Перед молодым лордом Генри Греем, наследником графского титула, открывалась проторенная дорога - необременительная служба в престижном агентстве по торговле лошадьми чистокровных пород "Старая Англия", а в перспективе - брак с богатой невестой, польстившейся на его титул. Но Генри решает круто изменить свою жизнь и поступает на трудную и низкооплачиваемую работу в транспортную компанию Ярдмана, стремясь доказать окружающим, что "граф такой же человек, как и все остальные, и имеет с ними равные права". Непросто пришлось Грею на новом месте, но он с честью выходил из всех испытаний, пока не оказался замешан в международном шпионском скандале...
Содержание:
-
Глава 1 1
-
Глава 2 3
-
Глава 3 6
-
Глава 4 8
-
Глава 5 11
-
Глава 6 14
-
Глава 7 17
-
Глава 8 20
-
Глава 9 23
-
Глава 10 26
-
Глава 11 28
-
Глава 12 30
-
Глава 13 33
-
Глава 14 34
-
Глава 15 37
-
Глава 16 39
-
Глава 17 40
-
Глава 18 43
-
Примечания 45
Дик Фрэнсис
Бурный финиш
Глава 1
- Ты противный, избалованный сукин сын, - бросила мне сестра, и ее слова отправили меня в путь, который чудом не стоил мне жизни.
Я вспоминал ее свирепое и некрасивое лицо и по дороге на станцию, и в вагоне, полном недорешенных кроссвордов и типичного понедельничного уныния, и когда ехал по Лондону в свой горячо нелюбимый офис.
Кем-кем, а сукиным сыном я не был - епископ сочетал браком моих родителей в церкви в присутствии аристократической родни. Ну а что касается избалованности, то это уж они сами были виноваты - это было их подарком наследнику, родившемуся, так сказать, в самый последний момент. До этого в нашей семье рождались только дочери - целых пять. Мой дряхлый восьмидесятишестилетний, впавший в детство отец рассматривал меня исключительно как орудие, с помощью которого ненавидимого им моего кузена можно было лишить надежд на титул графа. Для отца я был символом, который он холил и лелеял.
Когда я появился на свет, моей матери было сорок семь, а теперь ей семьдесят три. Ее мозг явно перестал развиваться в День перемирия в 1918 году. С тех пор как я ее помню, она была совершенно безумной или эксцентричной, как выражались те, кто ей симпатизировал. Так или иначе, первое, что я успел усвоить, - возраст и ум не имеют между собой ничего общего.
Уже слишком немолодые, чтобы возиться с ребенком, они держали меня на дистанции - няньки, гувернантки, интернат, Итон. Говорят, они очень сетовали на непомерно долгие школьные каникулы.
В наших отношениях присутствовали учтивость и чувство долга, но любви не было и в помине. Они не требовали, чтобы я их любил, и я их не любил. Я вообще никого не любил. У меня не было такой привычки.
Как всегда, в офис я пришел первым. Я взял ключ у дежурного, неспешно прошел по длинному вестибюлю, в котором гулко раздавались мои шаги, потом поднялся по каменной лестнице, потом прошел по узкому длинному коридору. В самом конце его была тяжелая коричневая дверь, которую я отпер ключом. Внутри, как это принято в лондонских тесных конторах, барачную атмосферу заглушал комфорт. "Агентство "Старая Англия". Торговля лошадьми чистокровных пород". В кабинетах справа и слева ковры, стены покрашены в белый цвет, на дверях аккуратные таблички, где черным по белому выведены фамилии хозяев. Письменные столы отличались роскошью, были обиты кожей, на стенах висели эстампы. Я еще не достиг тех степеней успеха, чтобы сидеть в подобных кабинетах.
