– Ты не заболел, случаем?
– Нет, не заболел.
Ничего не добившись от сына, Новелла Петровна беззвучно исчезла. Каукалов перевернулся на спину, помял пальцами виски, потом затылок, судорожно вздохнул – ощущение загнанности, некой приближающейся опасности не проходило. Каукалов придвинул к себе телефон – новенький, недавно купленный "панасоник", набрал Илюшкин номер.
Аронов отозвался сразу же, словно специально ждал звонка.
– Из дома пока никуда не выходи, – приказал ему Каукалов, – дед звонил, специально предупредил.
– Что, плохи наши дела? – голос у Илюшки упал.
– Не так уж плохи, но и хорошего ничего нет, – уклончиво ответил Каукалов. – Как там насчет баб-с? – сменил он тему.
– Надо бы сбегать кое-куда, да ты запретил…
– А по телефону нельзя?
– По телефону не то, тут нужно личное общение… На примете есть четыре штуки.
– Штуки! – Каукалов хмыкнул, настроение у него потихоньку поползло вверх.
– Весьма достойные девочки. Из нашей же школы. Как и договаривались.
– Я их знаю?
– Наверное. В школе, во всяком случае, видел их.
– И живут, конечно же, неподалеку?
– Неподалеку. В нашей школе, ты знаешь, народ из Чертанова не учится. И из Митина тоже.
– В общем, пару дней посиди дома, а потом, думаю, можно будет выскочить.
В ответ Аронов пробормотал что-то невнятное, Каукалову уже не хотелось слушать напарника и он бросил коротко и резко: "Ну бывай!".
В Лиозно несколько дней шли дожди – затяжные, угрюмые, по-настоящему осенние. Хотя сам городок Лиозно, как считал Леонтий Рогожкин, – это таинственный остров в море, живой благоухающий оазис посреди пустыни, и если по всей Белоруссии идут дожди, то тут обязательно сухо, дожди бывают здесь только тогда, когда вся Белоруссия уже находится под водой… Такой это был город, Лиозно.
В обвальный, мутный дождь Михаил Рогожкин отбывал с колонной "длинномеров" в Москву – срочно перебрасывали в одну из частных российских контор линию по производству джема из яблок, пустую посуду с заранее наклеенными на нее аппетитными заморскими этикетками, крышки и картонную тару.
В Москву шел караван из семи фур. Каждой машине старший каравана – мрачный, молчаливый водитель первого класса Стефанович – отвел свое место и велел этого места держаться и вообще "из-за спины батька не высовываться, первым через плетень не прыгать и головное место в колонне не занимать, если на то не будет особого распоряжения…".
Себе под сиденье Стефанович демонстративно, при всех, положил автомат Калашникова – самое надежное оружие, какое может быть у дальнобойщика. Стефанович не боялся, что автомат найдут при каком-нибудь дорожном обыске – по совместительству он числился консультантом в одной охранной структуре и имел на автомат документы.
– На дорогах ныне шалят, – пробормотал негромко, Стефанович и отер дождевую мокреть со щек, – а с шалунами надо уметь играть в их игры. С помощью соответствующих музыкальных инструментов, изобретенных товарищами Калашниковым, Токаревым, Макаровым, Стечкиным…
– И другими замечательными людьми, – добавил Рогожкин.
Дождь продолжал лить, и, судя по всему, просвета не предвиделось.
Стефанович запоздало кивнул, соглашаясь с Рогожкиным, глянул на низкие тяжелые облака, застегнул молнию на кожаной куртке и скомандовал:
– Сядем, хлопцы!
Рогожкина провожала Настя. Она прибежала в последний момент, вымокшая насквозь, молча протянула Рогожкину пакеты с домашней снедью.
Рогожкин засуетился, пытаясь скрыть охватившую его радость. Честно говоря, он не ожидал, что Настя придет проводить его, да еще с таким роскошным "тормозком". Он неловко топтался на месте, моргал благодарно и наконец спросил неожиданно глупо:
– Это мне?
