- Слабенькая философия, Андрюша… с душком-с. Опровергнуть ее очень просто. Но я не буду этого делать. Я просто спрошу у тебя: Палыч, значит, на Земле нужен? Не все еще он сделал, раз Господь его держит и земля носит? А?
- Ну зачем так, Катя? Палыч - сволочь. Убийца. И место его - в тюрьме. Тут двух мнений быть не может. Но мы с тобой не судьи. Нам права этого не дано.
- А ему дано? Он-то как раз вершит людскими судьбами.
Обнорский не знал, что ответить… Он отлично понимал, что та "картина мира", которую он только что изложил, применима не всегда и не ко всем, что все значительно сложнее и попытка привести жизнь к общему знаменателю невозможна. То, что он рассказал Кате, предназначалось для "внутреннего употребления", для себя.
- Ну, так что ты молчишь? - спросил Катин голос из темноты.
- Что сказать? Палыч - преступник, и если я смогу добыть железные факты - я сделаю все, чтобы его закрыть. Хочешь - давай вместе.
- Нет, сочинитель, мне этого мало!
- Катя, ну послушай меня… Вспомни, сколько людей погибло! И в истории с покушением, и в истории с "Абсолютом". Погибли негодяи, но и совершенно невиновные люди тоже. Цель не оправдывает средства. А правота не дает права!
- Слова, Андрюша… слова! Раньше ты был другой.
- Да, я был другой. Я наделал массу ошибок… Но в основе лежала одна-единственная, главная: я считал, что ИМЕЮ ПРАВО! Все остальные ошибки - производные от этой. А в результате погибли люди. Неужели это так трудно понять?
- А я не хочу. Я не хо-чу этого понимать. Понял?
- Ну… тогда извини, - тихо сказал Обнорский.
В спальне было уже совсем темно. Катя щелкнула выключателем, вспыхнул свет торшера, осветил обнаженных мужчину и женщину, сидящих на краю огромной кровати.
- Ты знаешь, - сказал Обнорский, - когда я попал в Кресты, то сначала мне было очень тяжело…
- Знаю, - сказала Катя. - Что такое Кресты, я знаю.
- Нет, я не про то… То, что хорошего там ничего нет, понятно. Тяжело было в другом смысле: я ощущал какую-то несправедливость в этом… Не потому, что мне подбросили пистолет. Здесь-то как раз все ясно и просто, комментариев не требуется. У меня даже злости на них нет. Я совсем другое имею в виду. Если бы Палыч все это организовал, или Бабуин, или кто-то еще из той среды, я бы все понял. А здесь… ни пришей ни пристегни. Почему именно я? А потом я понял: это расплата. Или, если угодно, искупление за то, что я взялся судить других.
- Может, тебе в монахи постричься, Андрюшенька? - спросила Катя и взъерошила волосы у Обнорского на голове.
- В монахи? Нет, Катя, ты меня не поняла… До всепрощенчества я не дошел еще… Да и грешен зело…
- Это я знаю, - ответила она с улыбкой, а потом без всякого перехода спросила: - Так что, поможешь мне с Антибиотиком?
- Нет.
"Нет", - закричала чайка голосом Обнорского, и Катя вздрогнула. Финский берег уже скрылся вдали, и вокруг была только вода, только ослепительная синева моря.
* * *
Обе - и финскую и российскую - таможни прошли без осложнений. Смотреть на морды таможенников без содрогания было, конечно, невозможно, но тут уж ничего не поделаешь… Главное - прошли, и до Питера осталось всего-то сто восемьдесят километров, меньше трех часов езды.
- А нас уже встречают, - сказал Кравцов, паркуясь у маленького кафе в полуторастах метрах от таможенно-пограничного комплекса.
Возле кафе стояло несколько легковух с российскими и финскими номерами. Кравцов, Обнорский и Лена вышли из "фольксвагена", двинулись к кафе. Внутри Андрей сразу обратил внимание на две группы мужчин. Каждая - по четыре человека, каждая сидит за своим столиком. Все они были чем-то похожи. Возможно, уверенностью и скоординированностью движений, выражением лица. В каждой четверке у Обнорского нашлись знакомые. За одним столиком он увидел Рябова, того самого человека, который расстрелял БМВ на уральской трассе. За другим оказался Виктор Ильич - человек Наумова, сопровождавший Обнорского при поездке в Швецию в 1994-м.