Комната, в которой я работал вот уже шесть лет, находилась в самом конце, за справочной и буфетной. Дверь была полуоткрыта. На ней имелась табличка: "ТРАНСПОРТНЫЙ ОТДЕЛ". Три стола. С пятницы никаких изменений. Стол Кристофера завален кипой бумаг. На столе Мэгги пишущая машинка с кое-как надетым чехлом. Рядом несколько скомканных листков копирки. В вазе увядшие хризантемы, в грязной чашке - опавшие с них белые лепестки. На моем столе чисто и пусто. Я вошел, повесил пальто, сел за стол, открыл один за другим ящики и без особой цели стал поправлять и без того аккуратно уложенное содержимое.
Удостоверившись, что на моих всегда точных часах без восьми минут девять, я сделал вывод: часы на стене отстают на две минуты. После этого я уставился невидящим взглядом на календарь на зеленой стене.
"Противный, избалованный сукин сын", - сказала мне сестра.
Нет, это не так. Характер у меня вовсе не противный, настойчиво внушал я себе. Ни в коем случае.
Но в моих размышлениях не было убежденности. Я решил порвать с традицией и воздержаться от замечаний в адрес Мэгги насчет ее неряшливости.
В десять минут десятого появились Кристофер и Мэгги.
- Привет, - жизнерадостно сказал Кристофер, вешая свое пальто. - Ну что, проиграл в воскресенье?
- Проиграл, - признал я.
- Повезет в другой раз, - сказала Мэгги, вытряхивая белые лепестки хризантем из чашки на пол.
Я прикусил язык, чтобы не отпустить какой-нибудь колкости. Мэгги взяла вазу и пошла с ней в буфетную, усыпая свой путь лепестками. Потом она вернулась и пронесла вазу над моим столом так, что на нем оказался след из капель пятничного чая. Не говоря худого слова, я взял промокательную бумагу, вытер потеки и, скомкав бумагу, швырнул ее в корзину. Кристофер наблюдал за происходящим с ироническим удовольствием, глаза его весело поблескивали за толстыми стеклами очков.
- И проиграл-то всего голову, да? - осведомился он, беря в руки мяч для крикета и делая вид, что швыряет его в окно.
- Всего голову, - согласился я. - В конце концов, не все ли равно, сколько проиграть, голову или десять корпусов. Проигравший не получает призов.
- Мой дядя поставил на тебя пятерку, - сообщил Крис.
- Мне очень жаль, - сухо отозвался я.
Кристофер развернулся на одной ноге и бросил мяч - тот с грохотом врезался в стену и отскочил, оставив на ней отметину. Заметив, что я нахмурился, Крис расхохотался. К нам он пришел два месяца назад из Кембриджа. Из-за ухудшения зрения он вынужден был расстаться с крикетом, к тому же он завалил выпускные экзамены. Впрочем, он был куда жизнерадостней, чем я, не испытавший подобных ударов судьбы. Мы терпели друг друга, не более того. Я с большим трудом сходился с людьми, и с Крисом тоже дружбы не вышло - он поначалу старался установить дружеские отношения, но вскоре понял, что это пустая затея.
Вернувшись из буфетной, Мэгги уселась за стол, вынула из верхнего ящика баночку лака для ногтей и занялась маникюром. Это была крупная, уверенная в себе девица из Сурбитона, весьма злая на язык, но всегда готовая проявить сочувствие, когда шипы злоязычия вонзались в душу собеседника.
Крикетный мяч выскользнул из руки Кристофера и покатился по столу Мэгги. Пытаясь его ухватить, Кристофер сбросил на пол груду писем, а мяч опрокинул баночку с лаком, и по строкам "Мы получили ваше письмо от 14-го числа" покатились розовые капли.
- Черт! - в сердцах воскликнул Кристофер.
В комнату вошел старик Купер, ведавший страховыми делами. Увидев разгром, он изобразил на лице неудовольствие, зажал пальцами нос и протянул мне бумаги, которые принес с собой.
- Твой голубок, Генри. Приготовь к полету как можно скорее.
- Хорошо.
