросанные по просторам новых районов, были заморожены: не стучали там веселые топоры, не пели звонкие пилы, не шумела ёмкая русская речь. Зато на Трубной площади события разворачивались с поразительной расторопностью.
В этот субботний день жизнь микрорайона ознаменовалась важными событиями. Одно из них было столь значительно, что домоуправление № 73, разместившееся в подвале одного из ближних к Трубной площади домов, прекратило выдачу справок и всем наличным составом выдвинулось на позиции, непосредственно прилегающие к площади. От пытливого взгляда домоуправленцев не ускользнуло появление на площади нескольких деревянных фургонов. На одном из них рабочие прибивали табличку "Пиво", а на другом "Шашлыки". Интересно сообщить, что возле первого фургончика вскоре же появилось молодое и курчавое создание в лопнувшем на груди халатике. В одном оконце фургона она незамедлительно вывесила картонку с надписью "Пива нет", а в другом "Закрыто на учет". Свершив этот канонический обряд, она отправилась в комиссионный магазин на улицу Герцена, где ей обещали оставить купальник необычной тигровой масти. Другим обратившим на себя внимание событием было следующее: приехал большой старомодный грузовик с деревянным кузовом и, сбросив вниз борта, тут же превратился в эстраду для артистов и народных коллективов.
Были, понятно, и другие, впрочем, менее замечательные события, как, например, приезд машины с надписью "Мебель". Из нее тут же начали выносить горшки с гортензиями, из которых в пять минут была сооружена небольшая клумба, но не просто клумба, как мог бы подумать читатель, не посвященный в замыслы организаторов, а клумба, в центре которой находился уже знакомый читателю люк каслинского литья. Словом, все было готово…
В это время на западе Московской области, за сотым километром, на обширной территории, вольно раскинувшейся по обе стороны Можайского шоссе, произошло почти неприметное событие, которое, однако, по прошествии нескольких часов стало роковым для организаторов праздника.
Уборщица ОГСУ-27, выехавшая ранним утром вместе с мужем по грибы, к двум часам уже имела полную плетенку белых и подосиновиков и, выйдя на опушку березняка, остановилась, чтобы отереть со лба пот. Шедший сзади нее муж тоже остановился и, почесывая шею, взглянул на горизонт.
Вид неба взволновал его.
- Не пора ли возвратиться? - спросил он жену.
- Это зачем?
- Время ненадежно: ветер слегка подымается, вишь, как он заметает листья.
- Что ж за беда?
- А видишь, что там? (Муж указал пальцем на запад.)
- Я ничего не вижу кроме зеленых лугов да ясного неба.
- А вон, вон: это облачко…
Уборщица перевязала сбившийся платок, пригляделась и увидела на самом краю неба белое облачко, которое приняла сперва за отдаленную силовую подстанцию. Муж пояснил ей, что облачко предвещает дождь. Не мешкая больше, они разыскали месткомовский автобус, в котором их уже поджидали обеспокоенные грибники.
Шофер рванул рычаг скоростей и поддал газу, но все поглядывал на запад.
Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облако обратилось в серую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий дождь и вдруг обратился в ливень. Ветер завыл, сделался шквал. Все исчезло.
- Ну, братцы, - закричал шофер голосом пушкинского ямщика, - беда!
Над Москвой меж тем все еще таяло безмятежное небо. Когда стрелка часов на Трубной вздрогнула и двинулась к пяти, со стороны ресторана "Узбекистан" послышалась маршевая медь. К площади двигалось какое-то шествие.