С разрывающимся сердцем я держал ее на руках, а женщина, споро работая ножницами, наконец вырезала большой кусок ее платья. Когда она увидела, что там, под платьем, ее крупное лицо исполнилось сочувствием, и она покачала головой.
- Signore, mi displace molto, - обратилась она ко мне. - Molto.
Из верхнего кармана пиджака я извлек чистый белый платок, вывернул его на другую сторону и прикрыл им страшную рану. На выходе пуля раздробила ребро, и его осколки виднелись в кровоточащем отверстии под грудью. У белого лифчика снизу появилась красная кайма. Я снова прикрыл Габриэллу пальто, чтобы она не замерзла. Я с ужасом думал, что она может умереть до появления доктора.
Возле нас появился карабинер в начищенных сапогах и зеленоватых защитных брюках, но я сильно сомневался, что заговорил бы с ним, даже если бы он знал по-английски. Собравшиеся начали ему что-то тихо говорить, и он оставил меня в покое.
Габриэлла снова открыла глаза. Лицо ее было серым и в испарине от страшной боли.
- Генри...
- Я здесь.
- Не могу дышать...
Я слегка приподнял ее так, что она оказалась в полусидячем положении, опираясь на мою руку и колено. Но это движение отняло у нее слишком много сил. Лицо ее стало еще бледнее. Из открытого рта вырывалось учащенное дыхание.
- Не бросай меня...
- Нет, милая, не брошу, - сказал я. - Тише...
- Что случилось?
- В тебя стреляли.
- Стреляли? - Это ее не удивило. - Билли?
- Не знаю, я не видел. Не говори ничего. Скоро будет доктор.
- Генри... - Силы оставляли ее, кожа приобрела мертвенный оттенок. - Генри, я тебя люблю.
Она снова закрыла глаза, но сознания не потеряла. Левая рука Габриэллы судорожно подергивалась, страдальческие морщины на лице сделались глубже.
Я бы отдал все на свете, чтобы она опять стала здоровой, чтобы ее отпустила боль.
Прибыл доктор. Он был молод и потому еще не забыл, чему его учили. У него были густые черные волосы и худые ловкие руки. Только это мне в нем и запомнилось.
Он склонился над Габриэллой, быстро заглянул под мой платок и обернулся к полицейскому.
Я услышал слова "auto ambulanza" и "pallotta". Собравшиеся наперебой сообщали необходимую информацию.
Молодой врач снова опустился на колено и пощупал пульс Габриэллы. Она приоткрыла глаза.
- Генри.
- Я здесь. Молчи.
- М-м...
Молодой врач сказал ей что-то утешающим тоном, она слабо ответила: "Si". Он раскрыл свой чемоданчик и ловко собрал шприц для инъекции, затем проделал дырку в ее чулке, протер кожу спиртом и сделал укол в бедро. Снова пощупал пульс и сказал что-то успокаивающее. Я видел, что он ее ободряет, но меня это мало утешало.
Вскоре Габриэлла открыла глаза пошире, и на ее влажном лице появилась судорожная улыбка.
- Лучше, - сказала она еле слышно.
Но она на глазах теряла дыхание, и никаких улучшений я не заметил, разве что, возможно, боль немного утихла.
- Ну и хорошо, - улыбнулся я в ответ. - Тебя отвезут в больницу, и все будет в порядке.
Габриэлла еле заметно кивнула. Врач по-прежнему держал ее руку, следил за пульсом по часам.
Подкатили две машины и, взвизгнув шинами, остановились. Полицейский "Ситроен" и машина "Скорой помощи". Из первой появились два карабинера, явно в чинах, а из второй - санитары с носилками. Вместе с доктором они осторожно забрали Габриэллу из моих объятий и уложили на носилки. Под голову ей положили одеяло, чтобы было удобнее лежать. Доктор проводил взглядом дырочку в спине. Он и не попытался снять с Габриэллы пальто.
Один из полицейских спросил меня:
- Вы, кажется, говорите по-французски?