Уже уходя, он обернулся к Мэгги и Кристоферу и сказал:
- Почему вы оба не можете работать так же хорошо, как Генри? Он никогда не опаздывает, у него во всем полный порядок, работу он делает как следует и вовремя. Вам следовало бы брать с него пример.
Я внутренне поморщился и стал ждать ответных действий Мэгги. В понедельник с утра она бывала в отменной форме.
- Ни за что и никогда, - возразила она. - Генри - чопорное, скучное, бесполое существо. Он вообще, похоже, неодушевленный предмет.
Ну и денек сегодня!
- Но он принимает участие в скачках, - мягко возразил Кристофер.
- Если он упадет с лошади и сломает обе ноги, его будет волновать только одно: правильно ли ему наложили швы.
- Гипс, - поправил я.
- Что?
- При переломах накладывают гипс.
- Кто знает, кто знает, - рассмеялся Кристофер. - В тихом омуте под названием Генри могут вполне водиться черти.
- Это не тихий омут, а старый пруд, - буркнула Мэгги.
- Грязный и вонючий? - подсказал я.
- Нет... О господи... Извини меня, Генри, я не хотела...
- Все в порядке, - отозвался я. - Все в полном порядке. - Я поглядел на бумаги, которые принес мне Купер, и взялся за телефон.
- Генри, - с отчаянием в голосе сказала Мэгги. - Я правда не хотела...
Старик Купер укоризненно поцокал языком и удалился шаркающей походкой. Кристофер стал раскладывать свои отлакированные письма.
Я позвонил Саймону Серлу в транспортное агентство Ярдмана и сказал:
- Четыре годовалых жеребенка с аукциона в Ньюмаркете должны быть как можно скорее отправлены в Буэнос-Айрес.
- Может получиться задержка, - сказал Саймон.
- Почему?
- Мы потеряли Питерса.
- Большая небрежность с вашей стороны.
- Ха-ха-ха!
- Он вас бросил?
- Похоже, - сказал Саймон, поколебавшись.
- Как это понимать?
- Он не вернулся из последней поездки. В прошлый понедельник он не прилетел тем рейсом, на который у него был билет. С тех пор о нем ни слуху ни духу.
- Может, он попал в больницу? - предположил я.
- Проверяли. И больницы, и морги, и тюрьмы. Он как в воду канул. Поскольку за ним не числится никаких правонарушений, полиция отнеслась к этому совершенно прохладно. Они говорят, что нет преступления, если человек уволился с работы без предупреждения. По их мнению, он вполне мог влюбиться и не захотеть вернуться.
- Он женат?
- Нет, - вздохнул Саймон. - Ладно, я займусь твоими годовичками, но боюсь, что даже приблизительно не могу сказать, когда мы их отправим.
- Саймон, - сказал я. - А разве нечто подобное не случалось раньше?
- Ты имеешь в виду Балларда?
- Да, он же был вашим агентом и тоже пропал.
- Да вроде бы...
- Остался в Италии? - мягко напомнил я.
На другом конце провода возникло молчание, потом я услышал:
- М-да. Как странно. Я об этом не подумал... Занятное совпадение. Ладно, я займусь твоими годовичками, - еще раз повторил он. - Я тебе позвоню.
- Если вы не можете, я обращусь к Кларксону.
- Я сделаю, что смогу, - вздохнул Саймон. - Завтра позвоню.
Я положил трубку и взялся за кипу таможенных деклараций. Время побежало, приближался час ленча. За все утро мы с Мэгги не обменялись ни единым словом, а Кристофер то и дело ругался себе под нос, работая над письмами. Когда наступил час дня, я рванул к двери так, что обогнал даже Мэгги.
Улица была залита декабрьским солнцем. Сам не зная зачем, я вскочил в автобус, вышел у Мраморной арки и медленно побрел через Гайд-парк к Серпантину. Я долго сидел там на лавочке и смотрел на солнечные блики на воде. Затем взглянул на часы и обнаружил, что уже два. Наступила половина третьего, но я по-прежнему сидел и смотрел на воду. Без четверти три ко мне обратился сторож и попросил в воду не кидать камни.
