* * *
Я чувствовала острую необходимость побыть в одиночестве. Вся романтика нашей "мегрэниады" неожиданно показалась мне пустой и глупой. Ни обманутые вкладчики, ни жульнические проделки аферистов, ни фальшивые полтора миллиона долларов, равно как и настоящие, в данную минуту меня больше не трогали. Меня грызло лишь оскорбленное женское самолюбие.
У Вадима была другая. У этого скользкого, как уж, и гладкого, как откормленный кот, обаяшечки была другая баба! "Постоянная зазноба", как изволил выразиться вертлявый нахал по кличке Сокол. И как же, наверное, Вадим вместе с ней, своей постоянной, теперь надо мной потешается!
Я почувствовала, что сию секунду просто лопну от злости. Мне захотелось, чтобы эта сладкая парочка немедленно попала в мои руки. Не знаю, что именно я бы с ними сделала. Что-то страшное, это уж точно!
Я попыталась успокоиться. Если Карина увидит, в каком я состоянии, она опять начнет зудеть о приказе Макара Захаровича не высовывать никуда носа без его ведома. От подруги надо было срочно избавляться.
Металлический голос известил нас, что следующая станция "Арбатская". Я потерла лоб рукой и сказала:
- Вот что, Кара, поезжай ко мне. Думаю, тебя никто не тронет. Ребятки нашего старикана наверняка нас прикрывают.
- Ты что задумала? - подозрительно спросила подруга.
Я постаралась изобразить святую невинность:
- Абсолютно ничего. Просто голова разболелась. Я хочу пройтись пешком от "Арбатской" до дома, проветриться.
- А мне прикажешь торчать у тебя вот с этой макулатурой? - Карина многозначительно указала на мой чемодан, где покоился "дипломат" с фальшивыми купюрами. - Да еще и волочь эту тяжесть самой?
- Ну, Карочка, я скоро приду. Хочу побыть одна. Ты посиди уж, ладно? Если ребята объявятся, подождите меня, хорошо? Напои их чаем, то, се…
Карина вздохнула:
- Ладно, горе мое. Давай ключи!
Слава богу. Зная меня, она поняла, что должна придержать язык за зубами и дать мне время успокоиться.
- Пожалуйста, постарайся вернуться домой до вечера, - ворчливо сказала она. - Ночевать у тебя я не собираюсь, и так сына совсем забросила.
Я, конечно, пообещала и, выйдя на "Арбатской", с облегчением проводила глазами вагон, повезший Карину ко мне на "Киевскую". Ничего, пару часиков они там и без меня обойдутся.
В окружении людских толп злость моя немного улеглась. Арбат замечательная улица, на ней существует сотня способов отвлечься и рассеяться.
Я посмотрела выступление латиноамериканских студентов, одетых в яркие красные пончо. Они звонкими голосами распевали национальные песни, аккомпанируя себе на народных инструментах. Покаталась на смирной лошадке Зосе и угостила ее шоколадом. Купила последний номер "Бурды" и три порции мороженого.
Все это время в моей голове копошились сумбурные мысли и роились смутные планы. Мне надо было во что бы то ни стало разыскать ту бабу, хотя логического объяснения такому желанию быть не могло. Сплошные эмоции. Мне надо было просто взглянуть на нее и попытаться понять, почему этот кобель предпочел ее - мне?! Если бы я, скажем, хоть издали убедилась, что она раз в сто меня красивее… Или если бы я сумела "случайно" с ней познакомиться и поняла бы, что она гораздо умнее…
Но как, как это сделать? Черт его знает! Даже если Вадим не побоится зайти ко мне еще один, последний раз, на прощанье… Ему ведь снова придется выдумывать, почему мы должны расстаться. А я боюсь, что не сдержусь и, по выражению моей тетки, вычищу ему морду. После чего, разумеется, возможности получения информации будут сведены к нулю. Выследить я его теперь тоже не смогу. Ребятки Дяди Вани и Макара Захаровича, Сокол и Кирпич, вежливо попридержат меня, для моей же безопасности, и займутся этим сами. Очень сильно сомневаюсь, что они удосужатся сообщить мне результаты этой слежки.