- Да, - ответил я, вставая. Только теперь я понял, какая здесь твердая мостовая. Нога, которую я согнул в колене, успела онеметь.
- Имя и адрес молодой дамы?
Я сообщил, он записал.
- А ваши?
Я сообщил.
- Что тут случилось? - спросил он.
- Мы бежали, чтобы успеть на трамвай. Кто-то выстрелил нам в спину. Вот отсюда. - Я показал на переулок.
- Кто же?
- Я не видел. - Санитары подняли носилки с Габриэллой, я поспешно сказал: - Я поеду с ней.
Но полицейский покачал головой:
- Попозже. Сейчас вы должны поехать с нами и рассказать все, что случилось.
- Я не оставлю ее. - Я не мог допустить, чтобы Габриэллу вот так увезли. Я быстро шагнул к доктору, взял его за руку.
- Глядите, - сказал я, распахивая пиджак.
Он взглянул и стал вытаскивать мою рубашку из брюк, чтобы разобраться, что случилось. По нижнему ребру у меня тянулась кровавая полоса длиной дюймов пять. Неглубокая, но горела, как ожог. Доктор пояснил полицейским, что это означает.
- Ладно, - сказал тот полицейский, что говорил по-французски. - Поезжайте, пусть вам сделают перевязку. - Он записал адрес на страничке блокнота и, вырвав, дал мне. - А потом к нам, ясно?
- Договорились.
- Паспорт при вас?
Я вынул паспорт, отдал ему и положил в бумажник листок с адресом. Доктор кивком велел мне садиться в машину "Скорой помощи", что я и сделал.
- Погодите, - сказал полицейский, когда санитары уже закрывали двери. - Пуля, значит, попала в девушку, а потом задела и вас?
- Нет, - сказал я. - В нас стреляли дважды. Сначала в нее, потом в меня.
- Мы их будем искать, - пообещал полицейский.
Габриэлла была жива, когда мы подъехали к больнице, была жива, когда ее перенесли прямо с носилками на каталку, была жива, когда один из санитаров "Скорой" объяснял доктору, что случилось, и когда этот доктор и его помощник, так и не сняв носового платка с раны, проверили ее состояние, после чего быстро увезли. Второй доктор, коренастый мужчина с плечами боксера, остался и задал мне какой-то вопрос.
- Inglese, - отвечал я. - Non parlo italiana.
- Вам придется подождать, - сказал он по-английски. У него был сильный акцент, но, к счастью, мы могли как-то объясняться.
Он привел меня в узкую комнату, где стояла узкая кровать. Жестом велев мне садиться, врач вышел и вскоре вернулся с медсестрой, у которой в руках были какие-то бумаги.
- Как вас зовут? - спросил меня доктор.
Я сообщил свои имя, адрес, возраст, после чего медсестра ободряюще мне улыбнулась и ушла, а вскоре вернулась с каталкой, инструментами и запиской.
- Звонили карабинеры. Просили, чтобы вы побывали у них до четырех часов.
Я посмотрел на часы. Я совершенно забыл о времени. Оказалось, не прошло и часа с того момента, когда мы с Габриэллой бежали за трамваем. С тех пор я прожил несколько эпох.
- Понял, - сказал я.
- Пожалуйста, снимите пиджак, - попросил доктор.
Я встал, снял пиджак, высвободил правую руку из рубашки. Врач наложил два бинта - один марлевый, чем-то пропитанный, а другой проложенный ватой - и прикрепил их пластырем. Я снова вдел руку в рукав рубашки.
- Ну как, что-нибудь чувствуете? - спросил он.
- Нет.
Его это удивило. Потом его лицо стало озабоченным.
- Е sua moglie? - спросил он.
Я не понял.
- Извините. Я спросил: она ваша жена?
- Я ее люблю, - сказал я. Мысль о том, что я могу потерять Габриэллу, казалась невыносимой. На глазах у меня выступили слезы. - Я ее люблю! - повторил я.