"Противный, избалованный сукин сын". Все было бы нормально, если бы сестра говорила такие вещи постоянно, но Алиса была тихим, безвредным существом. В детстве ей мыли рот мылом, если она употребляла бранные слова, и с той поры у нее не возникало желания ругаться. Это была самая младшая из моих сестер, на пятнадцать лет старше меня. Некрасивая, незамужняя, средних интеллектуальных способностей. Поменявшись ролями с родителями, она управляла домом и ими. Да и мной тоже. Причем уже давно. Я был скрытный, тихий пай-мальчик, выросший в скрытного мужчину. Я был патологически аккуратным, всегда приходил раньше всех на встречи и в манерах, почерке и сексе проявлял неукоснительную сдержанность. "Чопорное, скучное, бесполое существо". Мэгги права... Но это внешнее впечатление. То, что внутренне я уже давно был совсем другим, сбивало меня с толку и не давало покоя все больше и больше...
Я взглянул на голубое с золотыми разводами небо и подумал с тайной усмешкой, что только там я чувствую себя человеком. И еще когда участвую в стипль-чезах. Да, пожалуй, так.
* * *
Алиса ждала меня, как всегда, за завтраком. Лицо ее раскраснелось от ранней прогулки с собаками. Я почти не видел ее во время уик-энда. В субботу у меня были скачки, а в воскресенье я уехал до завтрака и вернулся поздно.
- Где ты вчера пропадал? - спросила Алиса, наливая кофе.
Я промолчал. Она, впрочем, успела привыкнуть к таким ответам.
- Мама хотела с тобой поговорить.
- О чем?
- Она пригласила Филлихоев на ленч на следующее воскресенье.
Аккуратно поедая яичницу с беконом, я невозмутимо заметил:
- Значит, эта робкая прыщавая Анджела! Пустая трата времени. Меня и дома-то не будет.
- Анджела получит в наследство полмиллиона, - совершенно серьезно заметила сестра.
- А у нас плохо с крышей.
- Мама хочет, чтобы ты женился.
- На богачке.
Сестра признала, что это так, хотя и не понимала, что в этом плохого. Финансовое положение нашей семьи ухудшалось, и родители полагали, что обменять титул на денежный мешок - неплохая сделка. Родители не понимали, что в наши дни богатые невесты слишком хорошо разбираются в жизни, чтобы взять и запросто отдать свое наследство в полное распоряжение молодому супругу.
- Мама сказала Анджеле, что ты будешь.
- Очень глупо с ее стороны.
- Генри!
- Мне не нравится Анджела, - холодно сообщил я. - И я не собираюсь быть здесь в воскресенье. Неужели вам не понятно?
- Генри, неужели ты бросишь меня одну - как мне с ними себя вести?
- Тебе следует удерживать мать от столь глупых приглашений. Анджела - уже сотая уродливая наследница, которую она приглашает к нам в дом в этом году.
- Но это нужно нам всем!
- Только не мне, - сухо возразил я. - Я не проститутка. Сестра обиделась и встала.
- Какой ты злой, - сказала она.
- И раз уж об этом зашла речь, - сказал я, - я желаю жучкам приятного аппетита. Пусть съедят всю нашу крышу. Этот чертов дом поглощает уйму денег, и, если он рухнет, все мы вздохнем с облегчением.
- Это наш дом, - привела сестра последний довод.
"Если бы дом принадлежал мне, я бы тотчас же его продал", - подумал я, но промолчал.
Неверно истолковав мое молчание, сестра попросила:
- Генри, пожалуйста, приходи на ленч с Филлихоями.
- Нет, - решительно сказал я. - В воскресенье у меня найдутся дела поважнее. Можете на меня не рассчитывать.
Внезапно сестра вышла из себя. Дрожа от гнева, она закричала:
- У меня больше нет сил выносить твое аутическое поведение! Ты противный, избалованный сукин сын!