Ну будто бы пакеты могли предназначаться Стефановичу или смешливому малютке Шушкевичу. Настя не ответила. Молча поправила на Рогожкине задравшийся воротник куртки, тронула пальцем пуговицу на нагрудном кармане, отступила на шаг, словно бы желала удостовериться со стороны, что все в порядке. У Рогожкина тревожно и сильно заколотилось сердце. Он потерянно улыбнулся и шагнул к Насте, но она предупреждающе подняла руку: не надо!
В это время Шушкевич закричал: "Рогожкин, стань в строй!". Рогожкин в ответ недовольно дернул плечом, а Настя произнесла ровно, буднично:
– Ну, вот и все. Возвращайся скорее!
Рогожкин нехотя направился к своей машине.
Через десять минут колонна тяжелых фур, грохоча моторами, будто танковый батальон, идущий в атаку, трубно стреляя выхлопами и рассекая вал дождя, выехала из города.
Возглавлял караван Стефанович. Его мощный грузовик пластал колесами пространство, заставлял испуганно вздрагивать землю, ветром сметал с дороги куски грязи, камни, тряпье, прочий сор. Стефанович, мрачный и сосредоточенный, поглядывал в боковое, далеко откинутое на кронштейне зеркало, следил за дорогой, за тем, что происходило сзади. В частности, присматривался к новому водителю Рогожкину: как тот покажет себя в дороге?
Рогожкин шел в центре колонны, машину вел уверенно, держался, как привязанный, кузова фуры, идущей впереди, не приближаясь к ней ближе, чем на пятнадцать метров, что говорило об опыте. Стефанович, оценив нового водителя, одобрительно кивнул. Взял с панели рацию, вызвал машину, следующую за ним: "Проверка связи!", потом соединился по очереди со всеми фурами колонны.
Связь работала безупречно. Стефанович вновь удовлетворенно кивнул и прибавил скорость. Красная стрелка спидометра, нервно подрагивая, достигла отметки "сто двадцать" и застыла на ней.
Колонна, грохоча, мчалась в Москву, в бывшую столицу бывшего государства. Иногда Стефанович выходил на связь, проверял, как там его подопечные водители – все было в порядке.
А Рогожкин всю дорогу, до самой Москвы, думал о Насте, улыбался размягченно, думал, какой подарок он купит ей в Белокаменной и удивленно спрашивал себя: почему же суматошная жизнь-злодейка не познакомила его с Настей раньше? Вот уж действительно злодейка…
После Москвы поездка за грузом в Италию, затем опять в Москву, потом на Урал, в Екатеринбург, оттуда в Болгарию, а из Болгарии вновь рейс в Москву. Скорее это будет "томатный" рейс. А может, какой-нибудь еще.
И всего лишь три, максимум четыре дня займет в этом плотном графике маленький уютный городок Лиозно. Больше Стефанович отдохнуть не даст. Пока есть работа – надо работать.
Владимир Левченко пролежал в больнице четыре дня. Его поместили в перенаселенную, с грязными стенами палату, где кроме шести коек стояли еще три раскладушки. Левченко оказался слишком уж необычным больным – не каждого из здешних доходяг бандиты привязывали веревками к дереву, оставляя на съедение лесным зверям, поэтому его уложили на широкую, старого образца, кровать, украшенную двумя рычагами, с помощью которых можно было поднимать и опускать одну половинку кровати.
Сутки Левченко проспал – после успокоительного укола погрузился в забытье, будто попал в густой туман, и поплыл в этом тумане, не видя ничего и не ощущая берегов, потом очнулся, приподнялся на постели:
– Где я?
Вид у него был еще тот: темная трескучая щетина, превратившая Левченко в беспощадного абрека, черные провалы под глазами, распухший нос и отвисший подбородок.
И боль. Боль во всем теле. Каждая мышца ныла, источала слезы…
– Где я? – вновь ошалело спросил Левченко.
На соседней кровати зашевелился лохматый, рыжий, как огонь, мужик:
– Не мешай спать!