- Да, - доктор сочувственно кивнул. Он принадлежал к нации, где чопорность и сдержанность не считались достоинствами. - Погодите. Мы вам скажем... - Он оборвал себя на полуслове и вышел, а я остался гадать, почему он осекся: потому ли, что не хотел сказать мне, что она умирает, или просто не мог выразить по-английски то, что хотел.
Я прождал час и никогда бы не согласился на такое ожидание еще раз. Затем появился другой доктор, высокий, седой, с красивым худым лицом.
- Вы хотите знать о синьоре Барзини? - Он говорил по-английски без акцента, голос у него был ровный, дикция четкая.
Я кивнул, не будучи в состоянии говорить.
- Мы прочистили рану и сделали перевязку. Пуля пробила легкое, а на выходе сломала ребро. Легкое вышло из строя. Воздух и кровь попали в грудную клетку. Пришлось удалить кровь и воздух, чтобы легкое снова могло работать. Нам это удалось. - Он говорил сухо, профессионально.
- Я могу на нее взглянуть?
- Позже, - сказал он без колебаний. - Сейчас она без сознания. Действует наркоз. Она в послеоперационном блоке. Позже.
- А что будет дальше?
- Тут, конечно, могут быть разные осложнения, - сказал он, - но при хорошем лечении и уходе она поправится. Пуля не задела ничего жизненно важного - иначе девушка умерла бы прямо на улице.
- Мне показалось, что ей стало хуже, - заметил я.
- В каком-то смысле вы правы, - терпеливо отозвался доктор. - Рана была болезненной, у нее было внутреннее кровотечение и, кроме того, шок. Как вам, наверное, известно, это состояние порой не менее опасно, чем само повреждение.
Я судорожно сглотнул и кивнул.
- Мы знаем, что делать в таких случаях. Она молода и здорова, это, конечно, плюс. Но могут быть осложнения, и ей придется терпеть боль. Пока я не могу дать вам никаких гарантий. Еще рано. Но что касается надежды - надежда, безусловно, есть.
- Спасибо, - глухо сказал я, - за то, что были со мной откровенны.
- Вас зовут Генри? - спросил он с улыбкой.
- Да.
- Она у вас очень храбрая.
Если я не могу пока ее увидеть, размышлял я, тогда надо ехать в полицию. Они просили быть там до четырех, а уже двадцать минут пятого, но, в конце концов, это неважно. Я настолько не привык размышлять категориями того странного темного мира, с которым столкнулся, что совершенно забыл про элементарную осторожность. Переживая за Габриэллу, я как-то упустил из виду, что если уж меня отыскали и попытались убить в далеком пустынном переулке, то, выйдя из госпиталя, я снова подвергаю себя опасности.
Во дворе больницы стояло такси. Водитель читал газету. Я помахал ему рукой, и он, сложив газету, завел мотор и подъехал ко мне. Я дал ему листок с адресом, который получил от карабинеров, он равнодушно поглядел и кивнул. Я открыл заднюю дверь и стал залезать. Он вежливо ждал, чуть повернув голову, пока я устроюсь, затем мягко двинул машину вперед. Выехав из ворот больницы, он свернул направо, на аллею, шедшую вдоль ограды, и, проехав ярдов пятьдесят, остановился. От одного из деревьев, что росли у обочины, отделилась фигура. Человек, резко распахнув дверцу, оказался в машине.
Он свирепо скалился, не в силах сдержать торжества. В руке у него возник револьвер с глушителем.
Малыш Билли.
- Что-то ты, сволочь, задержался, - сказал он.
Я посмотрел на него, стараясь за напускным равнодушием скрыть потрясение. Он же, сунув мне револьвер под ребра, примерно туда, где оставила след пуля, сказал водителю:
- Поторапливайся, Витторио! Его долбаная светлость опаздывает.
Такси поехало, мягко набирая скорость.
- Мы же сказали: в четыре, - широко осклабясь, говорил Билли. - Разве тебе не передавали?
- Мне звонили из полиции, - слабо отозвался я.
- Ты слышишь, Витторио! - захохотал Билли. - В больнице решили, что мы из полиции. Здорово, да?
Я отвернулся к окну.