В таких вот растрепанных чувствах я брела по шумному Арбату, доедая последнюю порцию мороженого. Как заставить Вадима, то бишь Андрея, расколоться, буде он все же объявится?
И тут меня, похоже, осенило.
Я застыла столбом посреди улицы, слепо уставившись в витрину магазина "Самоцветы" и капая мороженым себе на юбку.
Ну-ка, подумай хорошенько еще раз, приказала я себе. Купится ли он на этот блеф? Согласится ли в ответ на мою так называемую откровенность рассказать мне хоть немного о своих личных обстоятельствах?
Я мысленно перебирала варианты мужского поведения в ситуации, которую намеревалась разыграть перед "Вадимом". По всему выходило, что после сообщенного ему известия он вполне может утратить на время присущую ему бдительность и сдержанность и слегка расслабиться. Если я хоть немного разбираюсь в мужской психологии, его опасения пройдут, а дружелюбное отношение ко мне несколько упрочится. Возможно, ему даже станет чуточку неловко за свои подозрения, что я влюблена в него по уши и намерена повиснуть на его шее до скончания века. И тогда, возможно, он скажет мне, кто…
Тут мои рассуждения прервала толстая расфуфыренная дама, упакованная в шелка и бриллианты, которые выглядели на ней так же нелепо, как бикини на эскимосе. Она пребольно пихнула меня в бок сдобным локтем с острой косточкой и осведомилась, долго ли я буду загораживать вход в магазин?
Огрызнувшись, я посторонилась, чтобы дать этой декольтированной слонихе пройти, и наконец осознала, где я и что я. Чтобы немного успокоиться, я зашла в "Самоцветы" вслед за ней, посмотреть на безделушки и отвлечься.
В магазине было тихо и прохладно. Я обозрела груды стандартных украшений и в очередной раз убедилась, что в "Художественном салоне" недалеко от моего дома выбор гораздо интереснее. Уж во всяком случае, таких жутких булыжников из выращенных рубинов, впаянных в толстенные золотые ободки, там не было и в помине. Безвкусица потрясающая, как раз для таких вот толстых хавроний в шелках.
Я перешла к прилавку с серебром. Тут тоже были в основном стандартные вещи - цветочки, листики, завитушечки… И вдруг мое сердце сделало неуверенную паузу, после чего заколотилось о ребра, словно сумасшедшее.
Небольшой кусочек витрины был отведен под авторские работы. И там, между оригинальной витой цепочкой и изящным браслетом, лежало серебряное кольцо. По дизайну как две капли воды похожее на то, которое преподнес мне этот аферист во время нашего исторического примирения в ресторане "Прага"!
Серебряные звенья сплетались в стилизованные инициалы, и в центральной букве сверкал, правда, на сей раз не сапфир, а аметист. Я нагнулась, чуть не тюкнувшись носом в стекло, и увидела, что инициалы, конечно, тоже совсем другие. Но, несмотря на это, кольцо явно сделала та же рука, что и мое. Это было совершенно очевидно. Уж в чем, в чем, а в таких вещах я разбираюсь не хуже специалистов.
К кольцу на ниточке была прикреплена крошечная белая картоночка с ценой и фамилией ювелира.
Чувствуя сильный жар в животе, я несколько косноязычно попросила продавщицу показать мне кольцо. Она вынула его из прорези в черной бархатной подложке и подала мне.
Да, бесспорно, одна рука! Я попыталась прочитать фамилию автора, написанную такими мелкими буковками, словно ее выводили под микроскопом. Акимов, что ли? Или Окунев?
- Извините, а кто автор? Не могу прочитать. - Я постаралась изобразить самую обаятельную улыбку из своего арсенала.
Продавщица взглянула на карточку и неуверенно сказала:
- Лагунов… Нет, неразборчиво.
Не знаю, зачем я это спросила. Я не собиралась ничего заказывать ни из серебра, ни тем более из золота. Просто, повинуясь какому-то импульсу, взяла и спросила.
Вместе с продавщицей, которая искренне стремилась мне помочь, мы еще раз попытались разгадать непонятную фамилию, но тщетно.
- Знаете что, зайдите к нашему директору, - предложила наконец девушка и указала мне на какую-то дверь.