Рыжий спал, хотя за окном был день – ненастный, туманный, с пороховым угрюмым небом и многослойным машинным гулом, доносившимся из-за деревьев. Левченко обессиленно опустил голову на подушку. Он находился в том состоянии, когда человек не помнит абсолютно ничего – ни имени своего, ни города, в котором живет, ни прошлого, ни настоящего, ни друзей, ни недругов…
Но потом словно бы что-то включается – щелкает некий механизм и из клубящегося темного тумана проступают светлые пятна, и вместе с ними – некое осознание жизни, вырисовывается сама реальность.
Так произошло и с Левченко. Он не удержался, застонал глухо и тоскливо, из глаз его выкатились две крупные, обжигающие слезы – он вспомнил все, что с ним произошло, вспомнил в мелочах, и вжался головой в подушку, страшась того, что это может когда-нибудь повториться. Ведь существует же закон парности случаев…
Он вспомнил и молодых ребят в милицейской форме, одного – с погонами капитана, с жестким лицом и светлыми льдистыми глазами, другого – белолицего, щекастого, в бронежилете, с автоматом в руках, и то, как они под видом проверки на предмет наркотиков задержали фуру и что вытворяли в лесу, когда привязывали его к дереву.
Левченко снова застонал, у него перехватило дыхание, и рыжий злобный мужик вторично вскинул лохматую голову:
– Эй, медики! Зайдите сюда кто-нибудь!
На зов долго никто не отзывался, потом в дверь заглянула низкорослая, широкая в кости старуха, – халат на ней был натянут так туго, что лопнул сразу в нескольких местах, а под мышками виднелись порванные проймы, – старуха недовольно оттопырила нижнюю волосатую губу.
– Чего орешь?
Лохматый потыкал пальцем в Левченко.
– По-моему, он загибается.
Старуха, будто опытный стрелок, определила, что клиент не загибается, презрительно отчитала лохматого:
– Дур-рак!
Левченко действительно не загнулся – уже через день почувствовал себя сносно: он побрился и стал походить на человека, и когда в палате появился следователь в милицейской форме, поверх которой был накинут белый, насквозь светящийся от старости халат, первым делом спросил:
– Грузовик мой нашли?
Следователь сел на скрипучий стул, специально принесенный из кабинета заведующей, поправил халат на коленях и сказал, глядя куда-то мимо напряженного, вытянутого лица Левченко:
– Нашли.
– Пустой?
Вздохнув, следователь выдержал паузу и произнес:
– Выгребли все подчистую. Единственное что – не подмели только.
Он по-прежнему смотрел мимо Левченко, словно бы боялся встретиться с ним глазами. Левченко выругался:
– Суки!
Глаз у Левченко оказался зорким, память – цепкой, он выдал следователю очень точные приметы Каукалова и его напарника, и следователь ушел из больницы довольный, пообещав вернуться завтра. Левченко понимал, что все это пустое – никого не найдут и груз не вернут. Следовательно, все придется решать самому – как говорят, гора с горой не сходится, а человек с человеком обязательно повстречаются где-нибудь на узкой дорожке.
И тогда в живых останется тот, кому повезет.
На следующий день следователь наведался снова, задавал какие-то незначительные вопросы, ответы старательно записывал в разлинованные листы бумаги, но было видно – все это лишь проформа. Тем не менее Левченко старательно ответил на все вопросы.
– Ну как, господин хороший, – поинтересовался он, когда следователь уже покидал палату, – груз так пока и не нашли?
Левченко обессиленно откинулся на подушку, как говорят, все на белом свете проходит, абсолютно все… Пройдет и это. Конечно, его здорово потреплют и в калининградской милиции, в страховой компании, поскольку груз был застрахован, но ничего не сделают. Часть потерь возместят деньгами, а часть спишут, и жизнь покатится дальше.
Но он этих сук в милицейской форме обязательно найдет.
Через два дня Левченко выписался из больницы.