Неужели это так, размышлял я, сидя возле Серпантина. И если так, то почему?
В три часа, когда заметно похолодало, я встал и пошел к выходу из парка. Но направился я не на Ганновер-сквер, в элегантный офис моей фирмы. Пусть недоумевают, решил я, почему всегда пунктуальный Генри не вернулся после ленча. Вместо этого я взял такси и поехал к старому, захламленному причалу. Когда я расплатился и вылез из машины, мне в нос ударил запах ила - на Темзе был отлив.
На этом причале вскоре после войны было наспех построено приземистое бетонное здание, которое кое-как поддерживалось все эти годы. Его стены были в ржавых потеках от прохудившихся водосточных труб. Их давно следовало покрасить. Прямоугольные окна с металлическими рамами были покрыты слоем сажи и копоти, а медные ручки на дверях не чистили с моего последнего визита полгода назад. Здесь не было необходимости прихорашиваться перед клиентами. Клиентов тут никто не ждал.
Я поднялся по голым каменным ступенькам лестницы, прошел через покрытую линолеумом площадку второго этажа и вошел в распахнутую дверь кабинета Саймона Серла. Он оторвался от блокнота, в котором что-то сосредоточенно рисовал, встал и двинулся мне навстречу. Он приветствовал меня крепким рукопожатием и широкой улыбкой.
Поскольку только он здоровался со мной столь радушно, с ним я бывал приветливее, чем с кем-либо еще. Впрочем, встречались мы редко и то лишь по делу и еще иногда заходили на обратном пути в пивную, где он предавался алкогольным возлияниям и дружеским излияниям, а я ограничивался порцией виски и больше помалкивал.
- Неужели ты приехал сюда специально из-за этих лошадей? - удивился он. - Я же тебе говорил...
- Нет, - перебил я его. - Я хотел узнать, не найдется ли у Ярдмана работы.
- Для кого?
- Для меня.
- Ну и ну, - только и сказал Саймон, присаживаясь на край стола и заполняя чуть не все его пространство своей массой. Это был крупный бесформенный человек тридцати пяти - сорока пяти лет, лысевший с макушки. Он отличался некоторой богемностью в одежде и широтой воззрений. - Но господи, с чего это ты? - вопросил Саймон, удивленно уставясь на меня.
Мы представляли собой разительный контраст: я в строгом черном шерстяном костюме, он в мешковатом вельветовом зеленом пиджаке.
- Хочется перемен.
- К худшему? - ухмыльнулся Саймон.
- Хочется немного повидать мир, попутешествовать.
- Хорошая идея, но неужели ты не можешь делать это с комфортом, а не сопровождая лошадей?
Как и большинство окружающих, он не сомневался, что у меня водятся деньги. Но как раз денег у меня не было. Мои доходы почти целиком состояли из зарплаты в "Англии", и совсем крохи приносила деятельность жокея-любителя - почти дилетанта. От отца я получал только стол и изъеденную жучками крышу над головой.
- Пожалуй, я не прочь попутешествовать в компании с лошадками, - равнодушно отозвался я. - Какие у меня шансы?
- Огромные, - усмехнулся Саймон. - Только попроси. Старик не посмеет тебе отказать.
Но Ярдман чуть было не отказал мне. Он никак не мог взять в толк, что я его не разыгрываю.
- Мой мальчик, подумайте хорошенько, прошу вас, - говорил он мне. - Стоит ли покидать такое прекрасное место, как агентство "Старая Англия"? Как бы вы ни старались, работа в нашей конторе не принесет вам ни власти, ни престижа. Давайте смотреть фактам в лицо.
- По правде говоря, ни власть, ни престиж меня не очень-то волнуют.
- Так говорят люди, которые получают их по наследству, - вздохнул Ярдман. - Нам же, простым смертным, трудно заставить себя презирать их.
- Я не презираю. Просто они меня не интересуют. По крайней мере, пока.