Оба этих "знакомых" вызывали неприятные воспоминания и отрицательные эмоции, настроение у Андрея сразу испортилось. Оно и так-то не было безоблачным, а теперь испортилось вконец.
На вошедших Кравцова, Андрея и Лену, казалось, совсем не обратили внимания. На самом деле это было не так. Один из мужчин за "семеновским" столиком на секунду задержал взгляд на Кравцове. Валентин слегка кивнул, мужчина в ответ слегка прикрыл глаза. Это означало, что все в порядке.
Не спеша попили кофейку, выкурили по сигарете… поехали. К тому времени, когда Обнорский и K° вышли из кафе, обе четверки сопровождения уже сидели в машинах. Как будто сговорившись, они были на неброских, без всяких наворотов, "девятках". Две легковухи и "фольксваген" между ними выехали со стоянки и поехали в сторону Выборга.
Немолодой лысоватый мужичок в раздолбанной "шестерке" проводил их взглядом, потом извлек из кармана мобильник. Набрал номер и, когда вызываемый абонент отозвался, сказал:
- Привет, Коль… С Торфяновки звоню. Тут у меня возврат идет по "девятой" позиции… Инвойс номер три-четыре-девять. Четыре единицы. Ага… да… И второй возврат. Тоже по "девятой" позиции. Инвойс девять-один-семь… тоже четыре единицы. Встретите? Ага… ага… ну, добро. Будь здоров, позванивай.
На этом миссия пожилого мужичка была окончена. Он убрал телефон и не спеша поехал в Выборг.
* * *
- Порядок, - сказал Кашей. - Едут. Охрана - восемь человек на двух "девятках". На всякий случай запомните номера: у первой - три-четыре-девять, у второй - девять-один-семь. Однако не исключено, что на трассе они могут поменяться местами. Номер "фольксвагена" вам известен… Напомню: по "фольксвагену" огонь не открывать. Загорится к черту! А это означает гибель груза и - соответственно - невыплату гонорара… Только в самом крайнем случае. В самом крайнем! Понятно?
Ответом было молчание. Кащей обвел одиннадцать боевиков взглядом. Большинство из них он знал лично, видел в деле. В их умении и готовности не сомневался. Тем более что вся операция была тщательно спланирована и "проиграна" не один раз на карте. А потом и с выездом на место. Так что каждый из участников знал свою позицию, свою роль и задачу. Каждый из участников имел реальный боевой опыт. В новой России приобрести его стало можно без особых проблем: в Приднестровье, Карабахе, Югославии, Абхазии… в Чечне, наконец. И приобретали. Как-то незаметно сложился круг людей, для которых "родным стал ратный труд", как писала раньше "Красная звезда". По-другому - наемников. В подавляющем большинстве случаев им было все равно, за какие "идеалы" они воюют. Главным божеством были деньги.
- Хорошо, что вам все понятно. Если нет вопросов - по машинам!
Спустя четыре минуты из Кирилловского выехали три автомобиля: "нива", "пятерка" и микроавтобус "тойота". Спустя еще полчаса машины остановились на грунтовке, в сотне метров от Выборгской трассы. Здесь на всех машинах сменили номера, а на борт "пятерки" наклеили скотчем лист бумаги с милицейской символикой. Двое бойцов переоделись в форму сотрудников ГАИ, вооружились полосатыми жезлами и даже локатором. Локатор не работал, но в данном случае это не имело никакого значения.
Бойцы разобрали оружие. Арсенал оказался не слабым: АКМы, "стечкины" и две снайперские винтовки. Превосходство в численности, вооружении и - главное - фактор внезапности не оставляли сомнений в исходе операции. Оставалось дождаться, пока конвой приблизится на расстояние два-три километра, и "сделать дорогу". Загодя этого делать не стоит, чтобы не привлекать внимания. Да и появления на трассе настоящих сотрудников ГАИ, которые заинтересуются неизвестно откуда взявшимися коллегами, исключить нельзя. Лучше выждать сообщения наблюдателей с трассы.
