Ярдман стал медленно раскуривать сигару. Я внимательно следил за ним, пытаясь понять, что у него на уме. Поскольку он был из другого теста, нежели начальство "Старой Англии", я не очень хорошо представлял себе, как он устроен. Мне приходилось иметь дело с людьми примерно того же социального слоя, что и я сам, которые не любили изъясняться открытым текстом. Ярдман же был для меня неизведанной территорией.
Он держался покровительственно-отечески, что довольно необычно для худого человека. На крепком орлином носу его сидели очки в черной оправе. У него были впалые щеки, и, казалось, ему приходится растягивать губы, чтобы закрывать зубы и десны. Уголки рта загибались книзу, что придавало ему то недовольное, то печальное выражение. У него была едва заметная лысина и нездоровый цвет кожи, но голос и пальцы были крепкими, и, как потом выяснилось, характер тоже.
Ярдман медленно затягивался сигарой - длинной, тонкой, с крепким запахом. Глаза за стеклами очков изучали меня. Я понятия не имел, что он при этом думает.
- Ладно, - наконец сказал Ярдман. - Возьму вас, будете помогать Серлу, а там видно будет.
- Спасибо, - отозвался я, - хотя, признаться, меня больше интересовала работа Питерса.
- Питерса? - Он разинул рот, обнажив нижний ряд искусственных зубов. Потом рот закрылся, чуть ли не со щелчком. - Нет, не валяйте дурака. При чем тут работа Питерса?
- Серл говорит, он от вас ушел.
- Может, так оно и есть, но это не меняет дела.
- Я проработал пять лет в транспортной службе "Старой Англии", - спокойно произнес я, - поэтому я хорошо знаком со всеми техническими деталями. Кроме того, я всю жизнь езжу на лошадях и знаю, как за ними ухаживать. Может быть, у меня и правда плоховато с практикой, но я быстро учусь.
- Лорд Грей, - сказал Ярдман, качая головой, - вы просто не представляете, что за работу выполнял Питерс.
- Прекрасно представляю, - возразил я. - Он летал на самолетах, сопровождая лошадей. Его обязанностью было следить, чтобы в пути с ними ничего не случилось и они попадали к кому положено, чтобы они нормально проходили через таможни в пункте отправления и пункте назначения. Кроме того, в его обязанности входило забирать лошадей обратно. Это очень ответственная работа, она связана с постоянными разъездами, и я совершенно серьезно претендую на место Питерса.
- Вы не понимаете, - возразил Ярдман, - что Питерс был просто старшим конюхом, который ездил в заграничные командировки.
- Мне это известно.
Он продолжал курить, выпуская клубы дыма. Один, другой, третий. Я невозмутимо ждал.
- У вас с вашей фирмой... все в порядке?
- Вполне. Просто мне надоела бумажная работа. Причем надоела с самого первого дня.
- А как насчет ваших выступлений на скачках?
- В моем распоряжении были субботы. Кроме того, я разбивал свой трехнедельный отпуск. Они с пониманием относились к этому, и я всегда мог получить дополнительные выходные.
- Учитывая специализацию фирмы, они поступали разумно. - Ярдман рассеянно стряхивал пепел в чернильницу. - А теперь вы собираетесь бросить скачки?
- Нет.
- Могут ли ваши скаковые связи способствовать работе нашей фирмы?
- Я постараюсь, - пообещал я.
Он отвернулся и посмотрел в окно. Уровень воды в Темзе сильно понизился. На том берегу в сумерках рыжие краны походили на игрушки из детского конструктора. Тогда я никак не мог взять в толк, какие расчеты крутились в сообразительной голове Ярдмана, хотя теперь я нередко вспоминаю эти мгновения...
- По-моему, вы поступаете неразумно. Эх, молодость, молодость, - проговорил он и нацелил свой нос-клюв в мою сторону. Он пристально посмотрел на меня зеленоватыми, глубоко посаженными глазами, а потом сообщил, что получал Питерс: пятнадцать фунтов плюс три фунта на расходы за каждую поездку. Ярдман был уверен, что это заставит меня переменить решение. Так оно чуть было и не случилось.
- Сколько таких поездок выходит за неделю? - спросил я.
- Все зависит от времени года. Да вы и сами знаете. После продажи годовичков - три, во Францию - даже четыре. Иногда две. Иногда вообще никаких поездок.
- Так что, берете меня? - спросил я.
Его губы искривились - потом я понял, что это называется иронической усмешкой.
- Можете попробовать, - сказал он. - Если вам, конечно, понравится.