- Только попробуй, - предупредил Билли. - Только попробуй открыть дверь, сразу получишь пулю.
Я посмотрел на него.
- Да, да, - хохотнул он, - небось не нравится выполнять мои приказания? Ничего, не развалишься. И учти, это только цветочки.
Я не ответил, но это Билли не расстроило. Он сидел развалясь, вполоборота. Его довольная ухмылка застыла, превратив лицо в маску.
- Как птичка?... Мисс как там ее... - Он пошевелил пальцами. - Подружка?
Прежде чем ответить, я немного подумал. Что бы мне подумать раньше!
- Она умерла, - каменным голосом сказал я.
- Ну и ну! - весело отозвался Билли. - Какая жалость! Ты слышишь, Витторио, юбка его сиятельства приказала долго жить...
Витторио кивнул. Все его внимание было сосредоточено на дороге. Он вел машину по боковым улочкам, избегая оживленных магистралей. Я тупо глядел ему в затылок и думал, каковы мои шансы попытаться отобрать револьвер у Билли, прежде чем он успеет выстрелить. Учитывая, что ствол впивался мне в ребра, я решил, что шансы эти равны нулю.
- Ну ладно, ладно, - не унимался Билли. - Скажи, ведь правда я ловко все провернул?
Я не ответил. Краем глаза я заметил, что выражение триумфа уступило на его лице место мстительной злобе.
- Ничего, ты у меня быстро перестанешь задирать нос, - прошипел он. - Ах ты, сучий аристократический потрох...
Я промолчал. Он еще сильнее вонзил мне в ребра ствол револьвера.
- Дай срок, графское отродье, дай только срок...
Мне, собственно, ничего не оставалось делать, как ждать. Такси катило по городу, мы миновали центр.
- Прибавь ходу, Витторио, - сказал Билли. - Мы опаздываем.
Витторио нажал на акселератор, и вскоре город остался позади. Дорога резко свернула налево, потом - направо, потом мы снова оказались на прямом отрезке, и я с удивлением увидел взлетную полосу аэропорта Мальпенса. Мы подъехали к нему сбоку, по дороге, что вела к грузовым воротам.
Самолет "ДС-4" стоял на площадке, по-прежнему готовый забрать в Англию четырех кобыл. Витторио остановил машину в пятидесяти шагах от него.
- Ну а теперь, - сказал мне Билли, снова любуясь собой, - слушай меня внимательно и делай, что велю, иначе я проделаю в тебе отверстие. Я не шучу. - В этом я как раз и не сомневался. - Иди прямо к самолету, потом по настилу в самолет, а там в сортир. Понял? Я буду идти за тобой в двух шагах.
Я был сбит с толку, но в целом даже доволен поворотом событий. Я не предполагал, что поездка в такси закончится так мирно. Молча я открыл дверцу и вылез. Билли быстро протиснулся вслед за мной и встал рядом. На его пухлых детских губах вновь заиграла торжествующая улыбка.
- Вперед, - сказал он.
В этой части аэродрома было пусто. Люди в основном толпились ярдах в четырехстах от нас, возле главного здания. Но четыреста ярдов по открытому пространству казались мне слишком длинной дистанцией. С другой стороны стояли такси и рос густой кустарник. Находясь во внутренней борьбе с самим собой, я все же подчинился приказанию Билли. Подошел к самолету, стал подниматься по настилу. Билли неукоснительно соблюдал дистанцию в два шага. На таком расстоянии он чувствовал себя хозяином положения - ни промазать, ни оказаться слишком близко от конвоируемого.
Наверху стоял Ярдман. Он хмурился и стучал пальцем по часам, хотя глаза его по-прежнему оставались невидимыми за очками.
- Слишком тонко режете, - раздраженно буркнул он. - Еще четверть часа - и у нас возникли бы проблемы.
По-прежнему основным моим ощущением было впечатление полной нереальности происходящего.
Отвечая, Билли обрызгал меня слюной:
- Он поздно вышел из больницы. Еще пять минут, и мы бы пошли его оттуда вытаскивать.