Все еще не понимая толком, зачем мне понадобилось беспокоить занятого человека, я очутилась во внутреннем помещении магазина и постучала в дверь с табличкой "Директор". Оттуда ответили:
- Войдите.
Я вошла, не зная, что сказать. Я только, как говорится, нутром чуяла, что стремление узнать все, что возможно, об этом ювелире каким-то образом связано с моим желанием разыскать таинственную зазнобу "Вадима".
Директор, средних лет женщина с прической пятидесятых годов, словно сработанной из мрамора, такие твердые были у нее локоны и завитушки, тоже не смогла прочитать фамилию. Но, как директор, она ее просто знала.
- Якушев, - уверенно сказала она и раскрыла толстую амбарную книгу. - Вот, номер 1549. Якушев Игорь Николаевич. У нас его вещи хорошо идут. Да, наверное, не только у нас, по другим салонам тоже. Интересно работает. - Она полюбовалась кольцом и деловито спросила: - Выписывать?
- Нет, - с извиняющейся улыбкой ответила я. - Скажите, пожалуйста, а заказать ему изделие можно? Для подарка.
Слава богу, директор не стала хуже ко мне относиться, узнав, что это кольцо я покупать не буду. Она любезно записала на бумажке телефон ювелира Якушева и попрощалась со мной.
Я рассыпалась перед этой чудесной тетенькой в благодарностях и покинула гостеприимные "Самоцветы". Слониха в шелках уже давно ушла, и поблагодарить ее за своевременный толчок под ребра я не сумела. Да она бы и не оценила.
Я не могла до конца поверить в свою удачу. А это была действительно настоящая удача! Теперь, на улице, я наконец поняла, зачем вообще полезла узнавать данные ювелира. Если Вадим мне ничего не расскажет, я могу попробовать иной вариант.
Старая поговорка утверждает, что дуракам везет. Ну, раз уж даже дуракам, может, и мне наконец повезет тоже?
И я решила, что об этом направлении нашего расследования я пока что никому не расскажу. Ни Макару Захаровичу, ни Карине, ни Юле с Гением. Это касается только меня лично.
Я еще раз взглянула на бумажку с телефоном Якушева и решительно направилась к ближайшему телефону-автомату.
Ювелир жил рядом, на Сивцевом Вражке, и любезно согласился принять меня "хоть сию минуту".
* * *
Войдя в квартиру Якушева, я изумленно огляделась по сторонам. Такого обилия статуэток из бронзы, гипса, дерева, мрамора и бог знает из чего еще я не видела нигде. Разве что в Пушкинском музее, но там они были рассеяны по большим высоким залам. Здесь же разнообразные фигурки, самая маленькая из которых была с ноготь моего мизинца, а самая большая высотой с локоть, толпились на небольшом свободном пространстве трехкомнатной квартиры. Сама квартира была немаленькая, но, заполненная статуэтками, казалась не больше спичечной коробки.
Хозяин-ювелир произвел на меня смешанное впечатление. Я ожидала увидеть солидного господина в летах, почему-то обязательно с лысиной, в белом докторском халате и с неизменной лупой-трубочкой, воткнутой в один глаз. А Игорь Николаевич Якушев оказался тощеньким, совсем несолидным старичком лет шестидесяти, с острым носиком в крупных отчетливых веснушках и чрезвычайно лукавыми глазками, так и шнырявшими во все стороны, как парочка любопытных мышек. Никакой лысины у него и в помине не было. На голове этого дедульки, казавшегося вечным мальчишкой-сорванцом, пламенела густая рыжая шевелюра без малейшего седого волоса, с забавным хохолком на самой макушке, вроде флажка.
И, только взглянув на его руки, я поняла, что передо мной Мастер. Его пальцы, тонкие и гибкие, как бы жили отдельной жизнью. Когда я представилась, они чутко вздрогнули и замерли, словно прислушиваясь ко мне. Указывая мне дорогу в комнату, Якушев изогнул ладонь таким немыслимым образом, что большой палец почти коснулся тыльной стороны кисти его правой руки. А когда мы уселись в тяжелые старомодные кресла по обе стороны круглого обеденного стола и Игорь Николаевич предложил мне кофе, у меня создалось впечатление, что чашку мне подала не человеческая рука, а пять крошечных розовых лилипутов.