Время тянулось медленно, но боевиков это не смущало. Они привыкли к томительному ожиданию в засадах. К азарту и непредсказуемости стремительного, как удары кинжала, огневого контакта, когда грохот взрывов и яростный шквальный огонь, когда горят машины и БТРы, и адреналин в крови, и кричит раненый на дороге… Когда кровь пульсирует в висках и автомат в руках бьется, как живой… Когда враг ошеломлен, уничтожен и…
- Пошла пехота, - сказал Кащей, выслушав сообщение первого наблюдателя. Он располагался в двадцати пяти километрах и сообщил, что две "девятки" и "фолькс" только что прошли мимо. - Пошли, орлы, на позиции. Минут через пятнадцать они будут здесь. С Богом!
Восемь человек сели в "тойоту" и "ниву", уехали. Через сто метров они выскочили на трассу и встали на обочинах по обе стороны. Из салонов выбрались люди с оружием, в камуфляже, и мгновенно растворились в лесу. В "ниве" и в "тойоте" остались только водители, а камуфлированные снайперы и автоматчики заняли позиции в лесу. Они образовали невидимый неправильный четырехугольник, диагонали которого пересекались воле перекрестка трассы и грунтовки. Там росла мощная, раздвоенная сосна, у ее подножия стояла "тойота".
Через несколько минут взмах жезла "инспектора ГАИ" остановит там же конвой с ценным грузом.
* * *
Чайки давно отстали, потянул ветер, и на верхней палубе стало холодно. Катя встала и пошла в бар. После залитого солнечным светом неба и сверкающего моря внутри показалось темновато. Звучала латиноамериканская музычка, громко разговаривали два пьяных финна. Круглолицый бармен, скучая, смотрел новости. На экране колбасился Ельцин. Катя заказала водки.
В гнездах, предохраняющих от падения во время качки, блестели сотни бутылок, орали финны. Кривлялся Ельцин, и наяривали что-то зажигательное темпераментные кабальеро. Катя сидела у стойки и держала в руках высокий, слегка запотевший бокал с водкой.
"За что будешь пить, Катя?"
"За успех предприятия, Рахиль".
"Какого? Какого предприятия, сестрица? По превращению живых в мертвых? Ты что, Катя?!"
"Заткнись, сука. Не лезь не в свое дело".
"Да как же, Катя… ведь их убьют. Тебе их совсем не жалко?"
"Мне плевать. Разве меня кто-нибудь жалел? Куда ты лезешь со своими проповедями? Кому они нужны? Что ты, сучка, благополучная дамочка из сытого буржуазного рая, знаешь про мою жизнь?"
"Постой, - сказала Рахиль, - постой? Ведь ты и есть я. Даже тело у нас одно. Ты посмотри в зеркало, Катя".
"Э-э, нет, сестрица… тело у нас одно, но живем мы в нем по отдельности, врозь. Что ты знаешь про МОЮ жизнь? Про МОИ бесконечные потери? Про брошенного ребенка? И нерожденного ребенка? Про предательство любимого человека? Про Кресты? Про ужас и одиночество на Босфоре?"
"Я помню…"
"Нет, сестрица, ПОМНЮ я. Я все помню. И я ничего не простила".
"Но Андрей…"
"Андрея уже давно нет. Я это поняла, а ты не можешь".
Катя залпом выпила водку, поставила бокал на стойку… звякнули кубики льда. Жестом она показана оторопевшему бармену: повторить.
Очень хотелось заплакать, но она знала, что не сможет, что все слезы выплаканы и все чайки давно отстали. "Смирновская" текла в бокал тонкой струйкой, орали финны, и заходились две гитары в костяном орнаменте кастаньет… Бокал наполнился наполовину, круглолицый бармен слегка подтолкнул его к Кате. Нет, показала она глазами, полный. Круглолицый поколебался секунду, но не стал перечить… У него был огромный опыт и наметанный глаз. Он всегда определял человека, которому нельзя перечить.
- Китос, - сказана Катя, открыла сумочку и бросила на стойку деньги.
На экране телевизора горели какие-то здания. Диктор торопливо говорил про террористов. Кастаньеты трещали, и ночь над Рио была темна. Катя взяла бокал, и вышла из бара.
Ветер на палубе взвихрил волосы и прижал к ногам юбку. Прямая, как магистраль, полоса облаков быстро плыла на восток, в Россию, в Санкт-Петербург. По полосе мчался бежевый "фольксваген".
- Господи! - шепнула Катя. - Господи! Да что же я наделала?
Со звоном разбился бокал и раскатились по палубе кубики льда. Кастаньеты гремели прямо в голове.