У меня по коже поползли мурашки. В конце концов поездка закончилась вовсе не так мирно. Я увидел перед собой бездну.
- Ну, садитесь. Я скажу пилоту, что наш пропавший работник вернулся с ленча и можно лететь назад в Англию. - Ярдман поспешно стал спускаться по настилу.
- Вперед, ваша светлость, - хмыкнул Билли. - И прямо в сортир. Тот, что слева. - Револьвер уперся мне в позвоночник. - Делай, как велено.
Я поднялся по трем ступенькам, открыл дверь слева, вошел.
- Руки на стену, - распорядился Билли. - Прямо перед собой. Чтобы я мог их видеть.
Я подчинился. Он захлопнул за собой дверь. Мы стояли и молчали. Время от времени он довольно хихикал, а я клял себя за идиотизм.
Транспортировка грузов и людей! Саймон добрался до сути, а я остановился на полпути. Дымовая завеса Билли затуманила мне глаза. За ней я и не разглядел Ярдмана. Вместо того чтобы, опираясь на послание Саймона и свои собственные воспоминания, вычислить Ярдмана, я стал целоваться с Габриэллой и обо всем забыл. А пять минут спустя она уже лежала в крови на мостовой.
Я закрыл глаза, прислонился лбом к стене. Дальнейшая жизнь имела для меня смысл, только если Габриэлла не умрет.
Вскоре вернулся Ярдман. Он постучал, и Билли открыл дверь. Он вошел в туалет.
- Они уже идут, - сообщил Ярдман. - Скоро полетим. Кстати, как девушка?
- Умерла, - доложил Билли.
- Отлично, - сказал Ярдман. - Меньше работы для Витторио.
Я вскинул голову.
- Мой дорогой мальчик, - сказал Ярдман ласково. - Какая жалость. Какая утрата. - Затем он обратился к Билли: - Ты стрелял плохо. Я ожидал от тебя совсем другого.
- Но они вдруг пустились бежать, - возразил Билли, и в его голосе послышались жалобные интонации.
- Надо было приблизиться.
- Я и так приблизился! Я оказался очень даже близко, ярдах в десяти самое большее. Я стоял в подворотне и, как только они прошли мимо, готов был всадить в них по пуле, но они пустились бежать. Ни с того ни с сего. Но я все-таки застрелил ее, верно? Я уложил ее даже на бегу. Ну а в него я не попал, потому что она резко дернулась и опрокинула его на мостовую.
- Если бы с тобой не было Витторио... - холодно начал Ярдман.
- Но он же был со мной, так? Это я велел ему внедриться в толпу и держать ушки на макушке. Может, Витторио и подслушал, что полицейские велели этому гаду поехать с ними, но ведь это я догадался позвонить в больницу и выманить его оттуда. И вообще, когда я позвонил вам второй раз, разве не вы сами сказали, что все к лучшему и надо взять его живым, потому что у вас для него есть дело?
- Ладно, - сказал Ярдман, - все хорошо, что хорошо кончается, но стрелял ты отвратительно.
Он открыл дверь, и в помещение ворвался грохот откатываемого настила. Когда дверь за ним закрылась, Билли изрыгнул серию страшных ругательств. Он плохо воспринимал критику.
Один за другим заработали двигатели, самолет завибрировал. Я поднес к глазам часы. Если бы прошло еще немного времени, Патрик отказался бы лететь. Ему и так оставалось времени в обрез, чтобы добраться до Гатвика: надо было уложиться в положенные пятнадцать рабочих часов. Учитывалось общее время нахождения летчика на дежурстве, а не только летные часы, и выход за разрешенный лимит означал штрафы.
- Встань на колени, - ткнул меня револьвером в спину Билли. - Руки на стену, и не вздумай пихнуть меня случайно при взлете.
Я не пошевелился.
- Делай, что тебе сказано, приятель, - злобно прошипел Билли, ударив меня ногой по колену. - Встань на колени.
Я опустился на колени.
- Вот какой послушный графчик, - удовлетворенно сказал Билли и провел стволом револьвера по моему затылку.