Исполнив нехитрый ритуал предварительного знакомства-прощупывания, то есть угостив меня кофе и выставив на стол вазочку с карамельками, Игорь Николаевич задрал свои рыжие брови до самых корней волос и принялся с откровенным любопытством ждать моих слов.
Я допила кофе, поблагодарила и, не зная, как начать разговор на интересующую меня тему, неожиданно брякнула:
- Игорь Николаевич, как вы не боитесь впускать незнакомого человека в свою квартиру? У вас же тут… - И я обвела широким жестом помещение.
- И-и! - тоненько засмеялся этот мальчишка-старичишка. - Дорогая моя, таки неужели ж я за свои шестьдесят с хвостиком лет не научился уже разбираться в людях! Я себе сразу по голосу из телефона могу сделать вывод, хороший человек до меня обратился или, извините, дерьмо, шо маскируется под ту майскую розу. И потом, я не такой идиёт, шобы держать на своей квартире рабочие материалы. У меня хорошая мастерская, и никто из клиентов таки не знает, где она у меня есть, потому шо я солидный человек! - Он приосанился и по-петушиному выпятил грудь. - Раз уж у моей мамули, шоб ей теперь на том свете всегда было по-хорошему, хватило ума сделать из Изи Шлоймовича Якобсона такую замечательную вещь, как Игорь Николаевич Якушев, то пусть теперь всем ворам, которые захотели бы свести со мной знакомство, станет немножечко тошно. А весь этот мемориал, - тоже обвел он рукой помещение, но жест его был намного плавнее и, я бы даже сказала, поэтичнее моего, - все эти милые друзья моего одиночества, - таки они ж копии! Хорошие копии, Изя Якобсон не такой человек, шоб умиляться на всякое барахло, но копии. Майоль и Кузнецов пусть себе тихо сидят в музейных витринах, а я буду ласкать свои старые глаза на хорошие копии. Меня воровали восемь раз! И каждый раз я потом страшно смеялся и жалел нашу доблестную милицию, потому шо мне сразу платили страховку. У меня застрахован каждый самый маленький сантиметр этой квартиры и моего собственного волоса!
Он окончил свою замечательную тираду, произнесенную с самым настоящим местечковым акцентом, вывезенным откуда-нибудь с-под Одессы, и гордо посмотрел на меня.
- Браво! - невольно вырвалось у меня, словно я увидела коротенькое выступление виртуоза-импровизатора разговорного жанра.
Игорь Николаевич, то бишь Изя Шлоймович, слава богу, отнес мое восторженное восклицание не на свой личный счет, а на счет его мер предосторожности. Он еще больше приосанился, потер верхнюю губу указательным пальцем, в котором, казалось, не было ни одного сустава, и весело спросил:
- Такь, и шо мы будем работать?
Я мысленно "перевела" его вопрос и достала кольцо с сапфиром.
Игорь Николаевич живо замахал обеими руками:
- И только не говорите мне, шо оно уже сломалось! Изя Якобсон делает вещи на века! А эту штучку я работал всего месяц назад.
Я поспешила успокоить его:
- Нет-нет, конечно, оно не сломалось, все в порядке.
- Это же штучная вещь! - продолжал петушиться Якушев. - Я работал ее целых три дня и могу сказать с хорошей гордостью: это хорошая работа!
- Конечно, конечно! Я ношу его с огромным удовольствием. Просто мне надо кое-что у вас узнать.
Ювелир перестал бушевать и с детским любопытством уставился на меня:
- Да? И какой же вопрос вы хотите с меня спросить?
Я решила, что ничем не рискую, если скажу этому забавному старичку правду. Разумеется, до определенных пределов.
- Вы, конечно, помните, кто вам его заказывал? - спросила я.
Якушев оживленно кивнул несколько раз, не сводя с меня внимательного взгляда.
- Этот человек подарил его мне. А недавно я узнала, - тут в моем голосе зазвучало негодование, которое я испытывала на самом деле, - что у него есть другая женщина!