Первым делом направился в отделение милиции – там, во дворе его ждал старый злосчастный КамАЗ. Машину надо было забрать. Левченко обошел КамАЗ кругом, лицо у него нервно подергивалось – словно бы вновь переживал все происшедшее. Он вздохнул, с трудом сдержал слезы – сейчас необходимо было одолеть самого себя, перебороть отвращение к тому, что с ним произошло, к машине, но сделать это было непросто. Левченко ухватился одной рукой за коротенький поручень, поставил ногу на скобку, заменяющую ступеньку лесенки, приподнялся, заглянул в окно. В кабине было чисто. Все вроде бы находилось на своих местах. Левченко не удержался, всхлипнул.
Следователь встретил его дружелюбно, приподнялся, протянул руку.
– Вот, запросил вашу контору прислать все реквизиты на пропавший товар. А еще лучше – образцы. Попробуем все-таки отыскать… вдруг повезет? – следователь говорил бодро, но как-то равнодушно. – На московских рынках появились кое-какие новые товары, но ваши они или нет – сказать не могу.
– Значит, так ничего и не нашли, – горько констатировал Левченко.
– Пока ничего.
Левченко опустился на стул, вздохнул. Как же он посмотрит теперь в глаза шефу, хозяевам, которые доверили ему груз? Столько лет без ЧП и вообще без всяких нарушений – и вдруг такой удар? Как кирпич на голову.
– Да вы не расстраивайтесь, – попытался успокоить следователь. Он выдернул из ноздри черную, похожую на проволоку волосинку, дунул на нее и волосинка улетела на пол. Левченко даже головой дернул: не сон ли то, что он видит? – Не переживайте… Груз-то застрахован?.. А?
– А как быть с документами? – не слушая следователя, спросил Левченко.
– Документы, как и товар, пока не нашли, я же вам сказал…
– Прав у меня нету…
– Ну и что? Из-за этого вешаться не следует.
– Путевки тоже нет. Тю-тю путевочка-то…
– Путевку мы вам нарисуем такую лихую, что ни один гаишник не придерется.
– А права?
– Что права? – следователь явно раздражался. – Здесь следственная часть, а не отдел ГАИ по выдаче водительских прав.
– Как же мне быть? – растерянно пробормотал Левченко. – Я же водитель со стажем, первый класс имею, мне без прав никак нельзя…
– Получите справку и с ней дуйте прямиком в свой Калининград. На месте вам права и восстановят, – сухо проговорил следователь.
Левченко почувствовал обиду и злость, даже привстал на стуле, но в следующий миг осадил себя: еще не хватало потерять контроль над собой – нет, этого допустить он никак не мог.
– Поймите меня правильно, товарищ следователь, – это же моя работа, – пробормотал. – Не будет у меня прав – я даже на буханку хлеба не заработаю, не говоря уже о стакане молока…
– Водки, – неожиданно поправил следователь и засмеялся, показав частые желтоватые зубы. Левченко не сразу понял, о чем речь.
Через десять минут он вышел из отделения милиции, держа в руке две справки: одна заменяла права на вождение автомобиля, другая – путевку, без которой шофер, как известно, и шага не может ступить.
Верный конь его – старый КамАЗ – терпеливо ждал. Левченко почудилось, что у машины даже вид какой-то виноватый, словно бездушное железо это подставило человека, навлекло на него беду. Но железо ни в чем не было виновато. Левченко достал из кармана ключи, которые ему под расписку вручил следователь, открыл дверь кабины. Забрался внутрь.
Минут пять сидел неподвижно, сдерживая дыхание, потом выпрямился, отер рукою мокрое лицо и вставил ключ зажигания в нарядную, отделанную под черное серебро скважинку.
Помял пальцами глаза, виски, затылок. Надо было до конца прийти в себя, втянул сквозь сжатые зубы воздух, услышал, как внутри что-то захрипело – похоже, застудил себе легкие, но лечиться в Москве уже не хотел. Он теперь боялся Москвы. Хлебнул здесь всего под самую завязку, и лечиться будет теперь у себя дома, в Калининграде.
Кабина всякого грузовика – особенно того, что ходит в дальние рейсы, – обязательно имеет свои секреты, некие тайные уголки, которые не отыщет ни одна овчарка, не говоря уже о человеке. Имелись такие и в кабине старого КамАЗа. Когда-то Левченко с напарником договорились сделать маленькую схоронку под обшивкой и держать там немного денег. НЗ – долларов двести, не учтенных никакими семейными бюджетами. Левченко отыскал едва приметную щелку на потолке и забрался под пухлый пластик пальцами.