"Фольксваген" мчался в Питер. Движение на трассе было весьма умеренным, машины с прикрытием держались приблизительно в ста метрах впереди и сзади. В кожаном чехле болталась, свисая с торпеды, радиостанция для связи с обеими "девятками". В самом начале рейса провели контрольный сеанс, и с тех пор рация молчала, только светила глазком светодиода.
Андрей поглядывал в окно на пробегающий мимо пейзаж, который отличался от финского только наличием мусора на обочинах да отсутствием столбиков с катафотами. Кравцов и Лена несколько раз пытались завести беседу, но Андрей отвечал односложно - да, нет, - и они эти попытки оставили. Валентин сунул в магнитофон кассету, и по салону побежал гитарный перезвон, четко застучали кастаньеты… Бархатная темная ночь накрыла Рио-де-Жанейро.
* * *
- Пора, - сказал Кащей, - через пару минут они будут на месте.
Он поставил магнитную мигалку на крышу, и "пятерка", украшенная с одного боку милицейской символикой, двинулась к трассе.
* * *
В кармане Обнорского зазвенел телефон. "Кому это я нужен?" - подумал он, нажимая кнопку.
- Але.
И - тишина в ответ. Странная напряженная тишина, за которой угадывается присутствие человека.
- Але, - повторил он, - говорите…
Тра-та-та-та, прогремели кастаньеты, и слабый Катин голос сказал с суеверным испугом:
- Господи…
- Катя! Это ты, Катя? - быстро спросил Обнорский и убавил звук магнитолы. Слева на него внимательно поглядывал Кравцов. - У тебя что-то случилось?
- Эта музыка…
- Что музыка? Я приглушил… теперь не мешает?
- Эта музыка, Господи! Я… я подумала, что схожу с ума, галлюцинирую.
- Да что случилось-то? Ты никак выпивши, Катерина? - удивился Обнорский.
- Чуть-чуть… Ты где сейчас, Андрюша?
- В России, фру Даллет. На родине. А ты?
- Я? Я в море… Так, это все ерунда. Не о том мы говорим. Слушай меня внимательно, Андрей. Ты - сволочь. Я тебя - ненавижу за… Ты сам знаешь, за что и за кого…
Обнорский ничего не понимал, а Катин голос звучал возбужденно и встревоженно.
- Я тебя подставила.
- Ничего не понял, объясни толком. Что значит "подставила"? И что значит "сволочь"?
Радиостанция на торпеде пиликнула и сказала грубоватым мужским голосом:
- Внимание, впереди пост ГАИ. Рекомендую снизить скорость до восьмидесяти.
Обнорский механически посмотрел вперед, увидел вдали четкий силуэт раздвоенной сосны на голубом фоне неба.
- Я сдала вас Палычу, - сказала Катерина страшные слова, смысл которых не сразу дошел до Обнорского.
- Что? - спросил он.
- Внимание, - сказала рация. - Нам дана команда остановиться.
- Что ты сказала, Катя? - выкрикнул Обнорский. - Повтори.
Силуэт сосны быстро приближался. Уже было видно, что рядом с мощным деревом стоит микроавтобус и милицейский жигуленок с мигалкой на крыше. "Девятка" с людьми Наумова показала правый поворот и съехала на обочину. Рослый гаишник направлял раструб локатора на "фольксваген".
- Я вас сдала Антибиотику, Андрей. Вас уже ждут.
"Вот так, - подумал Обнорский. - Вот так!" Один из гаишников проверял документы у водителя "тойоты" на обочине. Второй, с локатором, сделал несколько шагов вперед и ткнул палкой в сторону "фольксвагена".
- Что за черт? - возмутился Кравцов. - У меня скорость около восьмидесяти. Не нравится мне это.
Он показал поворот и начал тормозить.
* * *
- Не нравится мне это, - сказал Виктор Рябов в салоне второй "девятки". - Ну-ка, орлы, приготовились.
Он смотрел, как съезжает на песчаную обочину "фольксваген", и расстегивал молнию куртки. Под плащевкой в оперативной кобуре висела "беретта" модели М-92Ф, мощная пятнадцатизарядная машина. С ней Рябов управлялся виртуозно.
- Приготовились… не нравится мне это. На заднем сиденье негромко лязгнули затворы "Бизонов".