- Ай-яй-яй! - Ювелир сочувственно всплеснул руками и зацокал языком. - Какая неприятность! Молчите, я понял, шо вас так интересует. Вы хотите узнать, заказывал ли мне тот же мужчина другую работу?
- Да. И если раньше или позже вы делали такое же кольцо для другой женщины, то скажите, пожалуйста, какие у нее инициалы? Он ведь должен был их вам назвать.
- Деточка моя, - ласково сказал Якушев, накрывая мою руку своей теплой ладонью, - я прекрасно вижу и сочувствую ваши страдания. Конечно, этот молодой ветрогон назвал мне ее инициалы полностью: имя, фамилию и отчество. Честно вам признаюсь, мне, Изе Якобсону, до сих пор с себя стыдно. У меня тогда было совсем мало денег, и я взялся за эту работу, хотя молодой человек сразу мне стал несимпатичен. Я, Изя Якобсон, изменил тогда своему правилу - работать только для порядочных людей. Но он пообещал совершенно сумащедщие деньги! Он пообещал заплатить за десять грамм золота, как я должен был заплатить за все мои новые зубы! А мне давно нужны были новые зубы, потому шо со своими обгрызками я уже не мог хорошо кушать. Это ж была сплошная боль и никакого удовольствия!
Он на минутку прервался, подлил мне кофе и продолжил:
- Я не работаю для "новых русских", поэтому я бедный человек. У меня есть эта квартира, мои копии и маленькая мастерская, но зато я спокойно умру, будучи честный человек! Я работаю штучные вещи с хорошим вкусом и почти никогда ничего не повторяю. Но этот нехороший молодой человек пристал ко мне, как, извините, даже банный лист не пристал бы к моей старой заднице. И он заплатил мне вперед всю сумму. - Якушев горько вздохнул и пожал плечами: - И таки шо я мог сделать? Я записал его имя: Сергей Владимирович Пеньков. Я записал ее имя: Маргарита Юрьевна Дорофеева. Я взял его золото и камень и работал кольцо "М. Ю. Д." четыре дня. Я вставил изумруд в букву "Ю" и понял, шо мне стыдно, потому шо первый раз в жизни я сделал настоящую риночную работу. Я бросил это безобразие в тигель и сделал кольцо "Д. М. Ю.", шобы эта несчастная буква "М" не торчала сиротой сбоку от наглых круглых "Ю" и "Д".
Потом я отдал ему работу и стал надеяться, шо мне не придется такое повторять. Инициалы - это хорошо, но это не новая мисль, и, конечно, уже тисячу лет ювелиры работают кольца буквами. А потом этот Пеньков пришел ко мне еще раз и попросил сделать "Л. С. М.".
Я внимала, затаив дыхание.
Якушев продолжал:
- "Л. С. М." хорошие, тихие буквы, они не пыжатся и не делают с себя павлина. Я сказал Пенькову такь: для "Л. С. М." надо ставить интеллигентный металл, серебро. Я спросил: какие глаза у этой "Л. С. М."? Молодой человек смутился. Он не мог этого вспомнить, и я понял, шо ему все равно, какие у вас глаза, и кольцом он хочет просто отдариться.
Мне стало обидно за вас, хотя я вас тогда не имел счастья знать лично, и я поставил свой камень, голубой сапфир, а его камень, розовую жемчужину, вернул этому двуличному молодому человеку.
Я взял с него дорого, очень дорого, потому шо мне было стыдно с этого молодого человека и жаль эту женщину, то есть вас. Я хотел сделать хорошее кольцо, шоб вы думали не о человеке, который не помнит, какие у вас глаза, а шоб вы думали о неизвестном вам старом ювелире, который работал эту вещь лично для вас.
Я отдал ему "Л. С. М.", но я долго не мог успокоиться. И тогда я сработал третье, последнее кольцо, из своих собственных, настоящих инициалов, "И. Ш. Я.", и поставил на него прозрачный аметист. Я отдал его в магазин на Арбат и тогда уже немного успокоился. Пусть его никто не купит, пусть оно себе лежит как образец и показывает, шо за вещи умеет работать Изя Якобсон!
Он остановился и перевел дух.