Глава 2
Работа состоит из того, что ты в нее вкладываешь. Три недели спустя, после Рождества, я летел в Буэнос-Айрес с двенадцатью годовичками: четыре от "Старой Англии" и восемь от других фирм. Все они были доставлены в пять часов холодным утром в аэропорт Гатвик. Серл организовал их доставку и заказал документы в транспортной компании. Когда их выгрузили из специальных автофургонов, они перешли под мое начало. Я проследил, чтобы их погрузили в самолет, оформил документы на таможне и отправился в Латинскую Америку. Со мной летели также двое конюхов, которым очень не понравилось, что место Питерса получил я. Каждый из них очень надеялся на повышение, и с точки зрения человеческих отношений эта командировка оказалась полным провалом. В остальном все прошло без осложнений. Мы прилетели в Аргентину с четырехчасовым опозданием, и машины новых хозяев уже ждали свой груз. Я опять выполнил все таможенные процедуры и проследил, чтобы каждый из пяти новых владельцев получил то, что заказывал, а также все необходимые сертификаты в придачу. На следующий день в самолет загрузили пушной товар, и в пятницу я снова был в Гатвике.
В субботу я один раз упал с лошади и один раз выиграл скачку в Сандауне. Воскресенье я провел как обычно, а в понедельник вылетел в Германию с цирковыми пони. Через две недели я валился с ног от усталости, но через месяц привык. Я приспособился к долгим перелетам, к нерегулярному питанию, к бесконечным чашкам кофе, ко сну в сидячем положении на брикетах сена на высоте десять тысяч футов. Оба конюха, Тимми и Конкер, немного поворчав, взяли себя в руки, и мы в конце концов составили неплохую, немногословную, дельную команду.
Моя семья, разумеется, пришла в ужас от моей новой работы и делала все, чтобы заставить меня отказаться от нее. Сестра взяла назад вполне заслуженные упреки, отец был убежден, что титул графа достанется кузену, ведь аэропланы - такие противоестественные и опасные устройства, а мать была в истерике от того, что подумают знакомые.
- Это же работа поденщика, - причитала она.
- Не место красит человека, а человек место, - отвечал я.
- Но что скажут Филлихои?
- А не все ли равно?
- Эта работа не для тебя, - говорила мать, заламывая руки.
- Она меня вполне устраивает. Стало быть, это работа для меня.
- Ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду совсем другое!
- Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, мама, и я с тобой не могу согласиться. Человек должен делать то, что ему нравится. Это главное. И совершенно неважно, как на это смотрят окружающие.
- Очень даже важно! - воскликнула она в полном отчаянии.
- Я терпел целых шесть лет, но терпению моему настал предел. И мир меняется. Кто знает, вдруг то, чем я занимаюсь, станет через год самой модной профессией. Стоит мне зазеваться, и половина моих знакомых попытается перехватить эту работу. Так или иначе, мне эта работа нравится, вот и все.
Но убедить мать было невозможно, и она могла смотреть в глаза своим знакомым, лишь делая вид, что ее сын поступил в эту контору, чтобы лучше узнать жизнь, и вообще все это было просто шуткой.
Саймон Серл тоже поначалу отнесся к этому как к шутке.
- Ты у нас не задержишься, Генри, - доверительно говорил он. - Ты как-то плохо сочетаешься с навозом. Я имею в виду твои темные костюмы с белоснежными рубашками. Одна такая командировочка - и все!
Ровно через месяц, в пятницу, я зашел к Ярдману за конвертом с жалованьем, и мы отправились с Серлом в его любимую пивную, где были цветные витражи и спертый воздух. Он грузно опустился на табуретку у бара и заказал пинту. Я заплатил и заказал полпинты себе. Саймон осушил чуть ли не всю кружку одним мастерским глотком. Слизнув языком с верхней губы остатки пены, он поинтересовался:
- Ну, как кочевая жизнь?
- Нравится, - с улыбкой отозвался я.
- Я уверен, - сказал он, дружески улыбаясь, - что ты еще не наломал дров.
- Спасибо, - отозвался я.
- Впрочем, поскольку я делаю всю черновую работу, у тебя и впрямь все должно идти нормально.
- Так и есть, - согласился я.
Саймон и правда был отличным организатором. Именно по этой причине "Англия" чаще предпочитала иметь дело с фирмой Ярдмана, а не с агентством Кларксона, гораздо более солидной организацией. Все, что делал Саймон, отличалось простотой и надежностью, и он всегда находил время проверить, правильно ли его поняли. Агенты, владельцы лошадей, представители авиакомпаний прекрасно знали, как обстоят дела и что они должны делать. Я никогда не встречал столь надежного делового партнера, как Саймон. Я и сам отличался пунктуальностью и потому восхищался его работой как настоящим творчеством.