Деньги оказались на месте. Сто долларов он положил себе в карман, вторую бумажку свернул в четыре раза и засунул обратно в тайничок.
Левченко завел мотор КамАЗа, аккуратно вырулил с огороженного бетонными плитами милицейского двора в тихий безлюдный проулок.
Через сорок минут он был уже в том месте, где два подонка в милицейской форме выволокли его из кабины и потащили в лес. Для начала хотел найти двух бомжей, спасших его, Витьку и Петьку. Еще в городе, в разменном пункте, похожем на ларек по приему посуды, он обменял стодолларовую купюру на "деревянные", купил печенья, конфет, бананов, сладкой воды и колбасы, разделил еду поровну и загрузил в два пакета – один пакет Петьке, другой Витьке.
Только где искать ребят, в какой дыре, в какой трубе они живут? Но Левченко был уверен, что обязательно обнаружит их.
И действительно, минут через двадцать он наткнулся на бомжат – они сидели в сухом ложке около маленького костерка и жарили колбасу, кружочками насаженную на проволоку.
– Привет, тимуровцы! – весело прокричал Левченко, спускаясь в ложок. – Над чем колдуете? Шашлык жарите?
Ребята подняли головы, узнали Левченко и вежливо улыбнулись ему. Петька, сидевший на низком дощатом ящике из-под помидоров, повел себя, как гостеприимный хозяин; чуть подвинулся, хлопнул ладонью по ящику рядом с собой.
– Садись, дядя!
– Погоди, я сейчас кое-что из машины принесу, – сказал Левченко, – вместе поедим.
Он приволок два плотно набитых пакета, поставил их у костра, скомандовал:
– Налетай!
– Налетай – подешевело! – хитро блеснув черными угольками глаз, прошепелявил Петька. – У нас так говорят.
У Петьки не было двух зубов, одного вверху, другого внизу, Левченко только сейчас это заметил, но ничего не сказал. Понял только: Петьке эти зубы выбили совсем недавно – вроде в прошлый раз все зубы находились на месте.
– А суп вы давно в последний раз ели?
Петька наморщил лоб, вскинул глаза.
– Я пять месяцев назад.
– А ты? – Левченко повернулся к Витьке.
Витька уже избавился от разноцветных ботинок, на ногах у него были старые, но довольно справные кроссовки.
– Я ел суп совсем недавно, – сказал он, – перед тем, как мы вас нашли в лесу. Шофера угостили.
– А Петьку чего не угостили? – поинтересовался Левченко. – Лицом, что ли, не вышел? Или манерами?
– Петьки не было, он в тот раз на Киевский вокзал ездил.
– Промышлять, что ли?
Ребята промолчали, и Левченко понял, что сказал не то, слово "промышлять" явно обидело ребят, он смущенно покашлял в кулак.
– Петьке взбрело в голову, что из Киева должна приехать его родная тетка, вот он и помчался на Киевский вокзал встречать ее, – нехотя пояснил Витька.
– А откуда ты узнал, что тетка должна приехать? – повернулся Левченко к Петьке.
Тот не ответил, а Витька по-взрослому усмехнулся, вид у него сделался мудрым, он выдернул из углей один шампур и губами снял с него колбасный кружок.
– Ну чего, готов шашлык?
Витька не отозвался, молча сжевал колбасу и сказал, обращаясь к Петьке:
– Вроде бы дозрела! Вкусно!
– Ну-ка, дай мне. – Левченко протянул руку к шампуру, Витька подставил ему торец проволоки – движения у него были стремительные, чуть резкие, нервные. Левченко содрал с шампура один кусочек, сунул в рот, разжевал. Колбаса действительно была вкусной. Похвалил: – Молодец, Витек!
Витька глянул благодарно и в следующий миг пояснил гостю, откуда Петька узнал, что из Киева должна приехать его тетка:
– Во сне увидел.