Он уставился на меня с явным удивлением и спросил:
- Неужели ты и в командировки отправляешься в таком виде?
- В общем-то да.
- Что означает "в общем-то"?
- В самолете я надеваю вместо пиджака свитер.
- А пиджак ждет тебя на земле?
- Да.
Он рассмеялся, но в его смехе не было издевки.
- Ты странный парень, Генри, - сказал он, потребовал еще пива, недоуменно пожал плечами, когда я отказался, и снова одним глотком осушил кружку. - Почему ты такой аккуратист?
- Так безопасней.
- Безопасней? - Он поперхнулся пивом и закашлялся от смеха. - Неужели тебе не кажется, что для очень многих выступления в стипль-чезах и постоянные перелеты не являются образцом безопасного существования?
- Я не это имел в виду.
- А что же? - спросил Саймон.
Но я покачал головой и не стал вдаваться в объяснения.
- Расскажи мне лучше о Ярдмане, - попросил я.
- Что именно?
- Ну, откуда он, что он за человек и так далее.
Саймон сгорбился над кружкой и поджал губы.
- Он пришел в фирму после войны. До этого он служил сержантом в пехоте. Не знаю подробностей: никогда не спрашивал. Но он прошел весь путь снизу доверху. Тогда фирма еще не носила его имя. Хозяевами были люди по фамилии Мейхью, но они умерли, а племянники потеряли интерес к этому бизнесу, и так далее. Когда я сюда поступил, Ярдман был уже главным. Не знаю, как он этого добился, но факт остается фактом. Он, впрочем, человек способный, в этом ему не откажешь. Кстати, это он ввел авиаперевозки. Он считал, что так гораздо лучше, хотя остальные компании предпочитают транспортировку по суше и морю.
- Даже несмотря на то, что сама фирма расположена на пристани.
- Точно. Кстати, в свое время это было очень удобно. Но потом они перестали отправлять лошадей на континент на мясо.
- Ярдман тоже этим занимался?
- Да, - кивнул Серл. - Он был экспедитором, на том конце причала есть большой сарай, там мы собирали лошадей. Их обычно собирали дня за три до прихода парохода. А приходил он раз в две недели. Не могу сказать, что очень жалею о прекращении таких поставок. Много шума, много суматохи, много грязи. А прибыли, как говорил Ярдман, кот наплакал.
- Тебя не волновало, что их везут на убой?
- А чего тут переживать? Примерно так же отправляют свиней или коров. - Он допил пиво. - Никто не живет вечно. - Он весело улыбнулся и, показав на кружки, спросил: - Еще по одной?
Я отказался, а он заказал очередную кружку.
- О Питерсе что-нибудь известно? - спросил я.
- Ни звука, - покачал головой Серл.
- А его бумаги где?
- По-прежнему в конторе.
- Немножко странно.
- Кто знает, что у него было на уме, - пожал плечами Серл. - Может, он хотел от кого-то отвязаться и постарался на славу.
- И никто не поинтересовался, почему он пропал?
- Нет, никто. Ни полиция, ни обманутые им букмекеры, ни разгневанные женщины.
- Он что, поехал в Италию и исчез?
- В общем-то да. Он повез маток в Италию, в Милан, и в тот же день должен был вернуться. Но что-то случилось с самолетом - то ли с двигателем, то ли еще с чем-то, и пилот сказал, что если проработает так еще несколько часов подряд, то у него будут неприятности. Поэтому возвращение было перенесено на следующий день, но утром Питерс не появился. Они прождали его чуть ли не целый день и вернулись без него.
- И все?
- Что делать, такова жизнь с ее маленькими тайнами. А что, ты боишься, что Питерс появится и тебе придется освободить место?
- Может, и так.
- Неуживчивый он был какой-то, - задумчиво проговорил Серл. - Постоянно качал права. Постоянно спорил. Очень агрессивный человек. Вечно вступал в препирательства с заграничными таможенниками. Они небось рады-радешеньки, что теперь появился ты, - закончил Серл с улыбкой.
- Наверное, и я таким стану через год-другой, - сказал я.
- Через год-другой? - искренне удивился он. - Генри, ну я еще могу понять, что ты занял вакансию, так сказать, смеха ради, но неужели ты собираешься работать тут постоянно?
- Ты считаешь, мне куда больше к лицу респектабельная работа за письменным столом в "Старой Англии"? - иронически осведомился я.
- Да, - сказал он на полном серьезе. - Пожалуй.
- И ты тоже? - вздохнул я. - Я-то думал, хоть ты поймешь... - Я многозначительно замолчал.
- Что я пойму?
- Ну хотя бы то, что кое-кому, например, хочется, несмотря на все свое аристократическое происхождение, порвать с работой, которую прилично иметь, и начать заниматься тем, что тебе подходит. Я не могу сидеть за столом и перекладывать бумажки. Я понял это в первую же неделю работы в "Старой Англии", но остался, потому что сразу устроил скандал и потребовал самую заурядную работу. Я долго не желал признаться, что допустил ошибку, поступив в эту фирму, и пытался полюбить свое дело. Полюбить не полюбил, но по крайней мере привык, а теперь... Теперь уже я вряд ли смогу вернуться к канцелярской жизни с девяти до пяти.
- Твоему отцу за восемьдесят? - задумчиво осведомился Саймон, а когда я кивнул, продолжил: - И ты думаешь, когда он умрет, они позволят тебе развозить лошадей по всему миру? Да и сколько ты сам сможешь заниматься этим, чтобы не прослыть эксцентриком, человеком с причудами? Нравится тебе это или нет, Генри, но карабкаться по социальной лестнице вверх куда проще, чем спускаться, при этом оставаясь уважаемым членом общества.
- Значит, меня будут уважать, если я гоняю лошадей по белу свету, не вставая из-за письменного стола в "Англии", но я тотчас же потеряю это уважение, если встану из-за стола и сам окажусь в самолете?
- Именно, - рассмеялся Саймон.
- Мир рехнулся, - заключил я.
- Ты романтик, Генри, но со временем это пройдет. - Он окинул меня дружеским взглядом, допил пиво и сполз с табуретки, словно большая зеленая медуза. - Пошли, - сказал он. - Самое время пропустить еще по одной в "Голове сарацина".
На следующий день на ипподроме Ньюбери я посмотрел пять скачек с трибуны и принял участие в шестой.
Подобная бездеятельность была вынужденной. Когда мне исполнилось двадцать лет, распрядители поставили меня перед выбором: или перейти в профессионалы, или ограничиться пятьюдесятью открытыми скачками в сезон. Иными словами - не мешайте коммерции, не отбирайте хлеб с маслом у жокеев-профессионалов. Если бы профессиональные жокеи ели хлеб с маслом!
Я не перешел тогда в профессионалы по двум причинам. Во-первых, я все-таки получил слишком традиционное воспитание, а во-вторых, звезд с неба на ипподроме не хватал. Я и теперь не был королем любителей, но все же давно работал с полной нагрузкой - какую только может иметь жокей без лицензии профессионала. Большая рыба в маленьком пруду. Теперь, обретя свободу, я пожалел, что в двадцать лет не отважился стать профессионалом. Я очень любил стипль-чез и, пожалуй, смог бы кое-чего добиться, если бы все свое время уделял скачкам. Сидя на трибуне ипподрома Ньюбери, я с горечью сознавал, что сестра слишком поздно открыла мне глаза на жизнь. Мое единственное сегодняшнее выступление было в скачке "только для любителей". Поскольку на этот счет ограничений не существовало, редкая любительская скачка обходилась без меня. Я регулярно выступал на лошадях тех хозяев, которые не хотели тратиться на профессионалов, и тех, кто полагал, что их лошади имеют лучшие шансы в скачках любителей, и, наконец, тех немногих, кому нравилось, как я выступаю.
Они знали, что, если я выигрываю в любительских или открытых призах, я рассчитываю получить около десяти процентов от стоимости призового места. Поползли слухи, что Генри Грей выступает ради денег. Генри Грей - меркантильный любитель. Поскольку я отличался сдержанностью и не отличался длиной языка, мне порой платили наличными, а так как мой отец был графом Креганом, моя любительская лицензия оставалась неприкосновенной. В раздевалке я обнаружил, что, несмотря на перемены в настроении, я не в состоянии изменить раз и навсегда установленный стереотип. Вокруг меня шел веселый обмен репликами, в котором я не участвовал.
Никто, собственно, не ожидал обратного. Ко мне уже привыкли. Половина жокеев относилась к моей отстраненности как к надменному снобизму, остальные лишь пожимали плечами и говорили: "Так уж Генри устроен". Никто не проявлял враждебности, это я сам отказывался стать частью целого. Я медленно переодевался в рейтузы и камзол, слушал сочные реплики других жокеев и не знал, что сказать.
Скачку я выиграл. Довольный владелец публично похлопал меня по плечу, угостил выпивкой в баре для владельцев и членов жокей-клуба, а потом украдкой сунул мне сорок фунтов.
Я их потратил до пенса в воскресенье.